Текст книги "Преступное бездействие"

Сегодня государство торжественно обещает своим гражданам, что невиновное причинение вреда не будет преследоваться. Это – замечательно. Плохо, что статья не завершается еще одной, третьей частью, балансирующей крайности: «Субъективное вменение, то есть ответственность за мысли и намерения, не допускается». Ведь с мысли пошлины не берут, или еще более древняя мудрость – cogitationis poenam nemo patitur (никто не подлежит наказанию за одни лишь мысли).

Истина, золотое правило, как всегда посередине[134]134
  «Признать основанием уголовной ответственности одно лишь внешнее поведение невзирая на особенности его субъекта, – значит обеспечить равенство всех перед законом, но не всегда – справедливое решение дела. Поступить иначе, приняв за основание ответственности свойства личности, было бы еще сложнее, потому что это грозит субъективизмом и подрывает самую основу общего предупреждения преступлений. Таким образом, каждая крайняя позиция чревата определенными опасностями, но игнорировать ни одну из этих позиций нельзя, ибо они отражают реальные социальные задачи, которые должно решать уголовное право». (Кудрявцев В. Н. Основания уголовно-правового запрета: криминализация и декриминализация. М., 1982. С. 243.


[Закрыть]. В уголовном праве должно быть обеспечено единство объективного и субъективного вменения, оценка внешних данных о поступке при страхующем учете психических переживаний его автора. При этом первоначально учитываются, доказываются и оцениваются объективные данные (что сделано), и лишь во вторую очередь, но в обязательном порядке, идея субъективного вменения (кто и почему сделал)[135]135
  Здесь мы не можем принять без корректировки суждения М. И. Ковалева о том, что «объективный критерий является предварительным», а «субъективный… выступает в качестве решающего». (Ковалев М. И. Понятие преступления в советском уголовном праве. С. 107, 108). Идея объективного вменения стартует первой и почитается важнейшей, а соображения субъективного порядка ограничивают формальный подход к судьбе автора опасного поступка.


[Закрыть].

Это правило о первенстве объективного фактора легко доказывается теми соображениями, что деяние стандартизируется (а это – дело и предел права вообще) значительно легче души; что уголовная ответственность устанавливается за преступление, а не за вину вообще[136]136
  «Не следует забывать, – иронизирует Н. Г. Иванов, – (какие бы потуги ни предпринимали ортодоксы), что наказывается не преступление, а преступник, а мера наказания зависит от его криминальной заряженности, что воплощается в умысле или неосторожности» (Иванов Н. Г. Указ. соч. С. 53). И так, и не так. Преступник появляется на юридической сцене после деятельного проявления себя в форме, заранее обозначенной как преступление. И прицениваться надежнее к этой данности, чем к субъективной «криминальной заряженности».


[Закрыть]; что требование долженствования опережает учет субъективных возможностей (ст. 26); что при назначении наказания характеристики общественно опасного деяния первичнее данных о личности преступника (ст. 60), и пр.[137]137
  Эти мысли мы уже приводили не раз. См., напр.: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Отв. ред. А. И. Бойко. Ростов н/Д, 1996. С. 40; Уголовное право. Общая часть / Под ред. В. Н. Петрашева. М., 1999. С. 52.


[Закрыть]

Еще раз отследим логику правотворцев, если находить ее присутствующей при работе парламентариев над проектом кодекса: ч. 1 – для ответственности нужна вина; ч. 2 – без вины ответственности нет (повторяющая предыдущую установка, в случае осуществления попутно названная объективная вменением); отсутствующая ч. 3, где проклиналось бы голое субъективное вменение (ответственность за одни мысли, цели, мотивы, возраст и психическое здоровье, но без реального поведения). Нет, значит можно; дозволяется преследование за плохие мысли, а потом и за убеждения. Хотели, как лучше… Что это, как не готовая юридическая почва, как принципиальная установка-разрешение для преследования инакомыслящих? Вот где ситуация, предостерегающе сформулированная древними в качестве stat pro ratione voluntas[138]138
  Решение зависит от личного произвола – лат.


[Закрыть]. Этого ли хотели правозащитники, либералы и прочие искренние и не очень радикалы? Поспешай медленно.

Tat justiz – person justiz[139]139
  «Две линии в оценке состава преступления, – пишет М. И. Ковалев, – являются отражением извечной борьбы в уголовно-правовой науке между двумя различными направлениями: видеть ли главное в действии, нарушающем правовую норму, или в деятеле, его совершающем» (Ковалев М. И. Понятие преступления в советском уголовном праве. С.180).


[Закрыть]. Попытки скоропалительной привязки социальной значимости деликта и ответственности за него к характеристикам виновного уже были в истории (в начале XX в., в период оглушительных успехов ранее почти неведомой социологии), они привели к теории «опасного состояния личности». На горизонте замаячила возможность сползания к произволу и преследованию за мысли, и тогда доктрина благоразумно вернулась к спасительной гавани – объективному фактору. «Какой бы глубоко отрицательной ни была характеристика личности рецидивиста, – пишут А. М. Ефимов и В. А. Шкурко, – она не может служить основанием для уголовной ответственности… Повышенная общественная опасность личности рецидивиста является лишь основанием усиления ответственности виновного»[140]140
  Ефимов М. А., Шкурко В. А. Рецидивная преступность и ее предупреждение. Минск, 1977. С. 80.


[Закрыть].

И сегодня уголовное право медленно двигается по столбовой дороге цивилизации, в колее объективности, а благородная идея субъективного вменения служит спасительным маяком, до которого еще далеко.[141]141
  Кажется, эта разграничительная линия уголовного права и ее здравая демаркация составляли любимый предмет обсуждения для покойного профессора Г. М. Миньковского, которому автор книги премного благодарен за общее благоволение и взвешенные советы, следовавшие после публичных выступлений на многочисленных конференциях.


[Закрыть] Вредность поступков, возможность их криминализации и размер ответственности за них в основном поверяются по объективным данным и, в первую очередь, – по значимости нарушенного блага и употребляемому способу[142]142
  Именно на этой позиции закрепились в середине XX века адепты так называемой объективной теории, которую Н. В. Лясс представляет следующим образом: «Название это является очень условным. Оно подчеркивает основную тенденцию этого направления: основа ответственности – в объективных факторах – в деянии» (Лясс Н. В. Нормативная теория в современном буржуазном уголовном праве. Л., 1963. С. 51).


[Закрыть]. На сегодняшний день в исследуемой связке титул Philosophia prima принадлежит объективным данным, а субъективное вменение располагается на запасной, страховочной позиции[143]143
  Кажется, нуждается в некоторой коррекции или уточненном толковании мысль профессора А. А. Жижиленко, высказанная им в эпоху, когда уголовная социология с ее ярко выраженной ставкой на личность правонарушителя набирала силу: «Объективный момент (значение нарушенного блага и размер причиненного вреда) в настоящее время не устраняется при оценке учиненного, но он получает значение, не как самостоятельный момент, а как момент, оцениваемый на ряду с субъективным». (Жижиленко А. А. Наказание. Его понятие и отличие от других правоохранительных средств. Пг., 1914. С. 191). И прежде, и в настоящее время субъективный момент оценивается наряду, в дополнение к объективному, а последнее обстоятельство – самостоятельная и первостатейная ценность уголовного права.


[Закрыть]. С его помощью нравственное чутье народа разграничивает зловещую игру природных и социальных сил, спасая сограждан от слепой расправы за разрушительные результаты стихии коллективного быта. За рамками психофизиологических возможностей человека уголовная ответственность за объективно причиненный вред не наступает[144]144
  Именно этими соображениями руководились законодатели России, когда вводили в УК страхующие от исключительного учета объективного вменения оговорки: ч. 3 ст. 20, 22, ч. 2 ст. 28.


[Закрыть]. Нижняя ступенька виновного и ответственного поведения – небрежность: человек не должен или не мог предвидеть последствий своего поведения. Не удалось доказать обратное – общество спишет происшедшее на казус, этот запасный фонд Господа (Дюма-отец).

Можно предположить, что стратегия уголовного права и прочих карательных отраслей в части демонстративно-гуманного управления будет проходить в основном по линии увеличения удельного веса и юридической значимости сведений о личности правонарушителя. Эту миссию уголовного законодательства надо выполнять здраво, то есть постепенно, без идеологического рвения. Торопиться медленно, через уравнивающий шаблон ответственности (состав преступления), понемногу увеличивая количество используемых данных о личности: сначала лишь для определения размера наказания, а в будущем, вполне возможно, и для решения основного вопроса уголовного права – привлекать или не привлекать участника преступления к уголовной ответственности.

Пока же в отрасли только определились почки роста субъективного фактора: расширение круга специальных субъектов в статьях Особенной части УК; пополнение списка исключительных норм, рожденных на личностной основе; дополнительные доминанты в перечне общих начал назначения наказания субъективного характера. А на очереди – признание новых или разукрупнение уже легализованных преступных ролей при групповом способе совершения преступления, дифференциация неосторожного поведения (волевая небрежность, преступное невежество, правовая неосторожность) и прочее. Поэтому признаем правоту профессора В. А. Якушина, который одним из первых дифференцировал принцип вины и субъективное вменение, указал, что эта идея касается не только субъекта преступления, но и субъекта правоприменения, распространяется на действие закона во времени и в пространстве, на институт вменяемости и пр[145]145
  Якушин В. А. Субъективное вменение и его значение в уголовном праве. Тольятти, 1998. С. 13, 14.


[Закрыть].

И ultima ratio. Для торопыг социального прогресса, для пылких однолюбов субъективного вменения у нас припасено мнение заокеанского профессора, представителя той страны, любой норматив которой сегодняшний российский либерал принимает за конечную истину. Это мнение очень симптоматично и симпатично одновременно. Дж. Флетчер, сопоставляя педантичную, издерганную постоянными проказами юристов и населения, а потому непривлекательную Законность с недоступно-легковесной подиумной звездой – Справедливостью, пишет очень поучительно и свежо: «Справедливость соотносится с законностью как еда в бистро с сервировкой трапезы из восьми блюд… Справедливости присущи все обещания и риски бурного любовного романа, а законность дает стабильность надежного брака. Законность обеспечивает стабильность уровня справедливости»[146]146
  Флетчер Дж., Наумов А. В. Основные концепции современного уголовного права. М., 1998. С. 489.


[Закрыть]. Легко экстраполировать эти наблюдения на соотношение объективного и субъективного вменения, что и рекомендуем читателю. Без собственных комментариев.

А вместо эпилога напомним, что наш отечественный духовник прошлого столетия Д. С. Лихачев в небольшом исследовании «О национальном характере русских» с горечью отметил: «Одна черта, замеченная давно, действительно составляет несчастье русских: это во всем доходить до крайностей, до пределов возможного… Хорошо это или плохо? Не берусь судить. Но что Россия благодаря этой своей черте всегда находилась на грани чрезвычайной опасности, – это вне всякого сомнения, как и то, что в России не было счастливого настоящего, а только заменяющая его мечта о счастливом будущем»[147]147
  См.: Из истории русской гуманистической мысли. М., 1993. С. 279.


[Закрыть]. Нам бы внять этим предостережениям. Но… Россия: и обычным умом ее не понять, и аршином самосохранения она никогда не пользуется. Вот уж действительно не лишена истинности та мысль, что «русский Бог не всегда бывает Богом осмотрительности и благоразумия»[148]148
  См.: Вяземский П. А. Эстетика и литературная критика. М., 1984. С. 419.


[Закрыть]. Дождемся, что на национальный герб взлетит и постоянно поселится там жареный Петух – вместо двуглавого орла.

Давайте вместо чураний от этой ужасной перспективы условимся, чтобы квинтэссенцию профессиональной клятвы юристов составляла приверженность одной идеологии – «золотой середины». Будем курить фимиам на двух жаровнях двум фаворитам: и объективному, и субъективному вменению. Да здравствует сей брачный союз в нашем уголовном праве!

Резюме

1. Усвоение важности и пределов правовой регламентации бездействия невозможно без выдержанного понимания объективно-субъективных оснований его уголовно-правового преследования.

2. Новые, преимущественно западные идеологические ветры принесли на исстрадавшуюся от однопартийного тоталитаризма отечественную землю помимо полезного экономического прагматизма и крайний индивидуализм. Это нарушило столетиями складывавшийся паритет между так называемыми объективным и субъективным вменением.

3. Принцип объективного вменения, долгие годы формально страховавший от расправ с инакомыслящими, заклеймен и отброшен.

4. Юрист, общественная надежда беспристрастности и противник крайностей, должен следовать принципу взаимной дополняемости объективного и субъективного вменения, при приоритете (на сегодняшний день) первого фактора.

5. Переход от юстиции деяния к юстиции деятеля, несмотря на политические фанфары и понукания, все равно будет медленным и пойдет по нескольким направлениям: увеличение круга специальных субъектов; пополнение списка исключительных норм и смягчающих наказание обстоятельств, базирующихся на личностной основе; расширение преступных ролей при соучастии и пр.

Глава 4
Бездействие и его основные характеристики

Поступок – это наше «да» в разговоре с жизнью.

В. Кротов

Итак, современная доктрина уголовного права относит бездействие (наряду с действием, общественно опасными последствиями, причинно-следственной связью, способом, орудием, средством, временем, обстановкой совершения деликта) к числу признаков объективной стороны состава. Относит с экстраполяцией юридической значимости последней в структуре преступного поведения и на бездействие. Такой прием вполне допустим и даже предпочтителен, если помнить о категорийности бездействия; оно, наравне с действием, безоговорочно относится к числу обязательных признаков любого состава.

Как писал А. Н. Трайнин, «без этого объективного элемента состава – действия (бездействия) – нет преступления, нет основания для уголовной ответственности, нет, следовательно, самой проблемы состава»[149]149
  Трайнин А. Н. Общее учение о составе преступления. М., 1957. С. 133.


[Закрыть]. Это высказывание отечественного классика уголовного права перекликается с известной мыслью К. Маркса о решающем значении поведения в праве: «Лишь постольку, поскольку я проявляю себя, я вступаю в область действительности, я вступаю в сферу действий законодателя. Помимо своих поступков, я совершенно не существую для Закона, совершенно не являюсь его объектом»[150]150
  Маркс К. Заметки о новейшей прусской цензурной инструкции // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 14.


[Закрыть].

Обязательность, высокая юридическая категорийность бездействия в структуре объективной стороны и преступления вообще служит своеобразным фундаментом, отправной точкой и поверочным инструментом для начала анализа пассивной формы совершения злодеяния. Но есть еще один предварительный барьер – терминологический, который в области юридического регулирования имеет особую (и высокую) цену[151]151
  Как отмечают А. С. Пиголкин и Е. А. Прянишников, «язык – одно из связующих звеньев всего человечества в его историческом развитии. Право способно воздействовать на волю и сознание людей только с помощью языка» (Язык закона / Под ред. А. С. Пиголкина М., 1990. С. 7).


[Закрыть].

Отобразительная и коммуникативные функции юридического языка закономерно предполагают определенную законодательную и научную культуру, в частности, терминологическую строгость – единообразие. Анализ бездействия, таким образом, следует предварить лексической ясностью.

Дело в том, что жизнепроявление человека (в том числе и преступное) в научной литературе именуется по-разному: поступок, (со)деяние, поведение, действие, деятельность, бездействие, операция и пр. Пожалуй, наиболее широкое звучание имеет термин «поведение», понимаемый как «активность организма, возникающая в процессе приспособления его к среде»[152]152
  Кудрявцев В. Н. Закон, поступок, ответственность. М., 1986. С. 132. Эту же мысль неоднократно повторяет маэстро и в других работах: Правовое поведение: Норма и патология. М., 1982; Причины правонарушений. М., 1976. В своей монографии «Право и поведение» (М., 1978. С. 7) В. Н. Кудрявцев пишет, что «наиболее широко поведение определяется как человеческая активность, связанная с воздействием на внешнюю среду». Ему вторит и Т. Шибутани: «Поведение человеческих существ – это последовательный ряд приспособлений к условиям жизни» (Шибутани Т. Социальная психология. М., 1969. С. 216).


[Закрыть]. Простое жизнепроявление, контактность с окружающим миром составляет существо поведения. «Термин поведение применим и к животным, – утверждает Н. Н. Ярмыш, – действует же только человек»[153]153
  Ярмыш Н. Н. Действие как признак объективной стороны преступления (проблемы психологической характеристики). Харьков, 1999. С. 46.


[Закрыть]. Следовательно, человеческому поведению свойственны такие же качества, как и действию, – осознанность и волимость, ибо «неосознанные или невольные действия не могут быть отнесены к разряду человеческих»[154]154
  Малков В. П. Субъективные основания уголовной ответственности // Гос-во и право. 1995. № 1. С. 95.


[Закрыть].

Итак, приспособление к среде обитания, перевод внутренних побуждений в избирательную двигательную (и внешнюю) активность есть то главное, что характеризует человеческое поведение. Таким образом, термин «поведение» очень близок по своему содержанию понятию «деятельность». Не случайно в философской и психологической литературе развернулась на сей счет целая дискуссия. Одни усматривают в поведении несколько уровней деятельности, считают первое понятие имеющим родовой характер по отношению ко второму[155]155
  См.: Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975. С. 82; Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л., 1968. С. 315.


[Закрыть]. Другие ученые, напротив, считают, что «категория поведения по своему объему уже категории деятельности»[156]156
  Социальная психология: Краткий очерк. М., 1975. С. 68.


[Закрыть], низводят поведение до уровня частного, в том числе инстинктивного, проявления человеческой деятельности. На наш взгляд, эти доктринальные разногласия будут преодолены лишь после перехода дискуссии на более высокий (философско-категориальный) уровень, для чего наука еще, вероятно, не созрела. Да и междисциплинарные перегородки знаний (анализ внутреннего духовного мира человека – в психологии; максимально априорный, почти безличностный подход к социальной среде – в классической философии; чернобелые оценки (нормативизм) человеческого поведения – в юриспруденции) еще прочны.

Оставим дискуссионные споры специалистам. Определенность, абсолютно верное сопоставление понятий «поведение» и «деятельность»[157]157
  Подробный анализ взглядов на «деятельность» в связи с исследованием возможности криминализации бездеятельности см. в завершающей главе книги.


[Закрыть] для нашего исследования не столь уж важны. Наша задача проще, скромнее: уточнить место законодательных и научных терминов, характеризующих преступные проявления в структуре человеческой практики.

Принято считать, что:

а) деятельность (и поведение. – А. Б.) рождается из совокупности «действий, операций, поступков, направленных к единой цели»[158]158
  Кудрявцев В. Н. Закон, поступок, ответственность. М., 1986. С. 135.


[Закрыть];

б) поведение «бывает словесным и реальным»[159]159
  Попов В. А. Когда бездействие преступно. М., 1980. С. 14.


[Закрыть];

в) «действие же есть реальная единица деятельности (и поведения – А. Б.), активность, направленная на достижение осознанной цели»[160]160
  Краткий психологический словарь / Сост. Л. А. Карпенко / Под общ. ред. А. В. Петровского, М. Г. Ярошевского. М., 1985. С. 77.


[Закрыть];

г) более объемной категорией, нежели поведение и деятельность (и по отношению к этим формам) выступают «общественные отношения: они охватывают собой не только динамическое начало (поведенческое), но и сферу статики – социальные статусы и роли людей»[161]161
  Кудрявцев В. Н. Закон, поступок, ответственность. М., 1986. С. 138.


[Закрыть];

д) особая характеристика человеческого поведения, запрограммированная на проверенную последовательность, технологию достижения цели, выражается в термине «операция»; она есть «способ выполнения действия, определяемый условиями наличной… ситуации» [162]162
  Краткий психологический словарь. С. 217.


[Закрыть];

е) наконец, частным и наиболее значимым вариантом действия служит поступок: он есть «действие, которое осознается и воспринимается самим действующим субъектом как общественный акт, как проявление субъекта, которое выражает отношение человека к другим людям»[163]163
  Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1946. С. 543.


[Закрыть] или «к окружающему его миру»[164]164
  Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М., 1957. С. 256, 257.


[Закрыть].

Таким образом, действие (и бездействие) представляет собой обособленный во времени, пространстве и человеческой жизни акт, внешнее проявление себя по отношению к природе и обществу, которое чаще всего имеет технологическое (операция) и социальное (поступок) обоснование и измерение. Именно ставка на автономность и завершенность эксцессов образует предмет уголовного права. Именно через разграничение поведения (деятельности) и действия (поступка) проходит на сегодняшний день граница между уголовным правом и криминологией; они, «имея общие задачи (борьбу с преступностью), изучают разные предметы различными конкретными методами. Уголовное право занимается отдельными преступлениями, а криминология изучает преступность в целом; уголовное право исследует нормы законодательства методом логического анализа, криминология – различными социологическими методами»[165]165
  Советское уголовное право. Общая часть / Под ред. Н. А. Беляева и М. И. Ковалева. М., 1977. С. 16 (мысли принадлежат профессорам Н. А. Беляеву и М. Д. Шаргородскому).


[Закрыть].

В самом преступлении для легального уголовного права главное – деятельная сторона человеческого существования. Ведь, по русской поговорке, с мысли пошлины не берут. Общеизвестна юридическая заповедь, предположительно сформировавшаяся в Древнем Риме, которая гласит: cogitationis poenam nemo patitur – никто не подвергается наказанию за одни лишь мысли. Самые гнусные намерения должны быть реализованы в акте поведения; без внешней материализации своих опасных планов, без разрушительного вмешательства в сложившийся социальный порядок человек не может быть объявлен преступником. Все просто объясняется – нет реального действия (бездействия)!

Однако ставка на особенности акта поведения всех проблем не разрешает. Жизнь трудно (а вернее – невозможно) упаковать в законодательные и научные шаблоны. Благовидные и преступные намерения объективируются человеком по-разному: в форме импульсивной реакции на внешний раздражитель или посредством нескольких, четко спланированных акций. Из отдельных поступков может сложиться настоящая линия поведения, впечатление цельного объекта для юридического реагирования, таким образом, выходит за пределы одного акта (классического предмета уголовного права). С другой стороны, предусмотренные в уголовном законе стандартные образцы преступного поведения иногда являются плодом согласованных усилий нескольких лиц, а часто – не завершаются.

Реагируя на эти отклонения от типичных приемов исполнения преступлений (одно лицо одним актом причиняет вред общественным отношениям, и эта классическая ситуация соответствует описанию деликта в Особенной части УК), законодатель заготовливает запасные конструкции: множественности как сложного факта совершения одним лицом нескольких преступлений[166]166
  В теории уголовного права спор идет не об этом феномене, а о понимании форм множественности. Одни ученые, вслед за законодателем, различают понятия неоднократности, совокупности и рецидива (см.: Новое уголовное право России. Общая часть: Учебное пособие. М., 1995. С. 44), другие ограничивают список форм множественности лишь двумя комбинациями – повторностью и идеальной совокупностью (см.: Малков В. П. Множественность преступлений и ее формы по советскому уголовному праву. Казань, 1982. С. 44–45).


[Закрыть]; соучастия (ст. 32 УК) и предварительной преступной деятельности (гл. 6 УК).

Наиболее же сложными (для понимания и оценивания психофизических основ и социальной значимости поведенческих актов) и полярными (по отношению друг к другу) являются ситуации

1) экстренного, ситуативного совершения преступлений или

2) длительного, многоэпизодного способа преступного поведения.

Первый вариант целенаправленно и подробно исследовала Н. Н. Ярмыш. В ее представлении инстинктивно обусловленное (запрограммированные, ограниченные по качественным образцам, но управляемые сознанием и волей[167]167
  В конце XIX в. принято было думать иначе, считать инстинктивное поведение разновидностью бессознательного. Так, по крайней мере, писал французский авторитет психологии, на которого ссылались в России: «Во всяком чувствующем существе инстинкт есть продукт его внутреннего чувства – чувства весьма неясного, которое при известных обстоятельствах побуждает его к действию, помимо его ведома, без предварительного решения, без участия какой бы то ни было мысли, а следовательно, без вмешательства воли; вот, по-моему, правильное определение инстинкта» (Ламаркъ Ж. Анализ сознательной деятельности человека // Пер. с фр. В. Половцова и В. Симановской / Под ред. П. Лесгафта. СПб., 1899. С. 116).


[Закрыть] человека акты) и импульсивное (стремительное реагирование на травмирующую ситуацию, эмоциональные вспышки, объясняющие особенности деяний, но не лишающие их свойства волевых осознанных актов[168]168
  В специальной литературе на сей счет высказываются разнообразные взгляды (См.: Иоффе О. С., Шаргородский М. Д. Вопросы теории права. М., 1961. С. 333; Петелин Б. Я. Психологический анализ преступного поведения // Сов. гос-во и право.1973. № 5. С. 75–76; Теплое Б. М. Психология. М., 1949. С. 156; Филановский И. Г. Социально-психологическое отношение субъекта к преступлению. Л., 1970. С. 19; Фрейеров О. Е. Мотивация общественно опасных действий психически неполноценных лиц // Сов. гос-во и право. 1969. № 8. С. 99; Харазишвили К. В. Вопросы мотива поведения преступника в советском праве. Тбилиси, 1963. С. 8, 28–64 и др.). В итоге большинство склонилось к мысли, что при этих особых (с психологической стороны) формах производства преступлений контроль преступника над своим поведением сохраняется; «эта подконтрольность основана на “внутренних нормативах”, субъективированных, глубоко усвоенных нормах, превратившихся в собственное “самозаконодательство”». (Орзих М. Ф. Личность и право. М., 1975. С. 23).


[Закрыть]) поведение, а также автоматизированные действия (апофеоз психического навыка, экономящего энергию человеческого мозга и тела, при котором контрольные функции сознания и воли распространяются лишь на общую картину поведения) являются специфическими видами деяния, как признака объективной стороны. Рефлекторные же телодвижения совершаются непроизвольно, являются сугубо физиологическими реакциями организма и потому к действию (бездействию) и объективной стороне состава отношения не имеют[169]169
  См. об этом: Ярмыш Н. Н. Действие как признак объективной стороны преступления (проблемы психологической характеристики). Харьков, 1999. С. 17–33.


[Закрыть]. Они, как и поведение под принуждением, лишены избирательности, а потому не социальны и не преступны.

Ко второму варианту относятся противоположные (и сложные) случаи сознательного и волимого поведения – продолжаемые и длящиеся преступления. Их своеобразие заключается в процедуре исполнения намерения. Если длящееся преступление состоит в «длительном (и непрерывном – А. Б.) невыполнении обязанностей», то продолжаемое посягательство состоит «из ряда тождественных деяний, направленных к общей цели»[170]170
  Именно такие определения предлагались в доктринальном проекте Общей части. См.: Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования. М., 1987. С. 109.


[Закрыть] (а также характеризующихся постоянством объекта, идентичностью способа и незначительностью временных интервалов между отдельными эпизодами. – А. Б.). Длящийся порядок производства бездействия и продолжаемый – действия давно известен в судебно-следственной практике и принят ею[171]171
  См.: Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 4 марта 1929 г. «Об условиях применения давности и амнистии к длящимся и продолжаемым преступлениям» // Сб. пост. Пленума Верховного Суда СССР. 1924–1977 гг. М., 1981. Ч. 2. С. 82.


[Закрыть].

Завершая краткий терминологический экскурс, следует отметить, что просвещенное уголовное право считает возможным преследовать лишь отдельные эпизоды из человеческой практики. Возможность уголовной ответственности за деятельность и поведение вообще, так сказать, за линию жизни исключается. В основе уголовно-правового реагирования лежит отдельный акт поведения (поступок, деяние, действие, бездействие). Только то поведение имеет правовое значение, которое выражено во внешней среде, деятельностно, осознанно и волимо. Идеальный уголовно-правовой образец внешнего или деятельного существования – обособленный в пространственно-временных координатах и в личной жизни субъекта акт. Для сложных ситуаций деятельного поведения уголовный закон припасает специальные конструкции (институты множественности, стадий, соучастия, длящийся и продолжаемый варианты деяния). В основе уголовно-правовой оценки находится социальный, а не фи-экологический характер поведения (за рамки преследования выводятся рефлекторные реакции). Хотя закон и не употребляет термина «поступок», именно социальный контекст предопределяет криминализацию действия и бездействия[172]172
  «Обыденные, повседневные действия, не имеющие существенного социального значения, мы не именуем поступками… Называя соответствующий акт поступком, мы хотим подчеркнуть, что его значение далеко выходит за рамки технологии и приобретает социальное содержание» (Кудрявцев В. Н. Закон, поступок, ответственность. М., 1986. С. 135).


[Закрыть].

Деяние – это движение, сознательный процесс и результат волевых усилий, обособленный акт, основанием упрека за который выступает его социальное значение, а не физическая природа. Последнее обстоятельство лишь дифференцирует преступления на смежные и совершенно различные виды (по объективной стороне). Социальное звучание бездействия хорошо, хлестко выразил Г. В. Тимейко: «Бездействие совершается не в мире вещей, а в мире людей»[173]173
  Тимейко Г. В. Общее учение об объективной стороне преступления. С. 53.


[Закрыть]. Похожие соображения высказал и Р. Д. Шарапов: «Объектом правового регулирования является не любое поведение человека, а лишь то, которое имеет социальную значимость, составляет элемент общественных отношений. Пассивное поведение, проявленное вне общественных отношений, индифферентно с точки зрения права. Поэтому понятие бездействия в уголовном праве наполняется особым содержанием, не совпадающим с буквальным значением этого слова. Бездействие как форма преступного поведения возникает с момента включения человека в систему общественных отношений и наделения его в связи с этим обязанностью выполнять определенные действия»[174]174
  Шарапов Р. Д. К вопросу о бездействии в уголовном праве // Правоведение. 1998. № 3. С. 98.


[Закрыть].

Эти предварительные объяснения и установки помогут нам более основательно подойти к познанию социально-юридической природы бездействия и последующему обоснованию (нравственному, социально-политическому) возможности уголовно-правового преследования. Но и без цитирования авторитетов понятно, что пассивность, состояние физического покоя (как фрагмент человеческого существования) естественно и потому не порицаемо[175]175
  Здесь возникает возбуждающий обывателя вопрос: «По какой причине все-таки наступает ответственность за бездействие? Ведь формально субъект ничего не совершил!» (Спиридонов Ю. С. Обоснование уголовной ответственности за бездействие. // Роль аппаратов уголовного розыска и следствия в борьбе с преступностью: Тр. Омск. ВШМ. 1975. Вып. 18. С. 40).


[Закрыть]: организм трудится и отдыхает, восстанавливаясь для новых усилий; апатия чередуется с возбуждением и активностью; если тело пассивно, мысль может напряженно работать и пр. Да и люди разнятся и по темпераменту, и по социальной активности. В результате уместно едкое замечание Платона, высказанное из-за чрезвычайной медлительности своего ученика Ксенократа: «Одному нужны шпоры, другому– узда»[176]176
  Цит. по: Лаэртский Д. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979. С. 183.


[Закрыть].

Рассмотрим особенности пассивного поведения и отличие бездействия от действия. Хотя нужно помнить, что эти уровни анализа предполагают известный заказной параллелизм; действие и бездействие – это как бы сиамские близнецы, достоинства одного способа поведения сигнализируют об опасных особенностях другого. Упречность действия более понятна населению, криминализация активных способов совершения преступления свершилась в уголовном законодательстве значительно раньше и с точки зрения объема регулирования преобладает над бездействием по сей день. В нашем представлении можно говорить о следующих differentia specifica (особенностях) бездействия:

1. Общественная мысль значительно позже смирилась с необходимостью преследовать случаи общественно-опасного бездействия, чем действия. Причина в том, что активный преступник только своим личным разрушительным усилием созидает результат, почти независимо от окружающих условий. У «бездельника» же есть могущественный сопричинитель – сам социальный строй[177]177
  Специально исследовавший этот вопрос академик В. Н. Кудрявцев защищал тезис о наличии причинной связи между бездействием и наступившим результатом, но в итоге признал, что уголовная ответственность бездействующего лица в основном зависит от включенности его в определенную социальную систему и от социальной значимости этой системы (Кудрявцев В. Н. 1) Противоправное бездействие и причинная связь // Сов. гос-во и право. 1967. № 5. С. 35, 36; 2) Причинность в криминологии (о структуре индивидуального преступного поведения). М., 1968. С. 86–100).


[Закрыть], уклад жизни, распределение обязанностей и видов труда между членами коллектива (общества). Проблема бездеятельности порождена всем ходом развития цивилизации, является наиболее ярким свидетельством социального детерминизма. Бездействие становится (и считается государством) «главной и реальной причиной наступивших вредных последствий» из-за естественной «взаимосвязанности и взаимозависимости поведения отдельных людей в обществе»[178]178
  См.: Куриное Б. А. Научные основы квалификации преступлений. М., 1984. С. 76.


[Закрыть]. Увеличение численности населения и усложнение социальных связей, рост технической вооруженности человека приводят к тому, что бремя «вины за прогресс» (издержки прогресса) распределяется на все население. Каждому гражданину страны государство как бы приказывает: будучи включен в наше общество, принимай правила его игры, мирное сосуществование всех и сохранение общих стандартов жизни зависит и от твоих личных усилий; действуй в тех случаях и пределах, которые диктуются твоим общегражданским, служебным, семейным и прочим положением; «активное поведение есть необходимое условие общественного разделения труда»[179]179
  Кудрявцев В. Н. Объективная сторона преступления. М., 1960. С. 87.


[Закрыть]; риски и опасности совместного труда и проживания людей могут быть созданы и не тобой, но предупреждать вредное развитие событий обязан и ты.

Итак, бездействие и ответственность за него заражены и предопределены социальностью (коллективностью) человеческой жизни в большей степени, чем поведение и судьба активно и автономно действующего субъекта. Как писал известный немецкий ученый, «как раз при преступном бездействии наглядно обнаруживается общественный характер человеческого поведения и его неразрывная связь с данными общественными отношениями»[180]180
  Реннеберг И. Объективная сторона преступления. М., 1957. С. 23.


[Закрыть].

2. Давно стала расхожим штампом, попала во все учебники мысль, что «при бездействии активной может быть только человеческая мысль при пассивности тела»[181]181
  Уголовное право. Общая часть: Учебник / Под ред. В. Н. Петрашева. М., 1999. С. 158.


[Закрыть]. В противовес бездействию действие отождествляется с энергией, движением, мышечной активностью. Таким образом, в специальной литературе за аксиому принят тезис, что водораздел между действием и бездействием проходит по физической (двигательной, объективной) стороне[182]182
  См., напр.: Уголовное право Украины. Общая часть: Учебник / Под ред. М. И. Бажанова, В. В. Сташиса, В. Я. Тация. Харьков, 1998. С. 96; Уголовное право. Общая часть. М., 1997. С. 148.


[Закрыть]. Объединяет же обе формы преступного деяния другое: «бездействие тождественно действию по своим социальным и юридическим (выделено нами. – А. Б.) свойствам и отличается от него лишь внешней, физической стороной – отсутствием телодвижения субъекта преступления»[183]183
  Курс советского уголовного права (Часть Общая). Л., 1968. Т. I. С. 325.


[Закрыть].

Итак, физическая сторона бездействия (в силу ее отсутствия) ничтожна. Вероятно, лакуна в одном фрагменте бытия по каким-то, пока непознанным закономерностям компенсируется сравнительной важностью (и сложностью) других фрагментов. Так и при бездействии, которое характеризуется повышенной социальностью (о чем уже было сказано)[184]184
  Надо отметить, что в специальной литературе и в структуре самого действия особо подчеркивается его социальная, а не физическая природа: «поведение человека, лишенное социального контекста, действием назвать нельзя» (Ярмыш Н. Н. Указ. соч. С. 6).


[Закрыть] и поэтому требует более совершенной, по сравнению с действием, регламентации (совершенной в межотраслевом плане, так как «в целом эффективность уголовной ответственности за бездействие предполагает упорядочение всей системы регулирования данной сферы общественных отношений»[185]185
  Тер-Акопов А. А. Бездействие как форма преступного поведения. М., 1980. С. 11.


[Закрыть]).

3. Если действие чаще всего осуществляется порывисто, быстро и ограничено во времени и пространстве, то для бездеятельности более характерны длительность, протяженность, систематичность. Типичные примеры – уклонение, халатность… Здесь уголовно-правовой упрек построен на факте осознанного и долговременного ухода виновного от выполнения своих обязанностей, вытекающих из общественного разделения труда. Субъект обычно медленно дистанцируется от образа поведения ex officio, а окружающие реагируют на манкирование соседом своими обязанностями довольно терпимо. Так мы устроены и так живем. Идущие же социально-экономические преобразования еще более провоцируют атомизацию социума и расцвет индивидуалистической психологии, ярко выраженной в национальном принципе «моя хата с краю».

4. Отличие действия от бездействия состоит и в том, что для пассивного поведения неприемлемы инстинктивно обусловленные, импульсивные и автоматизированные поступки.

5. При активной форме поведения поступок однозначно выглядит причиной наступившего результата; прочие жизненные и природные обстоятельства расцениваются как условия, лишь способствующие деликту и его последствиям (виктимное поведение потерпевшего, плохо организованная охрана ценностей, стихийные бедствия и т. д.). При пассивном способе причинения вреда ситуация меняется: поступок подыгрывает внешним условиям, что в рамках психологической теории деятельности выглядит как бы нормой, ибо «условие первично, способ вторичен»[186]186
  Беспалов Г. И. Действие. Психологические механизмы визуального мышления. М., 1984. С. 19.


[Закрыть].

Бездействующий человек гипотетически «повинен» уже в том, что включен в систему социальных связей[187]187
  Международный трибунал периода второй мировой войны обосновал уголовную ответственность бездействовавшего японского генерала Мацуи ссылкой на то обстоятельство, что последний не контролировал свои войска и не защитил жителей Нанкина от резни. «Мог, но не сделал, а это долг!» (Международное уголовное право. М., 1999. С. 70, 71).


[Закрыть]; общежитие создает не только выгоды, но и опасности, борьба с которыми возлагается и на частных лиц. Реагируя на эту пикантную (с точки зрения принципа nulla poena sine lege) ситуацию, ученые говорят о трех уровнях формирования оснований уголовной ответственности за бездействие: а) «бездействие – причинение»; б) «бездействие, не являющееся причинением, а проявляющееся обычно в оставлении другого лица в опасности или в неоказании необходимой для его спасения помощи, т. е. бездействие – невоспрепятствование наступлению вреда»; в) «бездействие, выразившееся в нарушении специфических обязанностей, возложенных на определенных граждан»[188]188
  См.: Флетчер Дж., Наумов А. В. Основные концепции современного уголовного права. М., 1998. С. 145, 147, 149.


[Закрыть].

Перед законодателем встает неприятная (по условиям) и сложная (для разрешения) задача: как отреагировать на фактическое сопричинительство вреда, на то очевидное обстоятельство, что вклад бездействующего индивидуума в причинные механизмы является вторичным, что вредные последствия заказаны всем социумом либо частными внешними силами? Как высказался Г. В. Тимейко, «вопрос о противоправности бездействия – чисто юридический, решаемый на основе уголовно-правовых норм (а не в рамках причинности. – A. Б.)»[189]189
  Тимейко Г. В. Общее учение об объективной стороне преступления. Ростов н/Д, 1977. С. 198.


[Закрыть].

6. Известное изречение Н. С. Таганцева о том, что «всякое преступление есть юридическая (выделено нами. – А. Б.) неправда» в наибольшей мере адресуется бездействию. Превосходство юридического начала над предметным или физическим приводит здесь к тому, что при описании действия законодатель основное внимание уделяет способу посягательства, а при формулировании уголовной ответственности за бездействие – юридической обязанности. «В этом смысле суть правовой обязанности как бы заменяет объективную сторону преступления, ибо в невыполнении такой обязанности и состоит само преступление»[190]190
  Ковалев М. И. Понятие преступления в советском уголовном праве. Свердловск, 1987. С. 23.


[Закрыть].

7. Ставка закона на обязанность и противоправность при бездействии логично выдвигает на одно из первых мест условие знания своих обязанностей (активно вести себя) пассивно-опасными лицами. Таковы правила управления в общежитии. Способ преступного действия избирается каждым самостоятельно (к нему люди не принуждаются); для бездействия же характерно несоблюдение четких предписаний о содержании требуемого поведения. Отсюда вытекают два непреложных соображения.

Первое соображение понуждает законодателя к межотраслевой гармонии, к четкой прописи юридических обязанностей за пределами уголовного права – в иных отраслях законодательства и на подзаконном уровне[191]191
  Мы не можем здесь разделить взгляд В. Б. Малинина о том, что «основанием обязанности действовать при бездействии может быть закон, и только закон» (Малинин В. Б. Причинная связь в уголовном праве. СПб., 2000. С. 148). Хорошо еще, что не сама Конституция объявлена местом хранения людских обязанностей – их, как известно, там заявлено лишь четыре. Вероятно, цитируемый автор хотел подчеркнуть правовую, а не законодательную основу обязанного поведения. Влекущим юридические последствия чаще всего становится бездействие, заблаговременно обставленное (прописанное, зафиксированное) на подзаконном уровне. Сложности профессиональных технологий, неисчислимое количество человеческих контактов, размеры народонаселения, постоянно обновляемые и пополняемые страховочные правила и т. д. понуждают власть концентрировать указания об обязанностях в уставах, инструкциях, положениях, приказах общенормативного характера, а не в парламентских актах.


[Закрыть]. Бланкетные диспозиции и смешанная противоправность[192]192
  См. об этом, напр.: Пикуров Н. И. Квалификация следователем преступлений со смешанной противоправностью. Волгоград, 1988. С. 5–10.


[Закрыть] более всего расположены для регламентации ответственности за бездействие.