Текст книги "Добровинская галерея"

В понедельник вечером мне позвонил Гриня и слезно попросил вывезти Олю и Настю с дачи. Во-первых, они все съели, выпили и выкурили; во-вторых, завтра возвращался дед. Денег на такси ни у кого не было. Мне пришлось забрать балерин к себе. В среду на большой перемене Гришка нашел меня на третьем этаже в институте и спросил, у меня ли еще Оля и Настя. Дело заключалось в том, что дедушка, приехав из командировки, отдохнул чуть-чуть, переоделся и лег в Кремлевку на неделю на обследование. Вечером я повез девчонок на дачу. Так они и ездили от меня к Александрову туда и обратно месяца полтора. Потом Оля вышла замуж за моего соседа. Внуки, живет в Лондоне с дочкой. Иногда видимся…

…Через несколько дней Гриша приехал ко мне в офис. Он решил продать дачу и уехать навсегда из Москвы в теплые края. От огромного участка, когда-то подаренного орденоносцу Григорию Васильевичу Александрову самим Сталиным, остались крохи. Сначала тетя Галя подарила часть земли своей родственнице. Потом Гриша продал за бесценок почти треть остатка своему знакомому. Потом еще какой-то аферист пытался что-то отгрызть. Идея дачи, построенной по типу голливудской виллы Чаплина, на которой народные артисты СССР должны были принимать прогрессивных кинематографистов всего мира, ушла в небытие. Грине срочно нужны были 250 тысяч долларов для погашения кредита по какой-то квартире, которую в Эмиратах купила его почти бывшая жена. Гриша обещал отдать деньги через полгода или раньше, когда продаст дом. Пришлось одолжить. Прошло полгода. Дом в таком ужасающем состоянии не продавался. Я пытался помочь и возил туда своих близких друзей. Безуспешно. Вроде Саша Вертинская и ее муж Емельян Захаров поначалу захотели. Но потом отказались. Правы. На детей мог случайно упасть потолок. В конце концов опять пришел Гриша и предложил выкупить этот дом уже целиком. Вместе со всем содержимым. Долг вернуть он мне не мог. Пришлось так и поступить. Мы подписали документы. У нотариуса Гришка напомнил мне историю вечера нашего знакомства, которую я совершенно не помнил.

После торта мы, пяти– и шестилетние дети, играли перед камином на ковре. Заигравшись, Маша, дочка советского посла то ли в США, то ли в Японии, пукнула. Другой малолетний гость, внук мужа Фурцевой, но не ее родной, хотя его все называли только внуком Екатерины Алексеевны (это просто мистика какая-то!), насупившись, сказал: «В приличном обществе надо пукать бесшумно»… А пятилетний я добавил: «И только запахом Шанели»…

Через два дня Гриша уехал.

… Я откидываюсь в кресле в своем кабинете на работе. В соседней комнате пять искусствоведов разбирают архив главных звезд советского кино. Обсуждаются план и части книги. Рабочее название трехтомника «До Любви. С ней. После нее». На даче идет стройка и ремонт. В отдельном здании на участке будет ИХ музей.

Передо мной на столе лежат фотографии с того дня рождения. Наши мамы такие красивые, молодые и счастливые. Впереди у нас всех целая жизнь. На этом черно-белом фото мой новый шестилетний друг обогнал меня почти на полгода. Он апрельский. Я родился в сентябре.

В ноябре 2011 года Гриша, Гриня, Григорий Васильевич Александров-младший скончался, унеся с собой часть моего детства и юности.

Я навсегда теперь буду старше его.

«Сноб», июль, 2013

День работы в Лондоне

Наш лондонский офис работал не совсем так, как мне хотелось.

Кричать я не умею и поэтому в гневе говорю шепотом. Ходят слухи, что это страшнее. Не знаю. Пусть сами разбираются.

– Послушай, Скотт, – выговаривал я нашему адвокату, – клиент не должен, а значит, не может прийти послезавтра на суд. Он сказал, что болен. А ты, Скоттино – можно я буду называть тебя по-итальянски? – скажешь это судье: «Мистер Гаврила болен». Понимаешь? БОЛЕН.

– Но это неправда, сэр. Я видел его час назад, он очень здоров. И пошел играть в футбол с друзьями. В будний день, сэр. Днем. Зимой. Это может делать только здоровый и состоятельный человек. Он нас вводит в заблуждение, сэр. И вводит в заблуждение суд. Это очень прискорбно, сэр.

– Послушай, какая у тебя машина? И какая у меня? – Я решил зайти с другого конца.

– О, у меня нет машины, сэр. Я живу около «Кристал Пэлас». Это еще Большой Лондон. Всего девять остановок на подземке. А там две остановки на автобусе. Или пройтись пешком по городу, мистер Добровинский. Одно удовольствие прогуляться в любую погоду, если, конечно, есть время. Мы все в офисе вам очень благодарны, сэр, за то, что работаем в таком изысканном месте: Old Park Lane, number seven. Что может быть лучше? Что же касается вашего вопроса, то уверяю вас, что, когда мне нужен автомобиль, я беру его напрокат в агентстве. Но это очень редко бывает. Вторая часть вопроса для меня так же проста, как и первая: если мне не изменяет память, а память у меня отличная, сэр, у вас Rolls-Royce Ghost, удлиненная модель 2013 года, в комплектации люкс. Отличный автомобиль. И еще Aston Martin, Porsche…

– Да, я знаю, блин, то есть Скотт, какие у меня машины. Стоп!

– А почему вы тогда у меня спросили, сэр?

– Потому что ты ездишь в вонючей душной подземке, в толкотне из-за того, что не веришь клиенту. А я вот верю. Всем клиентам. А они верят мне. И поэтому у меня Rolls. Понятно?!

– Вы очень наивны, сэр! Я открою вам глаза. Он нас обманывает. Мистер Гаврила не может знать, что заболеет послезавтра. Он не медиум, сэр.

– Наташа! Я больше не могу! How do you say Primudak in English? – крикнул я помощнице.

Умница и красавица Наташа Левинзон, возглавляющая наш лондонский офис с первого дня, потупила океан своих глаз и промолвила:

– Английский язык не такой богатый, Александр Андреевич. Мне нужно чуть времени. Я подумаю…

Но тут зазвонил телефон, секретарша соединила Скотта́, и он вышел поговорить в другую комнату.

Англичанин вернулся минут через пять–семь и позвал к телефону уже меня.

– Вас спрашивает Скотленд-Ярд, сэр.

– Да? Меня? А что они хотят?

– Не знаю, сэр. Я лишен права спрашивать, не имея вашего согласия. Это может быть слишком интимно, сэр. Вы меня понимаете?

– Наташа! Ты мне так и не ответила! Думай быстрее, а то я тут с ума схожу! – крикнул я и взял трубку.

– Инспектор Томас Лестрейд, Скотленд-Ярд. С кем имею честь, сэр?

«С кем, с кем? Cо мной», – сказал я про себя.

– Вы не могли бы сейчас зайти к себе в гостиницу, мистер Даблвиски? Мы не отвлечем вас надолго. Я буду ждать вас у ресепшен, сэр.

Я перешел улицу и зашел в довольно уютный Four seasons, где всегда останавливаюсь по причине десятиметровой близости от офиса.

Возле стойки находились два человека в штатском, на которых все было написано. Удивительное дело, в каких бы странах я ни побывал, а надпись на этих ребятах одинаковая. Даже на камбоджийцах и на ангольцах.

– Вам знаком человек по имени Владимир Задрюкин? – прозвучал неожиданный вопрос.

Мне, естественно, тут же захотелось пошутить насчет знакомств с Отдрюкиным, родственных отношений с Выдрюкиным и даже тесной дружбы с Замандрюкиным, но, во-первых, у таких ребят, как мои гости, обычно с юмором напряженка, а, во-вторых, в тонкости родной речи вдаваться тоже было не с руки и даже не с ноги. Короче: «Нет».

– Он живет в этой гостинице, сэр.

– Я абсолютно счастлив за всех постояльцев этого отеля и за – как вы его назвали (?) – господина Мандрюкина также. Не знаком. Это все?

– Почти, сэр. Мы уже проверили эту информацию. Адвокат вашего офиса Скотт Томпсон подтвердил, что в списке ваших клиентов не значится это имя. Нам также стало достоверно известно, что вы в своей стране достаточно известны, сэр. Вы можете это опровергнуть или подтвердить?

– Подтверждаю, джентльмены. На Ямале у меня пыталось взять автограф стадо северных оленей, – не выдержал я. – Что я могу сделать для вас в эту прекрасную среду?

– Мистер Задрюкин был задержан полицией сегодня в полдень. Он видел вас в отеле на завтраке. В участке он попросил нас связаться с вами, так как он хотел бы стать вашим клиентом и давать показания в вашем присутствии. Если вы не против, сэр. Мы должны были проверить его слова и узнать, не являетесь ли вы членом той же банды, что и мистер Задрюкин. Мы проверили, сэр. Вы не член.

Последний постулат был явно спорным. Однако, пока суд да дело, ситуация приобретала комичный характер, и, кроме того, мне захотелось помочь, а заодно и посмотреть на некоего Задрюкина из моего отеля. Результат любопытства: два английских мусора и я – «не член» втиснулись в какую-то вислоухую малолитражку и двинулись, как я понял, в местный СИЗОвник.

Через полчаса ко мне вышел довольно прилично одетый парень с лицом, похожим на уставший морской канат, и после слов счастья от увиденного меня начал рассказ.

Владимир с неженой приехал с дальнего Севера (не зря я вспомнил про оленей) и первый раз в Лондоне. Якобы в командировке – на переговорах, для жены. У него самая лучшая в России команда нефтяных и газовых пожарников. То есть команды на самом деле две. Одна зажигает (бесплатно и тайно, но с разрешения…), а вторая тушит (за большие деньги и по серьезному контракту). Такой оригинальный и незамысловатый русский бизнес.

В это утро девушка идти «во вшивый универмаг и париться в духоте» не захотела и пошла гулять по Бонд-стрит. Что же касается «Поджигателя энд Тушителя», тот нарезал ласты во всем известный Harrod’s – покупать жене и детям подарки для отмазки.

Накупив «всякой фигни», пожарник направился к выходу. Около дверей с ним столкнулась какая-то толстая дура в шляпе и в куче покупок. Тетка от столкновения уронила два пакета и подарочные коробки и начала злобствовать на Володю. С английским у Вована не очень, но коробки он тете поднял и кое-как извинился. Шляпа извинения приняла через губу и, указав на стоявший напротив выхода «Ягуар» с водилой внутри, попросила грубияна отнести к ней в машину покупки и сказать шоферу, что это от его хозяйки – леди Чаттерлей, а она должна еще кое-что купить. А чеки все внутри, и их надо отдать шоферу. Или ладно, леди сама отдаст. Вова согласился и вышел на улицу, не обращая внимания на дикий вой тревоги, который поднялся при его просачивании сквозь двери. Ягуарский водила мало того что оказался казахом (коих в Лондоне не меньше, чем в Астане), но еще к тому же ушел в несознанку и сообщил, что видел в гробу все покупки леди Чаттерлей, кретина в пакетах и его маму. И вообще он ждет страшно сказать кого, но тоже из Казахстана. Вова упирался. Казах послал пожарника куда-то глубоко, дальше даже, чем в Удмуртию, и, кроме того, назвал мистера Задрюкина, очевидно, местным термином из кокни (лондонский сленг): Mudilo from Nijnego Tagila. Вова обиделся, бросил покупки на тротуар и решил дать шоферу по казахскому чану. Тут охрана и полиция, выскочившая из легендарного магазина, всех и скрутила, в смысле как Вову, так и его визави – еще не битого алма-атинского апорта.

В полиции Задрюкин увидел, что вынес из Harrod’s до фига неоплаченного товара – какие-то кофточки, колготки, купальники и лифчики, опять лифчики и прочую дребедень, которую нашли вместе со звенелками в пакетах гадской леди. Казаха, который в отличие от Вовы говорил по-аглицки очень даже прилично, через час, записав показания и проверив документы, отпустили. А вот пожарнику пришлось плохо… Наконец полицейские вызвали какую-то чешку – аккредитованную переводчицу. Ровесница королевы Виктории думала, что знает русский, который слышала во время оккупации, когда прятала партизан под видом своих внуков на хуторе. Кое-как Вова объяснил мумии, что видел в гостинице русского адвоката, и попросил меня найти. Ну, дальше выяснилось, что я «не член», и вот мы разговариваем. К восьми вечера мы с Вовой поведали одну и ту же историю пятнадцать раз, ни разу не сбившись, совершенно расстроив этим представителей ЛУРа (Лондонский уголовный розыск), или как там они называются, которые решили, что обезвредили крупную банду русских воров лифчиков и колготок. Вову пробивали в Интерполе и на отпечатки пальцев. Безрезультатно. Задрюкин готов был сознаться, что лично поджег и потушил Москву в 1812 году, но лифчиков не крал и с полукриком: «Где вы тут увидели сиськи?!» – тыкал полицейским фото законной сожительницы из Салехарда. Полицейские соглашались с отсутствием грудастого мотива, но как доказательство фото не принимали. Наконец все устали, и два инспектора, или по-местному Бобики, запросили в центральной файл на блатных теток. Так как у полицейских тоже есть пересменок, Вову отвели в камеру, а я остался ждать приезда Ольги, нежены, в полицейский участок. Торнадо и артобстрел Берлина в сорок пятом – это просто предрассветная тишина на болоте по сравнению с ором этой идиотки. Когда крик смолк и из щелей вылезли спрятавшиеся от страха полицейские и мыши, Ольга объявила, что будет ночевать в камере вместе с любимым. Лейтенант сказал, что он не уверен, что молодые смогут получить соответствующую санкцию, но такое было, возможно, раньше и только после тюремного венчания – в ночь перед казнью. Оля сказала, что она согласна, и написала об этом романтическом и последнем жизненном деянии записку суженому. Дежурный Бобик (on duty) смиренно записку дефективной Оли понес ее любимому в камеру. Ответ пришел быстро. Полного текста я не видел, но первые два слова были: «Иди на…» Дальше не разобрал, так как девушка прижала записку к груди и прошептала, прикрыв глаза: «Значит, любит…»

Наконец появился файл с бабами. Подозреваемый листал пятый том, когда издал победный клич удовлетворенного сексом павиана, ткнув в какую-то фотографию пальцем. Полицейские переглянулись. И тут наконец прояснилась вся трагичная история сегодняшнего дня в и у известного магазина.

Толстая леди оказалась известной по всей Великобритании воровкой, неоднократно сидевшей на киче Ее Величества. Работа по универмагам – это просто хобби почтенной дамы на пенсии. А делается это так. Выбирается желательно дебиловатый с виду иностранец (тут она с внешним видом нашего огнетушителя не ошиблась), с которым происходит столкновение в дверях. По разговору сразу можно определить, он местный или пришлый пассажир. С местным разговор короткий: «сори – сори» – и пока. Растерявшийся от обилия покупок и толстой леди в шляпке дебилоид направляется к указанной машине или за угол, где авто миссис Чаттерлей должно якобы ждать свою хозяйку. В дверях звенит тревога от ворованных и не проведенных через кассу товаров. Но система устроена таким образом, что звон начинается во всех дверях. Так вот: остальной неоплаченный товар испаряется вместе с тетей Мотей через другие двери совершенно безболезненно, так как никто не обращает ни на кого внимания из-за звона, начавшегося где-то в другом месте минуту назад. Кроме того, вся охрана в этот момент обычно несется английским галопом к первоисточнику.

… Еще через два часа, подписав кучу разных бумаг, мы вышли на свежий воздух. В такси Оля расстегнула джинсы и чуть их с себя приспустила. Я, грешным делом, подумал, что любовь за Полярным кругом начнется немедленно, прямо здесь, в лондонском такси. Однако то, что она вынула оттуда, было совсем не трусиками (их как раз не было), а на свет из Олиного уюта вышел один из лифчиков, который она сперла с полицейского стола вещдоков. В виде шутки. Мистер Задрюкин, который держался целый день в напряге, начал одновременно душить и мутузить подругу так, будто он был не пожарник, а многорукий Шива. Тут присутствовал и лифчик, и прогулка по Бонд-стрит, и ночь перед казнью, и все остальное, видно, давно наболевшее.

Таксист вежливо спросил меня, все ли у нас в порядке на заднем сиденье. Я попросил его по дороге в гостиницу заскочить в ближайший морг, чтобы высадить там или, вернее, выложить молодую леди.

Надо сказать, что Оля оказалась довольно живучим созданием и вошла в отель потертая, но своими северными ногами.

Я решил съесть какой-нибудь салатик, так как очень уж устал за целый день с пожарным и Бобиками. Но, войдя в гостиную, я увидел нечто, от чего усталость ушла, как девственность в четырнадцать лет.

На диване, откинувшись на спинку, полулежал пьяный в стельку клиент мистер Гаврила (г. Москва). Рядом с ним, тоже на диване, только в абсолютно противоположном направлении, лежал лицом в греческом салате мой адвокат англичанин Скотт (г. Лондон).

Такой же пьяный. Вид сбоку двух тел, таким образом, представлял собой букву V – символ победы.

Сэр Гаврила говорил по-русски:

– Послушай, ты. Если мы выиграем суд, я лично, кроме гонорара вашей конторе, куплю тебе в подарок твой сраный Harley. Какой ты хочешь. Понял?

Скотт, который до сегодняшнего дня не знал ни одного слова по-русски, пускал в салат пузыри в знак согласия. Оба ждали меня для выработки окончательной позиции в суде.

Мимо прошли две дамы неопределенного возраста, и одна из них заметила по-русски спутнице, указав на Скотта:

– Посмотри, сразу видно наших…

Я заплатил за гостей счет, вздохнул, вспомнив Наташины глаза и фигуру, и пошел спать.

Прошло какое-то время. Наталья Левинзон по-прежнему с блеском возглавляет офис. Она открыла у нас новый департамент. Отдел получил название «Валовой продукт». И занимается оформлением видов на жительство, документов и контрактов для покупки недвижимости. Для наших сограждан, которые по каким-то причинам из России валят. Отсюда и название отдела. Работает она, несмотря на ее красоту, – блестяще.

Скотт женат на чудной и обаятельной москвичке. Прилично говорит по-русски. Пятьдесят процентов времени он проводит в Москве. Потом легкими юридическими пинками мы выгоняем его на родину.

У него так и нет «Роллса». Скотт ездит по городу на «Бентли купе», as a last loch. Я думаю, что он стал одним из лучших адвокатов Лондона. С нашей помощью.

У нас с ним есть традиционная шутка:

Скотт: «Сэр! Почему вы не замените ваш Rolls-Royce Ghost на более комфортабельную модель Rolls-Royce Phantom? В гостинице “Украина” в Москве вам подберут прекрасный экземпляр».

Я: «Вы, конечно, правы, мистер Томпсон. Кроме того, мой приватный водитель Игорь просто настаивает на этом. А он, я считаю, лучший шофер в Москве и разбирается в машинах. Однако, видите ли, Скотт, “Роллс-Ройс Фантом”, а еще и удлиненная модель, – это очень дорогой автомобиль. А мы как жили в г…не, сэр, так и будем».

И оба каждый раз умираем от смеха.

Хотя мысль о «Фантоме» хорошая…

«Tatler», февраль, 2014

Зимние каникулы

Она бросилась с криком «Папа!» и повисла у меня на шее. Десять–двенадцать лет назад она была намного легче. А ее мама моложе. А я такой же.

Водитель поставил чемодан, изобразил заговор на лице, показал глазами на дочь и исчез в тех же дверях.

Ребенок прибыл домой с чужбины на зимние каникулы, которые в России называются Новогодними, а в Европе – Рождественскими. Короче, на Хануку.

– Папа, как я рада быть дома! C {1} a va?

– Радость моя, ты в Москве. Можешь говорить по-человечески?

– Извини, папусик! Конечно. А где твоя жена?

Интересный оборот. Новый.

– Ты имеешь в виду маму? Она будет через пять минут. Вы быстро приехали.

– Быстро? Папусик, мы ехали из Шереметьева два часа и одна четверть. Это быстро?

– В Москве это мгновение. Чай будешь?

– Буду. Ты знаешь, мы расстались с Николя.

– Не может быть… – Я сделал вид, что ничего не знаю. Нельзя же закладывать младшую дочь старшей. – Давно?

– Ну, летом. Нас теперь связывают только общая собака и алименты.

– Что? Какая собака? Какая общая? Какие, блин, алименты?

– Пап, что ты кричишь, ты же не алжирец на блошином рынке. Николя подарил мне собаку. Я ее очень люблю. Но мне рано надо вставать, чтобы ехать на Фак. Поэтому он продолжает приходить без меня и гуляет с Тобзиком. И покупает ему, как это… alimentation, алименты по-вашему.

Я отложил валидол. Конечно, слово «алименты» произошло от французского «алимантасьон» или, по-нашему, от слова «еда». Но перепутать все это, зная мою специализацию, и в моем же доме? Это надо уметь…

– Пааап, анекдот рассказать?

– Давай, пока маааам не пришла.

– Не знаю, если ты поймешь. Если не поймешь – объясню.

– Рассказывай уже, кочевряжка.

– Ты знаешь, почему, когда мальчик объясняется девушке в любви, она опускает глаза вниз?

– Нет.

– Она хочет убедиться, что парень говорит правду. Смешно?

– Потрясающе. Рассказал преподаватель семейного права?

– Нет, что ты. Я сама придумала. Ты же постоянно придумываешь анекдоты. А я в кого?

Пришлось снова искать валидол.

В это время появилась любимая. Мобильный в брюках дрогнул, как мог, и я взял отцовский перерыв. Звонил обнищавший олигарх. Вчера они с женой отмечали десятилетие знакомства и очень много выпили. Он признался ей, что в связи с труднейшим бизнес-годом раз в неделю ходит к психоаналитику. Она выпила еще и призналась ему, что тоже ходит к одному врачу, двум актерам и к известному хоккеисту. Я сначала подумал, что он хотел бы узнать, нет ли в этой обойме еще и адвоката. Но через десять минут олигарх преобразился в клиента, и все встало на свои места.

На следующий день мы поехали пообедать все вместе в итальянский ресторан. На углу соседнего дома торжественно открывали мемориальную доску известному сатирику и поэту.

– Интересно, если папа умрет, какую доску повесят на нашем доме? И что там напишут? – задала удивительно тонкий вопрос любимая дочь.

– «Сдается квартира», – без тени улыбки ответила ее мать.

В этом маленьком диалоге мне понравилось только слово «если». Оно как-то оттягивало эффект сдачи квартиры на неопределенный срок.

В меню ресторана «Семифредо» я выбрал рыбу, дочка – мясо, а жена заблудилась в салатах.

– Мама теперь вегетарианка, – пояснил я наследнице. – В ее возрасте она полюбила животных и возненавидела овощи…

Дочка засмеялась, жена нахмурилась. Эту «сдачу квартиры» я еще долго буду кое-кому вспоминать…

– Папа, скажи, ты можешь мне объяснить, кто такой джентльмен? А то со мной приехал друг, все говорят, что он – такое слово, а я хотела выяснить у тебя дефиницию.

– Ну, я думаю, что джентльмен – это человек, который может объяснить мужикам в сауне без единого жеста, как выглядела вчера на балу Анна Семенович.

Жена пропустила юмор мимо бриллиантовых ушей и спросила меня почему-то свиристящим шепотом: «На этот раз это серьезно?»

«Единственный брак, который делает мужчину счастливым, – это брак его дочери», – подумал я.

Пока дочка чатилась в телефоне, жена рассказала, что тайна, которую вез водитель из аэропорта, выглядит голубоглазым блондином под два метра ростом, с хорошей фигурой, легким акцентом на французском и приличными манерами. «Конченый козел, короче», – решил я и спросил, для чего это животное сюда прилетело.

Любимая сообщила мне, что завтра вечером мы ужинаем с ним вместе у нас дома. Я попросил жену сэкономить на утренней порции мышьяка для меня и оставить ее жениху для кофе.

Ночью я закрыл глаза и задал вопрос мамочке на небеса: «Мамуля! Она совсем ни о чем не думает. Какая свадьба? Ей еще четыре года учиться, потом стаж у нас в лондонском бюро, потом экзамены на адвоката. Какая свадьба? Какая на фиг семья с очередным спортсменом?!»

«Сын! – ответила мама. – Если б я каждый раз думала о чем-то и все взвешивала, то так и осталась бы в девках. А тебя бы тоже на свете не было. Потому что я бы не знала, через что тебя рожать. Оставь девочку в покое»…

«Мам, а я был такой же?» – «Ты был хуже, мой мальчик. Со своей первой женой ты меня познакомил после развода. Ты что, не помнишь?»

Вечером после знакомства Роберт посмотрел на стены гостиной и неожиданно для меня сказал:

– Какой у вас чудный Кончаловский! А Дайнеко! С ума сойти! А фарфор! Вы собираете только довоенный, как я вижу. Это правда, что вы открыли пласт в культурологии двадцатого века – «АгитЛак»? Я читал об этом пару статей в специализированных изданиях.

– Вы разбираетесь в русском искусстве?

– О, не как вы, конечно. Это просто хобби. Я… видите ли, мое сердце где-то в средних веках. А вообще я ваш коллега. Адвокат. Абсолютно, правда, неизвестный. Отца и деда, конечно, в Лондоне все знают. А я только начал, лет десять назад.

«А он не глупый совсем, – подумал я. – И адвокат. И одет со вкусом. Да и парень красивый. Неужели… Даже не верится… После всего, что было…»

– Симпатичный у тебя жених, – сказал я дочери по-русски.

– Пааап, он совсем не жених. Просто друг. Приехал посмотреть Москву. Я тебе потом все расскажу…

«Тааакссс… Таких друзей за х… – … и в ЗАГС», – решил я про себя.

После ужина я пригласил все два английских метра в кабинет на дижестив.

– Ох, какой Родченко! – продолжал выпендриваться блонд.

– Вам нравится моя дочь? – спросил я альбионишвили.

Англичанин поставил ей like, гордо кивнув:

– Ваша дочь очаровательна.

Первый ответ я засчитал в виде аглицкого политеса за сожранную в процессе ужина черную икру.

– Послушайте, – продолжил я провокацию. – Вы видели маму вашей невесты? Ваша жена через несколько лет будет такая же. Зачем вам это надо?

– Я боюсь, сэр, что она будет через несколько лет такая же красивая, как и умная. У нее не может быть других отклонений при таких родителях, – парировала англоязычная скотина, начитавшаяся Бернарда Шоу. – Хотя должен признать, что у вас абсолютно английский юмор, сэр.

– Вы третье поколение адвокатов в семье?

– Пятое, с вашего позволения, но два первых не работали в Англии. Они начинали практику в Уэльсе, город Йоркшир. И только сэр Ричард, дедушка, открыл присутствие в Лондоне.

«Ну, это все меняет, придурок!» – подумал я, переходя с английского юмора на одесский.

– Вы хотите жениться на моей старшей дочери?

– Это была бы большая честь для меня, сэр! Но вы, наверное, не в курсе. У меня есть уже отношения с boyfriend. Его зовут Гарри. Они с вашей очаровательной дочкой вместе учатся. Мы хотели бы пожениться в Париже в скором времени, сэр. Я надеюсь, вы с супругой почтите церемонию в марте.

Я сразу проглотил четыре кубика льда и стакан. Виски осталось на брюках. Объяснять гостю, что некоторые мои клиенты после такой свадьбы не поймут меня на пересылке, было бесполезно. Мы мило поговорили об art deco и разошлись.

Падая в сон, я видел перед собой пять поколений геев на свадьбе у сэра Ричарда и Mrs. Misoulin в ресторане Fouquet’s на Елисейских полях.

Дочка вошла тихо, как апогей Трафальгарской битвы.

– Папа! – сказала она. – А можно с нами на каникулы поедет Яша? Он мне очень нравится. Ведь ты же не против? Скажи, ты не против? Он хороший, вы познакомитесь и будете дружить. И вообще… Он хочет, чтоб мы поженились.

– Конечно! Пусть едет. Прямо сейчас. Я его очень люблю. Просто обожаю.

И крикнул вслед убегавшей, обалдевшей от счастья наследнице:

– О чем ты говоришь, цыпленок! Я же толерантно отношусь к разнополым бракам! И даже с большим уважением! Давай сюда своего Яшу! Немедленно!

– Что случилось? – подняла голову соседка по кровати с голыми ушами, не открывая глаз.

– Спи, – сказал я. – Яша беременный. Он должен срочно жениться, и они летят с нами в Таиланд, несмотря на его интересное положение.

Новый год! Сбываются и загадываются мечты. Все должны быть счастливы. И в Москве, и в Париже, и в Лондоне. И геи в Адыгее!

Мама сверху пожелала мне удачи, сказала, что я молодец, и попросила встать на стул для того, чтобы прочесть стишок, как в детстве:

 
Вот идет зима в своем наряде,
Долго ты тепла теперь не жди.
Лишь у пидарасов счастье сзади,
А у нас, конечно, впереди!
 

В окне я увидел остановившуюся около нашего подъезда машину. Из двери «Мазды» сначала вышел мешок с подарками, а потом вылез и сам Дед Мороз. Вместо красного манто на нем было все голубое.

«В нашем доме всего 11 квартир, – подумал я. – Я же обо всем и обо всех здесь все знаю. Первая квартира – это наша. Вторая – Вадик с Мариной, но Вадюша уже давно уехал в Нью-Йорк по техническим причинам. И Дед Мороз к розыску никакого отношения не имеет. Третья? Четвертая? Пятая?… А может, Дед Мороз пришел к охранникам. А что? Молодые, большие и красивые ребята… У нас модный московский клубный дом. Охрана должна быть в тренде… Это я люблю по старинке… девушек…»

«Tatler», январь, 2014