Текст книги "Агнцы Божьи"

Глава 16

Евдокия открыла глаза и осмотрелась. Она сначала не поняла, где находится, и это встревожило её. По мере того как она приходила в себя, смутное беспокойство, вдруг пробудившееся внутри, в считанные мгновения выросло до бескрайних размеров.

«Где я? – подумала она, находясь на грани паники. – Неужели в доме хлыстов?»

Узнав печь, узнав кровать, с которой только что встала, она поняла, что страшная догадка – отнюдь не плод воображения, а самая настоящая страшная явь.

– О Господи, ты отвернулся от меня! – воскликнула она в отчаянии. – Да как могло такое случиться? Купчиха уехала, бросив меня здесь на растерзании этих…

– Ну, договаривай, Евдоха, – войдя из горницы за печь, зловеще улыбнулась Агафья. – Как же ты собралась назвать нас только что, мерзавка?

От вида старухи Евдокию передёрнуло, и слёзы отчаяния полились из глаз. Она вдруг почувствовала себя такой несчастной, что описать весь ужас своего положения не находила слов.

– Нет-нет, я сейчас, – содрогнувшись всем телом, прошептала она. – Я сейчас… Я уйду, больше не беспокоя вас. Вчера, что-то на меня нашло, и я…

– Нет, не вчерась, неделю ты уже у нас квартируешь, – осклабилась Агафья. – Благодать на тебя накатила, и ты уже седьмой денёк у нас гостюешь, кралечка. На моей кровати дрыхнешь к тому ж…

Схватив униженную, растерянную Евдокию за руку, богородица вытолкнула её из-за печи в горницу. Увидев сидящего за столом Андрона, девушка от страха едва не лишилась чувств. Взгляд старца казался ей таким пристальным и страшным, что ей показалось, будто волос зашевелился у неё на голове.

– Ну вот, ты опять с нами, Евдоха, – ухмыльнулся Андрон, проведя пальцами сначала по усам, а затем по бороде. – Но ты не пужайся, я не сержусь на тебя. Помыкалась-помыкалась овечка заблудшая, а теперь домой вернулась. И мы вот с распростёртыми объятиями принимаем тебя.

– Нет-нет, я не вернулась, – попятилась к двери Евдокия. – Меня Василиса Павловна сюда только на радения привезла.

– Всё, забудь о Куёлде, как она о тебе забыла, – сказала Агафья, всё ещё стоящая у неё за спиной. – За минувшую неделю она даже носа сюда не сунула, чтобы справиться о тебе и твоём самочувствии.

– Отныне жизнь твоя новой будет, – вздохнул Андрон, складывая перед собой руки. – Со двора ни ногой, это моя воля. Пытаться бежать тоже не советую. Хлопот опосля не оберёшься. Помни ещё, Евдоха, теперь за тобой пригляд особливый будет, огорчишь меня, наказание суровое последует.

Евдокия едва устояла на ногах, выслушав прозвучавшие как приговор слова старца. Теперь она отчётливо поняла, что всё с ней происходящее далеко не сон, а ужасающая действительность. Она даже почувствовала, как к ней возвращаются прежняя кротость, скованность и всегда присутствующий страх. На неё накатило чувство безысходности и осознания того, будто она никогда не покидала стен молельного дома и…

– Нюрка шанежки испекла, сдобы, ватрушки свежие, – неожиданно предложила Агафья. – Садись за стол, поцведай-ка… Неделю ничего не ела, покуда в небесах витала.

– Нет, неголодная я, – едва слышно отказалась Евдокия. – Я пойду, по двору погуляю, что-то головушка моя кругом идёт.

– Что ж, ступай, погуляй покуда, – осклабившись, дозволил Андрон. – Привыкай ко всему, от чего отвыкнуть успела. А заодно и в баньке приберись. Вчерась много людей в ней мылось, вот ты порядок там и наведи.

* * *

Окутанный клубами пара, подавая предупредительные сигнальные гудки, к платформе станции Самара медленно подъезжал поезд, который встречала на перроне толпа людей. Когда состав остановился, к вагонам, расталкивая всех локтями, двинулись торговки с корзинами, наполненными различной снедью.

Из вагонов стали выходить люди. Толпа встречающих и провожающих всколыхнулась и оживилась.

Двое мужчин в военной форме, без знаков различия, с вещмешками за спинами, вышли из спального вагона.

– Ну, вот и добрались-таки до дома мы, Семечкин! – покрутив головой, устало улыбнулся высокий, с красивым аристократическим лицом мужчина лет тридцати. – А Самара за время нашего отсутствия почти не изменилась, вокзал, во всяком случае.

– Господин поручик, да что здесь может измениться за то время, сколько нас здесь не было? – ухмыльнулся второй мужчина, ниже ростом и чуть шире в плечах. – Мы отсутствовали всего ничего, Андрей Михайлович, ваше благородие.

– Да-да, я с тобой согласен, Семечкин, – вздохнул поручик. – Отсутствовали всего ничего, а кажется, целую вечность.

В эту минуту над головой загрохотало, и толпа с платформы стала перемещаться в здание вокзала.

– Нам бы тоже под крышу, Андрей Михайлович? – обратился к поручику Семечкин. – Промокнем, как цуцики, и подсушиться негде будет.

Словно в подтверждение его слов, над их головами полыхнула молния, осветив всё вокруг ослепительным светом. Тут же прогремел гром.

Последними в вокзал забежали торговки, за ними вошли поручик и Семечкин. Как только за их спинами закрылась дверь, платформу накрыл мощный ливень.

В зале вокзала было тесно и шумно. Шелестов и Семечкин решили не забиваться в глубь людской массы и остановились у дверей, чтобы переждать дождь.

– А потом куда, Андрей Михайлович? – поинтересовался Семечкин, посмотрев на поручика.

– Я тебе уже сотню раз говорил, куда, – вздохнул тот, доставая из портсигара папиросу и закуривая. – За всё время, которое мы добирались до Самары, я не раз тебе говорил, что есть у меня местечко надёжное. У меня много дел накопилось в городе за время вынужденного отсутствия, вот я и займусь ими, пока отдыхаю от фронтовых будней.

– А я поменял свои планы, – вздохнул Семечкин, закуривая. – Изначально в деревню ехать мылился, родителей навестить. А сейчас подумал вот и решил на недельку в Самаре задержаться, а уж потом и в деревню махнуть.

– Ты смотри, осторожней будь, не расслабляйся, – посоветовал поручик. – Мы же с тобой не просто в отпуск погостить вернулись, а тайно с фронта уехали. Если нас поймают, сразу под трибунал отдадут.

– А чего бояться, документы у нас надёжные, – ухмыльнулся Семечкин. – По ним мы не дезертиры, а отпускники.

– Пословицу вспомни, дурень, на Бога надейся, а сам не плошай, – хмыкнул поручик. – Если там, на фронте, мы чудом расстрела избежали, то тут, в тылу глубоком, такое везение может не прокатить, понял?

– А мне с вами расставаться не хочется, Андрей Михайлович, – с огорчением проговорил Семечкин, прислушиваясь к шуму ливня за дверью. – Столько вместе пройти довелось, не единожды смерти избежать…

– Ничего, мы ещё встретимся, – улыбнулся поручик. – Если что, ты знаешь, где, как и в какое время меня найти.

– Где же ещё, в родительском доме, – вздохнул Семечкин. – А меня…

– Помолчи, я тоже знаю, где искать тебя, – остановил его поручик. – Ты мне не раз уже…

Дверь распахнулась, и в зал вошёл промокший до нитки человек с густой чёрной бородой. В руке у него был кнут.

– С благополучным прибытием вас, Андрей Михайлович, – улыбаясь, обратился он к поручику. – И тебя рад видеть, Илья, – добавил он, переведя взгляд на Семечкина.

Поручик отбросил окурок и с недоумением посмотрел на бородача.

– Степан?! – округлил он глаза. – А я тебя и не узнал с такой внешностью разбойничьей.

– Так и есть, Степан Юдин, – кивнул мужчина. – Бывший служащий самарской жандармерии, а ныне самарский извозчик.

– Что, для тебя, как для нас с Андреем Михайловичем, местечка в армии не нашлось? – пошутил, обнявшись с ним, Семечкин.

– Сам не знаю, как так вышло, – освободившись от объятий бывшего сослуживца, ухмыльнулся Юдин. – Старым для фронта посчитали, наверное. Меня не призывали, никуда не вызывали, а я и не напрашивался, вот и остался дома.

Он собирался сказать что-то ещё, как вдруг в зал вошли вооружённые люди с красными повязками на рукавах. Они вклинились в толпу и потребовали предъявить документы.

– Я пойду, пожалуй, – заторопился к выходу Юдин.

– И нам пора, – дёрнулся за ним следом поручик, но в этот момент в дверь вошли ещё трое вооружённых людей и преградили ему и Семечкину путь.

– Предъявите документы, солдатики! – потребовал один из них, протягивая руку. – Каким ветром вас сюда задуло, знать хотим?

– Стоп, а сами кто будете? – спросил поручик. – Я тоже хочу знать, кто посмотреть на наши документы изъявляет желание.

Его вопрос явно не понравился протянувшему руку мужчине, и он нахмурился.

– Мы есть патрульные отряда Красной гвардии мастерских Самаро-Златоустовской железной дороги! – делая нажим на каждое слово, представился он.

Поручик и Семечкин недоумённо переглянулись.

– Я почему-то уверен, что документы должны проверять представители власти, а не какие-то железнодорожные красногвардейцы, – не удержался от едкого высказывания поручик. – И про Красную гвардию, честно признаться, я слышу впервые.

Его пререкания ещё больше вывели из себя бойцов. Они вскинули винтовки и направили стволы в сторону Шелестова и Семечкина.

– Руки вверх и шагом марш на выход! – распорядился старший, который требовал для проверки документы. – Сейчас мы проверим, что вы за личности и чего тут делаете.

Задержанных вывели из вокзала обратно на платформу, где стояли несколько человек под дулами винтовок троих красногвардейцев.

– Эй! – обратился к ним старший. – Мы обратно в здание вокзала, а вы вот ещё двоих подозрительных принимайте. Обыщите всех и глаз с них не спускайте. Бежать надумают, стрелять разрешаю. Невиновные бежать не станут, бегут только преступники и враги.

Старший и два бойца снова пошли в направлении двери вокзала, а поручик и Семечкин переглянулись.

– Надо драпать, Андрей Михайлович? – предложил шёпотом Семечкин, косясь на красногвардейцев, приступивших к обыску задержанных. – Если нас начнут обыскивать, то греха не оберёмся.

– Знаю, что надо, – прошептал в ответ поручик. – Только не хочу словить спиной пулю в родном городе.

– А может, перестреляем их? – заявил Семечкин. – Они же раззявы, Андрей Михайлович! Один вон обыскивает, а двое других, как волки голодные, на него пялятся.

– Похоже, что придётся, – стиснув зубы, прошептал поручик. Осторожно, не привлекая внимания, он завел за спину руку и приподнял гимнастёрку. – Будь готов, Семечкин, стреляем по моей команде.

Отъезжая от платформы, паровоз издал громкий протяжный гудок и, окутавшись клубами пара, медленно потянул за собой вагоны поезда.

– Бежим! – крикнул поручики с револьвером в руке бросился к вагонам.

Проводник среднего вагона стоял в тамбуре с открытой дверью и с флажком в руке. Запрыгнувший поручик сбил его с ног и, перешагнув, встал у противоположной закрытой двери. Следом за ним в тамбур запрыгнул Семечкин, который, обернувшись, захлопнул дверь. С платформы послышались запоздалые выстрелы, и три пули ударили по двери снаружи.

– Эй, любезный! – сказал поручик, обращаясь к лежащему на полу проводнику. – Извини, но мы решили прокатиться до следующей станции. Это будет Кинель, если я не ошибаюсь?

– Так и есть, господа, Кинель, – пробормотал трясущимися побелевшими губами проводник. – Но там стоянка к-короткая…

– Ничего, нам времени хватит, чтобы сойти, – озорно подмигнул ему поручик. – А сейчас проводи нас к себе в купе и… Пока едем, мы, пожалуй, угостимся чаем…

* * *

Вернувшись домой далеко за полночь, Иван Ильич, едва держась на ногах, вошёл в свой кабинет. Не включая свет, он прошёл к столу, достал из тумбочки бутылку коньяка, выдернул зубами пробку и сделал несколько больших глотков.

– И? Как ты всё это объяснишь, Ваня? – услышал он прозвучавший в тишине голос супруги и встрепенулся.

Кое-как разглядев расположившуюся в кресле Марину Карповну, он тяжело вздохнул и пьяно ухмыльнулся.

– А что объяснять, дорогая, – сказал он. – Сама видишь, набрался я… Под самую завязку, под самое горло. Удивительно даже, как всё, что сейчас во мне, наружу не просится.

– И что за повод появился у тебя сегодня для обильной выпивки, Ваня? – вздохнула Марина Карповна. – Ты же пьян, как свинья, дорогой. Таким, как сейчас, я тебя давно уже не видела.

Усевшись за рабочий стол и поставив на него бутылку, Сафронов усмехнулся:

– Ты у меня про повод, заставивший меня напиться, интересуешься? – сказал он. – А их столько, что лопатой не разгрести. Но главные из них – это уничтожение налётчиками моей второй лавки и… Твой взбалмошный побег из-под скальпеля хирурга.

Он махнул рукой, отпил ещё пару глотков из бутылки и сделал паузу, чтобы услышать мнение жены. Её молчание вдруг разозлило его.

– Узнав о разгроме моей лавки, я обратился за помощью в народную милицию! – воскликнул возмущённо Иван Ильич. – А там… Там меня выслушал Влас Лопырёв, и… Он ударил меня по морде!

Он снова сделал паузу, надеясь, выслушать мнение жены, но Марина Карповна промолчала и на этот раз.

– И что самое гадкое во всём этом, – продолжил Иван Ильич, – всеми погромами моих лавок занимается и руководит этот чёртов недоносок! Так он пытается вынудить меня выдать за него замуж нашу дочку!

– А тут ещё я, – вздохнула и заговорила Марина Карповна. – Это в день погрома я самовольно ушла из больницы?

– А ты… – переключился на жену Иван Ильич. – Ты поступила опрометчиво и неразумно, дорогая. Ты…

Открылась дверь, и в кабинет, укрывая плечи шалью, вошла с заспанным лицом Анна. Она включила свет и обвела родителей недовольным взглядом.

– Чего это вы скандалите среди ночи? – спросила она. – Вам что, дня для выяснений отношений не хватает?

– Да нет, доченька, ничего мы не выясняем, а просто разговариваем, – поспешил её разубедить Иван Ильич. – Если громко, то будем говорить тише.

– Лучше спать ложитесь, – поморщилась Анна. – И ещё…

Она подошла к столу, взяла бутылку с коньяком и с осуждением посмотрела на отца.

– А тебе уже хватит пить, папа, – сказала она. – Утром болеть будешь и похмеляться.

Иван Ильич открыл рот, чтобы высказаться в свою защиту, как в дверь постучали. Он посмотрел на часы и пожал плечами.

– Кто это может быть? – прошептала обескураженно Марина Карповна. – Твои собутыльники тебя ищут, Ваня? Пришли допивать, что днём не допили?

– Понятия не имею, кто это может быть, – пожимая плечами, с озабоченным лицом сказал Иван Ильич. – Уж не громить ли наш дом сучьи дети пожаловали?

Он выдвинул ящик стола, что-то сунул в карман пиджака и направился к выходу.

– Ваня, за стол сядь! – потребовала встревоженная Марина Карповна. – Открывать двери у нас прислуга есть!

– Папа, вернись! – крикнула взволнованно Анна.

Иван Ильич остановился и посмотрел на них.

– Нет, я не дверь открывать собираюсь, а узнать, кто в неё стучится, – хмуро буркнул он.

– Дай сюда револьвер, Ваня! – приблизившись, протянула руку Марина Карповна.

Сафронов заколебался.

– Дай! – уже строго потребовала супруга.

Он вздохнул, пожал плечами и вложил в её руку револьвер.

Марина Карповна поморщилась, губы ей дрогнули.

– Ты что, совсем разум потерял? – прошептала она. – А ты обо мне и дочери подумал? Если это Влас явился, ты что, убьёшь его? И не побоишься, что тебя осудят, на каторгу упекут или расстреляют, а мы с Анечкой как жить без тебя будем?

– Простите меня, – с глубокой нежностью прошептал Иван Ильич, обнимая жену и дочь. – Я только собирался защитить всех нас… я только…

В кабинет вбежала встревоженная горничная.

– Там на крыльце мужчина, – выпалила она. – Он стучится в дверь, а я не знаю, что делать.

– Тогда идём, полюбуемся, кого там черти принесли, – сказал Иван Ильич и посмотрел на едва живую от страха супругу: – Жаль, что я собакой не успел обзавестись после того, как старая сдохла. Как бы сейчас она пригодилась!

– Вот, возьми наган, Ваня, – протянула ему револьвер едва живая от страха Марина Карповна. – Сейчас как раз такая ситуация, когда встречать ночью чужаков с пустыми руками просто глупо и небезопасно…

* * *

Поезд остановился на станции Кинель. Шелестов и Семечкин сошли на платформу и осмотрелись.

– Темно уже становится, Андрей Михайлович, – сказал Семечкин извиняющимся голосом. – А до деревни моей отсюда рукой подать.

– Ты что, меня в гости приглашаешь, Илья? – усмехнулся поручик. – Или в раздумьях – навестить ли родителей или возвращаться со мной в Самару?

– Ей-богу не знаю, как быть, Андрей Михайлович, – пожал плечами Семечкин. – И дом тут рядышком, и с вами расставаться мочи не нахожу.

– Ладно, ступай домой и не ломай голову, – улыбнулся поручик. – Я уже немаленький и до Самары как-нибудь без тебя доберусь.

Издалека послышался стук колёс по рельсам, и они обернулись.

– Во как? Дрезина, кажись? – первым увидел приближающуюся по рельсам тележку Семечкин. – А ну-ка…

Он встал на край платформы и замахал рукой.

Поравнявшись с ними, управлявший дрезиной мужчина потянул на себя рычаг тормоза. Конопатый рыжеусый железнодорожник поправил фуражку и с любопытством оглядел остановивших его незнакомцев.

– Эй, а чего вы здесь маячите, солдатики? – спросил он. – Поезда здесь ночью редко останавливаются, а то и не останавливаются совсем.

– Это мы уже поняли, – усмехнулся поручик. – А ты? Сам-то ты куда путь держишь, добрый человек?

– В Самару еду, а вам-то что? – вдруг насторожился железнодорожник. – В попутчики не набивайтесь, не возьму. У меня уже руки от усталости вытянулись.

– Ой, делов-то, – хмыкнул поручик. – Если возьмёшь меня до Самары, то вдвоём приводной рычаг ворочать будем. Всё легче, или я не прав?

– Ладно, одного, ещё куда ни шло, взял бы я, а вот второго? – Он с сомнением посмотрел на Семечкина. – Для троих тележка маловата будет.

– Да нет, остаюсь я, – вздохнул Семечкин. – Я до дома пойду, а вы уж вдвоём поезжайте.

Рыжеусый на минуту задумался и посмотрел на поручика:

– Садись.

Поручик и Семечкин обнялись на прощание и крепко пожали друг другу руки.

– Ты уж не обессудь, Андрей Михайлович, – дрогнувшим голосом сказал Семечкин. – Изба вот она, рядом, а я…

– Ладно, иди, – вздохнул поручик. – Соскучишься, ты знаешь, как меня найти. А теперь прощай, Илья, мне ехать надо. Я всегда буду помнить о тебе и ждать нашей встречи.

Семечкин сошёл с платформы и пошёл в сторону ближайших домов посёлка, а поручик сел на площадку дрезины напротив мужчины и взялся за вторую рукоятку приводного рычага:

– Ну что, поехали?

– Поехали-то поехали, – нехотя произнес тот. – Только вот три рублика в карман прежде положить охота. Хочешь ехать – раскошеливайся, а не хочешь, прощай, утра жди.

Не споря, поручик достал из нагрудного кармана кителя требуемую за проезд купюру.

– На, держи, – сказал он. – Но за оплаченный проезд ты один рычагом колёса крутить будешь, а я и пальцем к нему не прикоснусь.

Рыжеусый вздохнул, опустил деньги в карман и со страдальческим видом взялся за рычаг.

– К утру будем на месте, – сказал он. – А если подсобишь, то и к полуночи поспеем.

– Я особо никуда не тороплюсь, – вздохнул поручик. – А вот подсобить тебе или нет, я ещё подумаю.

Мужчины передвигались молча. Однако вскоре поручику надоело ехать безучастным пассажиром. Не предлагая рыжеусому помощь, он молча взялся за вторую ручку приводного рычага, и благодаря удвоенным усилиям дрезина значительно увеличила скорость.

В Самару прибыли далеко за полночь. Набросив на плечи вещмешок и кивком головы попрощавшись с хозяином дрезины, поручик спрыгнул из тележки в километре от вокзала. Знакомыми ещё с детства тихими улочками он незамеченным дошёл до дома Сафроновых, и…

Почувствовав, как бешено заколотилось сердце, поручик присел на скамейку, пытаясь справиться с охватившим его волнением. «Дома ли сейчас моя Анечка? – подумал Андрей. – Никуда из Самары не уехала?»

Калитка оказалась незапертой, Шелестов взошёл на крыльцо и с замирающим сердцем постучал в дверь.

Ждать пришлось недолго. Заспанная горничная, увидев незнакомого, заросшего щетиной мужчину, вскрикнула и попыталась закрыть дверь, но, схватившись за ручку, поручик удержал её.

– Барыне Анне Ивановне доложи, что гость к ней пришёл, – едва владея языком, сказал Андрей.

В глазах у горничной мелькнуло удивление.

– Так ночь на дворе. Спит она, – прошептала девушка.

– На дворе уже не ночь, а наступает рассвет, – уточнил поручик. – А ты не задавай вопросы, а делай, что говорю. Не бойся, взбучки не получишь, я за тебя заступлюсь.

Горничная исчезла за дверью, закрыв её изнутри, а поручик вздохнул, достал из портсигара папиросу и нервно закурил. Но не успел он докурить, как на крыльцо выбежала Анна.

– Андрей? – прошептала она и замерла в нерешительности.

– Я, – не сводя с неё радостных глаз, порывисто вздохнул поручик. – Если бы ты только знала, как я хотел тебя увидеть!

Анна вся задрожала от прилива чувств. Ей хотелось сказать любимому, как она страдала, как тосковала по нему и как счастлива сейчас. Но радость была настолько велика, что мысли спутались.

Поручик обнял её и прижал к груди.

– Ну вот, мы снова вместе, – сказал он.

Из двери вышли Иван Ильич и Марина Карповна.

– О боже, с кем ты обнимаешься, доченька? – воскликнула Марина Карповна в глубоком изумлении.

– Мама, папа, это Андрей Михайлович Шелестов, вы его не узнаёте? – отскочив от поручика, обернулась к родителям Анна. – Вот он вернулся с войны, и… – Она смутилась и закрыла лицо руками.

– О господи! – всплеснула руками Марина Карповна. – Андрей Михайлович? Вы ли это?

Все вместе они вошли в дом. Поручик чувствовал себя неловко. Глупая улыбка не сходила с его озабоченного лица. Ему всё ещё не верилось, что он наконец-то в доме у любимой. После того, что ему довелось пережить на фронте, всё происходящее казалось сказкой.

В кабинет с револьвером в руке вошёл Сафронов. У поручика застучало сердце. Пасмурный вид отца Анны и револьвер в его руке не сулили ничего хорошего.

– Здравствуйте, Иван Ильич, – сказал поручик, не теряя самообладания. – Извините, что не вовремя, но… так уж получилось.

Сафронов отчуждённо, с раздражением взглянул на него.

– Калитку за собой закрывать надо, раз пришёл, – затыкая револьвер за пояс, недовольно буркнул он. – Отошли те времена, когда калитки и двери не запирали.

Анна с укором посмотрела на отца.

– Папа, ты что, не узнал Андрея Михайловича? – спросила она.

– Узнал, но что в том проку? – криво усмехнулся Сафронов и отошёл к своему столу.

Девушка изменилась в лице. Иван Ильич уселся на стул, отодвинул от себя чернильницу и пачку бумаги и, облокотившись локтями о стол, набычился. Наступило тягостное молчание. Поручик всё больше и больше чувствовал себя неловко.

– Я вот только что приехал и по пути домой к вам заглянул, – заговорил он непринуждённо. – Не смог мимо пройти, понимаете ли…

Но высказанная им фраза зависла в воздухе. Она прозвучала так фальшиво, что Сафронов лишь поморщился и свёл к переносице брови.

Вспыхнув и закрыв лицо руками, Анна рванулась из комнаты и с силой захлопнула за собой дверь. Поручик поспешил за ней следом, но был остановлен входящей в кабинет Мариной Карповной.

– Извините за такой неподобающий приём, Андрей Михайлович, – сказала она, с осуждением покосившись на мужа. – Иван Ильич нынче не в себе и не стоит обращать на его причуды внимание. Сейчас горничная согреет воды, ополоснитесь с дороги, и… Спать ляжете в комнате для гостей, а завтра, когда выспитесь, мы и поговорим.