Текст книги "Человек как философская проблема"

«С полом и любовью связана тайна разрыва в мире и тайна всякого соединения; с полом и любовью связана также тайна индивидуальности и бессмертия»[217]217
  Бердяев Н. А. Метафизика пола и любви. URL: https://fictionbook.ru/author/nikolayi_berdyaev/metafizika_pola_i_lyubvi_samopoznanie_sbornik/read_online.html#note-m139908263231568


[Закрыть], – такими словами философ начинает своё эссе.

Это интимный вопрос, самый интимный из всех. О самом важном, глубоко нас затрагивающем, приказано молчать, обо всем слишком интимном, не принято говорить; раскрыть свою душу, обнаружить в ней то, чем живет она, считается неприличным. Но, подчеркивает Бердяев, все истинно великое, гениальное, святое в жизни человечества было создано интимностью и искренностью, победившей условность, мистическим обнажением самой глубины души. Ведь в интимной глубине души всегда лежит что – то вселенское, более вселенское, чем на общепринятой поверхности.

Говорят, пишет Бердяев, Розанов – половой психиатр, эротоман. Вопрос скорее медицинский, чем литературный, и я считаю недостойным самый разговор на эту тему, но главное в том, что все ведь люди, все люди без исключения, в известном смысле половые психопаты и эротоманы.

Бердяев почти соглашается с мыслью Розанова о том, что христианство не преобразило пола, не одухотворило половой плоти, наоборот, оно окончательно сделало пол хаотическим, отравило его. Аскетическое христианское учение допускает половую любовь лишь как слабость греховной человеческой природы. Так и осталась половая любовь слабостью, стыдом, почти грязью. Мы почти примирились с тем, что пол греховен, что радость половой любви – нечистая радость, что сладострастие – грязно, и мы спокойно продолжаем грешить, предаваться нечистым радостям и грязному сладострастью, так как нам – де, слабым людям, все равно не достигнуть идеала. Люди нашего времени не верят в радость небесную и даже не тоскуют по небу, но радость земная, радость половой любви остается у них без благословения.

Однако, по словам Бердяева, Розанов забывает, что не христианство выдумало трагедию пола и трагедию смерти, что явление Христа потому и было неизбежно, что в основе мировой истории лежала эта трагедия, что античный мир с великой своей культурой погиб так трагически, так постыдно выродился. Вот почему у Розанова нельзя найти творческого решения проблемы пола.

В истории мировой философии, признается Бердяев, он знает только два великих учения о поле и любви: учение Платона и Вл. Соловьева*. «Пир» Платона и «Смысл любви» Вл. Соловьева – это самое глубокое, самое проникновенное из всего, что писалось людьми на эту тему. Платон жил до явления Христа в мир, но постиг же трагедию индивидуальности, ощутил уже тоску по трансцендентному и прозрел соединяющую силу божественного Эроса, посредника между миром здешним и миром потусторонним.

Бердяев ставит в заслугу Вл. Соловьеву установление противоположности между индивидуальностью и родом. Любовь родовая, рождающая, дробящая индивидуальность, есть для него Афродита вульгарная, подчинение природной необходимости. Истинная любовь всегда лична, завоевывает вечность, индивидуальное бессмертие, она не дробит индивидуальности в рождении, а ведет к полноте совершенства индивидуальности.

В мировой истории половой любви есть тесно переплетающиеся два противоборствующие начала – любовь личная и любовь родовая, сила сверхприродная, божественная и сила природная, эмпирическая связанность. Слишком часто смешивают пол с родом, любовь с родовым инстинктом. Но в роде и родовом инстинкте нет ведь ничего личного, индивидуального, ничего даже человеческого, это природная стихия, одинаковая у всех людей и общая у мира человеческого с миром животным.

Истинная любовь, преодолевающая пол, по мнению Бердяева, должна направить всю человеческую энергию вглубь вечности, а не во вне и вперед во времени. С родовым полом был связан этот ложный культ будущего, эта лжепрогрессивность.

Рождение и смерть – одной природы, имеют один источник, замечает Бердяев. Уже Гераклит учил, что Гадес (Аид, правитель царства мертвых) и Дионис один и тот же бог. И рождение, и смерть одинаково – продукты мирового распада, дети времени, царства временности в мире. Рождение есть уже начало смерти.

Согласно Бердяеву, между полом и любовью и родом, и рождением существует коренная, не эмпирическая только, а метафизическая противоположность. Томление пола и тайна любви – в жажде преодолеть трагический разрыв полов, мистическим слиянием достигнуть вечной, совершенной индивидуальности.

Бердяев вполне разделяет мысль Платона о том, что родовая половая любовь и есть Афродита вульгарная, простонародная, земная Афродита. И сокрушается: Увы! огромной части человечества знакома только вульгарная Афродита, так как находятся люди во власти рода, природной необходимости, естественного рабства, и сама мечта об Афродите небесной иным кажется почти безнравственной, противоестественной, безумно – романтичной.

Только личная, внеродовая любовь, любовь избрания душ, мистическая влюбленность и есть любовь, есть подлинный Эрос, божественная Афродита. Это личная любовь, – настаивает Бердяев, потому что Афродита небесная – сверхприродна, объявляет войну смерти и необходимости, она враждебна роду, дроблению индивидуальности, не рождает в своем совершенстве, жаждет индивидуального слияния и вечности, с ней связана тайна индивидуальности и бессмертия. Бердяев особо подчеркивает мысль Вл. Соловьева о том, что только любовь нуждается в бессмертии, только любовь есть высшее содержание жизни, окончательная полнота бытия, действительность индивидуальности.

Полюбить, говорят Бердяев, нужно не для образования родовой семьи, всегда эгоистически замкнутой, миру противоположной, личность поглощающей, а для мистически – любовного слияния всех существ мира, всех вещей мира.

По – новому старается философ осмыслить учение Христа о любви. По его мнению, Христос осудил род и родовую любовь, семью и родовой строй жизни, осудил Афродиту простонародную, безличную, природную. Христос учил, что дети Божьи должны соединяться не по образу звериной природы, в которой всякое лицо человеческое исчезает, а по образу природы Божьей, в которой лицо и свобода утверждаются. Христос учил о божественном Эросе, об Афродите небесной, которую почувствовал уже Платон, но учение Христа о любви осталось таинственным и непонятным, не «вместилось». Что значат эти странные слова «могущие вместить, да вместят»?

Но наступают времена, заявляет Бердяев, когда пора уже понять, что значили слова Христа. Не говорил ли Христос о новой любви, об Афродите небесной, о божественном Эросе, который не все могут «вместить». Могущий вместить новую любовь, да вместит ее. Ведь христианская любовь не есть альтруизм, выдуманный в XIX веке, не есть буддийское сострадание, в котором ничто положительное еще не утверждается, не есть простой моральный долг по отношению к ближнему. Христов Эрос есть положительное мистическое влечение, мистическая влюбленность, мистическое радование. Христос не ветхозаветную только заповедь утвердил, но и новую заповедь любви дал, новому соединению учил.

А наша любовь к Богу, полагает Бердяев, есть образец всякой любви, так нужно и людей любить. Бога нельзя жалеть, нельзя к нему относиться «альтруистически», и совершенная любовь к людям есть восхищение, любование, влечение. Любовь к людям, всякая любовь есть лишь эмпирический образ единой любви к Богу, единого божественного восторга и радости, любви к эманирующей частице Божества. По мнению Бердяева, альтруистическая мораль, которую нам преподносят вместо Христовой любви, не преодолевает разрыва между людьми, внутреннего распада, она – холодна и мертва, «стеклянная» любовь, по удивительному выражению Розанова.

Христов Эрос, утверждает Бердяев, не бесполый и не бесплотный, не «импотентно – моральный», как выражается Вл. Соловьев, он преображает плоть и преодолевает пол, утверждая его сверхприродно. Могущий вместить, да вместит новую плоть любви, но не настали еще времена для вмещения ее в коллективной жизни человечества. В истории мы видим смесь родовой, безличной любви с бесплотным аскетизмом.

С родовым безразличным половым началом, а не любовью, не Эросом, не небесной Афродитой связаны были все формы семьи, и формы собственности, и все социальные формы соединения людей. Эта нестерпимая власть собственности, убежден Бердяев, имеет свой корень в родовом поле. Во имя рода, оформленного в семью, во имя продолжения и укрепления рода накоплялась собственность и развивались ее инстинкты. Бес родовой необходимости шутит злые шутки над достоинством и честью человеческого лица, подчиняя человека призраку родовой любви.

Согласно Бердяеву, личное начало восстает против рода, против роста народонаселения, против собственности, против семьи, и останавливается наше поколение в мучительном недоумении перед вопросом: может ли быть соединение человечества не в роде, не по необходимости, не безличное соединение, а мистический, сверхприродный организм, возможна ли новая соединяющая любовь, возможно ли превращение человеческого рода в Богочеловечество?

С этой позиции Бердяев дает свою оценку так называемому «женскому вопросу», весьма актуальному в России начала XX века. Семейно – родовой взгляд на женщину признает своеобразие женщины и особенность ее назначения, но всегда враждебен личному началу в женщине, всегда угнетает и порабощает человеческое лицо женщины. Женщина рожает в муках и становится рабой безличной родовой стихии, давящей ее через социальный институт семьи. Семья калечит личность не только женщины, но и мужчины, так как представляет интересы рода и родовой собственности. Мистический смысл половой любви повелевает не механически уравнивать и уподоблять мужчину и женщину, а, наоборот, высвобождать и утверждать начало мужественности и начало женственности и искать личности в слиянии и взаимном дополнении этих полярных начал, тяготеющих друг к другу. Половина не может стать целым, сделать женщину мужчиной или наоборот и таким образом реализовать личность.

Женщина, в полярной своей противоположности мужчине, имеет свое индивидуальное призвание, свое высокое назначение, заявляет Бердяев и усматривает это призвание это не в рождении и вскармливании детей, а в утверждении метафизического начала женственности, которое призвано сыграть творческую роль в ходе всемирной культуры, в осуществлении смысла всемирной истории. Женщина должна быть произведением искусства, примером творчества Божьего, силой, вдохновляющей творчество мужественное. Вне соединения с женственностью никогда мужчина не постигнет тайну индивидуальности и всемирного слияния в любви.

Эти идеи Бердяев развивал и в других сочинениях: «Смысл творчества» (1916), «О назначении человека» («Опыт парадоксальной этики») (1931), «О рабстве и свободе человека» (1939).

Половое влечение – это и есть творческая энергия в человеке, утверждал Бердяев, ссылаясь на учение З. Фрейда. Связь между творчеством и рождением в том, что и то и другое являются «разрядкой» энергии пола; противоположность – в том, что творческая и родовая продуктивность человека обратно пропорциональны. Деторождение отнимает энергию от творчества. «Наиболее рождающий – наименее творящий»[218]218
  Бердяев Н. А. Философия любви. Ч. 2. С. 427.


[Закрыть].

* * *

Многие идеи Н. А. Бердяева (соответственно, и В. С. Соловьева) мне близки, но тем яснее принципиальное расхождение в оценке личной и родовой сущности любви. По – моему, весьма спорное противопоставление родовой любви и личной обусловлено возрастом философа (к 1907 году ему шел лишь 33 год, когда еще нет мудрости; это даже не мужское акмэ – 44 года), элитарно – богемным (вперемешку с революционным) образом его жизни, а главное – отсутствием детей. Последнее, кстати, – общая особенность и Платона, и Канта, и Шопенгауэра, и Фейербаха, и Соловьева, и Бердяева, так много писавших о презренной и рабской земной любви, и любви «истинной», свободной, или небесной.

Поэтому совершенно не могу согласиться с тезисом о семье и деторождении, которые якобы убивают личность, творчество и саму любовь. Любовь умирает, потому что… умирает, как и всё живое, а вовсе не потому, что ее убили семья, дети, теща, свекровь, быт, ханжество или власть. Любить свою избранницу можно как раз именно за то, что она родила тебе детей как реальный, а не вымышленный способ слияния двух тел и душ, а также твоё собственное продолжение, которое может придать новый смысл твоему последующему существованию.

Не приемлемо для меня и усмотрение смысла человеческой любви в любви к Богу. Тут мне, скорее, ближе Фейербах, который, напротив, усматривал в религиозном культе родовую сущность человека как его способность любить. Недаром многие, жаждущие настоящей любви, подсознательно ищут и находят образ отца или матери в своих избранниках. Да и вообще, стоит ли искать смысл любви к конкретному человеку и в итоге неожиданно обнаружить, что ты в нем любишь совсем не его, а кого-то другого, пусть даже Бога? Равно как и меня любят не потому, что я – это я, а за то, что я – это чье-то проявление или представительство, а то и вовсе – просто напоминание о какой – то давней подростковой влюбленности, например, в какого-нибудь «киношного» героя?

Наконец, бесконечность любви обусловлена отнюдь не ее вселенскими масштабами и продолжительностью, а глубиной сопереживания, степенью познания и бесконечностью возможного понимания друг друга. Любовь – это божий дар, а божественность любви состоит в том, что влюбленные совместно творят, как Бог, свою собственную бесконечную вселенную. Кто как может. Вселенная любви – это и есть то самое интимное, о котором потому и не принято болтать на весь свет, а тем более – лезть в нее посторонним. Влюбленными она сотворена, с ними и должна умереть. Если это действительно любовь как способ умереть и обрести себя в другом, а не насилие, игра или подлый обман, то тут нет и быть не может любви вульгарной и любви небесной, любви родовой и любви личной.

Впрочем, развивать тему любви и спорить о ней можно бесконечно, но здесь нас интересует главным образом вопрос о ее неразрывной связи с ненавистью как способом самоопределения человека, поэтому следующим шагом надо обозначить сущность ненависти.

3

Сама по себе, т. е. по своему характеру и предмету, ненависть также многолика, как и человеческая любовь. Об этом свидетельствует уже множество эпитетов, которыми часто сопровождают слово «ненависть»:

безграничная, бездоказательная, безоглядная, безотчетная, безрассудная, безудержная, бесконечная, бескрылая, беспощадная, бессильная, бешеная, брезгливая, великая, гадливая, глубокая, глухая, голая, горячая, грешная, дикая, едкая, жаркая, жгучая, женская, жестокая, животная, живучая, завистливая, затаенная, звериная, инстинктивная, испепеляющая, исступленная, леденящая, ледяная, лютая, мрачная, незаслуженная, неистовая, неистребимая, неисчерпаемая, ненасытная, непримиримая, неугасимая, неукротимая, неутолимая, неутомимая, нечеловеческая, остервенелая, острая, откровенная, открытая, отчаянная, праведная, ревнивая, рьяная, свирепая, святая, священная, сильная, скрытая, слепая, слепящая, смертельная, смертная, смутная, справедливая, старая, старинная, страстная, страшная, темная, тихая, тоскливая, тупая, тяжелая, убийственная, удвоенная, упорная, фанатическая, холодная, щемящая, ядовитая, ярая, яростная, зоологическая, огненная, первобытная, пылающая, экзальтированная, всенародная, всеобщая, классовая, народная, национальная, общая, политическая, расовая, революционная, религиозная и т. п.[219]219
  См.: Словарь эпитетов русского языка. 2006.


[Закрыть]

Однако в отличие от «самодостаточной» любви, ненависть всегда оказывается вторичным и опосредованным эмоциональным состоянием человека – его отрицанием, реакцией, ответом на то, что вызывает отторжение или приносит страдание, а также эмоцией, которая сопровождает иные негативные чувства (гнев, злобу, страх, злопамятность, мстительность, зависть и т. п.). Именно так В. И. Даль и толковал русское слово «ненависть» – отвращение, омерзение; зложелательство, сильную нелюбовь, вражду, злонамеренность[220]220
  Даль В. И. Толковый словарь. – М., 1881 Т. 2. С. 539.


[Закрыть]. Аристотель же определял ненависть как неприязнь к природе другого существа, горько заметив при этом, «если ты будешь говорить справедливое, тебя возненавидят люди, а если несправедливое – боги»[221]221
  ^26. Аристотель. Риторика / Аристотель. Поэтика. Риторика. – СПб., 2014. С. 234. Чугунова О. И. Опыт терминологического обоснования понятия «ненависть» и его синонимов.


[Закрыть].

Вторичный и внеприродный характер ненависти выражен уже в том, что в древнегреческой мифологии нет какого-то изначального, имеющего высокий статус в пантеоне богов символического образа ненависти (ἔχθρα[222]222
  ἔχθρα Дворецкий URL: https://classes.ru/all-greek/dictionary-greek-russian-old-term-28038.htm


[Закрыть]) или эмпедокловской Νείκεος. Конечно, есть образ отрицания и гибели бытия вообще (Тартар) как возможная цель ненависти, но это не символ ненависти, ибо в девственной природе ее просто нет. Есть богиня раздора и вражды Эрида[223]223
  Мифы народов мира. Энциклопедия. (В 2-х томах). 2-е изд. Гл. ред. С. А. Токарев. – М.: «Советская энциклопедия», 1987. Т. II, с. 666. Эрида стала причиной соперничества Афродиты, Афины и Геры, приведшего к Троянской войне, и породила много человеческих несчастий (Гесиод в «Теогонии» упоминает 14 персонификаций), среди них: голод (Лимос), обиду (Ата), скорби, битвы, убийства, споры, тяжбы, беззаконие (Дисномия), но также и труд. Отсюда у Гесиода две Эриды: одна вызывает войны и вражду и нелюбима людьми, другая – благотворна и олицетворяет дух соревнования в труде. Гесиод. Полное собрание текстов. – М.: Лабиринт, 2001.


[Закрыть], дочь Нюкты и Эреба (ночи и мрака), а также ее родные сестры – богини мести Эринии (Ἐρινύες «гневные»; римск. Фурии), которых обычно изображали с волосами из змей, чёрной собачьей мордой вместо лица и крыльями летучей мыши[224]224
  Эринии URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%AD%D1%80%D0%B8%D0%BD%D0%B8%D0%B8


[Закрыть]. Однако ни Эрида, ни Эринии не символизируют ненависть как таковую, да и статус их в пантеоне древнегреческих богов, при всей их опасности, крайне низок и мало чем отличается от статуса каких-нибудь леших, нимф и т. п. Они – не более чем исполнители и орудие гнева верховных богов.

Действительным символом человеческой ненависти в древнегреческой мифологии является только образ Лернейской гидры, с которой сражался вместе со своим племянником Иолаем Геракл (это его второй подвиг, который по этой самой причине не был ему зачтен Эврисфеем).

Лернейская гидра (Ὕδρα, водяная змея) – одновременно мать и сестра Немейского льва, дочь чудовищ Тифона и Ехидны, вскормленная (как и Геракл) богиней Герой. У гидры было собачье туловище и 9 змеиных голов, из которых средняя голова была бессмертной, остальные смертными. Гидра была настолько ядовита, что одно её дыхание убивало всё живое вокруг. Она обитала в Алкионском озере (болоте) близ города Лерны, в окрестностях которого находился вход в подземный мир – Аид, куда мог беспрепятственно мог войти лишь Дионис (Διώνυσος), младший из богов – олимпийцев, бог растительности, виноделия и веселья, покровитель театра. Этот вход и охраняла гидра. Ее существование имело смысл только в отношении живых людей, ибо мертвые уже не воюют между собою за место под солнцем. Гидра постоянно выползала из смрадного озера на равнину, похищала скот и опустошала окрестные земли[225]225
  Чупров А. С. Ἡρακλῆς. Символика мифа. – Благовещенск, 2020: Издательство БГПУ. С. 87–88.


[Закрыть].

Закопанные Гераклом в землю и придавленные камнем головы гидры говорят о том, что – пока живо человечество! – справиться с этим злом раз и навсегда невозможно. Можно только держать его под контролем, так как при неблагоприятных условиях (например, войны или голода) злая природа человека в любой момент может дать о себе знать[226]226
  Чупров А. С. Ἡρακλῆς. Символика мифа. – Благовещенск, 2020: Издательство БГПУ. С. 91.


[Закрыть]. Впрочем, и в повседневной жизни ненависть как злонамеренность дает о себе знать уже в той странности, что сильнее всего ненавидит тот, кто причиняет вред другому, чем тот, кто страдает, хотя странного тут ничего нет: тот, кто в своих отношениях с людьми ценит выше ненависть, чем любовь, всегда будет искать повод досадить другому, чтобы в итоге его же и обвинить в содеянном. Наверное, фрейдисты объяснили бы это стремлением аутоэротичного и эгоистичного человека снять с себя чувство вины и переложить всю ответственность на жертву.

Несмотря на близость понятиям, которые обозначают различные негативные эмоции, понятие ненависти имеет своё собственное «семантической поле», которое не «перекрывается» другими понятиями. Например, ненависть не тождественна отвращению, которое характеризует прежде всего физиологическое отношение к чему – то чужеродному, неприятному, реально или мнимо вредному для здоровья и опасному для жизни человека. Отвращение свойственно всем живым организмам, в т. ч. ребенку в младенческом возрасте, но в природе, как и у младенца, нет ненависти, которая обусловлена не столько физиологически, сколько ценностно – нравственными и эстетическими установками взрослого человека[227]227
  См.: Чугунова И. О. Опыт терминологического обоснования понятия «ненависть» и его синонимов // Философская мысль. – 2017. № 8. С. 102–122.


[Закрыть]. Ненависть – это скорее неприязнь, чем отвращение, когда не тело, а само человеческое «я» отторгает что – то, что несовместимо с его сущностью. Ницше неслучайно связывал ненависть с «разборчивостью»[228]228
  См.: Чугунова И. О. Дискурс ненависти в философии Ф. Ницше. – Философская мысль. – 2017. № 5. С. 141–152.


[Закрыть].

Интегрируя в себе самые разные негативные эмоции, ненависть не тождественна ни человеческому гневу, ни животной агрессии, ни социально объективированным враждебности и жестокости, противостоящих не столько любви, сколько дружбе и деликатности. Гнев лишь временно овладевает сознанием, а ненависть – личностью в целом, поэтому, как утверждал Аристотель, «гнев врачуется временем, ненависть же неизлечима»[229]229
  Аристотель. Риторика / Аристотель. Поэтика. Риторика. – СПб., 2014. С. 173.


[Закрыть].

Интегральный, или «снятый», характер ненависти, «впитавшей» в себя злопамятность, гнев, отвращение и презрение, ярче всего обозначил Ницше в своей идее рессентимента[230]230
  Понятие ресентимента впервые было введено Фридрихом Ницше в его работе «К генеалогии морали». По мысли этого философа, ресентимент является определяющей характеристикой морали рабов, которая противостоит морали господ. Ресентимент, по Ницше, деятельно проявляет себя в «восстании рабов»: «Восстание рабов в морали начинается с того, что ressentiment сам становится творческим и порождает ценности…» См.: Ницше Ф. К генеалогии морали. //Ницше Ф. Соч. в 2 т. Т. 2. – М., 1990. С. 424.


[Закрыть] (от фр. ressentiment негодование, злопамятность, озлобление) как чувства враждебности к тому, кого субъект считает причиной своих неудач («врагом»), бессильная зависть, «тягостное сознание тщетности попыток повысить свой статус в жизни или в обществе». Чувство слабости или неполноценности, а также зависти по отношению к «врагу» приводит к формированию системы ценностей, которая отрицает систему ценностей «врага». Субъект создаёт образ «врага» для того, чтобы избавиться от чувства вины за собственные неудачи[231]231
  См. URL: Ресентимент – Википедия (wikipedia.org)


[Закрыть]. Как говорил Альфонс Доде, «ненависть – это гнев слабых»[232]232
  См. URL: НЕНАВИСТЬ | это… Что такое НЕНАВИСТЬ? (academic.ru)


[Закрыть], но вместе с тем людей злопамятных и потому несчастных, тогда как счастье, вечный предмет устремления людей и их зависти, – это, как шутил Альберт Швейцер, «хорошее здоровье и плохая память»[233]233
  См. URL: https://dzen.ru/video/watch/649aaeac808b83480347a787


[Закрыть].

4

Таким образом, сама структура мироздания (единство света и тьмы, жизни и смерти) и диалектика бытия предопределяют противоречивость человеческой любви, неизбежность ее сосуществования с ненавистью и более того – их взаимопроникновение и даже взаимопревращение. Недаром говорят: «От любви до ненависти…». Но, как было сказано, в девственной природе нет ненависти. Это, хотя и обусловленное самим способом существования действительного мира, свойство исключительно человека и, увы, самой способности человека любить, поэтому не бывает любви без ненависти, как нет и ненависти без любви.

Амбивалентность человеческой любви и ненависти в близких отношениях, в равной степени противостоящих безразличию, или равнодушию, – одна из центральных идей психоанализа З. Фрейда (1856–1939). Этой проблеме у него специально посвящена работа «Влечения и их судьба» (1915), в которой Фрейд даже утверждает, что ненависть к другому старше любви к нему, поскольку первичная любовь к самому себе (аутоэротизм) изначально и неизбежно сталкивается с отторгаемым внешним миром[234]234
  См.: Фрейд З. Влечения и их судьба. Сборник. – М., 1999. С. 124–149.


[Закрыть].

И этот «элемент» отторжения – ненависти никуда не исчезает, причем не зависимо от того, удовлетворяется или нет потребность в сексуальном удовольствии, что неизбежно порождает какие – то конфликтные ситуации в отношениях с людьми. Причем, чем ближе эти отношения, тем ненависть проявляется острее, принимая самые разные формы от – словесной колкости до открытой агрессии, насилия и даже убийства. Это наблюдение подтверждает и лауреат Нобелевской премии этолог Конрад Лоренц (1903–1889), утверждавший: «Нет любви без агрессии, но нет и ненависти без любви»[235]235
  Конрад Лоренц. Надеюсь и верю. Гл. 14. Агрессия. URL: https://bookap.info/genpsy/agression/gl15.shtm?ysclid=loiul26yzl686198307


[Закрыть].

Какой бы вид любви не переживал человек, она всегда имеет свою «ненавистную тень». Так, φιλία – любовь – дружба, привязанность и потребность в ком – то неизбежно означает какую – то зависимость, ту или иную степень несвободы, и это обстоятельство всегда может стать причиной, казалось бы, «беспричинного» конфликта. Ἔρως как любовная страсть может либо обессилить человека как духовно, так и физически, либо, напротив, перерасти в изначально содержащую в себе огромный заряд ненависти μανία – сумасшествие, безумие, исступление со всеми негативными последствиями. Ludus (любовь как игра) рано или поздно ведет к скуке и тоске, не говоря уже о то, что способна породить нешуточный гнев и ненависть обольщенного и обманутого. Στοργή (любовь – забота) может стать в тягость объекту заботы и к тому же вымотать самого опекуна, вызвав взаимную неприязнь вплоть до открытой ненависти, что особенно наглядно проявляется в конфликте поколений, да и в отношениях мужа и жены. Πρᾶγμα – любовь «по расчету» или «обстоятельствам» – вообще изначально чревата отчуждением и ненавистью. Даже ἀγάπη, почитаемая как высшая форма человеческой любви, в том числе к Богу, легко оборачивается в столь же «бескорыстную» ненависть как к объекту любви, так и к самому себе.

Не зря поется: «Любовь – обманная страна, и каждый житель в ней – обманщик». Еще ее можно сравнить с хождением по «минному полю», где всегда можно нарваться на «мину» ненависти, которой – в отличие от любви – и доказывать ничего не нужно ни словами, ни делами. Она дает о себе знать одним фактом своего существования. Как говорил американский сценарист и драматург. Лин Старлинг (1888–1955), мы ненавидим тех, кого любим, потому что они способны причинить нам больше всего страданий. Но и «общественная» любовь не лучше. Так, американский писатель – фантаст Фрэнк Герберт (1930–1986) устами своего героя Питера Де Вриса очень точно заметил: «Каждый меня ненавидит, потому что все меня любят».

Амбивалентность любви – ненависти хорошо понимали уже в древности, о чем свидетельствует, наверное, самое короткое стихотворение знаменитого римского поэта Гая Валерия Катулла (84–54 гг. до н. э.), взятого в качестве эпиграфа к статье «Odi et amo» (ненавижу и люблю). Но наиболее наглядное тому подтверждение – такая вымышленная фигура древнегреческой литературы, как Антэрос, сын богини любви Афродиты и бога войны Ареса, в сущности, брат – близнец Эрота (он же Купидон), только крылья у него не белые, а черные.

В русском языке его имя пишут по – разному: Антерос, Антэрот, Антэрос. Ἀντέρως – это бог взаимной, «ответной» любви, а также бог, мстящий тем, кто не отвечает взаимностью на любовь или насмехается над теми, кто испытывает любовные чувства[236]236
  См. URL: Антерос – Википедия (wikipe2012 г. dia.org), а также статью А. В. Чукланова «От любви до ненависти…» // Гуманитарные научные исследования. 2012. № 3. https://human.snauka.ru/2012/03/686. Есть целое исследование Грэга Стефенсона, написанное на основе античных источников, «Антерос. Забытый миф» (Нью-Йорк, 2012) Craig Stephenson «Antheros – the forgotten myth», в котором понятие «Антэрос» трактуется как платоновская идея, идущая в разрез с традиционными устоями тогдашнего общества, о равенстве всех видов любви между представителями разных сословий, включая гомосексуальную любовь.


[Закрыть].

Хотя эта легенда скорее всего – литературная имитация древнего мифа, в т. ч. римских сочинителей, например, Овидия или Цицерона[237]237
  Возможно, поводом для создания легенды об Антеросе, стал термин ἀντέρως, переведенный И. Дворецким как взаимная любовь, употребленный лишь один раз (!) в работе Платона «Пир», посвященной происхождению, сущности и видам любви. На наш взгляд, если платоновский ἀντέρως и имеет какое – то отношение к характеристике любви, то вовсе не для обозначения не известного ни Гомеру, ни Гесиоду, ни самому Платону бога по имени Ἀντέρως, а лишь как обозначение взаимной любви. Не исключен и вариант, при котором речь идет о ἀντήρης, т. е. внутренне присущего любви отрицательного момента, чему, собственно, и посвящен заключительный параграф данной статьи.


[Закрыть], греческий историк и географ Павсаний (110–180 гг. н. э.) в работе «Описание Эллады» упоминает алтари в Афинах и Элиде, посвященные Антэросу[238]238
  Павсаний. Описание Эллады. В 2 т. – М.: АСТ-Ладомир, 2002. Т. 1. 496 с. Т. 2. 2002. 512 с. URL: https://ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1385000100


[Закрыть], что неудивительно: во все времена люди охотно верили в покровителя взаимной любви и мстителя за свою отвергнутую любовь. Согласно этой легенде, Антэрос, символизировавший взаимность, приумножал силы своего брата Эрота.

Амбивалентность любви – ненависти всегда была предметом философов, поэтов и писателей. Так, у А. П. Чехова можно найти множество высказываний типа: «Я ей не прощаю того, что я любил ее», не говоря уже о знаменитом призыве Чехова «по капле выдавливать в себе раба». Однако своего рода литературно – философским апогеем такой амбивалентности стало творчество Фридриха Ницше (1944–1900), обрушившимся на «лицемерную» христианскую мораль, призывавший устами Заратустры к презрению, культивируя ненависть: «Зло есть лучшая сила человека»; «Добрые не могут созидать»; «Разбейте добрых и праведных»; «Война и мужество совершили больше великих дел, чем любовь к ближнему» и т. п.

Однако, как писал русский православный мыслитель С. Л. Франк (1877–1950), в ницшеанстве «любовь и презрение – две стороны одного и того же чувства»[239]239
  Франк С. Л. Фридрих Ницше и этика любови к дальнему. URL: https://vehi.net/frank/etika.html


[Закрыть]. О том же говорил и Жиль Делёз: любовь и ненависть здесь становятся частями единого – динамического целого: в любви здесь обнаруживается подоплёка ненависти; в ненависти же мы – находим очертания любви. Они прорастают друг в друга, обретают новое бытие в своих – противоположностях, становятся семантическими перевёртышами, меняются местами. Старое понимание любви ставится под сомнение, объявляется лживым, ненависть же – возвышается. Через всё это начинает просвечивать многомерность и напряжённость человеческой природы, её текучесть и пластичность, подверженность неопределенности и трансформации[240]240
  См.: Чугунова И. О. Дискурс ненависти в философии Ф. Ницше. – Философская мысль. 2017. № 5. С. 141–152. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/diskurs-nenavisti-v-filosofii-f-nitsshe/viewer


[Закрыть].

Неразрывность любви и ненависти свидетельствует вовсе не о том, что любовь есть нечто отрицательное, как настаивал на этом Шопенгауэр, а только о том, что человек – существо очень сложное, многомерное и противоречивое. И, если суть человека – это, как говорил, М. Мамардашвили, «усилие быть», то любящий человек, умеющий любить, преодолевая собственную ненависть, – это подвиг, достойный самого человека.