Текст книги "Слово атамана Арапова"

Разговор не клеился. Но охотники знали, Гавриил не зря собрал их, что старец ищет заветную ниточку, чтобы положить всему начало.

Вскоре ниточка была нащупана. Все ждали. Гавриил искоса оглядел собравшихся и сорванным голосом хрипло сказал:

– Не сумлеваюсь, што все знате, пошто я вас сюды созвал. – Увидев кивки, старец продолжил: – Вы явились без добычи и многих братов лишившись. То вина не ваша, а Хосподня воля! Теперя хотелось бы послухать, што стряслось на озере том и пошто степняки раньше обычного на промысел птичий заявились?

Взоры присутствующих пересеклись на притихших Авдее и Семене Гнилине. А те в свою очередь переглянулись, как бы решая кому начать. Иx молчаливый жребий остановился на Авдее, и он, откашлявшись, сказал:

– Дык я ж те обо всем поведал ужо, отец преподобный.

– А я сызнова хочу все послухать и поразмыслить над услыханным. – Гавриил нахмурился и сжал кулаки. – Гри все как перед Хосподом, а то прокляну!

Съежившись от столь страшной угрозы, несчастный часто заморгал и, перекрестившись, заговорил.

Поначалу он заикался, путался и часто поглядывал на Гнилина, словно моля о поддержке. Но вскоре разошелся и пересказал все, что с ними случилось на птичьем озере.

Когда Авдей замолк, старец еще долго находился в состоянии глубокого раздумья. Затем он пошевелился на своем седалище и, положив на колени огромные руки, сказал:

– Жаль братов. Никифора особливо! Славный воин был.

Старец трижды перекрестился на образа и задал, видимо, заранее обдуманный вопрос:

– Пошто в бой неравный увязались? А? Ведь нехристей числом боле вашего было?

– Иначе не можно было, – ответил Семен Гнилин. – Никифор казал, пли по нехристям, не то зашибу.

– Верно казал, – одобрил старец. – Знать, ему сее виднее было!

– И Тимоху, казал, нам беречь, – покосившись на Гнилина, добавил Авдей. – А ешо казал, што коли жив будет, то разом к нам сюды заявится!

– Хорош воин был! – Гавриил вновь глянул на образа и перекрестился. – Царство ему небесное и всем зараз с ним павшим!

Кулугуры дружно перекрестились и вновь уставились на ответчиков, желая не упустить ни единого сказанного ими слова. Но старец больше не интересовался обстоятельствами трагической охоты, а перевел взгляд на притихшего в углу Тимоху. Его густые с проседью брови сошлись у переносицы, а глаза… Они испепелили бы молодого кулугура, если бы только могли это сделать:

– А ты пошто сызнова отца опозорил пред обчеством? Пошто в бой не встрял?

Тимоха опустил голову. Он так растерялся, что сразу не нашелся что ответить. Тимоха дрожал. Он зажмурился и боялся открыть глаза. Его дрожь передалась сидевшим рядом кулугурам, а покрывший лицо пот выставил напоказ его сильное волнение:

– Пошто молчишь, отрок мой? Аль язык откусил, от нехристей драпая?

– Мне… мне Никифор текать велел, – захныкал Тимоха, уподобившись малому дитю. – Он казал…

– Будя, – свирепо прорычал Гавриил и сжал до хруста кулаки. – Как бы мне хотелось, штоб чадом моим был Никифор, а не ты, гаденок. Прочь от очей моих, душа заячья, и три ночи на коленях без пищи и питья замаливай грех свой. Кайся и проси Хоспода даровать те храбрости в сердце. Штоб было оно достойно, а не… – Разгневанный старец впервые не нашел подходящих слов и махнул рукой, приказывая всем немедленно убираться из землянки.

В то время, пока Гавриил беседовал с мужиками, Нюра бродила по поселению, не находя себе места. Любовь к Никифору переполняла ее. А мысль о причинах невозвращения казака с охоты пугала и угнетала. Ей хотелось увидеть Никифора, обнять его, но казак был где-то далеко, во враждебном краю. Девушка гнала от себя мысли, что его нет в живых. Она ощущала в себе такую силу, что могла бодрствовать ночь напролет. Прямо сейчас Нюра могла бы покинуть кулугуров и уйти на поиски любимого.

Она очутилась у землянки Гавриила в тот момент, когда старец громко сожалел о смерти Никифора. От внезапной новости кровь ударила в голову. Как же это?.. Не может быть! Он жив, жив он…

Нюра отпрянула от двери, когда кулугуры направились к выходу. Крестясь и вздыхая, они расходились по своим землянкам. Девушка в это время спряталась за кучей неубранных веток, провожая мужчин рассеянным взглядом. Последним вышел получивший нагоняй Тимоха. Зло бормоча что-то себе под нос, парень прямиком пошагал к куче, видимо, испытывая желание справить свою малую нужду. Задумавшись, он наткнулся на выпрямившуюся во весь рост девушку и едва не обделался от испуга.

Оказавшись наедине с Тимохой в момент глубокого душевного кризиса, Нюра едва не разрыдалась от досады. Она оказалась беспомощной и ослепленной как раз тогда, когда страстно желала побыть одной и когда ей требовались твердая воля и зоркость.

– О, ты што тута деешь? – оправившись от испуга, с облегчением спросил Тимоха.

Девушка так растерялась, что не ответила.

– А-а-а, о Никифоре вызнать хошь? – догадавшись, зло рассмеялся парень. – Дык я те кажу, где он запропостился. Хошь?

– Да, – кивнула Нюра и нервно сцепила между собою пальцы рук.

– Ево клюют птички, – еще громче рассмеялся Тимоха и, согнув палец, изобразил клюв. – Вот так – клю-клю-клю… Уш все мурло, поди, расклевали. А ешо, глядишь, птахам и зверюки подсобили.

Негодяй явно издевался над чувствами девушки. Он рассказывал ей всякие мерзости относительно Никифора и его трупа так, что походил на чудовище, терзавшее воображаемый труп казака острыми и согнутыми, как у хищной птицы, когтями.

– Он ехал добыть птицу, а получилось, што caм сделался добычей птичек. Ха-ха-ха…

Издевка, исходившая от Тимохи, подействовала на Нюру отрезвляюще. Она отвесила негодяю хлесткую оплеуху, после чего гордо встряхнула головой и сказала:

– Если Никифор и погиб, то как настоящий герой, спасая твою трусливую шкуру! А што делал ты? Утекал, как заяц, обгаживая пятки.

Тимоха понял, что девушка подслушала у землянки разговор, в котором кулугур выглядел далеко не героем. Дикая злоба вновь овладела его трусливым существом, да так крепко, что ему захотелось убить эту приблудную гадюку. Он мечтал втоптать ее в грязь и раздавить каблуком, чтобы было слышно, как лопнет ее тело, обрызгав все вокруг кровавой жидкостью. Потеряв власть над собой, он выхватил саблю, и жизнь Нюры повисла на волоске.

Замахнувшись, Тимоха уже готов был разрубить голову девушки пополам. Но жизнь ей спас случай или ангел-хранитель, вовремя приведший к месту возможного злодейства Марью.

– Тимоха, опомнись, – замахав руками, закричала она и поспешила к сыну, рука которого дрогнула и ослабла, заслышав голос матери. – Ты што, ты што, чадо мое горемычное. – Женщина обняла сына и, словно малое дитя, с нежностью прижала его к своей груди. – Грех-то какой, Тимошенька.

– Энто се она, мама, – как всегда, захныкал негодяй и указал в сторону Нюры.

– Што она, што? – целуя сына, твердила Марья, даже не слыша себя.

– Завлечь мя хотела, – шмыгая носом, как обычно, запросто солгал Тимоха, переложив свой грех на плечи другого. – Я смекаю она меня заманить хотела и зарезать за безбожника сваво Никифора.

– Никифора? – Услышав ненавистное для себя имя, женщина резко обернулась и, узнав в темноте стройную фигуру Нюры, ужаснулась: – Т-ты?

– Да, энто я, мама, – сказала девушка и сделала шаг вперед, полагаясь на справедливость женщины. – Токо то не я, а Тимоха.

– Замолчь… замолчь, несчастная!

Голос Марьи произвел странное впечатление на Нюру, еще не оправившуюся от стычки с Тимохой: ушей девушки словно коснулось шипение ядовитой змеи. Холодная дрожь пробежала по ее телу, а внутренний голос прошептал: будь осторожна!

– Ощупай ее, мама. Я видел, как она кинжал под подол тискала. – Тимоха лгал целенаправленно и изворотливо. Каждый мужчина в поселении знал, что кулугурки всегда имеют при себе кинжал. Так, на всякий случай носят, так как жизнь среди дикой природы грозит множеством опасностей. В другое время Марья не обратила бы на эту мелочь никакого внимания, но сейчас…

– Ты хотела убить мово единственново чадо, змеюка? Tы… – Отпустив Тимоху, обезумевшая от приступа злобы женщина сдернула с головы Нюры платок, намотала на руки тугие косы и принялась безжалостно избивать девушку ногами. Свирепо рыча, Марья била ее лицом о колено, после чего повалила себе под ноги на землю. – Тварь, безбожница. Змеюку на груди своей отогрела.

Нюра стойко сносила жестокие побои. Она чувствовала себя бессильной перед творившейся несправедливостью. Каждое слово, выкрикиваемое Марьей, было подобно удару хлыста по самолюбию девушки. Та женщина, добрая, чуткая, участливая, которую она полюбила как мать, с которой она делилась всеми своими тайнами, оказалась животным, породившим и вскормившим сына-мерзавца и слепо верившим ему.

Злобные истеричные выкрики Марьи взбудоражили спящее поселение. Из землянок начали выходить люди. Первым возле беснующейся жены и Нюры оказался Гавриил. Увидев отца и спешащих к ним людей, Тимоха быстренько спрятался за землянку. Он не испытывал угрызений совести и тем более чувства раскаяния, а просто сгорал от любопытства узнать, чем закончится затеянная им расправа над Нюрой. Тимоха злорадствовал и в глубине своей подленькой души был чрезвычайно доволен происходящим.

– Што тута стряслось? – Старец схватил дико вопившую жену и, мягко освободив косы девушки от ее цепких рук, как пушинку, отшвырнул Марью в сторону. – Што стряслось здеся, дитя? – Он выхватил из рук одного из подоспевших кулугуров факел и поднес его к Нюре, чтобы получше рассмотреть ее лицо.

– Да нет, ниче. – Девушка провела рукой по лицу и почувствовала, что оно липкое: рука была вся в крови. Глаза ее, полные ужаса, широко раскрылись, лицо судорожно исказилось.

От реки подул сильный ветер: он разогнал густые облака, покрывавшие небо, и сквозь них пробился бледный свет луны. Ее лучи с любопытством осветили озабоченные лица кулугуров, заиграли волшебным блеском на лужицах, не успевших высохнуть за день, усеяли поселение таинственными тенями.

Собравшаяся толпа загудела и пришла в движение. Гавриил взял Нюру за руку:

– Айда почивать, дитя, утро вечера мудренее.

Проводив взглядами своего вождя, люди тоже стали расходиться. Кто-то из женщин помог Марье подняться с кучи, и она с опущенной головой медленно побрела к землянке за своим грозным мужем. Казалось бы, неприятности закончились в этот вечер. Все?..

Наблюдавший со стороны за происходящим Тимоха досадливо сплюнул, матерно выругался, пнул неприкаянную кучу веток и пошагал на ночлег к Семену Гнилину, попутно обдумывая планы страшной мести.

15

Мариула разложила карты Таро. Вышли Иерофант, Солнце, Коменица и Звезда. Их сочетание говорило, что девушку со Степаном ожидает бурный роман и в конечном итоге брак. В который раз одно и то же. Но на самом деле все не так. Они со Степаном даже нe друзья. Молодой человек душевно болен, не узнает ничего вокруг и ничего не помнит. Но карты упорно говорят, что она предназначена именно для него, а они ей никогда не лгали.

Мариула закрыла глаза и погрузилась в вопоминания. Жила она тогда в сказочной стране, где было много благоухающих цветами растений. Красивые мужчины назначали ей свидания, дарили цветы и признавались чуть ли не с первой встречи в любви. Но дальше, как правило, ничего не происходило. Любовные свидания почему-то срывались в самый последний момент. То что-то случалось с парнем, то с ней самой. У нее вдруг поднималась температура, и она не могла выйти из дома. Мариула сначала все пыталась понять, почему так происходит, а потом успокоилась и о каждой неудавшейся встрече говорила – не судьба. Теперь же она точно знала, кто ее избранник.

В начале весны ей как-то приснился суженый. Будто он вышел израненный из реки, и они, наконец, встретились. Как дети держались за руки и смотрели друг другу в глаза.

– Я ус-та-ла тя ждать, – упрекнула его тогда во сне Мариула.

– Наконец я нашел тя, – улыбнувшись окровавленными губами, ответил он.

Мариула с облегчением вздохнула: «Как хорошо, что в нашей жизни есть место счастью. Пусть Степан болен, но он подарен мне судьбой. Я все силы положу, но излечу его от недуга». И девушка снова раскинула карты. Родятся мальчик и девочка – сказали они.

«Ну что ж, пусть мальчик будет похож на мужа, – решила Мариула, – а девочка…»

– Ты, ей-богу, герой, и даже больше, чем любой из казаков, ково я знаю, – с восхищением глядя на Мариулу, сказал вошедший в горницу Никифор. – Жаль, што ты вота носишь платья, потому што такие люди, как ты, не кажный день рожаются!

Увидев казака, сидевший у печи Степан занервничал и потянулся за кочергой.

– Не бойся, родной, – спокойно улыбнулась девушка, – ты в жизни испытал довольно много мучений и теперя отдыхай возле мя.

Степан опустил голову и успокоился. Никифор же сел за стол напротив Мариулы, сложил перед собой руки и сказал:

– Мыслю так, што человек похож на деревяшку, плавающую на воде. Вот его носит туды-сюды. Щаслив тот, хто выплывет.

– Человек предполагает, а Хосподь располагает. – Девушка собрала карты и положила их посреди стола. – Милость Божья велика и не покидает добрых людей.

– А эдак ты попала сюды?

– Так, случайно. – Мариула одарила казака очаровательной улыбкой и озорно подмигнула. – Я знаю о те все или почти все. И зашел ты ко мне сейчас вовсе не для того, штобы вызнать, как я здеся оказалась.

– Да, верно, – согласился Никифор и озабоченно поскреб затылок. – Вота обскажи мне, дева, пошто ты давеча спасла мне жисть и привела в энто вот логово?

Девушка не мигая смотрела на казака пытливым и суровым взглядом, а затем сказала:

– Грех на тебе, казак. Страшный, смертный! Он несмываемым пятном лежит на твоей душе. Полит тот грех родной кровью.

Никифор почувствовал, как от слов Мариулы что-то оборвалось внутри, а конечности мгновенно остыли, превращаясь в лед. Он поднял изнуренное лицо и тупо спросил:

– Те откель то ведомо?

– Кровь брата на те, казак, – глядя на него, продолжила девушка. – А еще ты злодейски схитил и обрек на нещастье суженую племяша свово, чем совершил ешо один непрощаемый Хосподом грех.

Лицо Никифора заострилось, глаза горели, губы пересохли и потрескались. Он с трудом проглотил перекрывший горло ком и хрипло выдавил:

– А ну замолчь, ведьма! Иль…

Рука его потянулась было к сабле, но вдруг засохла как плеть и бессильно упала на колено. А Мариула между тем продолжала:

– За тобой ведь смерть стоит, казак! Мать Нюры о том постаралась. С дочерью любимой ты нехорошо поступил. Вот и наслала на тебя порчу. Самую страшную – на смерть!

– Тады отчево ж я жив до сей поры? – шепотом спросил Никифор.

– Потому что Нюра всегда с тобой рядом была! А на охоте тя я спасла.

– Ведаю о том. – Казак прерывисто вздохнул и вновь спросил: – А про охоту откель проведала?

Мариула указала на колоду и загадочно улыбнулась:

– Отсюда.

Увидев во взгляде Никифора недоверие, девушка указала на притихшего у печи Степана и добавила:

– Кое-что и он мне поведал.

– Хто? Он? – Глаза казака полезли из орбит. – Дык он же блаженен!

– Хто он? – сузила глаза Мариула.

– Да энтот вон, што на брата мово усопшего дюже схож.

Никифор нашел образа в углу избы и быстро закрестился, старательно вышептывая молитвы, которые только приходили на ум.

Девушка внимательно наблюдала за казаком и, когда вспышка его набожности улеглась, сказала:

– Злодейски загубленного брата твово уже и впрямь не воскресить, казак! Душа его в раю, а тело в земле догниват.

– А он? – не смея взглянуть на блаженного, лишь кивнул в его сторону Никифор.

– Он племяш твой, Степан Погадаев, – ошарашила Мариула. – Тот самый, чью суженую ты злодейски похитил и на страшную жизню обрек!

– Степка?! Да он ж с атаманом Араповым на Сакмару ушел!

– Худо ему пришлось. – Красивое лицо девушки сделалось печальным, а оттого еще красивым. – Изранили его степняки. Да так, что чуть жизни не лишился. Мы его со старцем Андроном едва от смерти спасли! Токо вот разум помутнился у бедняги, и все он позабыл.

Словно поняв, что разговор ведется о нем, Степка заурчал, после чего встал и, хлопнув дверью, вышел во двор. А в горнице повисла тишина, которую не решался заполнить ни один из собеседников.

Наконец Никифор обвел отсутствующим взглядом стены и, тяжело вздохнув, сказал:

– Сдается мне, што я не ночь провел здеся, а всю жисть!

– Три дня и три ночи, – поправила его Мариула и, увидев, как брови казака поползли вверх, добавила: – Все энто время ты крепко спал, набираясь сил, кои частью смертью были у тебя отобраны.

– Дык отчево ж ты не дозволила мне помереть? – У Никифора брызнули слезы разочарования. – Мож, я токо и жду тово?

– Не время ешо. – Девушка взяла карты и принялась раскладывать их. – Жисть твоя ешо не исчерпала свово предназначения. Ты должен искупить грех братоубийства, вернув племяша свово! И ешо есть много чево, что ты обязан исполнить, прежде чем истлеть в землице сырой.

– Я?

– Да ты. – Мариула посмотрела на Никифора так строго, что тот опустил голову и затих. – Карты сказывают, што Степку токо ты можешь ото сна пробудить! Далее ты должен вымолить у нево прощение за Нюру и обучить ево сызнова владеть оружием.

– А Нюра? Я ж люблю ее. – Задавая вопрос, казак закрыл глаза, и образ девушки тут же возник перед ним.

– Нюру ты позабудь, – резко, как приговор, заявила Мариула. – Теперь она не твоя и не Степкина, а Божья невеста! Много тяжких испытаний предстоит ей вынести ешо, но Бог вознаградит ее впоследствии.

– На том свете?

– Да.

В горнице снова стало тихо. На этот раз первой паузу нарушила девушка:

– Те больше нельзя возвращаться в поселение кулугуров, и я не допущу тово! Некоторое время поживешь средь нас здеся. А дале судьба те подскажет!

– А как же смерть? – горько усмехнулся Никифор. – Ты ж сказывала, што она за мной стоит. А от косы ее разящей никак не спастись и не схорониться в лесочке.

– Как токо старец возвернется из леса, мы отведем от тя порчу. – Мариула встала из-за стола и направилась к выходу. – Одной мне то не под силу.

– И кады мне ждать тово? – крикнул ей вдогонку Никифор.

– Ночью, – ответила девушка и вышла на улицу, закрыв за собою дверь.

Не успел казак собраться с мыслями после странного разговора, как дверь вновь отворилась и в горницу вошел старец. Не мешкая ни минуты, Андрон прошел к столу и уверенно сел на то самое место, на котором только что сидела красавица Мариула. Он скрестил перед собой руки и запросто, как к старому знакомому, обратился к Никифору:

– Все для снятия с тя порчи я подготовил.

– Што энто все? – не понял казак.

– Четыре голыша с реки, козел – молодой, здоровый и чистый, четыре петуха, семь простыней, сорок свечей, бутылка самогона, самого крепкого – первача, и дрова. Но их я заготовлю прямо тама, на кладбище.

– Для че все? – в который раз удивился казак.

– А как же, – простодушно ухмыльнулся Андрон. – На кладбище кулугуров придется ехать ближе к ночи, а штоб все получилось, нужны помочники. Козла я сам зарежу и сниму шкуру, а в остальном Степан подсобит.

– Кладбище-то для че? – подавленно поинтересовался Никифор, которому вовсе не хотелось бродить с юной колдуньей и старым ведьмаком среди могил. – А што, прям здеся ворожить нельзя?

– Токо на кладбище силен обряд энтот, – не задумываясь, ответил старец. – Порчу на тя наводили на кладбище. А потому и снимать ее надобно тож на кладбище. А с вечера надобно молитву сокровенную Хосподу сотворить. Я обучу тя ею!

Ответив на вопрос и немало не заботясь, понят ли он собеседником, Андрон бодро вскочил и поспешил к двери:

– Ожидай вечера, казак. И молись, молись, молись…

Выйдя на улицу, Никифор хмуро осмотрел окружающую дом местность и, оставшись недовольным увиденным, присел на убогую скамью, прислоненную кривым боком к завалинке. Взгляд его вяло заскользил по стволам вековых деревьев, лениво проследил за движением листвы, колеблемой слабым ветром. Иногда от опушки леса налетал внезапный шквал, ветви гнулись, листья трепетали, иные, кружась, падали на землю. Они были так же свежи, как и остальные, но облетали под резким порывом ветра. Кому что суждено. И как будто удовлетворенный этой жертвой, ветер стихал, потревоженная листва успокаивалась, словно ничего и не было.

Убаюканный тишиной и погодой казак заснул. Сидя на скамье, он проспал до вечера и проснулся, когда Мариула нежно коснулась его лица.

– Што? Энто хде я?

Никифор вскочил, бестолково вращая глазами. В течение нескольких минут он не мог понять, где находится и что с ним происходит. Когда он вернулся от грез к реальности, сердце мгновенно сжалось внутри от предчувствия чего-то нехорошего.

Подчиняясь жесту девушки, казак покорно поплелся за ней. Переступив порог, он увидел старца и Степана, стоящих на коленях перед образами. В полугипнотическом состоянии Никифор грохнулся на колени рядом со Андроном, а Мариула тихо опустилась рядом с блаженным.

Андрон с упоением читал молитву на непонятном языке, смысл которой так и не удалось понять казаку. Но он изо всех сил пытался это сделать. В конечном итоге он достиг экстаза, и ему казалось, что каждое слово, произносимое старцем, ему понятно. Как только на землю спустилась ночь, Андрон трижды проговорил «аминь» и поднялся с колен.

Находясь под влиянием экстаза, Никифор вышел на улицу и увидел лошадей, к бокам которых были приторочены мешки. На одной из лошадей уже сидел Степан, а на вторую собиралась вскочить Мариула.

Одежда на девушке соответствовала ее «профессии». Она была закутана в черный плащ, а голову и верхнюю часть лица скрывал капюшон. Но Никифор без труда узнал ее по стройной фигуре и…

– Чево ждешь? Поехали.

– На кладбище? – со страхом в голосе поинтересовался казак.

– Да, – последовал короткий ответ.

– А старик? Андрон твой хде? – борясь со сковывающим душу ужасом, спросил Никифор. – Он же грил, што тож подет?

– Он уже там. – Мариула посмотрела на небо и, явно забеспокоившись, прикрикнула на все еще сомневающегося казака: – Ну, што маешся? Иль ты не воин вовсе?

Подозрение в трусости или даже намек на это являлось для казаков ужаснейшей обидой. Никифор зарубил бы на месте любого, кто бросил бы ему такое тяжкое обвинение. Но рядом с ведьмой и ее логовом он должен справиться со своими эмоциями.

«Эх, ети вашу мать!» – подбодрив себя крепким выкриком, Никифор вскочил в седло и пришпорил коня. Животное дико заржало, взвилось на дыбы и помчало его в лес. Ничего не видя, он полностью доверился коню и его инстинкту и удовлетворенно отметил, что молодая ведьма и его свихнувшийся племяш остались далеко позади.

Конь под ним не скакал по земле, а летел по лесу птицей. Ветви деревьев нещадно хлестали казака по лицу, ногам, телу, едва не выбивая из седла. Но Никифор словно сросся с животным.

– Черт побери, што энто такое? – шептал он, изнемогая от панического ужаса. – И куды несет меня энта взбесившаяся бестия?

Дрожа всем телом, незадачливый всадник принялся изо всех сил вспоминать ту молитву, которую читал старец. И, как ни странно, он вспомнил ее всю до последнего слова, хотя так и не понимал ее смысла. С замирающим сердцем он начал выкрикивать слова молитвы и ощутил, как мающейся душе становится легче.

Но вдруг откуда-то из непроходимой чащи донесся лошадиный топот. Никифор повернул голову в ту сторону, но из-за кустов и деревьев ничего не смог разглядеть. Сердце очередной раз замерло от ужаса. Топот послышался сзади, и казак понял, что его кто-то старательно преследует. Затем раздался раскатистый смех. По спине Никифора забегали мурашки, глаза от страха прищурились.

Шапка свалилась с головы, лоб покрылся холодным потом. Все глубже и глубже забирался казак в лес. Но, точно дьявольское наваждение, демонический смех преследовал его. Никифор задыхался, держась в седле из последних сил. Ударился лбом о толстую ветвь дерева, потекла кровь, он даже не заметил. Скакал, скакал, а за ним по пятам следовал ужасный топот. Вот доскакал до реки, вплавь переправился с конем на другой берег. Слава богу! Вода, быть может, ляжет преградой между ним и преследовавшей его нечистью. Куда же скакать еще? Вдоль берега?

«Тпру-у-у-у!» – чьи-то цепкие руки схватили коня под уздцы, и животное встало как вкопанное, испуганно храпя и тяжело дыша. Кровь ударила в голову казака, он взмахнул руками и повалился из седла прямо на руки старца.

– Хде я? – Быстро пришедший в себя Никифор вскочил с земли, куда его заботливо уложил Андрон, и одурело принялся крутить головой.

– На кладбище, хде ж ешо, – ухмыльнулся старец и ободряюще похлопал казака по плечу. – Мариула ужо готовится к обряду. Ешо маленько, и начнем.

Удрученный казак более не приставал к Андрону. Не до того ему было. Одна только мысль, что он на кладбище, не важно каком, напрочь отбивала охоту к разговорам.

А на кладбище действительно было жутковато. Завывал ветер, собирая грозу. В воздухе запахло свежестью, а над головой заблистали молнии. Появившаяся вдруг из темноты Мариула взяла казака за безвольную руку и медленно побрела вперед, выбирая подходящую для ритуала могилу, а старец и Степан шли сзади с вырывавшимся козлом и сумкой таинственных причиндалов. Наконец девушке понравилось одно из захоронений. Мариула начертила палкой большой круг. Не стесняясь мужчин, переоделась в белый балахон, распустила волосы, затем снова повязала голову платком и властно приказала:

– Крепко держите козла. Молчите и помните: што бы вы ни увидели, што бы вы ни услыхали, нельзя выходить за черту круга. Ежели токо это произойдет, умрем все!

И началось. Колдунья обошла круг, брызгая водой. Положила на разные стороны речные голыши, расставила сорок свечей и начала зажигать их по часовой стрелке. Свечи падали, гасли, но Мариула снова их зажигала и, шепча какие-то молитвы, шла дальше. Посыпала вокруг свечей какой-то травой. Постелила на могилу простынь, приказала Никифору раздеться догола и лечь. Снова взяла чашу и брызнула водой, громко крикнув:

– Великий повелитель бури, шторма и урагана! Явись и храни энтот круг!

Словно в ответ на ее просьбу с небес хлынул ливень, сопровождаемый ураганным ветром. Послышались шум ломавшихся деревьев и ужасный скрежет могильных крестов. Мариула между тем повернулась в другую сторону, что-то крикнула, брызнула водой, и все увидели молнию, почувствовали холодный туман, увидели ревущее море. Никифор явственно слышал плеск волн, видел черный шквал, готовый их поглотить, но круг, словно невидимая стена, не пускал стихию. С третьей стороны на людей хотел накинуться огонь. А когда Мариула что-то крикнула на четвертую сторону, земля задрожала, и взору казака явилась бездна. Со всех сторон в круг пытались ворваться какие-то птицы и звери. Но внутри его было сухо, тихо и тепло.

Мариула разожгла костер, повесила котелок с водой. Она что-то читала, шептала и кричала и совсем не была похожа на себя. Сквозь пелену они увидели, как Мариула встала на колени и громко крикнула:

– Я даю те молодого, здорового. Верни мне то, што ты забрал!

Степану и старцу она приказала подойти поближе к могиле и перерезать козлу горло прямо над Никифором, а затем укрыла казака только что снятой шкурой.

Далее Мариула плеснула в костер самогонки. Затем выпустила из корзины петухов на разные стороны. Петухи успевали кукарекнуть и падали замертво. Наконец все стихло. Над кладбищем светила полная луна. В котелке забурлила вода. Никифора отмыли от крови, укутали простынями и отвели к лошадям. Что было дальше, он не помнил и очнулся только на следующий день на лежанке в избе Андрона.

16

Наступившим утром султан Танбал в сопровождении мурз и старейшин произвел смотр войска. Оставшись довольным, он объявил утро следующего дня началом похода против неверных. А вечером перед сотнями шатров и юрт забили барабаны, зажглись факелы и костры – началось празднество. Сотни баранов жарились на кострах, и все вокруг веселились.

В шатре Танбала собралась вся знать. Вместо боевых одежд на мурзах и беках были праздничные халаты, на поясах поблескивало драгоценными камнями и золотом праздничное оружие. Музыканты услаждали их слух мелодиями, хафизы пели им свои лучшие песни.

Султан сидел в глубине шатра. На пирах молодого повелителя вина не употребляли, и сам Танбал еще ни разу не пробовал спиртного. Его покойный брат Касымбек тоже не любил вина, и потому на пирах было запрещено пить. Но мурзы, помнившие времена веселых возлияний, умудрялись обходить существующий запрет.

Но на этот раз сам Танбал изменил существующей традиции. Зная, что его наставник Исмаил любит испить зелья, султан подозвал шербетщика и приказал наполнить пиалу хмельным напитком. Тот, не мешкая, налил из серебряного кувшина, и запах вина распространился по шатру.

– Испей, Исмаил. – Танбал улыбнулся, видя, как удивился наставник, принимая из рук слуги пиалу.

– Да будет успешным твой поход на казаков, повелитель, – сказал громко Исмаил и выпил до дна.

– Запасов мяса у нас хватит на десять дней, – заговорил мурза Хаким. – Остатки выбросим!

Танбал улыбнулся. Он был уверен, что поход продлится не более трех дней, и был доволен настроением своих военачальников. Многочисленное войско, которое он собирался двинуть на казаков, без труда подавит сопротивление горстки отщепенцев. После такого урока другие подумают, прежде чем селиться на землях султана и его Орды.

Орда Танбала входила в состав Малой Орды, которую возглавлял его старший брат. Придет время, и, быть может, он, Танбал, возглавит Малую Орду, но для этого надо покрыть себя славой в походе против казаков и доказать всем врагам при дворе брата, что Танбал уже давно не ребенок, а сильный и грамотный воин.

Размышления султана прервало появление красавицы Юлдуз, умеющей исполнять волшебный танец живота. При виде девушки мурзы прекратили чревоугодничать и, откинувшись на подушки, приготовились смотреть на прелести красавицы.

Юлдуз танцевала по-особенному, без остатка отдаваясь танцу живота. Одетая в откровенный костюм девушка дышала молодостью и невинностью. Она знала, что красива, и гордилась этим.

Когда заиграла музыка, Юлдуз медленно вышла на середину шатра. Играя телом, девушка медленно и красиво увеличивала темп. Затем наступила кульминация, наивысшей точкой которой являлись тряска бедрами под барабанный бой и медленно спадающее напряжение, спокойный финал.

Султан Танбал много раз видел волшебный танец живота, исполняемый прекрасной Юлдуз, но он не надоел и не наскучил ему. Ведь этот танец по сути – проекция любовной утехи в самом красивом ее выражении.

Заметив, что воспитанник проявляет интерес к танцовщице, Исмаил придвинулся к повелителю и, воспользовавшись правом наставника без разрешения обращаться к султану, вкрадчиво спросил:

– Не пора ли повелителю обзавестись женой?