Текст книги "Ветер над берегом: Вторая книга стихов"

Вспышка

 
От холода чаю напиться
И в прошлое смело смотреть,
Где это мгновенье творится,
Чтоб здесь, просияв, отгореть.
И следом за этим огарком
В грядущем узнать, невзначай,
Обычный щелчок зажигалки
И круто заваренный чай.
 

11.1997

Спектакль

Б. Пастернаку

 
Кричал суфлёр в немую сцену.
За рампой волновался зал.
И Гамлет, чувствуя измену,
Напрашивался на скандал.
И наконец, осилив робость,
Схватил пространство в монолог,
Века отбрасывая в пропасть…
Как будто промолчать не мог.
 

12.1997

Часовой

 
Вдруг станет близким всё, что дико
Тогда ревело на ветру.
Летели в ночь обрывки крика
И вспыхивали на яру.
И заслоняла нас держава,
Как небо, тучей грозовой,
Пока негромко Окуджава
Всё пел и пел про долгий бой…
 

3.1998

Пепел

Олегу Афанасьеву

 
Неясным впечатлением живу —
Как будто вижу берег в дымке синей,
И не пойму – во сне ли, наяву
Идут снега над городской пустыней.
И кажется – не снег летит, а прах
Сгоревших кораблей за облаками…
Как будто там – на этих облаках —
Сгорает всё, придуманное нами.
 

3.1998

Поезд

 
Проливала сургуч почтариха,
Как звезду на плечо генерала.
Не меня, а какого-то психа
Привечала судьба, пригревала.
Где ж теперь этот остров чадящий,
Утопающий в гуле и гвалте,
Что теперь я, как тот, настоящий,
Словно псих, всё рисую на карте?
 

10.1998

Зеркальце

 
В нём таился секрет непростой,
И любое посконное рыло
Отражалось – и блеск золотой
Расплывался по харе блудливо.
И любой нечестивец до слёз
Хохотал от такой позолоты.
Жаль, что кто-то в кармане унёс
Это зеркальце дивной работы.
 

11.1998

Портрет с неизвестными

 
Не отставной майор, не юнкер Шмидт,
А так себе – без должности, но служит.
Порою, он по-птичьи говорит,
Порою брань ответную заслужит.
Не Тёркин из газет, не книжный Швейк
С весёлою отмычкой наготове,
А флибустьер, решительный, как Дрейк,
С неведомой землёю в изголовье.
 
 
Я списывал его, искал вдали,
Разгадывал развитие сюжета.
Я разметал весь флот – все корабли,
Но даже в трюмах не нашёл ответа.
И где бы ни искал – ответа нет,
Как будто я один за всё в ответе.
Из прочего не делаю секрет —
Осталась только юбка на примете…
 
 
И я взглянул в лукавые глаза,
Какие он запомнил, как молитву,
И возвращался в гавань, как гроза,
И побеждённым снова шёл на битву.
И что же, я решился: Жизнь моя!
И прозвучала исповедь, как сага.
Внимала неизвестная земля,
И не было ни родины, ни флага.
 

7.1998

Холодная весна девяносто восьмого

 
Белый снег по зелёной траве
Рассыпается русским размером —
По цветам, по хвое, по листве
Что-то странное пишет, как мелом.
Что за время? Кончается май,
А природа продрогла, как верба.
Белый снег невпопад, невзначай,
Как с обрыва, срывается с неба.
 
 
Я к любому раскладу привык,
Принимаю любую погоду,
Но теперь мне вдруг хочется в крик
Обратить эту лютую воду.
Что за местность? Какая тайга?!
Только Богом она и любима —
Круглый год всё дожди и снега
Да хмельной ветерок из Нарыма.
 

5.1998

Гимнастика

 
Лоно природы. Пусть место круто,
Многим стройнее и ум, и тело.
Тихо и просто. И дико тута.
Ни до каких нет известий дела,
Как и другим до моей зарядки.
Бегаю часто – направо, влево…
Вирши слагаю, пишу в тетрадки,
Чтобы у Музы не вызвать гнева.
Всё-таки баба. Сибирь, селькупы…
Доброму слову и рыба рада.
Лес до небес из окна халупы
И глубока берегов прохлада.
Вот благодать рыбакам и прочим,
Коих имён не вписать в анналы,
Только тропы не найти короче:
Слева река, ну а справа скалы.
 

Шеломок – 7.1998

«Откуда не вынуть звезды…»

 
откуда не вынуть звезды
ПОЭЗИИ МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ
 

5.1999

Лето

 
Пора цветов. И так легко дышать,
Высокой грустью млеть в зените света,
И в синий лес за облаком бежать,
И пить нектар нахлынувшего лета.
И в этом небе, где горячий мёд
Роняет луч обманчивого лоска,
Вдруг ощутить снедающий полёт
И с крыльев течь расплавленного воска.
 

6.1988

Воспоминание

 
Что было, то и помню – как тебя,
Врачующей не душу, только тело
Мечтателя с повадкой соловья,
Что норовил из клетки то и дело.
Где вы теперь?.. Картавый шансонье
О том не пропоёт в пустой квартире.
Да и тебя, наверное, нигде
Я больше не увижу в этом мире,
По крайней мере, той, какою мне
Казалась ты – и так была желанна,
И совершенна, как на полотне
У Боттичелли или Тициана.
 

12.1997

Дождь

 
Дождь. Приближается осень.
Скоро улягутся страсти.
Останется только любовь
За переменчивой маской
Невозмутимой жизни.
 
 
Меня никто не узнает.
Я же сделаю вид,
Что никого не узнал.
 
 
Здравствуй, мой старый друг!
И ты, любимая, здравствуй!
Скажу любому, любой…
Дождь обращая в речь.
 

8.2000

Ящик Пандоры, или Идущему следом

 
В простейшем есть лазейка для лукавства:
И ларчик здесь, и ключик под рукою,
А там и ложь, и зависть, и коварство,
И лесть, и лицемерие с враждою —
Вот вечное приданое невесты,
И нищей девы, и аристократки,
Следящей, как мальчишка из палестры
Соперника бросает на лопатки.
 
 
Когда б он знал все роли поимённо,
Ещё не те испытывал бы страсти.
Глядит и он на женщину влюблённо
И делится, как яблоко, на части.
Куда ему до истины высокой!
И в нас текут одни и те же реки —
Мы вовсе не богине волоокой
Теперь приносим жертвы, как и греки.
 
 
Да. Вовсе не богине. С первой строчкой
И я порой теряю чувство меры,
А тут и проступают под сорочкой
Пропорции классической гетеры.
Смотри, пацан! Восход ещё настанет…
Она тебе осаду из Гомера
От ужина до завтрака растянет
И спать не даст, ведь всё-таки гетера.
 
 
Вот так и длится время над волнами.
Любовь и та волниста, словно море:
Подбрасывает между берегами
И ларчик, и плывущего в просторе.
И это очевидно. И не странно.
И звук ложится к звуку проще плеска.
Смотри вперёд! И следуй неустанно
По линии волнистого отрезка.
 

2.1999

Марина

 
И женщина была корабль
С прекрасной и тугой архитектурой
Тысячеглазых бархатных ночей —
Спасением героев и богов
И морем для библейского ковчега…
 

6.1998

Корабль на стене. Картина

 
Корабль на стене здесь был всегда.
И за стеной возможно только море.
Костёр на берегу. Там греют руки
Все, кто ушёл в возможность снова быть.
Над берегом обуглены распятья!
Не спрашивай, поэт: «Куда ж нам плыть?» —
Где невозможно на берег ступить.
 

5.1999

Философические мотивы

1. «Человек, идущий через дождь…»

 
Человек, идущий через дождь.
Тень в окне. Механика пространства.
Если это вправду человек,
А не слепок сущности дождливой.
След в нигде? Движенье в никуда?
За окном, как в полости сосуда,
Два отрезка, слитые в одном,
Словно в измерении другом.
 

2. «Дождь. Философия стоика…»

 
Дождь. Философия стоика.
Хорошо созерцать под навесом.
То софистика, то героика —
Всё же эпос, клянусь Зевесом!
Антология воли и случая.
Что ни строчка, то кружка чаю.
Тут и Муза – звезда падучая —
Увлекает меня по краю
Той же пропасти. Вот риторика
Да скитаний моих буколики.
И ни крестика, и ни нолика —
Только лампа горит на столике.
 

5.1999

Рождение героя

 
лирой Геракл убил
учителя музыки Лина
 

12.1996

Аристотель

 
Человек, а не Бог, у великих начал
И стремлений властителя века.
И, как яблоко, мир на ладони лежал —
Искушением для человека.
Подавали на завтрак ночную сову,
Но не в ясных Афинах, а в Пелле.
И не смог человек разглядеть наяву
Олимпийца в отроческом теле.
 
 
Словно в прошлых событиях не было сил,
Чтобы вычесть из логики эпос,
И философ, как Бог, человека лепил, —
Как изгнанник на острове Лесбос.
И внимательный месяц вдоль мраморных стен
Всё ходил словно лучник Вселенной.
Человек на земле ожидал перемен
И молчал под звездой переменной.
 

7.1997

Импровизация

 
Философия перспективы —
С убегающей планкой роста…
Даже звёзды и те игривы,
Что осмыслить совсем не просто.
Как и сказано: дни лукавы…
И вершины небес коварны.
И во множестве – мы не правы
И к тому же высокопарны.
 
 
Впрочем, можно сыграть налево
Иль направо – но всюду планки!
В сердце Муза, а в мыслях дева,
И не сок олимпийский в банке.
И не вечер Бодлера сладок,
А комар и жесток, и резок —
В перспективе своих загадок
Держит в страхе часов отрезок.
 

8.1998

Сон иакова

 
И бедность – гнёт, и роскошь мне претит,
И алтари расписаны не Чимой
Де Кастельяно… Родина горит!
И нет в ней Купины Неопалимой.
Всё явленное свыше для царя —
Для подданных просеяно сквозь сито.
И я давно, по правде говоря,
Не верю в то, что истина сокрыта.
 
 
Она – как сон Иакова. Он спит,
И видится ему одно и то же:
Опоры нет, а Лестница стоит,
И так светло – идёт мороз по коже!
Нет никого! Но чья-то речь слышна…
И птиц там нет, но кто-то бьёт крылами.
И моря нет, но вдаль бежит волна.
И темнота накрыта облаками.
 

2.1999

Миражи

 
…все сорок дней в пустыне был рассвет,
и миражи вставали из барханов —
виднелись вереницы караванов
и таяли во мгле прошедших лет…
 
 
…и что вокруг Него произошло
за это время – было неизвестно,
и вместе с Ним то гибельное место
навеки неизвестностью сожгло…
 
 
…и сорок дней в песках мирской молвы
росла земля, как башня над Евфратом,
и миражи горели над закатом,
и вдаль брели верблюды и волхвы…
 

7.1996

Окно и месяц

 
Свет в окне на склоне дня
И огни на скатах тьмы,
Словно кто-то на меня
Смотрит в зеркале зимы.
 
 
Кто-то входит в кабинет.
Или это снится мне?
И разлит повсюду свет —
На земле и в вышине.
 
 
Ясный месяц будет рад
Брату в золоте окна.
Огонёк моих пенат
Не погаснет до утра.
 
 
Возле печки кот уснёт,
Запоёт в углу сверчок.
Время длится. Жизнь идёт.
И не тьма, а свет глубок.
 
 
На крючок закрыта дверь.
Чей-то шорох за стеной.
Кто у дома – то ли зверь,
То ли пьяница ночной?
 
 
Разговора лыжный след
Пробежал по скатам тьмы.
Вставлено в резной багет
Небо в зеркале зимы.
 
 
Время надвое деля,
Сложен крест – как дважды два.
Меж огней плывёт Земля
Накануне Рождества.
 

12.1998

Путник

 
Открылась даль. Простор безбрежный!
Я вышел в поле босиком.
И время все мои надежды
Метёт весёлым ветерком!
 

12.1998

«На языке отверженных селений…»

 
на языке отверженных селений
БОЖЕСТВЕННУЮ КОМЕДИЮ
не напишешь
 

12.1997

Сумерки

 
Здесь Гамлет пишет пьесы, не Шекспир.
Смешалось всё. И все теперь актёры.
Одним – чума, а некоторым – пир.
Уехать бы подальше, лучше – в горы.
Там ближе недоступный идеал
И утром забываешь ночи адрес.
Там взгляд на вещи ясный, как сказал
Из Африки вернувшийся Сервантес,
А здесь, когда идёшь пешком домой,
То всё яснее ясного… Сюжета
Такого не придумать, и порой
Мне кажется, что не со мною это.
 
 
Навстречу, словно сотни лет назад,
Гремела вверх телега с мужиками.
Орали пассажиры невпопад
И лошадь погоняли матерками.
Густела тьма в заречном кедраче.
Проснулся филин – и пугал кого-то…
Старик тащил оглоблю на плече
И сбоку был похож на Дон-Кихота.
Дул ветерок. И веяло весной.
Бродячий пёс облаивал округу,
Где замертво, укрывшись с головой,
Валились в сон идущие по кругу.
 

Шеломок – 3.1999

Полёт комара накануне рассвета

 
Летит комар. Восход не за горами.
Бессонница осмыслена стихами —
И в прошлом все печали. Ночь в цвету,
Как райский сад. Эдем в начале мая.
Прости, Господь, за то, что я играя
Словами, поверяю пустоту.
 
 
Грядёт рассвет. Комар пошёл в атаку,
Но я не замечаю забияку,
И казнь его не стоит и строки.
И всё не в том – не в приговоре дело.
Кружись, комар! Лети в атаку смело.
Ты чувствуешь, чем пишутся стихи.
 
 
Так вышло, этой ночью нам не спится.
Со мной всё ясно. Комару напиться
Приспичило. Мы не сомкнули глаз!
Но, паразит, он бьётся для приплода,
И мне должно быть стыдно: для народа
Я не придумал даже пары фраз.
 
 
Я не боюсь ни клеветы, ни гнуса
И слышал от знакомого индуса,
Что жизнь – обман, иллюзия, каприз
Великой пустоты. И тропик Рая
Не пересечь. Прости, Г осподь, – играя,
Вкрапляю в речь блаженный парадиз.
 
 
Над головой комар всё свирепеет.
Уже в окошке светит, но не греет
Ярило над болотом – день грядёт!
Комар гудит и вьётся – ищет смерти.
Ему, увы, средь этой круговерти
Не испытать вневременный полёт.
 

Басандайка – 6.1999

Менады и Орфей

 
Давным-давно, когда ещё Луна
Бродила, словно нимфа, в небосводе,
В непостижимой эллинской природе
Вдруг кончилась навеки тишина.
И первый шмель, слетевший на пчелу,
Жужжал так непорочно и отважно.
О первенец! Ты пел многоэтажно
И от последних не прими хулу.
 
 
Ты пел любовь, как вечно юный бог.
И кем ты был, таков ты и поныне.
А что менады – так замирим с ними,
Раз Эвридику вызволить не смог.
Коварные вакханки! Нелегко
Поверить им, но и без них покоя
И мира нет, как мифа без героя,
Как лиры без Орфея самого.
 

7.1996

Ожидание

 
шмель с кувшинчиком цикуты
разливающий по часовой стрелке
горечь потерянного времени
 
 
ТОЙ, КОТОРАЯ НЕ ПРИШЛА
 

12.1997

Одиссей у Цирцеи

 
В твоих садах, Цирцея, так светло!
И кажется, что можно без Итаки
Прожить свой век, переломить весло —
Отдать врагу Отечество без драки.
Какая роскошь, нега… Пенье птиц.
Разнеженное море за аркадой.
В твоих садах, Цирцея, смех девиц.
В купальне плеск: резвится грек с наядой.
 
 
Изысканно волшебное вино.
Попутчики отравлены дурманом!
И кажется, что время заодно
С тобой на этом острове туманном.
Но я сбегу, Цирцея! Мне судьба
Начертана другая: не на ложе
С колдуньей спать, изображать раба.
Не нравится мне это, морю тоже.
 

5.2000

Дочь Агенора

 
изящная тень Европы
скользит над поверхностью моря
Время уносит Быка
растут бесконечные волны
на каждой изящная тень
 

12.1999

Пятнадцатое февраля

 
Муза! Смирил я свой гнев. Все корабли догорели.
Нет ни тоски, ни огня – в сердце моём пустота.
Чистая снова душа! Воля и разум без цели.
И расплываются сны в белом квадрате листа.
Время с вершины стекло. И над судьбою мгновенье
Царствует. Как же мне быть? Сущее как различить?
Снова прочтёшь мне диктант или своё сочиненье
В классе заставишь читать или уроки учить?
Лучше не трогай меня в этой пустыне, как в доме,
Где не ответит никто – сколько уж времени… Сам
Не наблюдаю часов, как и столетий, и кроме
Трёх бесполезных вещей здесь ничего не ищу.
 

2. 1997

Эпос

 
Прозрачен слог – да стих туманный,
Как будто что-то сквозь него
Проходит музыкою странной,
Как авангардное кино.
Постылый клип. Полёт валькирий.
Сумятица и нищета…
Но выткана из этих линий
Ткань самобраного холста.
 
 
Война – поэзия народов.
Проклятый эпос! Прах времён.
В гортанном вопле скотогонов —
Кочующий наполеон.
Сраженьям, что проходят зримо,
Виной не скиф и не варяг.
В раздоре – поле неделимо.
Любой кому-нибудь да враг.
 
 
Ах, эпос, эпос! Время оно,
Как с губ сорвавшийся мотив,
Взрывающийся с полутона,
Не позитив, а негатив.
И птичий крик над зыбью моря,
И плавный ход морских зверей,
С волнистой путаницей споря,
Пророчат гибель кораблей.
 

11.1999

Соляной столп

 
То не в небе сверкают зарницы,
То Гоморра объята огнём.
То не солнце за горы садится,
То вдали догорает Содом.
И от страшной беды и позора
Без оглядки спешит пешеход —
К благодатному солнцу Сигора
Приближается праведный Лот.
 
 
Слышит ангела глас: «Божья кара
Совершается в этом огне.
Не смотри. Уходи от пожара
И в пути помолись о жене».
Открывали вселенские дали
Восходящую в мире звезду.
Что за ним города догорали,
Он забыл, как чужую беду.
 
 
По дороге, поодаль от Лота,
Опустив неуверенный взгляд,
Шла жена, и неведомый кто-то
Ей внушал повернуться назад.
И она, вопреки уговору,
Обратилась – и Божьим судом
Вся в слезах всё глядит на Гоморру,
Всё не может оплакать Содом.
 

11.1999

Слова

 
когда-нибудь я научусь
без слов молиться
и в пустыне видеть Бога
 
 
и напишу поэму из имён
какими нарекли его в гордыне
строители высокой башни
и в споре разошлись
 
 
когда-нибудь я одержу победу
и пропою хвалу своим врагам
помилую друзей
прощу знакомых
 
 
когда-нибудь
ещё до восхожденья
и гибели библейских городов
 

10.1999

Волны

И ропщет мыслящий тростник…

Ф. И. Тютчев

 
Думающий дождь – в мыслящие травы.
Вольный ветерок – в тёмное окно.
И бегут часы – словно от облавы.
В ножны кабаков спрятано руно.
Разверните свет, как слова Гомера:
Кто измерил миг, тот и будет жив.
Ропотом в окно – к нам не наша эра,
Словно океан волнами в залив.
 

4.2001

Остров

 
Быть может, что-нибудь родится
На этом острове в конце
Сезона, чтобы возвратиться
К нему с улыбкой на лице:
Прочесть судьбу в полёте птичьем,
Примериваясь к облакам, —
Волшебником из древней притчи
Вернуться к этим берегам.
 

8.2001

Полнее неба

 
Кафе и бульвары, набережные рек —
Мои мастерские, где человек
Прозрачнее света или темней
Зрачка красотки. Следи за ней.
 
 
В рассеянном взоре расширен глаз.
Я это видел уже не раз.
Бумага стерпит любой излом,
Чтоб ярче было – черти углём.
 
 
Я третье лето держу пари:
Смотреть сквозь стены и вне двери
Входить в порталы кривых зеркал.
Пылают маки во весь накал.
 
 
Мне интересно следить за тем,
К чему был с детства и глух, и нем.
Я выбрал волю. Мой дом – в пути.
Кого обидел, меня прости.
 
 
Здесь нет метафор и всё не так.
Никто не знает станок, верстак.
Трава да липы растут в саду.
Стоят машины, и я иду.
 

4.2001

Складень

 
Венец превратится в корону,
Поднимется нищий по склону,
Взойдёт над горою звезда.
И время три образа свяжет.
Бродяга о жизни расскажет —
И станет святою вода.
 
 
И дальше как в сказке: в машине
Приедет кондуктор, что ныне
Терзает набитый трамвай.
И память утробу трамвая
Качает, словами играя:
Товарищ, смотри, не зевай!
 
 
Корона достанется нищим.
Бродяга расстанется с тыщей
Босых километров пути.
О прочем философ расскажет
И накрепко узел завяжет.
Развязки, увы, не найти.
 

4.2001

Взгляд

 
Загадка форм: что статуя, что ода —
Изящно и прекрасно. На века
Отлито и представлено. Природа
И здесь берёт своё наверняка.
И всё привычно, всё обыкновенно —
И всё согласно внешнему внутри.
В пределах узнаваемой Вселенной
Горим, как на морозе снегири.
 
 
Но в чём секрет? И что это за диво:
Что облако, что зеркало, что взгляд —
Так осторожно и красноречиво
О чём-то непонятном говорят.
И вдруг вдали рассмотришь через годы:
Обломками полно глазное дно —
Из мрамора изваяны уроды,
Как будто выбирать нам не дано.
 

5.2001

Синтез

 
В пластмассовое время этот город
Творит капроновые облака.
Где трубы – словно кисти великана,
Там уличный художник – не поэт,
А просто аппаратчик или страж
Своей молекулярной простоты.
 
 
Похмелье одуревшего фантаста,
Бездомного прораба жуткий мат —
Пересеклись, как две диагонали,
На однозначной плоскости квадрата:
Как будто в шахте выключили свет —
Вот смысл пресловутого шедевра.
 
 
Малевич мне простит. Супрематизма
Поклонником я не был никогда.
И супермат сложнее сопромата.
И даже поролоновые барби
Ругаются и, глядя на часы,
Синтетикой, как баксами, шуршат.
 
 
И заводной полуночный гуляка,
Влезая в запотевшее такси,
Распространяет запах полимеров.
Химический процесс к утру на убыль.
В цистернах дозревает самопал,
И медленно, но гаснут звёзды в небе.
 
 
И всё сначала. Перед нами синтез.
Рождение химеры и закат,
Но не Европы, а средневековья.
Господь глядит во все глаза на землю.
Восточный популярен мистицизм.
Я ни химерам, ни ему не внемлю
 
 
Во времени, какое многогранно,
Что формообразующий Шекспир
Не мог придумать, образы воруя,
Как суеверьем брошенные лиры
На дно дистиллированной воды.
 

Кемерово – 4.2001

Театр драмы имени Луначарского

 
Театр драмы. Луначарский
В нём сроду не был. Здесь живёт
Седой импровизатор Чарский —
Кузбасской сцены Идиот.
В нём, словно гидры: руки, косы…
Прибой в картавых голосах,
Античные молокососы
Мужают прямо на глазах.
 
 
Все маски розданы и роли.
Актриса вышла прямо в зал,
И каждый взгляд её до боли
Знаком, как «Гамлета» финал.
Под самый занавес в партере
Смеётся странный человек,
Как будто Чехов на премьере.
Театр драмы. Новый век.
 

Кемерово – 4.2001

Полёт

 
Вдохновение любит свободу,
А не тех, кто, не ведая броду,
В эту воду однажды ступил.
Шмель кружит над соцветием розы,
Не тая для нектара угрозы —
Вот и брак, что Господь освятил.
 
 
Вид прекрасный! Удачное место
Для роения или инцеста:
Что ни улей, то рынок невест.
И не розы алеют, а маки.
В небесах заключаются браки,
При нехватке заказанных мест.
 
 
Только шмель, как прообраз круженья,
Презирает не пчёл, а роенье,
Над распущенной розой полёт
Совершая – раскрашенной пулей
Пробивает натруженный улей,
Но медовых не трогает сот.
 

5.2001

Сцена

 
Пусть вечный Шекспир, как фонарик,
На лунных дорожках горит,
Из книги законченный трагик
В комедию жизни летит.
 
 
Пусть в небе и солнца не будет,
Наступит безумца черёд.
В какие-то новые люди
Выходит шекспировский сброд.
 
 
Не ропщет в садах Мельпомена.
Подмостки трещат, что корма.
Джульетта, Россия, подмена…
Сойдёшь поневоле с ума!
 
 
Среди невозможных сравнений,
Крылатых метафор земли,
Актёры проходят по сцене
Как лучшие строчки мои.
 
 
Захваченный будущим делом,
Я в прошлом остаться сумел,
И чёрное кажется белым —
Крошится классический мел.
 

9.2002

Гоби. Гортанное пение знойного ветра

 
Только мак расцветает на камне, где спит
Повелитель пустыни. На красный гранит
Раскалённое солнце, как время, течёт.
Ясновидец орла выпускает в полёт.
 
 
На крутом перевале поёт ветерок:
Прикоснись к пустоте – и откроешь Восток.
И в зыбучих песках воет вой-ураган,
За органом сидит гуртоправ-чингисхан.
 
 
На бархан опускается пламя дождя.
Ясновидец-номад воскрешает вождя.
И кончается степь, начинается ночь,
Согласуясь во мгле с этой речью точь-в-точь.
 

5.2001

Ювелир

 
Огранщик под музыку Грига
Алмазы шлифует водой.
Открыта старинная книга,
Страницы в пыли золотой.
За окнами майская зелень
И смех беспризорных ребят,
А в келье огранщика темень
На тысячи звёздных карат!
 
 
Быть может, он старый бродяга,
Мятежник с обветренных круч?
Старинная тлеет бумага,
В замке позолоченный ключ.
О ком эта древняя книга?
Чья исповедь? Что за рассказ?
Звучит откровение Грига.
Вода полирует алмаз.
 

6.2001