Текст книги "Блокада. Книга 3"

– Что ж, будем вместе думать и решать, – сказал он. – Еще вопрос. Если до самого последнего момента завод будет выпускать продукцию, а врагу удастся ворваться…

– Ни один танк, ни одна пушка, ни один цех врагу не достанутся, – резко прервал Звягинцева Козин. – На этот случай все предусмотрено и утверждено в Смольном. У индукторов дежурят надежные люди. Те… – Он на мгновение умолк, точно горло его свела судорога, и закончил уже совсем тихо: – Те, у кого рука не дрогнет, хотя завод для них дороже жизни… – Он отвернулся, чтобы скрыть свое волнение. Потом сказал: – С этими делами мы ознакомим вас позже. Сейчас главное – боевая готовность. Если немцы прорвутся сюда, будем драться за каждый цех, за каждый метр заводской территории!..

Открылась дверь. Зальцман поднял голову и, глядя поверх плеча Звягинцева, поспешно сказал:

– Давай, давай, Максимыч, входи, ждем!

Звягинцев обернулся. Перед ним стоял Иван Максимович Королев…

Он был все в той же военной форме, которую носил, когда Звягинцев встретился с ним под Лугой, даже красные петлицы не спороты, только на месте комиссарских «шпал» остались не тронутые солнцем следы.

Иван Максимович развел руками и хотел что-то сказать, но заговорил Козин.

– Знакомься, Максимыч, – сказал он. – Это майор Звягинцев. Приехал из Смольного для помощи в организации обороны. Нужно пройти с ним по заводу…

Тут только Козин заметил, что Королев не слушает его и как-то странно смотрит на Звягинцева.

– Ты понял меня, Максимыч? – несколько удивленно проговорил Козин, но в этот момент Королев радостно воскликнул:

– Алешка?! Живой!

И пошел, к майору, раскинув руки.

Они обнялись.

– Это каким же чудом ты у нас оказался? – не сразу выпуская Звягинцева из своих объятий, спросил Королев.

– Так и вы ведь в дивизии комиссарили, – улыбаясь, отвечал Звягинцев. – Вот здорово, что вы здесь!

Он и в самом деле был счастлив встретить Ивана Максимовича. И не только потому, что со времени боев на Луге не видел Королева и ничего не знал о его судьбе, но и потому, что с неожиданным появлением Королева у Звягинцева исчезло, прошло без следа владевшее им чувство некоторой отчужденности, неуверенности в том, что он сумеет быстро найти свое место в этом невоенном коллективе.

Зальцман и Козин с удивлением наблюдали за этой встречей.

– Выходит, вас знакомить не надо, – ухмыльнулся Козин.

– Да, уж на этот раз, парторг, руководить не придется, – улыбаясь, подтвердил Королев.

– Тем лучше, – бросил взгляд на часы Зальцман и сухо сказал Королеву, как бы отодвигая все, что не имело прямого отношения к делу: – Майор прислан штабом фронта для помощи. Сейчас он в первую очередь должен ознакомиться с системой оборонительных укреплений.

– Вы, конечно, член партии? – неожиданно спросил Козин Звягинцева.

– Да.

– Ну так вот, считайте теперь себя коммунистом-кировцем.

– Я на учете в парторганизации штаба фронта, – немного смущенно сказал Звягинцев.

– От такой чести не отказывайся, – строго перебил его Королев. – Здесь большевики работали, когда тебя и в проекте еще не значилось. По этой путиловской земле Ленин ходил.

– Ладно, Максимыч, не ворчи, еще успеем просветить товарища, – сказал Козин. – Идите, не теряйте времени. Покажешь майору, где и что мы построили, куда кого поставили, – словом, все, что ему нужно. И быстрее. Возьмите дежурную «эмку». И поосторожнее в случае обстрела. Кстати, выясним обстановку…

Он снял телефонную трубку.

– Козин говорит. Как дела наверху, товарищ Дашкевич? Добро. Но будь начеку. Тишина тоже бывает злая… – И, повесив трубку, задумчиво проговорил: – Тихо. И в городе стало тихо. И в дивизии Папченко тоже. Приумолкли фашисты. Не знаю, что это значит. Во всяком случае, надо использовать затишье.

Он посмотрел на Королева и Звягинцева и, точно удивляясь тому, что видит их все еще здесь, сказал:

– Что же вы, товарищи? Идите! Сейчас… – он посмотрел на часы, – половина пятого. Вы должны вернуться в шесть тридцать.

Звягинцев подхватил было свой чемоданчик и шинель, но Козин остановил его.

– Вещи оставьте, – сказал он. – Ночевать будете с нами. Здесь, в соседней комнате. Вот еще что, Максимыч… По дороге зайдешь в партком. Скажешь, чтобы дежурный сейчас же обзвонил все цеховые парторганизации и повторил еще раз: полная боевая готовность. Действуйте!

…Королев и Звягинцев поднялись наверх. Начинался хмурый осенний рассвет. Пожары были потушены, но к небу еще тянулись столбы дыма. Сильно пахло гарью.

У здания заводоуправления стоял танк «КВ». Экипаж расположился возле гусениц. Танкисты в ватниках и шлемах молча курили.

– Так как же ты все-таки к нам попал, Алексей? – спросил Королев, когда они зашагали по площади.

– Под Лугой был ранен, с месяц провалялся по санбатам и госпиталям, потом явился в штаб фронта и получил назначение к вам. Вот и вся моя история. Ну, а вы-то как? Ведь я вас последний раз в дивизии видел!

– Вернули, – угрюмо ответил Королев. – Мастер я по сборке танков, понимаешь? Как специалиста вернули. Часть людей на восток эвакуировалась, тысячи в ополчение ушли… Кому здесь танки выпускать? Вот и вернули. А теперь, глядишь, снова воевать придется. Я с фронта, а фронт ко мне, вот какие пироги, друг Алексей.

– Плохие пироги, Иван Максимыч, горькие, – мрачно сказал Звягинцев.

– Сладких еще не напекли. Не успели.

– Честно говоря, в голове не укладывается, что немец вот сюда, к заводу, прорваться может!

– Что ж, прорвется – драться будем. А ты что, боя боишься, что ли? Раньше за тобой этого не водилось.

– И сейчас не водится, – с обидой ответил Звягинцев. – Немцев я не боялся и не боюсь. Времени остается мало – вот что тревожит. Мне же надо разобраться, что к чему тут у вас, разработать задание, расставить людей…

– Ах, во-он оно что! – иронически протянул Королев. – Значит, ты, Алеша, полагаешь, что люди тут до тебя сложа руки сидели?

– Что вы, Иван Максимович! У меня и в мыслях… – начал было Звягинцев, но Королев не дал ему договорить:

– Знаю, есть у вас, кадровых, ну, у некоторых, скажем, такое убеждение, будто только вы к войне готовились. А мы, если хочешь знать, тоже ушами не хлопали! Еще в начале войны сколько щелей, убежищ на случай бомбежек приготовили, поглядишь – увидишь, на армейских КП таких, как у нас, блиндажей нет! А сейчас доты построили, орудия установили, дивизию вооружили за неделю, на фронт отправили. И учились. Зажигалки тушить учились. Металл электрон знаешь, нет? Вот видишь, не знаешь, а еще командир! Это сплав такой – алюминий и магний. Зажжешь стружку – пламя до двух с половиной тысяч градусов. На такой стружке учились. Артиллерийский тир есть, полигон. Вот как мы готовились!

Он махнул рукой и сказал уже спокойно:

– Ладно. Поживешь с нами – увидишь. Кировский – это, брат, вроде Кронштадта…

– Куда мы сейчас? – спросил Звягинцев.

– В партком зайдем. Что Козин наказывал, слышал? Ну вот. А потом я в твоем, майор, полном распоряжении. Тебе что осматривать-то в первую очередь надо?

– Расположение дотов, их секторы обстрела, противотанковые препятствия, – перечислял Звягинцев.

Они подошли к заводоуправлению. На крыше здания виднелась зенитная установка. У подъезда стояла выкрашенная в серо-зеленый с разводами цвет «эмка». Шофер, парень лет двадцати пяти, сидел в машине, курил.

– Прохоров, – сказал ему Королев, – поступаешь в мое распоряжение. Указание Козина. Ясно?

– Ясно, – ответил Прохоров. – Если в город ехать, то хорошо бы поскорее, пока тихо.

– В город не поедем. Здесь, по территории, покрутимся. Жди, сейчас вернемся.

Они поднялись по лестнице. Иван Максимович открыл дверь, на которой висела узкая табличка: «Партком». В накуренной комнате у стола сидела девушка в красной косынке, вокруг нее толпились люди. В углу стоял пулемет «максим».

Королев прошел к следующей двери, обитой коричневым дерматином, Звягинцев – следом за ним.

И в этой комнате плавали клубы табачного дыма. В простенке между окнами за столом сидел человек средних лет в спецовке. На столе рядом с телефонами лежал автомат.

– Ну, что там стряслось, Максимыч, зачем тебя вызывали? – настороженно спросил он.

– Дело есть, Петр Васильевич. Вот майору наши огневые точки и позиции надо показать. А тебя Козин просил срочно проверить по цехам боеготовность. Люсю сажай на телефон, пусть тоже обзванивает.

– Ребята говорили, Васнецов приезжал: машину его видели, – снижая голос, сказал Петр Васильевич.

– Я его не застал.

– Темнишь?

– Этого еще не хватало, – резко ответил Королев. – Сказано тебе: проверь готовность, пошли ребят проверить посты. Те, что… на крайний случай. Понял?

– Понял.

– Ну, я пошел, – сказал Королев.

– Постой, Максимыч, тут тебе из проходной звонили минут двадцать назад. Ждет там тебя кто-то.

Королев недоуменно пожал плечами, снял трубку одного из телефонов:

– Главную проходную!.. Королев из парткома говорит. Кто там меня вызывал?..

Неожиданно лицо Королева изменилось, глубокие морщины расправились, брови чуть приподнялись.

– Верка, ты?! – удивленно проговорил он.

Звягинцев вздрогнул и напрягся, услышав это имя.

А Королев ворчливо-ласково сказал в трубку:

– Выпороть тебя за это надо! Ладно, жди, сейчас буду. – Он повесил трубку, повернулся к Звягинцеву: – Верка там, в проходной… видишь, какое дело… Ты знаешь, что она вернулась? Партизаны вывели.

– Я знаю, – ответил Звягинцев. – Мне Павел Максимович рассказал.

– Давай-ка, майор, подъедем к проходной вместе. Сейчас… – он посмотрел на часы, – сорок пятого. Несколько минут потратим, не больше, – сказал Королев, точно извиняясь.

– Я… может быть, я подожду вас здесь? – нерешительно предложил Звягинцев.

– А чего ждать? Все равно по территории поедем, посмотришь и то, что тебе нужно. И для нее радость будет тебя встретить. Поехали…

Звягинцев увидел Веру в открытую дверь проходной. Она была в расстегнутом ватнике, надетом поверх гимнастерки, в короткой юбке и сапогах.

Может быть, потому, что проходная освещалась мертвенным светом двух покрытых синей краской лампочек, лицо Веры показалось Звягинцеву очень бледным, исхудавшим.

Ему хотелось броситься к ней, опережая Королева… Но он безвольно остановился у дверей проходной, чувствуя, что не в состоянии сделать больше ни шага.

– Ты зачем здесь? Кто тебе разрешил? – громко говорил Королев дочери. Но в голосе его, несмотря на строгие интонации, звучала радость.

– К нам вчера раненых привезли с передовой, прошел слух, что вблизи завода уже бои идут, – тихо сказала Вера.

– Глупости они говорят, твои раненые, панику разводят! – рассердился Королев. – Никаких немцев тут и в помине нет!

Он притянул Веру к себе, обнял.

– Как же ты, дочка?.. – пробормотал он дрогнувшим от волнения голосом. – Как же ты до завода-то добралась?

– А у меня пропуск есть на хождение в ночное время по всему городу. Нам ведь и на спасательные работы выезжать приходится, – торопливо говорила Вера. – На попутной полуторке добралась, мне на полсуток отпуск в госпитале дали… Ну, чтобы отдохнуть… Третью ночь не спим, раненые все поступают, поступают…

Только тут Вера заметила неподвижно стоявшего на пороге Звягинцева.

– Алеша! – вскрикнула она, и в голосе ее слились удивление и радость.

Королев оглянулся и сказал с добродушной улыбкой:

– Вот и еще сюрприз, Алексей собственной персоной. Заводским стал, на подмогу прислали.

Вера подбежала к Звягинцеву, притянула его к себе, поцеловала.

Алексей растерялся, мысли его смешались, он порывисто обнял Веру, но тут же смущенно опустил руки. Они были не одни. Две женщины-охранницы с любопытством наблюдали за этой сценой, отец стоял рядом.

– Здравствуй, Вера, – проговорил Алексей сдавленным голосом. – Ну… как ты?

Но Вера точно не слышала его вопроса.

– Алеша, милый, – радостно говорила она, – значит, и ты в Ленинграде? Да? Почему же не позвонил, не разыскал меня?

– Ранен он был, твой Алеша, – пробурчал Королев, – только вчера в город прибыл – и сразу к нам.

– Так я это знаю, помню, тогда, в лесу, – закивала головой Вера. – Ну а сейчас-то здоров?

– Да, здоров, совсем здоров, – как-то механически отвечал Звягинцев, не отрывая от нее глаз.

– А я в госпитале сейчас работаю, там и живу, на Выборгской, я сейчас тебе адрес запишу, будешь в городе – зайдешь, непременно зайди, Алеша! У тебя есть на чем записать? – торопливо говорила Вера.

Непослушными пальцами Звягинцев расстегнул нагрудный карман гимнастерки, вытащил блокнот и карандаш. Она черкнула несколько строк, сама вложила блокнот ему обратно в карман, застегнула пуговку и нежно пригладила топорщащийся клапан кармана.

В проходную с улицы вошли несколько рабочих, на ходу вынимая из спецовок и ватников пропуска.

– Вышли бы вы на улицу, не мешали бы людям проходить! – почему-то ворчливо проговорил Королев.

Звягинцев нерешительно посмотрел на Веру.

– Давайте, давайте, проходная маленькая, людям дорогу загораживаете, нечего тут толкаться! – настаивал Королев, хотя они никому не мешали.

Вера первой вышла на улицу, Звягинцев – за ней.

В этот ранний утренний час здесь было тихо. Баррикады по обе стороны виадука казались безлюдными, но Звягинцев теперь хорошо знал, сколь обманчиво это впечатление.

Они стояли у заводского забора и молчали. Наконец Вера сказала:

– Значит… зайдешь, Алеша? А если из Ленинграда куда-нибудь перебросят, то напиши. Обещай, пожалуйста.

И Звягинцев вдруг понял: это прощание. Через мгновение они расстанутся.

Да он и не мог, не имел права задерживаться. Его ждали важные, неотложные дела, он не распоряжался своим временем. Но заставить себя первым попрощаться у него не было сил.

Хотелось о многом сказать Вере… Сказать о том, что, может быть, они вообще видятся последний раз в жизни, потому что немцы и в самом деле с часу на час могут прорваться сюда, в тогда он, Звягинцев, будет вместе со всеми запрещать завод и либо отгонит немцев, либо погибнет здесь среди развалин взорванных заводских корпусов…

Хотелось найти какие-то единственно нужные, весомые слова, одну лишь фразу, которая вместила бы в себя все, все…

Он взял Веру за руки, крепко сжал их в своих шершавых, огрубевших ладонях и неожиданно для себя сказал совсем не то, о чем думал сейчас:

– Ты… прости меня. Вера!

– Простить? – недоуменно переспросила она. – За что?

– Я был… я думал, что… – сбивчиво, весь охваченный волнением, проговорил Звягинцев, – что и ты… словом, когда любишь, то кажется, что и та, которую…

Он на мгновение умолк, все крепче сжимая руки Веры, потом заговорил снова:

– Вот и этой ночью по дороге на завод я проезжал мимо твоего дома… и не мог не смотреть… Не хотел, но не мог! А ты… – И опять замолчал, потом разом разжал ладони, отпуская Верины руки, и уже с какой-то внутренней яростью сказал: – Но зачем все это?! Я спрашиваю тебя, к чему?

Вера молчала. Она глядела на него грустными глазами, в Звягинцеву показалось, что они полны слез.

Однако он уже не мог остановиться.

– Зачем ты просишь меня заходить, писать? Дружба? Да? Дружба? Я понимаю, пусть хоть что-то сейчас… Когда война, когда рядом враг, и дружба – это очень много. Но… есть другое, понимаешь, другое! Мне мало твоей дружбы! А для большего я тебе не нужен. И ни к чему нам…

Резким движением он отстегнул пуговицу нагрудного кармана.

Вера поняла, что он хочет вернуть ей адрес, и схватила его за руку.

– Не смей! – крикнула она, потом тихо сказала: – Ты странный! И сильный и слабый одновременно. Ты не понимаешь, почему мне нелегко. Но сейчас я и хочу, чтобы мне было нелегко. Я сегодня лишний раз поняла, что жизнь, Алеша, глубже, чем мы полагаем. Нельзя так легко бросаться друзьями! И любить человека, видимо, можно по-разному…

Звягинцев напряженно вслушивался в эти сбивчивые слова.

Но голос Веры потонул в мощном гуле танковых моторов. Заводские ворота распахнулись, и оттуда медленно выползли един за другим три тяжелых танка. Люки башен были открыты, над ними возвышались командиры машин.

Один из них, совсем еще молодой парень, увидел Веру, помахал ей рукой и крикнул, стараясь перекричать гул мотора:

– Прощай, дорогуша! Немца утюжить едем! Адресок бы дала на случай!..

Танки двинулись вдоль улицы Стачек в сторону больницы Фореля. Вера помахала им вслед. Потом повернулась к Звягинцеву, положила руки ему на плечи и тихо сказала:

– Я многое пережила, Алеша. Такое, что и в страшном сне не приснится… И я хочу быть уверенной, что если мы будем живы, то встретимся. И что ты, как сможешь, приедешь ко мне в госпиталь, навестишь. Еще прошу, Алеша, об отце… Старый ведь он… – На глазах ее блеснули слезы. – Нет, нет, больше ни о чем! – воскликнула она, видя, что Звягинцев хочет что-то сказать. – Только одно: ты приедешь? Да?

– Хорошо, Вера. Будет так, как ты хочешь, – глухо сказал Звягинцев и, взяв Верину руку, поднес ладонь к своим губам. – Не тревожься за отца. Мы теперь вместе.

Дверь проходной открылась, оттуда вышел Королев. Он посмотрел на часы.

– Все, Верка! У Алексея нет больше времени. И у меня тоже. Дела. Сама понимаешь. – Он притянул Веру к себе, поцеловал в лоб. – И чтобы больше не смела самовольничать.

– До свидания, Вера! – сказал Звягинцев, резко повернулся и шагнул в проходную.

Через минуту к нему подошел Королев.

– Ну? – спросил он. – Наговорились? Все хорошо?

– Не знаю, – не поднимая головы, ответил Звягинцев и тихо повторил: – Не знаю. Сейчас война. Ни о чем другом думать не имею права.

– Врешь, имеешь! – грубовато сказал Королев. – Вспомни: за что воюешь? Разве не за будущее?

– Может, вы и правы, – медленно проговорил Звягинцев.

Он вдруг вспомнил о старике Валицком.

– Иван Максимович, этот Валицкий и есть тот самый?..

– Да, его отец. Пошли. – Потом все-таки добавил: – Прислали на завод помогать строить дополнительные линии водоснабжения. Хороший, боевой старик.

– А сын? – резко спросил Алексей.

– А я, если помнишь, уже один раз тебе говорил, что не имею привычки с сыновей на отцов вину перекладывать… А парень на фронте теперь. Вот и весь сказ. Поехали. Уже десять минут шестого.

Он рывком открыл дверь машины.

То, что увидел Звягинцев в последующие полтора часа, очень обрадовало его: он убедился – завод превращен рабочими в укрепленный узел.

В подвальных помещениях цехов были оборудованы укрытия на случай обстрелов и бомбежек, в нижних этажах корпусов заложенные кирпичом окна были превращены в бойницы. На перекрестках подъездных путей возвышались доты для противотанковых пушек и тяжелых пулеметов. И все это было построено не наспех, а добротно, из кирпича, бетонных плит на цементном растворе, с железобетонным верхом.

Вдоль южной и юго-западной стен завода тянулись траншеи. Наблюдательные вышки имели прямую телефонную связь с заводским штабом МПВО.

В районе проходной, выходящей на улицу Калинина, Звягинцев увидел четыре танка в полной боевой готовности. На крышах турбинного цеха, здания главного конструктора завода и заводоуправления стояли зенитные орудия.

Иногда Звягинцев просил остановить машину, осматривал местность и делал торопливые заметки на схеме.

Боевое хозяйство было очень велико. Оценивая его как военный инженер, Звягинцев был в основном удовлетворен.

Кое-где нужно было прорыть дополнительные ходы сообщений между дотами, построить новые огневые точки фронтом на север и северо-восток, чтобы усилить круговую оборону.

Был седьмой час утра, когда Звягинцев вместе с Королевым в последний раз вышел из машины, чтобы осмотреть надолбы, установленные у шоссе, идущего вдоль берега Финского залива.

Утро было хмурое. По небу медленно плыли огромные черные облака.

Звягинцев и Королев услышали характерный звук «юнкерса». Задрав головы, они прислушались. Стало ясно: там, на недоступной высоте, летел не один, а несколько бомбардировщиков.

В репродукторах, установленных по всей территории завода, зачастил метроном. Уже знакомый Звягинцеву голос Дашкевича объявил:

– Внимание! Воздушная тревога! Немецкий самолет сбросил над территорией завода парашютистов! Бойцам истребительного отряда немедленно направиться в район танковых цехов, ближе к заливу! Воздушная тревога!

Снова лихорадочно застучал метроном. Королев схватил Звягинцева за плечо.

– Парашютисты?! Где? Ты что-нибудь видишь? – крикнул он, не отрывая взгляда от неба.

И вдруг они увидели, что и впрямь из-за туч спускается раскрытый парашют.

Звягинцев взобрался на крышу машины и снова устремил взгляд вверх. Других парашютов пока не было видно.

Загрохотали зенитки…

Соскочив на землю, Звягинцев бросился в кабину, увлекая за собой Королева, и скомандовал шоферу:

– А ну, газуй в сторону залива!

Машина рванулась вперед.

Со всех сторон к заливу бежали люди, раздавалась стрельба: палили из винтовок по парашютисту.

На заводе были готовы ко всему: к бомбежкам, к обстрелам и даже к непосредственному вторжению врага со стороны больницы Фореля или с берега Финского залива. Но парашютисты?! Этого никто не ждал. И потому не только бойцы истребительного отряда, но и все те, кто имел личное оружие: работники заводской охраны, члены парткома, руководители цеховых парторганизаций, – услышав объявление по радио, устремились в район танковых цехов.

Звягинцев напряженно всматривался в медленно приближающийся к земле парашют. Под куполом покачивалось что-то продолговатое, лишь отдаленно напоминающее человеческую фигуру.

«Нет, это не парашютист, на кой черт немцам понадобилось сбрасывать единственного парашютиста? – лихорадочно думал Звягинцев. – Но, может быть, это летчик с подбитого немецкого самолета?»

И вдруг он понял: это совсем другое!..

Звягинцев снова взобрался на крышу автомашины и во весь голос крикнул:

– Слушать мою команду! Прекратить стрельбу! Не толпиться!

То ли потому, что голос Звягинцева прозвучал громко и властно, то ли потому, что он, одетый в военную форму, был с крыши «эмки» виден отовсюду, но те, кто стоял поближе, повернули к нему головы и перестали стрелять.

Однако с разных концов завода к танковым корпусам продолжали бежать встревоженные люди.

Выхватив пистолет, Звягинцев несколько раз выстрелил в воздух и что было сил крикнул:

– Слушай команду! Ложись! Это бомба!

Он спрыгнул с машины, рванул из-за руля шофера, увлекая его на землю…

Падая, Звягинцев увидел, как из подъезда находящегося рядом здания выскочил старик Валицкий. Без пиджака, в расстегнутой рубашке, взъерошенный, он бежал, размахивая обрубком водопроводной трубы, и пронзительным голосом кричал:

– Бей парашютистов!

Звягинцев вскочил, рванулся к старику, с размаху сбил его с ног и сам покатился по земле…

Разрыва электромагнитной морской мины, – в сентябре немцы начали сбрасывать их на парашютах для минирования Финского залива и Невы, – Звягинцев, кажется, не слышал. На него свалилось что-то свинцово-тяжелое, в уши ударила взрывная волна.

Когда Звягинцев пришел в себя, то увидел, что люди уже поднялись с земли, выбрались из щелей, из-за укрытий.

Он с трудом встал на ноги, покачиваясь, сделал несколько шагов.

Ивана Максимовича нигде не было видно.

Корпус, в который попала мина, горел. Выносили убитых и раненых. С воем промчалась пожарная машина.

Кто-то с силой потряс Звягинцева за плечо. Оглянувшись, он увидел Королева.

Вне себя от радости, что старик жив, Звягинцев начал говорить, что надо немедленно оказать первую помощь раненым, организовать их эвакуацию. Королев что-то отвечал ему, но он не слышал ни голоса Королева, ни своего собственного.

Наконец Звягинцев понял: наклонясь к самому его уху, Иван Максимович кричал:

– В штаб, немедленно в штаб! Раненым помогут. А нас в штабе ждут! Уже на десять минут опоздали!