Текст книги "Человек как философская проблема"

Четвертой традицией является собственно пессимизм различной степени, который основан на убеждении в том, что в мире, который лежит во зле, принципиально невозможно обретение человеком счастья. Как говорил Стефан Цвейг, «слабый мстит, сильный прощает, счастливый забывает». Пессимизм же всегда эгоистичен, разочарован, озлоблен и мстителен. Отсюда и поговорка, которую, наверно, все когда-нибудь вспоминали в своей жизни: «Не хочешь себе зла – не делай другому добра.» Если первые три традиции так или иначе апеллируют к должному и добродетели, то неизбежным финалом пессимизма стал имморализм ницшеанского толка, идеал не обремененного моралью Сверхчеловека. В сущности, пессимизм как обида и месть слабого человека миру, который оказался сильнее человека, является еще одним способом «утешения философией» человека в его неизбывном стремлении к счастью. Неслучайно, американский психиатр Ирвин Ялом (1931 г. р.) назвал одно из своих сочинений «Шопенгауэр как лекарство»[165]165
  URL: Читать Шопенгауэр как лекарство: Ялом Ирвин онлайн (полностью и бесплатно) автор Ялом Ирвин (sharlib.com)


[Закрыть].

В. С. Соловьев, которого можно отнести к представителям первой традиции, полемизируя с пессимистами, заметил, что «для оправдания пессимизма (…) остается ребячески подсчитывать количество удовольствий и страданий в жизни человеческой с заранее составленным выводом, что первых меньше, нежели вторых, и что, следовательно, жить не стоит». Однако «для огромного большинства человечества такой перевес оказывается фактом: эти люди живут, находя, что стоит жить. К их числу принадлежат, несомненно, и те теоретики пессимизма, которые, рассуждая о преимуществах небытия, на деле отдают предпочтение какому ни на есть бытию. Их арифметика отчаяния есть только игра ума, которую они сами опровергают, на деле находя в жизни более удовольствия, чем страдания, и признавая, что стоит жить до конца»[166]166
  Соловьев В. С. Оправдание добра. – М.: Институт русской цивилизации, 2012. С. 78–79.


[Закрыть].

Не приемлем для Соловьева и подход в понимании счастья сторонниками гедонизма, для которых счастье – это наслаждение:

«… человеческие наслаждения могут иметь и весьма часто имеют безнравственный характер. Злой и мстительный человек находит удовольствие в оскорблении и мучении своих ближних, он наслаждается их унижением, радуется причиненному им вреду; сладострастный человек полагает главную радость жизни в разврате, жестокий – в умерщвлении если не людей, то животных, пьяница счастлив, когда приводит себя в одурение, и т. д. (…) Истинная мысль, к которой тяготеет утилитаризм в лучших своих представителях, есть идея солидарности всего человечества, вследствие чего частное благополучие каждого человека связано с всеобщим благополучием»[167]167
  Соловьев В. С. Оправдание добра. – М.: Институт русской цивилизации, 2012. С. 245–246.


[Закрыть].

Наконец, Соловьев спорит и с традицией стоицизма в утверждении абсолютного приоритета долга перед стремлением человека к счастью, доведенной Кантом до абсурда:

«Можно только в шутку (как это и делает Шиллер в известной эпиграмме) представить себе человека, которого совесть упрекала бы в том, что он жалеет своих ближних и помогает им с сердечным участием:

 
Делать добро моим близким привык я, но только, к несчастью,
С радостью благотворю, сердцем их нежно любя.
Как же тут быть? Ненавидь их и, полон враждою и злобой,
Благотвори: лишь тогда будешь ты нравственно прав.
 

Действительная совесть обязывает нас относиться должным образом ко всему, а принимает ли это должное отношение форму отвлеченного сознания общих принципов, или прямо действует в виде непосредственного чувства, или – что всего лучше – соединяет и то, и другое, – это уже вопрос о степенях и формах нравственного развития, – вопрос очень важный сам по себе, но посторонний для совести и потому не имеющий решительного значения для общей оценки человеческих действий по их нравственному существу.»[168]168
  Соловьев В. С. Оправдание добра. – М.: Институт русской цивилизации, 2012. С. 273.


[Закрыть]

* * *

В завершение темы блага и счастья человека хотелось бы обратить внимание читателя на «пять секретов счастья» Ирвина Ялома – американского психиатра и психотерапевта, профессора Стэндфордского университета, родившегося в 1931 году в еврейской семье, эмигрировавшей из Российской империи (Белоруссии) в 1916 году[169]169
  Ирвин Ялом – автор популярных в мире сочинений, которые относят к экзистенциальной психологии и психотерапии: «Лжец на кушетке», «Дар психотерапии», «Когда Ницше плакал», «Мамочка и смысл жизни», «Экзистенциальная психотерапия», «Лечение от любви и другие психотерапевтические новеллы», «Шопенгауэр как лекарство», «Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти» и др.


[Закрыть].

• Все мы умрем, поэтому «жизнь нужно проживать сейчас; её нельзя без конца откладывать».

• Отпускайте обиды. «Проглоченной обидой можно и подавиться.» Обиды разрушительны.

• Умейте быть самим собой и принимать других такими, какие они есть. «Лучше позволить людям быть тем, что они есть, чем принимать их за тех, кем они не являются».

• Выстраивайте отношения в равных отношениях с другим.

• Чем больше человек имеет внутри себя, тем меньше он требует от других[170]170
  URL: https://dzen.ru/a/ZGeDdFeJqT4DafOm?referrer_clid=1400&


[Закрыть].

Глава 12. Любовь и ненависть как способ самоопределения человека

Odi et amo[171]171
  Ненавижу и люблю.


[Закрыть]

Катулл

1

Любовь и ненависть – явления космические, вселенские, и в то же время – интимные. Они выражают саму логику существования мира и его безумие. Любовь и ненависть пронизывая собою всё сущее, поэтому у каждого человека есть свой личный опыт их переживания. Более того, только в человеке, в его личной и социальной жизни, в душевных переживаниях и в реальных поступках любовь и ненависть представлены в своем наиболее развитом, духовном, виде. Вырастая из животной природы человека, подпитываясь ею и одновременно отрицая её, любовь и ненависть определяют человека и как личность, и как субъект социальных отношений, обнаруживаются в каждый момент существования всякого индивида и вместе с тем оказывают колоссальное влияние на всю историю человеческого рода.

Конечно, гораздо охотнее и чаще люди говорят о любви, чем о ненависти[172]172
  Хотим обратить внимание на едва ли не единственную в нашей стране кандидатскую диссертацию по данной теме, защищенную как научный доклад, И. О. Чугуновой «Ненависть как философско – антропологический феномен» (М.: Институт философии РАН, 2018) и другие ее работы по этой проблематике.


[Закрыть], о которой зачастую и вспоминать не хочется, хотя одно без другого просто не существует. Любовь и ненависть – как явления и как понятия, их отражающее, – по сути своей бинарны, подобны двум сторонам одной монеты. Они суть способы (или единый способ) самоопределения человека в самом себе, в отношениях с другими, в своей жизни и в мире в целом.

Сама логика обретения бытием своего определенного существования, обозначенная еще Кантом в «Критике чистого разума», как и категория качества в системе понятий Гегеля, есть последовательность утверждения реальности, ее отрицания и ограничения[173]173
  Кант И. Критика чистого разума. – М., Мысль, 1994. С. 81; Гегель Г. Энциклопедия философских наук. Т. 1. – М.: Мысль, 1975. С. 217–242.


[Закрыть]. Применительно к нашей теме – человеческой природе – это означает, что любовь (утверждение) и ненависть (отрицание) определяют само качество человека, т. е. его определенность как «вещи», индивида, субъекта и личности.

В древнегреческой мифологии, изложенной Гесиодом (VIII–VII вв. до н. э.) в его «Теогонии»[174]174
  Гесиод. Теогония (происхождение богов). URL: https://ancientrome.ru/antlitr/t.htm?a=1425407001&ysclid=lnxifmcfhb958261536


[Закрыть], утверждалось, что изначально Космос есть единство одновременно четырех состояний: с одной стороны, утверждающие жизнь Гея и Эрос; с другой – противоположные им и даже отрицающие их Хаос и Тартар (см. рис. 6).

Гея – символ жизни, космическое всепорождающее начало, которое, наверное, следует отличать от Геи как символа Земли – супруги Урана, бога неба.

Эрос (Ἔρος), символизирует не просто любовь, а страсть, энергию, желание и стремление к единению и единству[175]175
  Эрос или Эрот – бог любви, по Гесиоду, сын Хаоса и Геи. Дворецкий И. Х. URL: https://classes.ru/all-greek/dictionary-greek-russian-old-term‑25952.htm Имя Эроса ἔρως означает: 1) любовь; 2) страстное желание, горячее стремление. https://classes.ru/all-greek/dictionary-greek-russian-old-term-25953.htm.


[Закрыть], а в сущности, мировую волю к бытию.

Рис. 6

Хаос – это символ мира, еще или уже лишенный жизни, внутренней и внешней формы, или, говоря языком физиков, материи в состояния энтропии.

Тартар символизирует небытие вообще как отрицательность мироздания, перманентное разрушение Космоса и его гибель, но вместе с тем и возможность бесконечного множества каких – то новых, доселе невиданных форм мироздания.

Эти мифологические символы суть обозначение жизни и смерти, света и тьмы, единство которых и составляет Универсум (мироздание, космос, вселенную). Таковы исходные онтологические основания вселенской любви и сугубо человеческой ненависти.

Философ Эмпедокл (V в. до н. э.), отталкиваясь от мифологических символов и натурфилософских идей Фалеса, Анаксимандра, Анаксимена, Пифагора, Гераклита и Парменида, представил такую модель мироздания, в которой неподвижное бытие, внутри себя содержало вечно движущиеся, соединяющиеся и распадающиеся природные стихии (огонь, воду, землю и воздух). Причиной их непрестанного движения Эмпедокл называл вечное противоборство Дружества (Φιλότητι) и Вражды (Νείκεος):

ἄλλοτε μὲν Φιλότητι συνερχόμεν· εἰς ἓν ἅπαντα,

ἄλλοτε δ’ αὖ δίχ’ ἕκαστα φορεύμενα Νείκεος ἔχθει[176]176
  Διογένης Λαέρτιος Βίοι καὶ γνῶμαι τῶν ἐν φιλοσοφίᾳ εὐδοκιμησάντων [ed. H S Long, Oxford 1964] Βιβλίον Η’ 51–77 URL: Diogenis Laertius 8 (mikrosapoplous.gr)


[Закрыть].

То, влекомое Дружеством, сходится всё воедино,

То ненавистной Враждой вновь гонится врозь друг от друга[177]177
  Диоген Лаэртский О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. – М.: Мысль, 1979. С. 354.


[Закрыть].

Здесь термин Φιλότητι (φῐλότης) означает дружбу (дружественность), привязанность и любовь[178]178
  Дворецкий. URL: https://classes.ru/all-greek/dictionary-greek-russian-old-term-66320.htm


[Закрыть], а Nεῖκος – ссору, брань и вражду[179]179
  Дворецкий URL: https://classes.ru/all-greek/dictionary-greek-russian-old-term-42767.htm


[Закрыть]. И дело тут вовсе не в пресловутом антропоморфизме языческих богов или представлений ранних натурфилософов, а в понимании неразрывного единства человека и мира, инвариантности их основных структур, а также онтологических (вселенских) оснований, или условий, сугубо человеческой любви и столь же человеческой ненависти.

Самое важное и трудное для понимания в этом тезисе Эмпедокла то, что тотальная Φιλότητι также губительна для мироздания, как и тотальная Nεῖκος. Первая грозит привести к аморфному единообразию (Хаосу, энтропии), вторая – к гибели и небытию (Тартару). Ослепительный свет ничуть не лучше сплошной тьмы. Поэтому только совместное наличие обеих интенций в бытии, их вечное единство и противоборство «с переменным успехом» то одной, то другой интенции, как биение сердца, или пульс, способно обеспечить вечное существование изменчивого мира.

Такую постановку вопроса нередко ошибочно определяют как дуализм, нравственный релятивизм и даже манихейство как утверждение вечной схватки света и тьмы, жизни и смерти, добра и зла, любви и ненависти. Однако в данном случае речь идет о том, что любовь, изначально утверждаемая как безусловная, но абстрактная реальность, отрицается ненавистью, но только для того, чтобы стать, пусть и ограниченной, но действительностью, которая способна противостоять ненависти как настоящая любовь в противоречивом единстве своего физиологического и духовного существования.

Аналогично этому и ненависть становится не абстрактным отрицанием и разрушением, а духовным феноменом как отрицанием зла. Недаром говорят, кто не способен ненавидеть, тот не способен любить. Весь вопрос состоит в том, что именно ненавидеть и отвергать: добро или зло, красоту или уродство, благородство или подлость, достоинство или продажность, правду или ложь, мир или войну, благожелательность или зависть, щедрость или алчность, заботу о ближнем или эгоизм, способность прощать или мстительность, честь или корысть. Сказано: «Любящие Господа ненавидьте зло» (Псалом 97: 10 а).

2

Обретая свою реальность, физиологическая («земная)» и духовая («небесная») любовь предстает во множестве видов, каждый из которых определяется как ее характером (т. е. онтологическим основанием, направленностью, интенсивностью и длительностью), так и бесконечным разнообразием предмета любви. Ведь любить, как и ненавидеть, можно всё, что угодно, – от собственной персоны, каких – то внешних человеку физических и идеальных объектов, используемых вещей и потребляемых продуктов до самых разных видов деятельности (образа жизни) человека, и состояний мира.

Теме любви человека посвящена практически необозримая философская, религиозная, научная и популярная литература на всех языках мира[180]180
  Помимо текстов, которые стали философской классикой, хотелось бы обратить внимание, во – первых, на статью специалиста по античной философии, профессора МГУ А. Н. Чанышева (1926–2005) «Любовь и античной Греции» // Философия любви: В 2 ч. М., 1990. Ч. 1. С. 44–56; во – вторых, работу белорусского исследователя А. Б. Демидова «Феномены человеческого бытия» (Мн.: Армита, 1997. – 192 с.), в которой есть целый раздел (5), содержащий краткий, но весьма содержательный обзор эволюции религиозных и философских взглядов на феномен любви с античности до наших дней.


[Закрыть], поэтому здесь мы просто обозначим семь основных видов любви, различаемых древними греками и римлянами по их характеру, акцентировав внимание на этимологии их названий:

Филия: φιλία – любовь – дружба, привязанность и потребность в ком – то, а также притяжение, влечение, увлечение, стремление к чему – то (отсюда – слова «филология», «философия»). Греки различали и такие виды любви – привязанности, как φιλοπάτωρ – так называли любовь к отцу, φιλομάτωρ – любовь к матери, φιλαδελφία – братская любовь (она же – название города в США Филадельфия). Словосочетание φιλία εαυτου (филаутия) означало любовь к самому себе, включая все свои достоинства и недостатки, а также самолюбие[181]181
  См.: Сколько видов любви было у древних греков? URL: https://dzen.ru/a/YXkqpck5xXHajOi7


[Закрыть].

Эрос: Ἔρως – имя бога любви, образованное от существительного ἐρωή – бурная страсть, вожделение[182]182
  ἔρως URL: https://classes.ru/all-greek/dictionary-greek-russian-old-term-25953.htm. Существительное ἔρως, возможно, родственно глаголу εἴρω, означающего плести, сплетать, свивать. URL: https://classes.ru/all-greek/dictionary-greek-russian-old-term-18800.htm


[Закрыть], обусловленная здоровьем, темпераментом и волей влюбленного. Это совсем не тот Эрос, о котором говорил Гесиод, как об одном из четырех первоначал мироздания, а сын богини любви Афродиты и (по разным версиям) то ли Урана, то ли бога войны Ареса[183]183
  См.: Эрот (Эрос) URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%AD%D1%80%D0%BE%D1%82


[Закрыть].

Мания: μανία – сумасшествие, безумие, исступление, вдохновение, восторженность[184]184
  μανία URL: https://classes.ru/all-greek/dictionary-greek-russian-old-term-39892.htm


[Закрыть]. Разрушительный вид любви, которая приносит страдания как самому влюбленному («сладкие муки любви» вместе с «дикой ревностью» и осознанием своей ущербности и бессилия), так и объекту такой безумной любви, принося ему чувство беспокойства, досады, вред и даже смерть. Часто такая любовь оказывается следствием «безумной любви» к самому себе, т. е. «любовью» уязвленного эгоцентриста или собственника, любовь, которая на деле мало чем отличается от ненависти к объекту такой «любви». Вспоминается, например, образ Пригожина в отношении к Настасье Филипповне в романе Ф. Достоевского «Идиот».

Людус: любовь как игра (от лат. ludus игра). В сущности, это «игра в любовь», которая доставляет удовольствие в основном игроку, не знающего ни глубины чувств, ни тревоги за другого человека, которая, однако, «разбила сердце» и даже саму жизнь очень многим людям на земле.

Сторге: στοργή – букв. с любовью, участием, заботой, сердцем[185]185
  στοργή URL: https://classes.ru/all-greek/dictionary-greek-russian-old-term-57894.htm#%CE%A3%CE%A4%CE%9F%CE%A1%CE%93%CE%97__%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BE%D0%B4_%D1%80%D1%83%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9


[Закрыть]. Это не просто еще одно обозначение «филии» вообще, а любви деятельной, любви как течение жизни. Слово обозначало любовь – заботу (в особенности между родственниками), любовь – привязанность, некое семейное чувство «единой крови, хлеба и крова». Такова терпеливая, умеющая прощать любовь родителей к детям, это и любовь детей к родителям. Такая любовь отличается постоянством, дает нам чувство надежности, даже своеобразное эмоциональное убежище. Может быть, это самая глубокая любовь, когда родители способны любить своего ребенка, каким бы он ни был (больным, увечным, непутевым, распутным, неблагодарным и даже преступным), а дети с младенчества любят своих родителей независимо от от их социальных достоинств и недостатков. Кроме того, термин сторге используется в социальной психологии для обозначения любви, развившейся из дружбы[186]186
  См.: Сколько видов любви было у древних греков? URL: https://dzen.ru/a/YXkqpck5xXHajOi7


[Закрыть].

Прагма: πρᾶγμα – слово, имеющее множество значений (не менее 15), в т. ч. дело, действие, важное обстоятельство или вещь[187]187
  πρᾶγμα URL:https://classes.ru/all-greek/dictionary-greek-russian-old-term-52442.htm


[Закрыть]. В данном случае им обозначается рассудочная любовь, или любовь по расчету, любовь – привычка, любовь «из обстоятельств» (чаще односторонняя, а порой и вовсе ранее совсем незнакомых друг с другом людей, вынужденных жить вместе) по принципу «свыкнется – слюбится». Любовь, которая, однако, не отличаясь яркостью чувств, со временем может перерасти в иные виды любви.

Агапэ: слово ἀγάπη неслучайно начинается с приставки «ἀ», означающей отрицание, тогда как корень указывает на связь с землей (сравните – γᾱπόνος землепашец, земледелец). Оно употреблялось в значении чего – то, хотя и желанного, но не существующего, – неземной любви, которой так не хватает людям, и сожаление об этом[188]188
  ἀγάπη URL: https://classes.ru/all-greek/dictionary-greek-russian-old-term‑222.htm#%CE%91%CE%93%CE%91%CE%A0%CE%97__%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BE%D0%B4_%D1%80%D1%83%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9


[Закрыть]. Это любовь – смирение. Считается, что ἀγάπη – это высшая форма человеческой любви, которая связана с жертвенностью и самоотверженностью любящего, отдающего себя кому – то и ничего не требующего взамен своей любви.

Именно любовь – агапэ стала христианским идеалом любви – Бога к человеку и человека к Богу: «Бог есть любовь (αγαπη), и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем»» (1 Ин. 4: 16). О такой любви говорит Христос в Нагорной проведи:

43. Вы слышали, что было сказано: «возлюби ближнего твоего, и возненавидь врага твоего».

44. Я же говорю вам: любите врагов ваших и молитесь за тех, кто гонит вас,

45. Чтобы стать вам детьми Отца вашего, Который на небесах; ибо Он являет солнце Свое над злыми и добрыми, и посылает дождь для праведных и неправедных.

46. Ведь если вы будете любить тех, кто вас любит, какая у вас заслуга? Разве мытари[189]189
  Мытарь – сборщик налогов.


[Закрыть] не делают того же?

47. И если вы дружелюбны только со своими, что в том особенного? Разве язычники не делают того же?

48. А вы будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный.

Во истину, чтобы так любить, надо быть, как Бог, и даже Богом, но человек – не Бог, а потому в реальной жизни это невозможно, однако рискну предположить, что именно такая любовь – агапэ возможна не только по отношению к Богу, но и в отношениях человека к человеку.

Более того, αγαπη как милосердие обязательно присутствует во всяком виде любви (даже в μανία и ludus) в той, даже самой ничтожной степени, в какой человек, во – первых, ничего не просит взамен своей любви, полагая ее саму по себе высшим благом; во – вторых, готов, если не жизнью, то хоть чем – то пожертвовать ради объекта своей любви (разумеется, речь не идет о самоубийстве из – за «несчастной любви»; это, скорее, относится к μανία).

Милосердие сродни жалости, о чем много писал В. С. Соловьев, однако глагол «жалеть» в России испокон века употреблялся едва ли не чаще, чем слово «любить», и в этом, как заметила В. Ю. Шишкина, есть глубокий смысл. Он не про унижающую человека жалость к его убогому состоянию, богооставленности, как полагал Бердяев, но про заботу о нем – о бережном отношении к тому, кого мы любим, о трепетности к целостности и естественности течения его жизни.

В чистом виде христианская αγαπη, конечно, встречается редко, но она была, есть и будет. Любовь, которую поэты иногда называют «вечной любовью».

 
Есть вечная любовь. Она чиста, как ландыш,
Не водит за собой поклонников гурьбой.
Ей вовсе не нужны банальные рулады.
Она идёт на бой и жертвует собой[190]190
  Василий Фёдоров. URL: Василий Фёдоров Есть вечная любовь. – Стихи и поэты. Сайт поэзии (stixi-poeti.ru)


[Закрыть].
 

Сущность такой любви (да и любви вообще!) точно и ёмко выразил Гегель: «Потеря своего сознания в другом, видимость бескорыстия и отсутствие эгоизма, благодаря чему субъект впервые снова находит себя и приобретает начало самостоятельности; самозабвение, когда любящий живет не для себя и заботится не о себе, находит корни своего существования в другом и все же в этом другом всецело наслаждается самим собою, – это и составляет бесконечность любви…»[191]191
  Гегель Г. Эстетика: В 4 т. – М., 1969. Т. 2. С. 275–276.


[Закрыть].

Самый яростный оппонент Гегеля Артур Шопенгауэр (1798–1860), напротив, сводил сущность любви к продолжению человеческого рода[192]192
  Шопенгауэр А. Метафизика половой любви – Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. Т. 2. – М.: Наука, 1993. С. 532–563.


[Закрыть]. Этой теме он посвящает отдельную главу «Метафизика половой любви» в своем главном труде «Мир как воля и представление». Шопенгауэр очень гордился и называл ее «перлом» в своих сочинениях, – это первый для европейской философии Нового времени опыт тематизации проблемы, которая впоследствии стала центральной в учении З. Фрейда и его многочисленных и очень разных последователей, от К. Юнга до В. Райха.

Лейтмотив этой главы – отрицание индивидуальной воли к жизни посредством ее утверждения. Единство этих противоположных интенций обеспечивается тем, что как отрицание, так и утверждение есть воля к бытию. Здесь Шопенгауэр вскрывает то противоречие, которое «выступает как самая сильная и действенная после любви к жизни движущая сила»[193]193
  Там же. Т. 2. С. 534.


[Закрыть]. Половое влечение предстает в учении Шопенгауэра как такое утверждение жизни рода, которое требует от индивида больших жертв, заставляя сплошь и рядом поступаться жизнью, здоровьем, богатством, положением в обществе, честью, верностью и т. д.

С точки зрения философа эти жертвы вполне оправданны, но не в силу ценности того преходящего блаженства, которого добиваются влюбленные или, точнее, вожделеющие, а в силу интересов рода, ибо здесь решается судьба грядущего поколения, как его существования (existentia), так и его сущности (essentia). Причем первое (существование) обусловлено половым инстинктом вообще, а второе (сущность) обусловливается индивидуальным выбором при удовлетворении полового инстинкта[194]194
  Шопенгауэр А. Метафизика половой любви. Т. 2. С. 534, 535.


[Закрыть]. На этом, по мнению Шопенгауэра, зиждется весь пафос и возвышенный строй любовных отношений. По этой же причине, считает он, эта тема никогда не исчерпывается и не устаревает, несмотря на то, что из нее делают повседневное употребление.

На феномен любви Шопенгауэр смотрит с точки зрения интересов рода, поэтому для него существенна не взаимность, а физическое обладание, тогда как сопровождающие его чувства – не более чем «мыльные пузыри». Сами по себе они ценности не имеют. Они лишь симптом того, что «зарождается новая жизнь», что новая (платонова) идея индивида требует своей объективации в явлении[195]195
  Там же. Т. 2. С. 536, 537.


[Закрыть].

В бытии людей шопенгауэровская природа (идея рода) подобна гегелевскому мировому духу в истории: она не только могущественна, но и хитра. Поскольку эгоизм составляет неотъемлемое свойство всякой индивидуальности, то для того, чтобы возбудить деятельность индивидуального существа, природа «внушает индивиду известную иллюзию, которая заставляет его считать благом для самого себя то, что в действительности составляет благо только рода; таким образом, индивид служит роду, полагая, что служит себе». «Эта иллюзия – инстинкт. В подавляющем большинстве случаев его следует рассматривать как чувство рода, который предлагает воле то, что нужно ему самому. Поскольку же воля стала здесь индивидуальной, ее приходится обманывать таким образом, чтобы она воспринимала предлагаемое ей чувством рода посредством чувства индивида»[196]196
  Шопенгауэр А. Метафизика половой любви. Т. 2. С. 538.


[Закрыть].

Метафизический же вывод, который делает Шопенгауэр в результате анализа феномена половой любви, целиком и полностью определяется характером его философской системы в целом. Суть этого вывода состоит в том, что любовь есть нечто отрицательное, как, впрочем, и все другое в его системе. Влюбленный человек, попав во власть духа рода, «не принадлежит больше самому себе; тем самым его поступки становятся несоответствующими индивиду»[197]197
  Там же. Т. 2. С. 552.


[Закрыть]. «Любовь вступает в противоречие отнюдь не только с внешними условиями, но и с собственной индивидуальностью»[198]198
  Там же. Т. 2. С. 553.


[Закрыть]. Поэтому любовь всегда трагична, независимо от того, удовлетворяется страсть или нет[199]199
  Там же.


[Закрыть].

Однако отрицательность любви заключается не только в том, что здесь «гений рода ведет борьбу с гениями – хранителями индивидов»[200]200
  Там же. Т. 2. С. 554.


[Закрыть] и потому «при заключении брака всегда приходится жертвовать либо интересами индивида, либо интересами рода»[201]201
  Шопенгауэр А. Метафизика половой любви. Т. 2. С. 556.


[Закрыть], но еще и в том (и это главное), что любовь, давая жизнь новому индивиду, тем самым продляет нужду и мучения, которые в конце концов завершаются смертью этого существа. Все влюбленные – предатели: они обретают миг блаженства ценой вечных страданий, на которые обрекают свое потомство. Оттого всегда тайны, боязливы и стыдливы их взгляды[202]202
  Там же. Т. 2. С. 557.


[Закрыть]. Преодолеть эту отрицательность любви, которая лишь продолжает страдания и ужасы смерти, «дано отрицанию воли к жизни, посредством которого индивидуальная воля отрывается от рода и отказывается от своего бытия в нем»[203]203
  Там же.


[Закрыть].

Антитезисом как гегелевскому, так шопенгауэровскому пониманию любви стала философия Людвига Фейербаха (1804–1872). Мартин Бубер был прав, увидав заслугу Фейербаха в том, что тот поставил задачу осмысления природы человека в его целостности, или единстве[204]204
  Бубер М. Я и Ты. М., 1993. С. 101.


[Закрыть]. Прав он и в том, что Фейербах эту задачу не решил. Но кому в истории философии и человеческой мысли вообще удавалось это сделать? Это такая задача, которую нельзя не решать, но и невозможно решить раз и навсегда, окончательно и однозначно. Эта проблема имманентно присуща жизни и истории, поэтому есть смысл говорить лишь о том, как эта проблема решалась Фейербахом.

В 1828 г. Фейербах, окончив Берлинский университет, защищает написанную на латинском языке докторскую диссертацию «De ratione una, universalis, infinita», то есть «О едином, универсальном и безграничном разуме»[205]205
  Фейербах Л. Соч. Т. 1. С. 260–265.


[Закрыть]. В сущности, с диссертации начинается формирование антропологии Фейербаха. Хотя в целом работа выдержана в духе идеализма Гегеля, уже в ней Фейербах как бы нащупывает почву для создания своего собственного учения о человеке. Уже в этой работе появляется основная формула всей антропологии Фейербаха – единство Я и Ты. Правда, единство это обосновывается здесь еще сугубо идеалистически: Я и Ты едины постольку, поскольку они суть мыслящие существа. Акт мышления, понимания друг друга – вот основа их единства. Что же касается чувственности, то она, хотя и связывает Я и Ты между собой, однако является основой их взаимной обособленности, основой их расхождения. Напротив, в мышлении «другой является во мне самом, Я сам есть одновременно Я и Ты, но, конечно, без определенного Ты, но Ты вообще, как род».

Спустив с небес конкретную личность, придав ей материальный «наполнитель», вызволив из мистического мира шеллинговского Абсолюта, или гегелевской Абсолютной идеи, Фейербах с неизбежностью встал перед проблемой восстановления единства, восстановления связи между индивидуальностями. Еще не определившись окончательно в своем атеизме, Фейербах уже был вынужден апеллировать к религии, то есть к «восстановлению связи» (лат. religaras, собственно, и означает такое восстановление). Способом такого восстановления у Фейербаха стала любовь. Именно максиму «Бог есть любовь» называет Фейербах специфическим, положительным зерном христианства. Это утверждение, пишет Фейербах, «столь же простое, сколь и плодотворное, оно может быть развито и проверено вплоть до тончайших деталей»[206]206
  Фейербах Л. Соч. Т. 1. С. 21.


[Закрыть].

Фейербах недаром называл немецкий протестантизм источником немецкого (а на деле – своего собственного) материализма. Протестантское «Бог есть любовь» – вот что, собственно, называл Фейербах материализмом[207]207
  Там же. Т. 1. С. 374, 375.


[Закрыть]. Сама чувственность, положенная в основу материалистического взгляда на мир, выводилась Фейербахом из христианства: «Тайна страдающего Бога есть тайна чувства»[208]208
  Там же. Т. 2. С. 75.


[Закрыть].

Фейербаховская чувственность, которую он часто называет просто ощущением, сродни древнегреческому Эросу, связующему и тем самым упорядочивающему Хаос, превращая его в качественно определенный Космос. К такому языческому, в сущности, миропониманию привела Фейербаха сама логика развития немецкой классической философии.

Чувственность, или любовь, таким образом, оказываются у Фейербаха «не вздохами на скамейке», а неким вселенским универсальным принципом бытия. Это то, что порождается качественной определенностью бытия или конечностью вещей и вместе с тем отрицает эту конечность. Не случайно именно в познании диалектики конечного и бесконечного видел Фейербах задачу подлинной философии[209]209
  Там же. Т. 1. С. 75.


[Закрыть].

«Бытие как предмет бытия, есть чувственно созерцаемое, ощущаемое бытие, бытие, которое можно любить. (…) Бытие есть тайна созерцания, ощущения, любви. (…) Вообще отличие между бытием и небытием дано мне только в любви, в ощущении»[210]210
  Там же. Т. 1. С. 128.


[Закрыть]. «Любовь есть подлинное онтологическое доказательство наличности предмета вне нашей головы. (…) Существует только то, наличие чего доставляет тебе радость, отсутствие чего доставляет тебе скорбь»[211]211
  Фейербах Л. Соч. Т. 1. С. 129.


[Закрыть]. «Чего мы не любим, чего нельзя полюбить, того нет»[212]212
  Там же.


[Закрыть]. «Чувственность – потребность сердца. (…) Сердце – это женский принцип, это чувство конечного, это средоточение материализма»[213]213
  Там же. Соч. Т. 1. С. 80.


[Закрыть]. Вот таким сочным и емким по смыслу языком говорит Фейербах о чувственности как средстве обнаружения бытия. А уж § 38 «Основных положений философии будущего» (1843) – это настоящая ода в честь чувственности, где для ее характеристики Фейербах использует известный образ Фихте: «ясное как солнце»[214]214
  Там же. Соч. Т. 1. С. 130, 131.


[Закрыть].

Логическая, построенная в духе диалектической логики Гегеля схема фейербаховской антропологии: от потенциальной целостности реального природного индивида – через чувственность – к действительной индивидуальности, – имеет в первую очередь натурфилософское содержание, которое обнаруживается, прежде всего, в своеобразной сексуализации как индивидуального бытия человека, так и мироздания в целом, где любовь есть жизнь, а жизнь есть любовь. «Я люблю, чтобы жить, говорит мужчина; я живу, чтобы любить, говорит женщина. (…) Женщина представляет плоть, мужчина – дух»[215]215
  Там же. Т. 1. С. 160.


[Закрыть].

* * *

С идеями как Шопенгауэра, так и Фейербаха (не упоминая, а возможно, и зная его имени) спорил Владимир Сергеевич Соловьев (1853–1900). В своей работе «Смысл любви» (1882–1884), представляющей собой цикл из пяти статей, опубликованный в журнале «Вопросы философии и психологии» в 1892–1894 годах, философ писал: «… смысла половой дифференциации (и половой любви) следует искать никак не в идее родовой жизни и ее размножении, а лишь в идее высшего организма»[216]216
  Соловьев В. С. Смысл любви / Сочинения в двух томах [общ. ред. и сост. А. Ф. Лосева и А. В. Гулыги; примеч. С. Л. Кравца и др.]. – Москва: Мысль, 1988. С. 493–547.


[Закрыть].

В понимании Соловьева задача любви состоит в том, чтобы оправдать на деле тот смысл любви, который сначала дан только в чувстве; требуется такое сочетание двух данных ограниченных существ, которое создало бы из них одну абсолютную идеальную личность… свободное единство мужского и женского начала, – это и есть собственная ближайшая задача любви. Тогда как ложь и зло эгоизма в том, что, приписывая себе по справедливости безусловное значение, он несправедливо отказывает другим в этом значении; признавая себя центром жизни. Эгоизм, утверждает Соловьев, никак не есть самосознание и самоутверждение индивидуальности, а напротив – самоотрицание и гибель.

Неизбежность смерти и пустота нашей жизни совершенно несовместимы с тем повышенным утверждением индивидуальности своей и другой, которое заключается в чувстве любви. Пока человек размножается, как животное, он и умирает, как животное, но и простое воздержание от родового акта нисколько не избавляет от смерти: лица, сохранившие девство, умирают, умирают и скопцы. Бессмертным может быть только целый человек, истинным соединением, а никак не воздержанием от всякого соединения. Ложная духовность есть отрицание плоти, истинная духовность есть её перерождение, спасение, воскресение.

Дело истинной любви прежде всего основывается на вере… Признавать безусловное значение за данным лицом или верить в него (без чего невозможна истинная любовь) я могу, только утверждая его в Боге, следовательно, веря в самого Бога и в себя как имеющего в Боге средоточие и корень своего бытия…

Живой идеал Божьей любви, предшествуя нашей любви, содержит в себе тайну её идеализации. Здесь идеализация низшего существа есть вместе с тем начинающая реализация высшего, и в этом истина любовного пафоса. Наше личное дело, поскольку оно истинно, есть общее дело всего мира – реализация и индивидуализация всеединой идеи и одухотворение материи. Можно с уверенностью утверждать, действительно производит или освобождает реальные духовно – телесные токи, которые постепенно овладевают материальною средою, одухотворяют её и воплощают в ней те или другие образы всеединства – живые и вечные подобия абсолютной человечности.

* * *

В завершении обзора философских идей о природе и сущности любви конспективно изложим работу русского философа Н. А. Бердяева (1874–1948) «Метафизика пола и любви» (1907). Уже само название отсылает нас к «Метафизике половой любви» Артура Шопенгауэра, с которым, в основном, и полемизирует Бердяев, опираясь на идеи своих старших соотечественников В. С. Соловьева и В. В. Розанова (1856–1919), которого иногда называют «русским Фрейдом», да так, что порой почти невозможно понять, Бердяев цитирует их или излагает собственную мысль.