Текст книги "Юрий Дроздов"

Вообще-то Юрию Ивановичу в то время не исполнилось ещё и 37 лет. Но то, что Донован решил, что он из восточногерманской полиции, – это гораздо лучше, нежели бы он написал, что «явно из советского КГБ». Ведь внешне восточные немцы никак от западных не отличались – разве что по одёжке.

«Позднее в своих воспоминаниях адвокат Д. Донован напишет, что у родственника Абеля большие волосатые руки, – писал Дроздов в своей книге. – Прочитав это, я долго рассматривал кисти своих рук, но ничего подобного не заметил. Видимо, для устрашения своей общественности он воспользовался приёмом гиперболы»⁵⁴.

Насчёт «волосатых рук» Донован, как мы можем прочитать чуть выше, не писал – а вот фраза про «большие руки» ещё прозвучит в нашем повествовании в качестве цитаты…

В своих ставших бестселлером «Незнакомцах на мосту» Донован ещё несколько раз пишет о встречах с Дривсом – без всякой симпатии (но и без кавычек, в отличие от варианта первого дня), что, вполне возможно, объясняется сложностью «торга» по обмену: понимая ценность советского разведчика, американцы старались получить за него как можно больше своих провалившихся агентов…

Но вот один момент в книге Донована уж точно вызывает сомнение:

«В разговоре с Дривсом я заметил, что мне “очень жаль” семью Абеля, и спросил, как зовут г-жу Абель и её дочь. Он ответил, что мать зовут Лидией, а дочь – Еленой. Я спросил, была ли Елена замужем, и он ответил:

– К сожалению, нет.

Затем он сразу же спросил, не говорил ли со мной Абель о своей семье, на что я ответил:

– У нас никогда не было для этого подходящего случая.

(Фактически, судя по прежней переписке и данным, фигурировавшим на процессе Абеля, включая микроплёнки с письмами, захваченными в комнате Абеля при его аресте, заявления кузена Дривса были абсолютно ложными. Как зовут мать и дочь, он перепутал, поменяв их имена. Кроме того, в одном письме, приводившемся на процессе в качестве улики и, видимо, написанном дочерью Абеля, подробно описывался её муж)»⁵⁵.

Ой не верим – и всё тут! (Очень, кстати, разумно – врать, когда знаешь, что уличать тебя никто не станет. Донован, как мы понимаем, хороший мужик, но это не мешало ему выполнять чей-то заказ и показывать противника не в самом лучшем свете.) Ведь Юрий Иванович, как свидетельствуют все, кому довелось с ним работать и общаться, имел блестящую, феноменальную память. Примеров тому немало встретится и на страницах нашей книги. Так что если он говорил, что «заочно хорошо изучил Рудольфа Ивановича» и в течение года вёл с ним «семейную переписку», то, значит, ничего перепутать не мог – тем более на столь элементарном уровне.

Известно, что жену Вильяма Генриховича Фишера звали Елена Степановна; у них была дочь Эвелина и была ещё племянница Лидия, взятая на воспитание после смерти родителей. Какие имена были обнаружены в письмах, к кому обращался «Рудольф Иванович» из тюрьмы – большой вопрос. Вроде бы редкое имя «Эвелина» в письмах не упоминалось вообще – из предосторожности, чтобы в Москве американцы не установили таковую. (Вот это – истинный профессионализм!) В воспоминаниях полковника Наливайко сказано, что в Берлин приезжали Елена Степановна и Эвелина. Донован пишет, что приезжала Лидия. Честно говоря, разобраться не так-то просто – тем более что под этими именами мог скрываться кто угодно. Но это нам тяжело, а не Дроздову, который был «в теме».

Ну да ладно! Всё равно история стремительно приближалась к развязке…

…И как же вовремя эта развязка наступила! Кто тогда мог предположить, что пройдёт совсем немного времени, всего-то полгода, и советские грузовые суда повезут в своих трюмах к американским берегам, на остров Свободы – Кубу баллистические ракеты с ядерными зарядами, реактивные истребители и бомбардировщики, противовоздушные зенитно-ракетные комплексы, танки и десятки тысяч человек личного состава. Карибский кризис вскоре поставит мир на грань ядерной войны, а СССР и США будут готовы порвать всяческие межгосударственные отношения.

Тут уже никто не возьмётся сказать, как бы тогда решился – и решался бы вообще – вопрос о судьбе полковника советской разведки, оказавшегося в тюрьме государства, считающегося главным противником его Родины…

Ладно, возвращаемся в день 9 февраля пока что ещё спокойного 1962 года. Юрий Иванович нам о том дне рассказывал:

«Вечером у начальника моего отдела было совещание. Говорили о чём угодно, о пустяках, каждый высказывал своё мнение – а у меня в то время жена болела и уехала в Кисловодск на лечение. Я сидел, слушал, слушал, слушал… А когда организовалась такая нормальная пауза, то я бросил фразу: “А вообще, товарищи, поскольку у меня дома двое пацанов, а жена в отъезде, на лечении, то если я завтра просплю, то всё будет хорошо…” Начальник отдела выругался, закрыл это самое совещание, а утром я проснулся оттого, что его заместитель стучит ко мне в двери – и я выскочил, небритый, поехал…

Начальник отдела, по пути, когда Донован с ним разговаривал, показал на меня и заявил: “Так его эти бабы замучили (имелись в виду жена и дочь Абеля. – А. Б.), что он даже небритый приехал. Всю ночь не спал, молился, всё это дело организовывал…”»

Итак, обмен происходил утром 10 февраля, на мосту Глинике (если совсем точно – Альтглиннике-Брюкке) через реку Хафель, в районе Потсдама.

Что интересно, в книге «Вымысел исключён» Юрий Иванович не сам описывает процедуру обмена Абеля и Пауэрса, но приводит пространную, на две страницы, да ещё и мелким шрифтом, цитату из «Незнакомцев на мосту».

Борис Яковлевич в своём очерке рассказывает обо всём сам и гораздо подробнее, при этом указывая, что «в кинофильме “Мёртвый сезон”, благодаря консультациям Р. И. Абеля, процедура обмена показана почти с документальной точностью. Единственным отступлением является то, что в фильме после завершения операции машины на сумасшедшей скорости разворачиваются, поднимая облако пыли, после чего уже исчезают из вида. На самом же деле… и мы, и американская сторона развернули свои машины заранее, сразу же по прибытии на место. Но вариант, представленный в фильме, производит на зрителя, конечно, более эффектное впечатление»⁵⁶.

В общем, кому интересен именно этот момент – есть, где почитать и что посмотреть.

Дроздов же в разговоре с нами согласился, что, действительно, обмен – когда Абель и Пауэрс проходили через те самые линии – был похож на то, что показано в «Мёртвом сезоне». И они почти так же посмотрели друг на друга, только немного быстрее это было…

«А так было интересно, – вспоминал Юрий Иванович. – Но американцы во всех своих литературных измышлениях отрицают один факт: они не говорят о том, что на реке Шпрее, на её водной глади, стояли справа и слева от моста две лодки, в которых под брезентом лежали пулемёты. Один раз была только такая маленькая заметочка об этом – и всё…»

И ещё уточнение от Юрия Ивановича:

«А когда, значит, Абеля освободили, я потратил полтора дня для того, чтобы его одеть, переодеть из американской робы в нормальное человеческое платье из берлинских магазинов»⁵⁷.

Можно уточнить, что советская сторона «экипировала» Френсиса Пауэрса весьма прилично, несмотря на весь наш пресловутый дефицит промышленных товаров.

Так завершилась одна из наиболее известных операций (подчёркиваем: «одна из…»), в которых принимал участие разведчик Юрий Иванович Дроздов.

…У многих, естественно, возникает вопрос: как потом сложились отношения между Абелем и Дроздовым. Ответ предельно прост – никак. Рудольф Иванович через сутки улетел в Москву, Юрий Иванович до лета 1963 года оставался в Берлине, но в советской столице их пути ещё долго не пересекались, каждый занимался своим делом.

«Я встретился с ним ещё раз в конце 60-х годов в столовой нашего здания на Лубянке во время своего приезда в Центр из Китая, – писал Дроздов в своей книге. – Он узнал меня, подошёл, поблагодарил, сказал, что нам надо всё же пообщаться хоть через 5 лет. Я не мог, поскольку в тот же вечер улетал.

Судьба распорядилась так, что я посетил дачу Р. И. Абеля в 1972 г., в годовщину его смерти (15 ноября. – А. Б.)…»⁵⁸

Война есть война (французы по этому поводу говорят своё знаменитое «à la guerre comme à la guerre»^[27]) – даже если она тайная, а потому выбывшего из строя бойца заменяет кто-то другой, окопы пустыми не остаются.

В своё время корреспондент «Российской газеты» спрашивал Юрия Ивановича:

«– Из американских СМИ я знаю, что преемником Абеля в США стал некий “Георгий”. Что он основал там свою компанию и стал даже субконтрактором Пентагона по осуществлению программы ракеты “Титан”. Георгий работал в США 15 лет, получая множество патентов по технологии вооружений и передавая их в КГБ. Так вот, пишут американцы, руководил “Георгием” Юрий Дроздов. Что скажете?

– Рассказывать обо всём, что связано с “Георгием”, время не пришло. В работе с ним участвовали и другие сотрудники»⁵⁹.

Кажется, тема закрыта. Однако всё-таки и в ней есть некоторые «моменты», о которых можно сказать. Точнее, не о самой теме, но о её предыстории.

Это ведь только в боевиках разведчик-супермен, возникший ниоткуда, тут же находит высокопоставленные знакомства и покровительство, входит в доверие ко всем и каждому, а в итоге овладевает ключами от сейфа большого босса и заодно его сногсшибательной секретаршей. В жизненных реалиях оно как-то всё несколько сложнее, так что даже супермену лучше приходить на заранее подготовленную почву и губы на длинноногих секретарш особенно не раскатывать.

Для того чтобы внедрить «Георгия» в «цитадель империализма», как именовали в те времена Соединённые Штаты, следовало сделать так, чтобы тамошние серьёзные люди были заинтересованы в нём как в специалисте, чтобы его там ждали для конкретного использования.

«Один из наших сотрудников, – вспоминал Юрий Иванович, – бросил идею проникнуть в находящийся под контролем спецслужб пункт специальной связи, через который проходят все служебные отправления. Мои непосредственные руководители идею подхватили, и я превратился почти на два месяца в “инспектора Клейнерта”. Перед этим немецкие друзья экзаменовали меня перекрёстным опросом на пригодность к очередной роли добрых полтора часа, пока их начальник, генерал-майор Вайкерт, не сказал: “Пусть идёт, выдержит”»⁶⁰.

Практически ничего конкретного об этой операции Юрий Иванович не писал и не рассказывал – есть такое понятие, как «методика работы», и её раскрывать не нужно до тех пор, пока она не устареет безнадёжно. Поэтому скажем кое-что по минимуму.

На сей раз Дроздову опять пришлось превратиться в иностранца, но если «кузен Дривс» действовал на «нашей», гэдээровской территории и в основном среди своих, то «инспектору Клейнерту» следовало перейти «на ту сторону» и реально оказаться во «враждебном окружении». Отрадно, что Джеймс Донован не смог идентифицировать его как советского гражданина и, как мы помним, «примерил» на него два образа: восточногерманского полицейского и «Отто-вешателя». Однозначно второй образ теперь был гораздо предпочтительнее. За первый могли не только посадить, но даже и убить, ибо никакого «прикрытия» у него не было, а в разного рода западногерманских структурах вполне хватало своих «отто» из Третьего рейха – «вешателей» самого разного ранга и с богатым практическим опытом. Со дня окончания Великой Отечественной войны не прошло ещё и двадцати лет, так что основному количеству её ветеранов было тогда лет по 40–50.

Юрий прекрасно понимал, в какую воистину смертельную ловушку он суётся. Недаром же, по его признанию, ему на память вдруг пришли слова французского маршала Тюренна^[28], некогда обращённые к самому себе перед каким-то большим сражением: «Ты дрожишь, мой скелет? Ты дрожал бы ещё больше, если бы знал, куда я тебя сейчас поведу».

Это к тому, что Дроздову реально было страшно: «обстрелянный» человек не понаслышке знает, что такое опасность, и не бравирует отчаянной храбростью, но… другого варианта для него не было. Про патриотизм, чувство долга и иную мотивацию поведения каждый может добавить сам. Так что навстречу смертельной опасности он шагнул не очертя голову, а вполне сознательно.

«Легендирован» он был не то как почтовый инспектор, не то как инспектор криминальной полиции (приходилось читать различные варианты) – в общем, как какой-то проверяющий, «боковой» начальник. Немцы же, это известно, при общении с начальством воистину впадают в ступор. (К сожалению, такая поганая болезнь сегодня вовсю распространяется и на нашей российской земле.) Так что «инспектор Клейнерт» не только успешно выполнил свою инспекторскую миссию, но и завязал на «объекте» хорошие связи, обзавёлся знакомыми и даже как бы друзьями. Ну а заодно – из-за чего всё и затевалось – сумел перехватить документы проверки и, как представляется, заменить их на бумаги, необходимые для внедрения «Георгия»… туда, куда это было нужно.

Завершив «инспекторскую миссию», Юрий Дроздов без лишней рекламы и слёзных прощаний возвратился туда, откуда приехал, – в Восточный Берлин, навсегда исчезнув из поля зрения своих друзей и знакомых.

…«Георгий» отработал в Соединённых Штатах 15 лет, благополучно возвратился на Родину – и вскоре, что получилось совершенно случайно и нелепо, скончался от перитонита в Ленинграде…

«Роль “инспектора Клейнерта” привела и к переменам в моей работе. Мне пришлось взять на себя выполнение ряда других оперативных функций, заняться по решению руководства и вербовкой агентуры для обеспечения деятельности нелегальной разведки.

Выполняя различные поручения, я изъездил всю Германию вдоль и поперёк, внимательно приглядываясь к людям, их нравам, привычкам…»⁶¹

Всё это очень интересно, но ничего конкретного мы более уже не скажем.

…Успешно выполнив стоявшие перед ним задачи, Юрий Иванович возвратился в Москву в конце лета 1963 года.

Глава 5. «Хорошие плохие годы»

И вспоминается Священное Писание: «Уничижение паче гордыни».

К чему это? Да вот, обратите внимание, как Юрий Иванович начинает главу книги «Вымысел исключён», по времени соответствующую нашему рассказу:

«После возвращения из Германии, несмотря на положительные результаты в работе, мне не нашлось места в центральном аппарате нелегальной разведки. Для него я был новичком. Хотя и опытным, но новичком, а таких туда брали неохотно. К тому же тогдашнему руководству были известны мои взгляды на организацию работы и использование нелегалов, что отдельными руководителями воспринималось в 1963 г. с опаской и настороженностью.

Я не стал спорить и был направлен отделом кадров на курсы усовершенствования оперативного состава (УСО)»⁶².

Всё-таки, судя по ряду отзывов, он был тем ещё хитрецом! Однако поверьте, что в разведке, а тем более в нелегальной разведке, чистосердечному простачку делать нечего. А именно бытие, если кто ещё помнит, определяет сознание. Так что не говорим в укор, но просто констатируем факт.

Вот Дроздов пишет, что ему «не нашлось места», что он вызывал «опаску и настороженность», а потом его вдруг взяли и направили на УСО. Но ведь именно эти курсы открыли ему дорогу для служебного роста! УСО – совсем не пункт «отсидки» для тех, кому нет другого места, но подготовка руководящих кадров.

К тому же, как нам известно, на курсах Юрий Иванович был не просто рядовым слушателем. Сам он об этом в книге не писал, но у нас, помнится, был большой разговор с полковником Юрием Анатольевичем Шевченко – недавно рассекреченным разведчиком-нелегалом, в мае 2017 года удостоенным звания Героя Российской Федерации. Юрий Анатольевич рассказал:

«Впервые я увидел Юрия Ивановича в 1963 году – мы с ним вместе учились в нашей Высшей разведывательной школе, тогда она называлась 101-я школа. Он был в звании подполковника и являлся старшиной УСО – факультета усовершенствования. Группа интересная была – все заслуженные офицеры, многие из них прошли огни и воды как в военное, так и в мирное время. Там были и заслуженные сотрудники госбезопасности…

Дроздов почему-то сразу привлёк моё внимание. Человек этот буквально притягивал к себе своим поведением, своим обаянием. Мои сведения о нём были самые общие: фронтовик, у него немецкий язык. Где он работал, что делал – никаких подробностей я не знал, и мы ничем этим ни про кого не интересовались, не спрашивали. Это был принцип. Конечно, я был “первоклассник”, а этот уже – “выпускник”, так что мы с ним тогда ни одним словом не перемолвились. Между такими категориями даже какого-то знакомства, не то что дружбы, быть не могло…

Когда я поступил в эту школу, то меня, так как я был по образованию архитектором, сразу направили в редколлегию стенной газеты. Рисуй! Рисовал я хорошо – у нас завкафедрой рисунка был академик Дейнека^[29], и у меня, одного из немногих, была оценка “отлично”. Газета, кстати, получилась шикарной! У нас было много журналистов – естественно, они писал интересные тексты, ну а моим делом было оформление. Я подготовил макет газеты так, как мы в Архитектурном институте делали: восемь ватманских листов, подрамники… Серьёзно!

И вот Новый год подходит. Я решил в этом номере нарисовать дружеские шаржи на всех, кто мне нравился. Думаю, как же мне Юрия Ивановича нарисовать? А в школе он был такой же, каким, фактически, оставался до конца жизни. Не очень кудрявый, поэтому подпольная кличка у него была “Череп”. (По нашей информации, она закрепилась на долгие годы. – А. Б.) Вот я и решил, что надо сделать дружеский шарж с затылка – и все его узнáют. На моём рисунке получилось так, что “папа” держит в охапку, обнимает своих слушателей с УСО. Ему вроде тоже понравилось – он с юмором был.

Такая была наша первая встреча».

Заметим, что в отличие от тех, кто только начинал службу в разведке и был, что называется, «на казарменном положении» – жили в общежитии, слушатели УСО приезжали в 101-ю школу утром и уезжали после занятий.

И вот, кстати, ещё один взгляд на Дроздова того времени:

«Он там был на переподготовке, а я – на одногодичном курсе. Познакомились. Практически не общались. Высокий, приветливый – и всё».

Из всего сказанного здесь и ранее вывод один: Юрий Иванович умел располагать к себе людей.

Повторим, что подполковник Дроздов был старшиной курсов усовершенствования, а тем, кто знаком с системой обучения в военно-учебных заведениях (без разницы, какого ведомства и уровня), не нужно объяснять, что командный состав из числа слушателей и курсантов пользуется определёнными привилегиями не только в процессе учёбы, но и по выпуске. В смысле места распределения. Понятно и то, что в серьёзных военно-учебных заведениях абы кто на командирские должности не назначался…

В общем, не стоит удивляться тому, что ещё задолго до выпуска Дроздов получил предложение готовиться к командировке в КНР в качестве главного резидента. Назначение очень и очень высокое – резидент в великой стране (хотя тогда всё было наоборот, и великой страной считался не Китай, а СССР), но уж точно – резидент в огромной стране. Работа предстояла безумно трудная.

«Китайская проблема неизменно занимала важнейшее место в сфере внешнеполитической деятельности Советского Союза. Андропов никогда не выпускал её из поля зрения, много занимался ею. Причины очевидны: Китай – не просто соседнее государство, но и держава, великая по любому параметру.

Неосторожное обращение Хрущёва с китайским соседом в конце 50-х – начале 60-х годов дорого обошлось СССР»⁶³.

Эти заметки Владимира Александровича Крючкова относятся как раз к тому времени, а сам он тогда ещё и не помышлял, что вскоре возглавит советскую разведку. И Юрий Владимирович Андропов был ещё не председателем КГБ СССР, но заведующим Отделом ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. Вот только о чём он в ту пору думал, какими видел свои ближайшие и последующие перспективы – этого не скажет никто, ибо Андропов – одна из самых загадочных личностей в советской истории…

Ну да не о нём пока что речь – всему своё время.

Главным действующим лицом на «китайском театре» являлся «председатель Мао» – семидесятилетний Мао Цзэдун^[30], старательно укреплявший свою власть. Старики консервативны и хотя бы уже потому им совершенно не хочется менять свой привычный статус. Стремлением Мао оставаться «у руля» объясняется многое из того, что происходило в тогдашнем Китае.

«Начиная с 1963 года Председатель со всё возраставшей энергией боролся против внутренней “контрреволюции”. В мае ЦК китайской компартии даже принял специальный документ (так называемые “Первые 10 пунктов”), определивший цели, движущие силы, объекты и масштабы движения за социалистическое воспитание в деревне, ставшей к тому времени главной ареной борьбы с реставрацией капитализма в связи с распространением там системы подряда. Документ этот был разработан под непосредственным руководством Мао, заострившим его против некой “новой буржуазии”, к которой вождь относил главным образом недобитых “помещиков”, “кулаков” и других алчных эксплуататоров, внедрившихся, с его точки зрения, в руководство ряда “коммун” и бригад для “контратаки” на партию и раздела земли. Откуда в КНР после коллективизации, голода и борьбы с “семейным подрядом” оказались “помещики” и “кулаки”, сказать трудно, но Мао настаивал на таком видении проблемы.

Набирала дальнейшие обороты и кампания борьбы с внешним, советским, “ревизионизмом”»⁶⁴.

Но, бессрочно оставаясь «у руля», Мао отнюдь не был обеспокоен проблемами повышения своего личного благосостояния (этот «вирус» станет поражать многих из «мировых лидеров» несколько позже), зато стремился превратить Китай в великое коммунистическое государство, считая это своей исторической миссией. «Его генеральная линия на сталинизацию Китая по советскому образцу получила поддержку как в партии, так и среди широких слоёв населения. Этому, разумеется, способствовали не только репрессивные кампании, но и экономические успехи, достигнутые коммунистическим режимом за первую половину 1950-х годов с помощью Советского Союза»⁶⁵.

Неудивительно, что проводимая в то же самое время хрущёвская политика «десталинизации» СССР не только вызвала резкое неприятие со стороны китайского лидера, но и рассорила наши страны – недавних ближайших союзников. Популярная песня со словами «Русский с китайцем братья навек» была позабыта, а «советские братья» превратились в «советских ревизионистов». Но сложность была в том, что совсем ещё недавно всё во взаимоотношениях между нашими государствами было совершенно по-иному!

Вот что рассказывал по этому поводу Юрий Иванович корреспонденту «Российской газеты»:

«Шел 1964 год. Резкое ухудшение советско-китайских отношений потребовало организации разведработы по КНР, которую мы прекратили в октябре 1949-го. Тем самым совершили недопустимый для любой разведки промах. Ведь китайские разведчики и контрразведчики проходили в те годы обучение у нас, были частыми гостями на Лубянке, мы не делали от них секретов из своей работы, поскольку не обращали внимания на отдельные действия китайской верхушки. В частности, не сделали выводов из ставшего уже тогда известным нам разговора между Мао Цзэдуном и Чжоу Эньлаем^[31] во время первого парада на площади Тяньаньмэнь. Мао сказал Чжоу: “Ну что? Несбыточное, как видишь, с советской помощью осуществилось”. На что Чжоу ответил: “Теперь бы с их помощью и удержаться”. “Удержимся, – бросил Мао. – Но не будешь же ты считать их постоянными союзниками?”»⁶⁶.

Насколько нам известно, Дроздов не раз повторял, что несмотря на всё уважение к китайцам доверять им нельзя, потому как в первую очередь они преследуют свои собственные интересы. Интересы друзей, союзников, партнёров – кого угодно! – для них всегда остаются на втором плане.

И ведь исторический опыт подтверждал его правоту!

Генерал-лейтенант разведки, работавший с Юрием Ивановичем в Китае (будучи, разумеется, не генерал-лейтенантом, а просто сотрудником резидентуры) – для простоты назовём его Иваном Юрьевичем, – рассказал нам об одном печально известном моменте, беспрецедентном в истории нашей Службы:

«Ведь до сих пор не нашли того дурака, который это предложил – и это исполнили! Китайцы “купили” нас здорово. После 1949 года они сказали: “Вы нам очень сильно помогли против японцев! И мы теперь самостоятельное государство. У вас были помощники среди наших – надо их всех наградить за это, за помощь!” И наши выдали им список наших помощников.

Все они погибли. Кто – за воровство, кто – за изнасилование, кто ещё за что-то. Погибли все! Это были сорок девятый – начало пятидесятого года.

А кто предложил передать списки – все отрицают: “Не я… не я… не я!”

Но кто-то ведь сказал!»

Вот такая роковая, в полном смысле слова смертельная ошибка. Или предательство. Реально получилось именно так. Не нужно думать, что все изменники предают сознательно – нередко это происходит по глупости, из-за воспалённого самолюбия (но это тоже дурость), а то, напротив, из-за комплекса неполноценности. И что, можно было думать, будто после подобного предательства даже самые истинные коммунисты, искренние друзья Советского Союза захотят помогать СССР? А где гарантия, что ничего подобного не повторится вновь? Юрий Иванович Дроздов говорил, что «ошибочность этого шага сказывается и по сей день».

В общем, с Китаем в то время всё было очень и очень неясно. Хотя неясно было в то время и с Советским Союзом, но это пока ещё не было известно, между тем как события назревали и стремительно приближались. О том можно судить хотя бы по такому фрагменту из воспоминаний Дроздова:

«Начальник Первого главного управления генерал А. М. Сахаровский^[32], напутствуя меня на работу в Пекине, просил быть осторожным, терпеливым, всё перепроверять, не забывать об истории Китая и его отношениях с Россией, а также об особенностях психологического склада китайцев, который во многом определяет их отношение к другим странам и их поведение с иностранцами.

В конце августа 1964 г. я улетел в Пекин»⁶⁷.

Если судить по сказанному, то какой-то уж слишком осторожный, излишне аккуратный инструктаж получился… Ведь в первую очередь нужно было думать об интересах Советского Союза, а «китайский менталитет» – дело десятое!

Между тем работать в КНР было трудно по многим причинам, и не только политическим.

Главная сложность, очевидно, состояла в том, что это была первая резидентура в Пекине, созданная после 1949 года, – то есть советская разведка вновь начала работать по Китаю. Уточним, что разведка работает не «против какой-то страны», а «по какой-то стране». Если вдуматься, то глубокий смысл этого термина станет очевиден: даже добывая секреты, разведка в общем-то не делает ничего конкретно во вред данному государству. Просто получает информацию.

Так как это была первая резидентура, то всё приходилось начинать с нуля, во всём разбираться на месте. Там, где всё отлажено, каждый сотрудник работал по своей линии: кто занимался политической разведкой, кто – научно-технической, а здесь пока ещё разграничений не было, все работали по любым линиям, буквально «нащупывая», у кого что лучше получается. Хотя главной, бесспорно, была политическая линия – следовало дать ответ на вопрос: куда пойдёт Китай, в какую сторону он будет ориентироваться? Выяснить, что знают о Китае «западники», как они его оценивают и что они от Китая ждут.

К сожалению, вопросы эти были заданы слишком поздно: Китай давно уже сориентировался на Запад.

Между тем в Пекине продолжало работать Представительство КГБ при внешнеполитической разведке КНР – подобное тем, что существовали в большинстве других соцстран, и его сотрудники, подобно их коллегам во всех прочих Представительствах, делились с «местными товарищами» своим оперативным опытом, учили китайцев, как нужно работать против врагов. А ведь тогда всё очевиднее становилось, что именно СССР воспринимался Китаем как первый враг.

При этом и резидентура, работавшая по Китаю, и Представительство, обучавшее «китайских товарищей» азам разведки, были подчинены Дроздову, главному резиденту. Как свидетельствовали сотрудники, работавшие в то время в КНР, в результате этого были каша и путаница. Но Юрий Иванович вскоре во всём разобрался, и вполне возможно, что это по его инициативе уже в октябре 1964 года Представительство было упразднено.

Между тем условия работы в Китайской Народной Республике коренным образом отличались от условий работы – как бы поточнее выразиться? – в нормальных, скажем так, странах.

«Агенты из числа китайцев частично были отозваны или потеряли свои возможности, частично отказались от сотрудничества из страха или идеологических соображений. Новые вербовки, особенно должностных лиц, стали практически невозможными. Все контакты происходили под пристальным демонстративным наблюдением китайских спецслужб. Человек с европейской внешностью сразу привлекал к себе внимание и ходил окружённый толпой воинственно настроенных хунвейбинов. Разведка использовала агентуру из числа монголов или среднеазиатов, но полезной информации она почти не приносила»⁶⁸.

Ветеран разведки, работавший в Поднебесной вскоре после отъезда оттуда Юрия Ивановича, рассказывал:

«Что такое Китай? Глаза везде! Глаза, глаза, глаза… И белое лицо, где бы ни появилось, оно как бельмо в этом узком глазу. Сразу бросается! Помню, мне пришлось проводить тайниковую операцию. Места, подобранные моими предшественниками, были вполне нормальные – с нашей “официальной”, формальной точки зрения. Но не в глазах людей, которые наблюдают за нами. Например, нам нельзя было оставлять следы на снегу – местные ходили в резиновых тапочках без каблука, а там, где мы появлялись, был каблук. Ну и потом, у нас от них всё отличалось – цвет лица, одежда, фигура, рост – всё! И кто тебя заметит – наружное наблюдение или добровольцы, которых было очень много, – попробуй пойми. Китайцы в тот период имели такое указание: где бы ни появился “сулян”, то есть советский, немедленно сообщать родителям, старшему по подъезду, по дому – и в полицию! Такие вот были замечательные условия! Поэтому работать надо было чётко, относиться к делу очень серьёзно. Я понимал, что каждый тайник – это не только человеческая жизнь, но и межгосударственные отношения… Ошибки здесь были недопустимы!»

Помнится, когда-то, пока «цивилизованный мир» ещё не был забит толпами китайских туристов, бытовал такой анекдот: «Почему в мире так много китайских ресторанов? Да потому, что китайский шпион был бы слишком заметен в толпе». А в китайской толпе, соответственно, заметен любой иностранец.

Хотя чего там иностранец! Наш вышеназванный собеседник рассказывал: