Текст книги "ERIKA"

– А кто ж он, по-твоему? Боров – это кастрированный хряк. Такого порося чисто на мясо ростят, – выкурив сигарету, Гена, казалось, стал ещё бодрее, ещё веселее. – У борова гормоны мужские не выделяются, поэтому он и покладистым становится, и вес быстрее набирает. Всё это и Карлушу нашего ждёт. Спёкся Карлуша – не мужик! Но обидчику своему отомстить всяко-разно захочет, так что соображай порезче!

Мы направились обратно в клуб. Прямо перед дверьми, из-за которых долбила музыка, я придержал Гену за локоть.

– Подгонишь сигаретку? – спросил его чуть заискивающе. – Я её завтра выкурю.

– Держи сразу две, – волшебный серебряный портсигар распахнулся передо мной. – Ты занычь их подальше, до утра. Помни: с алкоголем – ни-ни!

Сидя за столом, тянул «отвёртку» бокал за бокалом. Рядом бухали, курили пацаны. Не зная куда заныкать Генины сигареты (в кармане сломаются, на столе замочатся), я сунул их за уши. За правым ухом сигаретина держалась отлично, другая же – из-за левого уха – постоянно выпадывала. Мне пришлось просто держать её в кулаке. Так и сидел, не помню как долго, пока вновь не увидел Жанну. К тому времени – где-то в четвёртом часу ночи (или уже утра?) – был я, как говорится, пьянее бидона с брагой.

Жанна отрывалась всё так же. Самозабвенно! По-прежнему этот мужик рядом с ней (барыга хренов!) распускал лапы, танец их стал ещё откровеннее. Заметив меня, она не смутилась. Подмигнув мне, продолжала гнуться в такт музыки, сильнее ещё прижимаясь к своему кавалеру. Теперь мне казалось, что Жанна специально дразнит меня.

«Эта стервозина хочет, чтобы я её ревновал. Дудки!» Замахнув остатки рабоче-крестьянского коктейля, я машинально сунул в рот чёрную сигарету. Откуда-то всплыл передо мной огонёк, и я прикурил. В голове неожиданно прояснилось. «И чегой-то крокодил на пьяну голову курить запрещал?» Но как только раздавил я в стеклянной квадратной пепельнице окурок, тут-то всё и началось!

Меня прибило! Я сидел сам не свой. Не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Дышал и то еле-еле. Душа словно была не в теле. Перед глазами туман. В черепушке дурман. Неожиданно взгляд сфокусировался на танцовщице, одной из двух «go-go girl». Девочка-зажигала работала на специальной висячей подставке прямо под потолком. Словно заворожённый, не в силах двинуться с места, наблюдал я её энергичные движения. А в голове крутилось: «До чего же я докатился? Здоровый парень – гири, бокс – и что же? Меня – такого пришибленного – в данный момент, вот эта самая девочка go-go в бараний рог на раз-два скрутит. Надо завязывать. Гадство какое! Надо…»

Воскресное утро, начавшееся для меня часов в одиннадцать, было ужасным! Сказать, что башка трещала – значит, ничего не сказать! Про засуху в горле тоже молчу. Как добрался до дома – не помню. В общем, образно выражаясь, я был по шею в дерьме! Одно желание пронзало всё моё существо – желание выкурить вторую Генину сигаретину. А её нигде не было: проверял дважды карманы, надеясь на чудо. Искал её за ухом несколько раз. Но чудеса случаются слишком редко! Куда ж я её подевал? Весь день меня трясло и колотило так, что до унитаза доползал буквально на четвереньках, лишь собрав последние остатки воли в кулак. А потом пугал его – унитаз – своим звериным рыком.

Понятно, что в таком состоянии, ни о каком разговоре с Чубэном не могло быть и речи. После кошмарного дня пришла кошмарная ночь. Затем настало кошмарное утро. Дела мои были, как говорится – полная жо…! Я думал, что это уж край. Самый крайний край! Не подозревал, что может быть ещё хуже.

глава четвёртая

А вот теперь действительно – полная жо!

В понедельник утром, идя на работу, ощущал себя выжатой половой тряпкой. Карманы были пусты, голова тоже. Но, по крайней мере, ко мне вернулась способность передвигаться на своих двоих.

Оформились в командировку. В напарники меня дали Серёге. Он старший наряда, он и бумагами целый день занимался, ворчал на меня. Веснушки прыгали на Серёгином рыжебородом лице, а я лишь расписывался там, где нужно. После обеда, чудом удержавшегося в желудке (две ложки капустного салата и три ложки борща), сидели на инструктаже, чувствовал себя уже неплохо. А когда ближе к вечеру денежки командировочные пересчитывал – пальцы почти не тряслись.

Решил прямо с этого дня с бухлом завязать хотя бы до Нового года. Решил и от Гены с его чёрными сигаретами держаться подальше! Выходные просрал! Так можно и всё на свете просрать! Остался последний сегодняшний вечер. Я должен:

А) Приготовить к дороге и отправить Дениску (из клуба за ним приедут в восемнадцать ноль-ноль).

Б) Взяв на прогулку Флору, встретиться «случайно» с Чубэном (Лёня выгуливал Алмаза с восьми до половины десятого; Чубэн, я надеюсь, будет гулять в это же время). Объяснить ему ситуацию с Карлосом.

В) Собраться самому, чтобы завтра по утряни сдристнуть из города (самый простой пункт плана).

Приняв душ, стал собирать бультерьера в дорогу. Сложил документы: ветпаспорт, родословную РКФ, сертификаты. Приготовил нехитрые собачьи пожитки: ошейник, шлейку, намордник, два поводка. В отдельный пакет сложил пару любимых игрушек Дэника и его подстилку (чтобы, ложась на неё, чувствовал пёс себя в новом месте комфортнее). А вот буковой дощечки для разжимания челюстей не было (тогда ещё бросил в «Привете» её – не захотелось кровь отмывать, а новую смастерить – руки не дошли).

Прощались с Дениской всей семьёй. Мама охала: «Как он, бедный, доедет, да как его будут кормить?» Отец, тяжело вздыхая, угрюмо молчал. Брат гладил и гладил нашего белоснежного рыцаря. А у меня слёзы на глаза наворачивались (возможно, сказывался отходняк). Даже овчарка, не находя себе места, наматывала вокруг Дениски круги, всё принюхивалась тревожно.

Мама устроила нашему бульке шикарный прощальный ужин: пельмени со сметаной. Полная миска! Мы тоже ели пельмени. Поужинав, спохватились: даже фотки на память нет. Я вытащил купленный на днях увесистый «Polaroid 636». Нажал кнопку. С хрустом выехал из прорези толстый листочек, тут же на нём проявилось изображение. Всей семьёй любовались мы моментальной фоткой Дениски.

И вот часы пробили шесть. Напряжение возросло, но тянулись минуты, тянулись, тянулись… Мама ушла кашеварить на кухню, отец сел с газетой к окну, я в своей комнате собирал шмотки в командировку, Флора улеглась в гостиной на коврике. И только брат всё гладил и гладил Дениску. Брат и оставался до конца его настоящим хозяином, если честно. Не я.

Часы звякнули – уже полседьмого, а никто не приехал. Тут мы забеспокоились, однако: поезд ждать ведь не станет! Наконец, без пяти минут семь звонок разорвался от нетерпеливых нажатий кнопки по ту сторону двери. Явились – не запылились! Собаки, естественно подняли страшный лай. В нашу квартиру влетели, словно ужаленные, две полные дамы-собачницы. Выряженные в полосатые платья-балахоны, они вопили:

– Скореедавайтесюдабультерьера!

Ошарашенные, мы принялись лихорадочно передавать Денискины пожитки:

– Вот документы, вот подстилка, вот игрушки…

Дамы-собачницы, потные то ли от гонки, то ли из-за переживаний, подгоняли:

– Быстрееопаздываемнапоезд!

Я торопился, в то же время пытаясь их вразумить:

– Спокойствие, только спокойствие! Тише едешь – дальше уедешь.

Но дамы не слушали, всё так же наперебой орали в две глотки:

– Таксиуподъездасчётчиквключён!

Сцапав Дэника и сумки, вылетели они из квартиры. Даже погладить пса на прощание мы не успели. Мать спохватилась. Вытащив из холодильника ещё одну сумку, запричитала:

– Еду-то! Еду Денискину забыли!

Схватив пакет с «дорожным набором голодающего бультерьера» от лучшего шеф-повара нашей квартиры, я выскочил на лестничную площадку. И вовремя! Картину, увиденную мной, вполне можно было ожидать. Обе толстые дамы (теперь они молчали), дрожа телесами, вращая глазами, жались по углам. Бультерьер стоял между ними – напряжённый, мускулистый, готовый ринуться в атаку. Водя огромной башкой из стороны в сторону, Дэнька словно выбирал с кого начать. Он громко рычал.

Зная Дениску, я сразу понял, что нападать на толстух он не собирается. Так, припугнуть малость решил. Если бы хотел напасть – сделал бы это сразу и молча, либо второй вариант – стал бы играть в охотника, но опять же молча. Понимая ситуацию, я зажал Дениску с боков между ног, погладил, сунул в рот ему печенюшку. Дамы меж тем, просочившись мимо нас в открывшиеся двери лифта, нажали на кнопку «1». Двери закрылись, и я услышал приглушённые, уплывающие вниз, голоса:

– Мыждёмваснаулицеприводитесобаку!

«Вот дуры! И намордник и шлейка – уехали с ними в сумке! Это ж надо постараться – суматоху такую устроить!» Делать нечего, следующим рейсом спустились на лифте и мы. Вышли из подъезда. Произошедшее далее вспоминал я впоследствии как один из самых ужасных кошмаров, случившихся наяву в моей жизни.

Фаза 1. За нами захлопывается дверь подъезда. Сложно поверить собственным глазам: передо мной картина-сюр. Такси – белый сорок первый «Москвич», оранжевый гребешок с чёрными шашечками на крыше. А за ним (метрах в двадцати, на газоне) стоят наши дамы-собачницы и, как ни в чём не бывало, беседуют с Карлосом и Чубэном. Успеваю понять, что разговор их, естественно, об Алмазе, которого хозяин держит на поводке. «Карлос тут!» Я столбенею. Алмаз поворачивает в нашу сторону морду.

Фаза 2. Юденич Даймонд Бижу, он же Тринадцатый, он же Дениска. Пёс-охотник, пёс-боец, пёс-убийца. Одним изящным движением вывернувшись из ошейника, молча устремляется к милой компании. Я открываю рот, чтобы крикнуть, но сознаю: поздняк!

Фаза 3. Дениска врезается в Алмаза. Не самый удачный Денискин прыжок – зубы бультерьера смыкаются на передней левой лапе «немца». Матёрый Алмаз кусает обидчика в шею, грозно рыча, рвёт белую шерсть, на которой проявляются багровые пятна. Кажется, ещё немного и «немец», стряхнув назойливого вражину, порвёт его на мелкие кусочки. Но я-то знаю! И от знания этого – сердце моё уходит в пятки!

Забыв об опасности встречи с Карлосом, я ринулся к полю боя. Принялся оттаскивать от собак Чубэна, успевшего дважды пыром засадить Дениске под рёбра. Получая пендали от Чубэна, бультерьер подскакивал, словно гаубица во время выстрела, но лапу овчарочью не отпускал. Оттаскивая Чубэна, в первую очередь хотел я его самого уберечь. Точнее – себя! Ведь цапни Дениска авторитета – и всё, мне точно крышка. Но Чубэн, рвущийся к обидчику своего Алмаза, принял мои потуги за акт агрессии. Его кулак врезался в мою челюсть так, что в глазах у меня на мгновение свет выключился, сам же я еле устоял на ногах.

– Да стой же! – что есть мочи заорал я. – Или хочешь, чтобы он на тебя переключился?

Кажется, эти слова отрезвили Чубэна. Живой пример того, чем чревато это переключение, стоял рядом. Карлос дышал тяжело, видом своим напоминая рассерженного буйвола, но на рожон всё же не лез. Между тем боевой пыл Алмаза начал иссякать, Дениска же напирал, словно заведённый. Чубэн зарычал:

– Ну-ка, живо собак расцепили!

Дважды повторять не пришлось. Всей гурьбой принялись мы отдирать бультерьера. Да только не так это просто. Суеты много было, а толку… Сначала я, схватив Дениску за задние лапы, подняв их в воздух, скомандовал:

– Челюсти разжимайте!

Да разве их разожмёшь? На что бабы, хоть и собачницы, в этом деле способны? Карлос же к морде бультерьера не приближался. Передав Денискины задние лапы дамам-толстухам, взялся за челюсти сам. Как же я пожалел о том, что бросил в «Привете» буковую дощечку для разжимания челюстей! Сделать тут что-либо голыми руками не представлялось возможным.

Бультерьер, словно запрограммированный киборг, неумолимо продолжал страшную работу по ампутации овчарочьей лапы. Алмаз совсем перестал сопротивляться, казалось, вот-вот потеряет сознание. Он визжал: жалобно, умоляюще, громко! От визга этого меня мутило.

– Я щас уроду этому зенки повыдавлю! – орал Чубен. И длинные, украшенные наколотыми перстнями пальцы тянулись к морде Дениски.

– Куда? Убери пальцы, откусит! – орал я в ответ. – Палку, или доску какую-нибудь ищите меж зубов ему запихнуть – рычаг нужен, без рычага не разжать!

Но Чубэн вместо поиска подходящего рычага уставился на меня, словно Кашпировский в телезрителя, цедя сквозь зубы заклинание:

– Ты труп. Вместе с собакой своей. Оба трупы.

Карлос же, подобрав с земли какую-то деревяшку, с расстояния вытянутой руки подал её мне. Приближаться к Дениске желанием он не горел. Я пробовал разжать пасть, но засунуть деревяшку меж зубов бультерьера не получалось, вскоре она и вовсе сломалась. Тут-то и случилось самое страшное!

Хруст ломающейся кости, дичайший визг-вопль овчарки и хруст челюстей, скрип зубов бультерьера – всё смешалось. Рывок яйцевидной башки и… лапа Алмаза оторвана! Выплюнув её, Дэник пытается вновь сцапать «немца», но на сей раз я всё же успеваю перехватить его. Дамы-собачницы визжат так, словно это им лапы поотгрызли. И Чубэн и Карлос отпрянув, вылупили глаза: зрелище всё же шокирующее.

Алмаз, чуть живой, скуля, ковылял в сторону на трёх лапах, оставляя за собой на земле кровавый след. Я стоял, пошатываясь, с трудом удерживая в руках задние лапы бультерьера, рвущегося продолжать бой (точнее – рвущегося убивать). В тот миг похож я был на в стельку пьяного лесоруба с заведённой окровавленной бензопилой «Дружба» белого цвета. Глянув на тёток, спросил, тяжело дыша:

– Будете забирать бультерьера?

Те, когда смысл вопроса уловили, головами замотали, замычали, как коровы, и, схватившись друг за дружку, бросились в такси. «Москвич», взревев мотором, стартонул с пробуксовкой, увозя собачниц прочь. Я начал оттаскивать Дениску, но тот, отчаянно рванулся. И хоть достать до Алмаза не мог, но схватил свой трофей – валявшуюся в пыли отгрызенную лапу.

Так я его и приволок в квартиру – с лапой овчарки в зубах.

«Гад! Как же я тебя ненавижу! Сволочь! Как же мне с тобой не везёт! Недаром – Тринадцатый!» Но Дэник наш уже превращался обратно в добродушного увальня. Вскоре лишь багровые пятна на морде и на спине показывали: что-то не так; да отгрызенная овчарочья лапа, валяющаяся тут же на полу прихожей. Брат и отец пребывали в прострации. Они наблюдали всю эту жуткую сцену из окна нашего пятого этажа. Маму и вовсе трясло-колотило, она выла тихонько, словно заранее оплакивая меня. Наша домашняя овчарка, водя длинным носом, вышла чуть не на цыпочках из гостиной. Что там за «сувенир» друг Дениска принёс? Приглядевшись-принюхавшись, Флора описалась.

Вот так поговорил я со смотрящим по городу.

***

С улицы всё ещё доносился слабеющий визг Алмаза, а я лихорадочно соображал: «Можно ли хоть что-то исправить? Ведь пришивают же хирурги случайно отрезанные пальцы, отпиленные руки-ноги пострадавшим при несчастном случае! А у Чубэна и деньги и связи!» Когда жизнь твоя висит лишь на тоненькой ниточке – не до брезгливости. Поэтому, недолго думая, я схватил отгрызенную лапу, повертел так и этак обрубок. «Но как им её передать? Выйти во двор? После случившегося – ни за что!» Распахнув окно, увидел Чубэна, склонившегося к Алмазу, лежащему на земле; Карлоса, орущего в трубку радиотелефона. Вокруг них на почтительном расстоянии собиралась толпа зевак.

Прицелившись, я выкинул Алмазову лапу. Она «мягко приземлилась», вздыбив тучку пыли, в паре метров от Карлоса и Чубэна. Те внимательно посмотрели на «подарок с небес», переглянулись, затем медленно подняли головы.

– Это ваше, заберите! – крикнул я первое, что пришло на ум.

Ответом мне стало гробовое молчание, настолько гробовое, что никакие слова про то, что «ты труп» стали уже не нужны! Закрыв окно, я ещё и плотно задёрнул шторы.

Что пережил я в ту ночь, какие мысли передумал… Ситуацию и до того хреновую я умудрился испоганить в конец. И если до происшествия во дворе брезжила ещё где-то вдали слабенькая надежда на мирный исход, то после очередного «подвига» нашего бультерьера ловить стало абсолютно нечего. Только бежать! Причём бежать быстро, далеко и с концами. Испариться, исчезнуть! Но как? Даже высунуть нос из квартиры теперь страшно!

Особую пикантность моим ночным размышлениям придавал тот факт, что, лёжа в собственной постели, находился я буквально в нескольких метрах от Чубэна и его быков. Да-да! Наша трёшка – на пятом, его четырёхкомнатная – в соседнем подъезде на седьмом. По прямой линии наши квартиры разделяло расстояние в каких-то три метра (включая толщину стены и перекрытий).

К утру у меня созрел очередной план. Как же хорошо я умею составлять планы! Вот только по части исполнения – провал за провалом! Итак, план. Главное было – уговорить Серёгу. Какой нормальный человек захочет своей головой рисковать? В шесть утра набрал домашний Серёгин номер, битый час рисовал ему ситуацию, убеждал – в случае любого форс-мажора всю ответственность я возьму на себя. Наконец, напарник мой согласился.

Ровно в десять в квартиру зашёл брат:

– На улице подозрительная чёрная «восьмёрка», госномер Л 64-16 КВ, в ней курят четыре типа. Внутри подъезда, вроде, чисто.

– Что ж, мне пора, – сказал я родителям, брату. В горле вдруг запершило, голос стал тише. – Не поминайте лихом.

Мама перекрестила меня на дорожку, и через пару минут из дверей нашего подъезда вышел бомж. Заросший, грязный, скрюченный. Рваные штаны, резиновые сапоги, за плечами – замызганный рюкзак с барахлом. На башке – грязно-серая спортивная шапка-петушок с надписью «Sprint». Пожалуй, единственное, чего не хватало для полной достоверности – специфического запаха, то бишь вони. Тут я ничего путного придумать не смог, да и не заморачивался особо по этому поводу.

Проковылял мимо равнодушных лбов, мирно дымивших в машине. Кажись, сработало. Сработало, да не совсем! Когда заворачивал за угол, туда, где поджидал заведённый «ЗИЛ-131», готовый увезти нас за тридевять земель, почувствовал спиной: рюкзак шевелится. «Эх, Дениска, немного бы подождал!». Тут же краем глаза заметил: «восьмёрка» тронулась с места. Видать, допёрло до «сторожей» – бомжика надо было проверить. Пара братков осталась караулить у подъезда, а двое катили в «зубиле» за мной!

Я ускорил шаг. Чёрная «восьмёрка» прибавила скорость. Я припустил бегом, как настоящий бомж-спринтер. Серёга, разодетый в форменный камуфляж, уже распахивал дверь КУНГа¹⁴, он принял из моих рук тяжёлый трепещущий рюкзак. Следом за Дениской оказался в фургоне и я.

Два мощных удара кулаком о фанерную обшивку кузова – и «ЗИЛ», взревев своим 150-сильным V-образным 8-ми цилиндровым мотором, словно разбуженный медведь из берлоги, выбрался на проезжую часть улицы Дзержинского. Чуть сдвинув брезентовую шторку, я глянул в маленькое окошечко. Так и есть – «восьмёрка» не спеша пылила за нами. Освободив из мешка бультерьера, я скинул с себя бомжовские лохмотья.

– Жаль, такой классный прикид! – как бы пошутил Серёга.

– Хочешь, подарю? – как бы пошутил я в ответ.

Было нам, конечно, тогда не до смеха! Быстро облачившись в форму, украшенную надписями «Служба безопасности» и эмблемами с гербами и флагами, я проверил табельное оружие – ПМ с двумя обоймами по восемь патронов. Имелись с собой и ещё патроны – неучтённые, «сэкономленные» на учебных стрельбах. Да, в начале девяностых всё было проще. Тогда могли мы ещё по-свойски получить в Отряде нашем оружие на товарища, который «чуть задерживается, но вот-вот подойдёт», могли и тихонько заныкать патроны в тире; весёлое времечко было.

По городу ехали гладко, но стоило миновать нам ГАИ-шный пост на Советском тракте, как «зубило» пошло в атаку. Обогнав и подрезав, «восьмёрка» резко затормозила. Нашему водиле пришлось вдарить по тормозам так, что движок заглох, а мы в КУНГе чуть лбы о стенки не разбили. Матерясь на чём свет стоит, выскочили с Серёгой из кузова. Дениску я запер внутри, хватит с него! Бандиты (такие же, как я, двадцатилетние пацаны) уже поджидали, но увидеть перед собой двух вооружённых людей в форме – явно не рассчитывали.

– В чём дело?! – нарочито громко заорал на водителя Серёга. Казалось, всё лицо его горит от гнева. Горела огненно-рыжая борода, горели красные щёки, в «пламени» этом веснушки словно расплавились. – Какого хрена тут происходит?!

– Подрезали, товарищ старший лейтенант! – так же нарочито громко отрапортовал водитель. Званий у нас в Отряде отродясь не водилось, но для солидности… – Пытаются блокировать проезд спецтранспорта!

– Кто?! Эти чудики, что ли?! – дуло пистолета, в момент выскочившего из кобуры, смотрело уже в сторону присмиревших бандюганчиков.

– Так точно, товарищ старший лейтенант! Они самые!

– Я тебе выговор объявлю за то, что не переехал это корыто! – Серёгин ствол указал на «восьмёрку».

– Молод! Виноват! Исправлюсь! – с этими словами водитель запустил двигатель и принялся газовать. – Разрешите исполнять?

Ошарашенные бандюганчики замахали руками:

– Стойте-стойте! Чего вы? Поломка у нас, вот мы и тормознулись.

– Ах, поломка! – вступил я в беседу, передёргивая затвор пистолета. – Можно глянуть?

Подойдя вплотную к чёрной «восьмёрине», увидал сквозь лобовое стекло прилепленную к торпеде потрёпанную переводную картинку «Не курить! Штраф 3 рубля». В висках грохотал пульс. Чувствовалось – кровь переполнена кипящим адреналином. Обходя «зубило», нажал я четыре раза на спуск. Четыре выстрела разрезали тишину осеннего леса. Четыре простреленных колеса, с шипением выпуская воздух, быстро сдувались. Я развёл руки:

– Точно, поломка! Что же, чинитесь не спеша!

Забравшись в кабину, мы тронулись. Когда объезжали стоявшую на спущенных скатах легковушку, я подлил ещё масла в огонь, крикнул удручённым бандючкам:

– Больше так не ломайтесь, хлопцы!

Вопрос – на кой хрен так выпендриваться, пальбу устраивать – вслух задан не был, но незримым облачком долго ещё висел он в кабине нашего грузовика. Кажется, прострелив скаты бандитской машины, я сжёг за собой все мосты. Ехали молча, нервно поглядывая в зеркала заднего вида, но за нами никто не гнался. Вскоре симфония рычащего мотора меня убаюкала. Дремал сидя. Изредка очухивался, стукаясь мотающейся головой то об окно, то о стенку кабины. И вновь проваливался в забытьё. Ничего не мог я с собой поделать – видно, так вымотался за последние дни. Лишь к вечеру догнали мы «КАМАЗ» с «охраняемым» нами грузом – зенитными ракетами 9МЗЗМ (тех, что на ЗРК «Оса» устанавливают); их-то мы и везли испытывать.

***

Спешить было некуда. Пересев в КУНГ, так и ехал я в нём всю дорогу, чтобы Дэник не слишком скучал. Звонко позвякивала на ухабах стеклянная тара – мы везли в Казахстан десять ящиков водки и пару коробок спирта «Рояль».

– Охренеть! Мы ж сопьёмся, – только и смог вымолвить я, когда узрел такое богатство.

– Не дрейфь! Для нашего коллектива из этого добра – лишь половина, – объяснили шофера. – К тому же лучше пусть уж останется, чем там, на полигоне, водку втридорога покупать.

– А такое когда-нибудь бывало вообще – чтобы она, родимая, оставалась?

Ответом на риторический вопрос стали многозначительные улыбки. Поухмылявшись, шофера пояснили, что остальные пять ящиков мы везём Вольдемару – главному представителю нашего завода на полигоне. Вольдемар этот и жил там, в военном городке, уже много-много лет. А водка требовалась для маленького подпольного бизнеса его жены – каждый тогда крутился, как мог.

Так через три дня добрались мы до полигона «Эмба», что в Казахстане. Граница меж двумя государствами в то время если и была, то я её не заметил. Лишь по необычным бетонным километровым столбам вдоль разбитой дороги на Актобе¹⁵ понял – мы в другом государстве.

После Актюбинска дорога «кончилась», началось «направление». Ямы, рытвины, кочки с редкими островками чудом сохранившегося асфальта. Эти последние километры в раскачивающемся и подпрыгивающем кузове дались бультерьеру особенно тяжело. Сидя на ящике, крепко держал я пса, чтобы его меньше шатало. Думал, его сейчас вырвет, но обошлось.

Наконец, благополучно миновав КПП, въехали наши машины на огороженную территорию – в оазис посреди бескрайней, выжженной зноем степи. Стройные ряды белых панельных пятиэтажек. В окружении зелени деревьев казались они миражом. Эмба-5 – так назывался военный городок полигона – одного из многочисленных островов российского оборонного ведомства на территории Казахстана¹⁶.

Жили мы в нашей заводской гостинице – обнесённом изгородью одноэтажном деревянном строении барачного типа на окраине военного городка. Имелось у отеля этого и название – на ободранной табличке, висевшей у входа, значилось: «Гостиница «Степная» вятского машиностроительного предприятия «Авитек». Кроме нас – шоферов и охраны, трудилось на полигоне множество заводчан: испытатели, ремонтники, конструктора и т.д. и т.п. Официально все заводские работники, находящиеся в данный момент времени на полигоне, именовались экспедицией.

Дэник (Серёга называл его, памятуя о Карлосе, не иначе, как «пёс-членовредитель») долго приходил в себя после длинной дороги. К тому же здесь, в Казахстане, всё ещё стояла неимоверная жара, которую бультерьеры плохо переносят. Лишь ранним утром да поздним вечером выбирался пёс в огороженный двор нашей гостишки, чтобы обойдя все углы, пометить территорию. Остальное же время проводил он на полу длинного коридора, с двух концов которого имелись двери, которые с утра и до ночи были распахнуты настежь, чтоб ветерок задувал. Так и валялся Дэник целыми днями кверху лапами на горячем сквознячке. Частенько, присев рядом с псом прямо на пол, вспоминал я минувшее лето. Оно пролетело, как сон…

глава пятая

Мои казахстанские воспоминания о минувшем лете

Как же хорошо всё тогда начиналось!

В тот самый первый вечер, когда бультерер только оказался в нашей семье, брат ушёл то ли по делам, то ли по бабам. Отоспавшись с дороги, Дениска скушал первую в нашем доме кастрюльку маминого супа, повеселел. И я, испытывая лёгкое возбуждение от неизведанных предстоящих эмоций, повёл первый раз в жизни на прогулку настоящего взрослого бультерьера.

Весёленькая получилась прогулочка, с сюрпризом! Дождь стих, оставив обширные лужи. Я шествовал довольный собой: рядом крутая собака, пусть видок и не шибко презентабельный. Ничего, отмоем, откормим. К тому же вечерело, в сумерках всё белое кажется серым, и грязь на шерсти в глаза не бросалась. Двигались хоженым-перехоженым маршрутом, тысячу раз тут выгуливал Флору. Дэник – рядом, на поводке. На улице – ни души. Меня немного напрягало то, что приходилось останавливаться через каждые десять метров, чтобы пёс, задрав ногу, брызнул. Экономно расходуя запас мочи, он не пропускал ни один угол, ни один столб. Какой педант! Ничего, пусть территорию метит – это ж его первая прогулка на новом месте.

Обогнув соседний дом, вышли мы к поросшему довольно высокой травой пустырю, который нужно было пересечь по диагонали. Узенькая извилистая тропинка, а кругом противно-сырая, выше колена трава. Я пустил бультерьера вперёд. Мы прошли уже треть пустыря, как вдруг с противоположного края, словно с неба свалившись, на нас двинулась дама с собачкой. Чёрный пудель без поводка, а хозяйка – словно в облаках витает.

Всмотревшись, чуть не ойкнул, облизнул в момент пересохшие губы. Приближалась к нам, ничего вокруг не замечая, наша школьная учительница литературы. Лариса Михайловна, так её звали. Чуть за тридцать. Светловолосая, длинноногая, шикарная. Меня она, конечно, узнала. Ещё бы – своего «любимчика» – и не узнать! Немалого количества нервных клеток стоили ей «детские» мои выходки.

Один пример! Старшеклассники ломают головы на экзамене. Я, простой советский пионер, ученик пятого «Б», наученный добрыми товарищами-комсомольцами, заглянув в класс, протягиваю железное ведро молоденькой (первый год после института) учительнице:

– Лариса Михайловна, физрук попросил вас налить литра три менструации!

Впрочем, дело прошлое, я ж тогда и не слыхивал про какие-то там «критические дни»; думал, физкультурник на самом деле послал за нужной жидкостью. Сейчас-то я повзрослел! Не раз являлась ко мне Лариса Михайловна в моих армейских эротических грёзах. Больше скажу, положа руку на сердце. Всё моё увлечение литературой, писательством (как я сейчас, будучи взрослым уже, понимаю) начиналось с юношеского увлечения ею, нашей учительницей.

Но повстречать Ларису Михайловну здесь и сейчас, да ещё при таких обстоятельствах я уж точно не планировал. «И куда ж она прёт со своим Артемоном, или как там шавку еёшнюю величают?! Могла бы и обождать чуток! Не видит, что ли, бультерьера? Ладно уж, как-нибудь бочком-бочком разойдёмся. Но что это?!»

Дениска вдруг замер, встал, как вкопанный, навострив уши. Он напряжённо смотрел в сторону приближающейся дамы и её собачки, оставалось до них метров тридцать. Я подтолкнул незадачливого пса, и он продвинулся ещё на несколько шагов. Встал. Теперь он и вовсе не обращал внимания на подталкивания. «Да что ж это?! Неужто испугался?» Конечно, всякое в жизни бывает, но чтоб бультерьер боялся какого-то пуделя! Или это Лариса Михайловна на него так подействовала… Решил подбодрить пса собственным примером. Обошёл словно прилипшего к тропинке бультика и начал тянуть поводок, приговаривая:

– Вперёд! Ну, кому говорят, вперёд!

Но Дэник весь скукожился; нехотя, как бы вынужденно, он продвинулся внатяжку ещё метра на три и… лёг! На меня, на мои отчаянные потуги не обращал ровным счётом ни малейшего внимания, сосредоточившись полностью на пуделе. Более того! Бультерьер принялся вдруг прятаться от приближающейся собаки, склонил здоровенную башку ближе к земле за травку, уши прижал. Позорище!

Мне стало так стыдно. Ну, хоть бы кто другой шёл! Хорошо хоть, что кроме моей бывшей учительницы литературы этого цирка никто не видит. Да и она, похоже, в происходящее особо не въезжает. Но как же быть? Дама всё ближе, собачка её почти рядом, высокая мокрая трава мешает разойтись с ними. Не отступать же мне с бультерьером! Ладно, что с этим трусом дальше делать – решим после. Сейчас моя задача – удержать нашего дрожащего бульку на месте, чтобы он не бросился от пуделя наутёк.

Окоротив поводок, начал я сдвигать Дениску в сторону, чтоб освободить место для торжественного шествия пуделя и его хозяйки. Я чувствовал, как напряжён бультерьер, слышал частое биение его сердца. Дрожа как осиновый лист, периодически выглядывал он из-за травки, но тут же вновь прятал морду. Наконец, когда беззаботный пудель приблизился шагов до десяти и, похоже, впервые заметил жмущегося к земле, жалобно заскулившего Дениску, бультик не выдержал. Дико взвизгнув, резко вскочил, как-то ловко крутанулся, вывернулся из ошейника и молча, сосредоточенно бросился на пуделя!