Текст книги "Кукловод"

10
Рукопись-III
(1762 год, Санкт-Петербург)

«Задыхаясь, Наталья выкрикивала что-то бессвязное, извивалась, бешено царапала спину Анри. Распутница, не знавшая счёту мужчинам, она никогда прежде не испытывала такой любовной сладости. Казалось, вот-вот не выдержит сердце. Но Анри был неутомим, заставляя её принимать всё новые и новые позы. При этом он без устали нежно терзал пышную женскую плоть в самых сокровенных местах.

Наконец Анри сделал последнее движение и зарычал, крепко сжимая стройные бёдра женщины. От непереносимого наслаждения Наталья забилась под ним и ощутила, что теряет сознание. Захотела открыть глаза – не вышло. „Сейчас умру“, – мелькнуло в голове.

– От этого не умирают, – сказал Анри, словно подслушав её мысли. Он гладил плечи и грудь Натальи размеренными, успокаивающими движениями. – Тебе понравилось?

– Не спрашивай, – шепнула она хрипло, всё ещё не в силах отдышаться. – Мне страшно с тобой. Ты не такой, как все…

– Почему? Разве я делал что-нибудь отличное от других мужчин?

– То-то и оно… Ведь наши обормоты в постели ровно дикари какие. От водки и лука не продохнёшь. Только размером и хороши, прости Господи, – сказала Наталья, фыркнув.

– Ублажают не размером, а умением, – наставительно произнёс Анри. – Не дав женщине испытать любовный восторг, не получишь его сам. Науку любви я постигал на Востоке, а там в этом толк знают.

Ловким движением он соскочил на пол, разлил вино по фужерам, и один из них протянул Наталье.

– Ты очаровательна. Никогда бы не подумал, что в холодной варварской России встречу такую пылкую женщину. За тебя!

В тёплом ароматном полумраке спальни, после недавних утех, янтарно-жёлтое шампанское казалось удивительно вкусным. Наталья любовалась Анри. Он пил вино, уперев руку в бок, и, похоже, ничуть не стеснялся своей наготы. У него было приятное лицо с грубоватыми, но правильными чертами и большими, выразительными глазами. Тёмные, без признаков седины волосы, стройное, мускулистое тело – неужели этому человеку действительно, как рассказывали в петербургских салонах, исполнилось шестьдесят? Рассказывали, правда, и другое…

– Больше, намного больше, – сказал Анри с усмешкой, будто вновь угадав её мысли.

Наталья замотала головой.

– Не могу поверить! У тебя пыл и тело тридцатилетнего.

– Верить, не верить… Каждый человек судит в меру своего опыта и знаний, а в твоей прелестной головке одни амуры да альковные дела. – Он склонился над женщиной и понизил голос. – Ты поверишь, если я скажу, что мой возраст измеряется веками?

Наталья молчала. Она не знала, что сказать.

– Вот видишь, – спокойно произнёс Анри. – А ведь я, граф Сен-Жермен, провожал на Голгофу Иисуса Христа. Тогда, правда, меня звали по-другому, но какая разница? Я видел, как варвары завоевали Рим. На моих глазах рыцари отправлялись в первый крестовый поход. Я был свидетелем начала Столетней войны… Никто в это не верит. Но мне всё равно. Я презираю толпу. Время от времени я слегка поднимаю над собой завесу тайны, но только для развлечения. Возбуждать любопытство в людишках очень забавно. А порой и приятно… – Он вдруг схватил её за плечо. – Разве я насладился бы тобой, когда бы не разжёг твоё любопытство?

Его чёрные глаза немигающе смотрели на неё. Рот сжался в узкую безгубую полосу, лицо мгновенно постарело. Наталье стало не по себе. Про Сен-Жермена в Петербурге рассказывали всякое. И чернокнижник он, дескать, и секрет вечной молодости знает. Князь Куракин не поленился, написал своим агентам в Париж и Вену: что, мол, говорят про графа в просвещённой Европе? Агенты, не сговариваясь, ответили одно и то же: у Сен-Жермена при дворах репутация масона высокого градуса посвящения. А ещё – мага и алхимика, владеющего секретами древнего знания. Интерес российской знати был распалён до предела. Выспросить графа напрямую стеснялись или побаивались, но кто-то поймал его камердинера, насыпал в руку целковых и задал вопрос: точно ли, что его господин совсем не старится? „Не могу сказать наверняка, – ответствовал парень, убирая деньги, – но за те четыреста лет, что я служу его светлости, он вовсе не изменился“.

Увлекая Сен-Жермена в постель, Наталья рассчитывала между любовными схватками выведать у графа, взаправду ли он тот, кем его считают. Но сейчас ей было жутко, и все вопросы вылетели из головы.

– Отпусти, мне больно, – прошептала она.

Сен-Жермен ухмыльнулся и разжал руку.

– Прости… Оставим это. Есть более интересные темы. Ты знаешь, что такое Кама-Сутра? А любовь по-турецки? Ну, ничего: у нас целая ночь впереди, и ты способная ученица…

Он по-хозяйски перевернул Наталью на живот. Страх усилил вожделение, и скоро в спальне княгини Голицыной раздался её сладострастный крик.

Графа взяли на рассвете, когда он чёрным ходом выбирался из особняка Натальи. Его схватили сразу несколько человек, связали руки, нацепили на глаза повязку и запихали в карету. Сен-Жермен не сопротивлялся.

– Трогай! – заорал кто-то под ухом у графа, и конские копыта зацокали по булыжной мостовой.

– А вы, сударь, молчите, и вам не причинят зла, – произнёс тот же голос. – Иначе придётся заткнуть рот.

– Не беспокойтесь, – ответил граф. Не будь в карете столь темно, конвоир заметил бы, что на губах Сен-Жермена змеится ироническая усмешка.

Ехали долго. Граф был совершенно спокоен, попыток освободиться не предпринимал и даже не спрашивал, куда его везут. Похоже, он задремал.

Наконец карета остановилась. Сен-Жермена вывели наружу, взяли с двух сторон под руки и предупредили, что впереди крыльцо с десятком ступенек. Потом был переход по длинным извилистым коридорам. В итоге графа завели в противно скрипнувшую дверь, посадили на стул, развязали руки и сняли повязку.

Это была большая комната с высоким потолком. Мебель, паркетный пол и настенные гобелены оставляли впечатление богатства и вкуса. Угол комнаты был отгорожен китайской ширмой. Возле камина с уютно потрескивающими дровами в огромном кресле сидел, закинув ногу на ногу, человек в гвардейской форме. Второй гвардеец стоял рядом, небрежно опираясь на спинку кресла.

Оба человека отличались гигантским ростом, широкими плечами и здоровенными ручищами, под стать медвежьим лапам. У обоих были массивные, красивые, гладко выбритые лица. В них чувствовалось несомненное сходство. Сидевший в кресле выглядел старше, но и он едва ли достиг тридцати лет.

– Хорош кавалер! – гаркнул тот, кто помоложе. – Можно сказать, прямо с Наташки Голицыной сняли. Ну что ты будешь делать с этими заезжими вертопрахами! Только-только из Европы, а уже в чужой постели кувыркается. Может, морду ему набить? А, Гриш?

– Вы, месье, как я понимаю, ревнивый супруг и требуете сатисфакции? – вежливо спросил Сен-Жермен, растирая запястья.

Гвардейцы оглушительно расхохотались.

– Бог миловал, – произнёс, отсмеявшись, тот, кого назвали Гришей. – Во всём Петербурге таких дверей нет, чтобы Наташкин муж мог прилично войти, – рога мешают, за косяк цепляются…

– Я тоже думаю, что повод нашей встречи иной, нежели ревность, – охотно сказал Сен-Жермен. Его взгляд быстро, цепко, изучающе скользил по лицам собеседников. – Остаётся выяснить, какой именно.

– Сейчас выясним, – пообещал младший. – Хочется нам узнать, милый человек, откуда ты взялся, кто такой, а главное – за каким хреном к нам в Россию припёрся. Ты сам расскажешь, или тебе помочь?

В его голосе была угроза. Граф принял озадаченный вид.

– Боже мой, и ради таких простых вопросов устраивать похищение?.. Впрочем, извольте. Моё имя Анри Сен-Жермен. Я прибыл из Франции, из Парижа. Цель посещения – знакомство с вашей огромной страной, с её жителями. Сейчас наслаждаюсь красотами Петербурга и прелестями русских дам, – добавил он с оттенком издёвки. – Вы сами видите, господа, ничего особенного в моём визите нет, простое любопытство путешественника…

Гвардейцы переглянулись. Григорий подался вперёд.

– А с канцлером Гудовичем полдня один на один беседы беседовал тоже из любопытства? – зарычал он. – А у императора Петра аудиенцию выпросил и битых два часа разговаривали с глазу на глаз? А в гвардейские казармы на всю ночь завалился просто водку пить? Всюду шныряешь, всех расспрашиваешь, всё вынюхиваешь…

Сен-Жермен встал.

– Вот что, господа, – холодно сказал он. – Какова бы ни была истинная цель моего приезда в Петербург, в таком тоне я с вами разговаривать отказываюсь. Вы не судьи, а я не обвиняемый. К тому же зарубите себе на носу: вы говорите с благородным человеком, а не с лакеем.

– С лакеями у нас разговор другой, – сказал Григорий со вздохом. – Алёшка, покажи ему.

Тот с готовностью кивнул. Скучающей походкой он пересёк обширную комнату, подошёл к Сен-Жермену и неторопливо сгрёб его за шиворот.

А дальше произошло нечто неожиданное.

Коротким, почти без замаха, ударом, граф рубанул Алексея ребром ладони по плечу, и рука, отпустив Сен-Жермена, повисла мёртвой плетью. Вскрикнув, гвардеец отскочил, глядя на обидчика с бескрайним изумлением. Сен-Жермен улыбался, как ни в чём не бывало. Григорий привстал, вытаращив глаза.

– Ах ты, мать твою!..

Алексей вновь кинулся на графа с явным желанием сбить с ног, растоптать, уничтожить. И – ничего не успел. В невероятном прыжке с разворотом Сен-Жермен впечатал каблук ему в подбородок. Размахивая руками, Алексей отлетел к стене, крепко приложился об неё головой и медленно сполз на паркет, издавая булькающие звуки.

– Сука! – заревел Григорий, вскакивая на ноги и выхватывая шпагу.

Он сделал стремительный выпад, но граф оказался проворнее. Уклонившись от удара лёгким движением корпуса, Сен-Жермен поймал клинок между ладоней, намертво зажал его и резко дёрнул в сторону. Григорий потерял равновесие и тут же получил мощный пинок ниже пояса.

Оба гвардейца валялись на полу, не в силах отдышаться.

– Боже, какие идиоты, – пробормотал Сен-Жермен сквозь зубы. – Но, может быть, эта умнее?..

Он подошёл к ширме, закрывавшей угол, и негромко сказал:

– Выходите, ваше величество. Время играть в прятки кончилось.

Раздался шелест юбок. Из-за ширмы появилась высокая, хорошо сложенная молодая женщина с длинными каштановыми волосами и острыми чертами привлекательного лица. Она кинулась к молодым людям, причитая:

– Гришенька, Алёша!.. Что этот негодяй с вами сотворил?

Сен-Жермен покрутил головой.

– Мадам, вы бы лучше спросили, что они хотели сотворить со мной. Хорошо ещё, что лет семьсот назад один монах из тибетского монастыря научил меня защищаться голыми руками.

Женщина дико взглянула на него. Сен-Жермен вздохнул.

– Ну хорошо, ваше величество, оставим в покое мою биографию. Давайте приведём в чувство этих молодых людей, и наконец побеседуем спокойно…

Спустя несколько минут все четверо сидели за столом. Алексей растирал затылок. Григорий осторожно поглаживал пах. Женщина, прищурившись, разглядывала невозмутимого Сен-Жермена.

– Ваше величество, господа, – сказал граф. – Прежде всего, разрешите извиниться за причинённый ущерб. – Алексей злобно засопел. – Разрешите также объяснить своё поведение.

Ошибочно думать, что ваши люди меня схватили. Это не так. Я мог бы легко справиться с ними. В этом, полагаю, вы теперь не сомневаетесь. – Граф коротко поклонился в сторону гвардейцев. – Нет, господа, я позволил себя схватить. И позволил только потому, что догадывался, чьи это люди. Скажу больше: я сам искал нашей встречи. Вот уже месяц я в Петербурге, и всё это время я предпринимал различные шаги, чтобы возбудить интерес к себе со стороны определённых людей. Я имею в виду супругу императора Петра Екатерину Алексеевну и офицеров гвардии братьев Орловых, Григория и Алексея. Тех самых людей, которые готовят переворот с целью свержения законного монарха и захвата власти…

Женщина, побледнев, откинулась на спинку стула. Орловы разом вскочили на ноги.

– Шпагу ты отбил, а вот отобьёшь ли пулю, – пробормотал багровый от ярости Григорий, хватая с каминной доски пистолет со взведённым курком.

– Сядьте, – властно сказал Сен-Жермен. – Что за манера: сначала делать, а потом думать… Самое интересное в нашем разговоре впереди, наберитесь терпения.

– Положи пистолет, Гриша, – негромко распорядилась Екатерина. – Давай послушаем. Убить его мы и потом успеем.

Сен-Жермен только усмехнулся.

– Надо вам знать, мадам, что слухи о вашем заговоре уже проникли в Европу. И я приехал в Петербург с одной целью – выяснить, насколько слухи соответствуют действительности.

– И что же, выяснили? – иронически спросила Екатерина.

– Разумеется, – кивнул Сен-Жермен. – Григорий Григорьевич совершенно прав: целый месяц, говоря его словами, я шнырял, расспрашивал, вынюхивал. К сожалению, господа, вывод неутешительный: заговорщики вы… как это по-русски… никудышние.

Императрица и Орловы переглянулись. Екатерина закусила губу.

– Чтобы затевать переворот, одного желания мало. Нужны силы и возможности. У вас их нет. Ваша опора при дворе и в правительстве канцлер Бестужев отправлен в ссылку, мадам. Вашего финансиста, английского посла Витворта, убрала ещё покойная императрица Елизавета. Откровенно говоря, не понимаю, на что вы рассчитываете.

– Гвардия Петром недовольна, – сквозь зубы сказал Алексей.

– Пустое, – отмахнулся граф. – Не надо преувеличивать былой успех Елизаветы Петровны. Иная ситуация. Тогда гвардия выступила за родную дочь Петра Великого, а вы, мадам, простите, для России никто. Да и супруг ваш, в отличие от регентши Анны Леопольдовны, занимает престол совершенно законно. К тому же, будем откровенны, братья Орловы – это ещё не гвардия.

– А знаете ли вы, что армия и дворянство осуждает Петра за мирный трактат с Пруссией? Что духовенство унижено его указами о церковном имуществе? Что он вызывает насмешки своим пьянством и нелепым поведением? – холодно спросила Екатерина.

– Да, это серьёзно, – признал граф. – Но и тут не надо драматизировать положение, мадам. Император молод, он вступил на трон совсем недавно, и недовольство им в обществе пока далеко от критической черты. Во всяком случае, непоправимых ошибок он ещё не совершил. Такова моя оценка. Не забудем, что он много работает, и среди его указов есть весьма удачные. В нём видны задатки незаурядного государственного деятеля. Чего не хватает императору, так это сознания величия собственной миссии, да просто воспитания. Отсюда его солдафонские шутки, пьяные выходки… Но и это поправимо. В окружении Петра Фёдоровича есть умные, опытные, достойные люди, которые исподволь внушают ему идеалы, учат правилам поведения монархов, помогают исправлять просчёты. Мельгунов, к примеру, или Воронцов…

Так что я не вижу необходимых условий для успеха вашего заговора, мадам. Хорош заговор, о котором болтают в любом петербургском кабаке! Я сам тому свидетель. А о вашей связи с месье Орловым открыто судачат в гвардейских казармах… Не надо краснеть, мадам, я просто говорю о том, что знает каждый, и ваш супруг тоже. Вы все на свободе лишь потому, что император столь же великодушен, сколь и беспечен. Он живёт сам и даёт жить другим. Однако, судя по некоторым намёкам во время нашей приватной беседы, ему эти слухи надоели, а его окружение они просто пугают. Полагаю, мадам, ваша ссылка и арест господ Орловых – дело ближайшего времени…

Эти неприятные, но справедливые суждения Сен-Жермен адресовал главным образом Екатерине. Она слушала внимательно, подавшись вперёд, и многое выдавала проницательному собеседнику взглядом больших серых глаз. В этих глазах Сен-Жермен ясно читал и тоску женщины, униженной собственным супругом, и ярость правительницы, которой не суждено править, и страх заговорщицы, чей заговор обречён на провал.

Затянувшееся молчание прервал Григорий Орлов.

– Так что же, – с вызовом спросил он, – получается, всё кончено?

Сен-Жермен засмеялся.

– Помилуйте, – сказал он, – ведь ничего ещё и не начиналось. Ваш замысел вполне может увенчаться успехом. Для этого вам нужно лишь одно: золото. Много золота. С его помощью вы купите шпаги гвардейцев и голоса придворных. Сподвижники императора станут его врагами. В итоге он останется один и падёт. Запомните: побольше золота!

– Легко сказать, – проворчал Алексей, оглядываясь на императрицу. – Да только где его взять, это золото?

– У меня, – ответил Сен-Жермен.

Екатерине показалось, что она ослышалась.

– У кого? – нерешительно переспросила она.

– У меня, – спокойно подтвердил граф.

Григорий вскочил, в сильном возбуждении прошёлся по комнате, потом сел напротив графа и уставился на него.

– Не врёшь? – свистящим голосом спросил он.

– Никоим образом, – сказал Сен-Жермен.

– А… какой тебе в этом интерес?

– Мой интерес в том, чтобы Россией правила Екатерина Алексеевна, а не Пётр Фёдорович.

– Зачем тебе это надо?

– Вы задаёте слишком много вопросов, месье Орлов, – сказал Сен-Жермен, беря понюшку из маленькой черепаховой табакерки. – Впрочем, извольте, объясню. Меня, или, если угодно, людей, которых я представляю, не устраивает политика императора. Нам нет никакого дела до его пьяных дебошей, но мирный договор с Фридрихом нарушает наши интересы. И это лишь один пример. У нас есть желание и возможность помочь вам устранить его с престола. Тут наши планы совпадают. Вам этого мало?

– Не верь ему, Гриша, – подал голос Алексей, шмыгая носом. – Возьмём у него деньги, начнём суетиться, а нас – хлоп! – за шиворот и в каземат. Подстава это.

– Неумно, Алексей Григорьевич, – отрубил Сен-Жермен. – Тайный сыск Пётр Фёдорович распустил… поразительная, кстати, беспечность… а сам он к таким провокациям не склонен. Да и не стали бы в этом деле прибегать к услугам заезжего иностранца. Самое же главное – вам, в сущности, нечего терять. О ваших планах власть и так знает. Кто успеет вперёд: они вас, или вы их – вот вопрос.

Екатерина вздрогнула.

– На два слова, граф, – сказала она, вставая.

Она увлекла Сен-Жермена, за ширму, показала рукой на стул и спросила, понизив голос:

– Правда ли, граф, что в Париже вы руководите масонской ложей?

– Правда, ваше величество, – тихо ответил Сен-Жермен.

– И… чем же не угодил мой супруг масонскому братству?

Сен-Жермен поколебался, но ответил:

– Всё не так просто, мадам. Ведь масоны – это лишь орудия в руках могущественного существа, в чьей воле играть монархами и народами. И это существо моими устами предлагает вам своё покровительство. Вот всё, что я могу сказать, мадам. Быть может, когда-нибудь мы поговорим об этом подробнее. Если вы захотите.

Екатерина опустила голову и задумалась.

– Но что же я должна буду сделать взамен? – спросила она.

– Сущую безделицу. После того, как вы займёте престол, никогда не забывайте, кому вы этим обязаны. И если к вам придёт мой посланник, примите его. И сделайте то, о чём он вас попросит.

Сен-Жермен встал.

– Мне кажется, – сказал он, – пора вернуться к господам Орловым и обсудить наши следующие действия. Времени очень мало.

– Одну только минуту, – сказала Екатерина, удерживая Сен-Жермена. – Удовлетворите моё женское любопытство, граф. О вас рассказывают какие-то невероятные вещи. Что вы маг, что вы овладели секретом философского камня, что вы столетиями скитаетесь по миру… Это правда?

Сен-Жермен посмотрел на императрицу долгим взглядом. Потом опустил глаза.

– Правда, ваше величество, – мягко ответил он, склоняя голову и целуя руку женщине.

Через месяц император был свергнут с престола и убит братьями Орловыми. На трон взошла Екатерина II.

Она правила страной тридцать четыре года. За это время Россию потрясли бунтами не менее сорока самозванцев, каждый из которых именовал себя чудом спасшимся императором Петром Фёдоровичем. В их числе был и знаменитый казак Емельян Пугачёв. Это восстание Екатерина назвала главным ужасом XVIII века. Лилась кровь, горели деревни и города, хрипели на дыбе истязаемые люди…

Сен-Жермен мог поистине гордиться делом рук своих».

11

У замначальника десятого отделения милиции подполковника Варенцова было замысловатое прозвище «Слуга царю, звездец солдатам». Слово «звездец» в обиходе заменялось иным, звучавшим не так поэтично. «Слугой царю» Варенцова прозвали потому, что в умении прогибаться перед руководством подполковник не имел равных. А «звездец солдатам» объяснялось и вовсе просто: второго такого хама по отношению к нижестоящему личному составу надо было поискать. В этом заключалась главная причина, по которой любой сотрудник милиции, попав для прохождения службы в «десятку», вскоре начинал грустить и сочинять в уме рапорт о переводе в другое отделение или даже об увольнении из органов.

Тем не менее, утренний разговор с подчинённым, капитаном-опером Аликовым Варенцов начал мирно, даже ласково:

– Как дела, Саша? Здорова ли маманя?

– Спасибо, не жалуется, – нейтрально ответил капитан, чуя недоброе.

– А сильно ли расстроится, если я тебе сейчас голову оторву? – ещё ласковее спросил Варенцов.

– За что? – еле вымолвил оторопевший Аликов.

– Молчать! – заорал без всякого перехода Варенцов. – Ты чем занимаешься, дармоед? У тебя на земле разборки со стрельбой! Есть раненый! Три покалеченных! Свидетелей – выше крыши. Два дня уже прошло, а ты нападавшего установил, плейбой хренов?

Саша вздохнул. Им овладела мерзкая скука. Давным-давно, ещё на заре оперативной юности, он очень болезненно воспринимал всякий незаслуженный упрёк в свой адрес. А теперь ничего: привык, что человек, работающий «в поле» – всегда крайний. По определению.

– Понимаете, Николай Петрович, – задушевно сказал Аликов, подбирая простые, доступные слова, как в разговоре со слабоумным (что, впрочем, было недалеко от истины), – нападавшего-то у нас и нет. Есть нападавшие – это те, кто потом оказались потерпевшими. Такие дела.

Он вздохнул и пожал плечами, словно извиняясь за нападавших-потерпевших. Варенцов наморщил невысокий лоб. На лице благородного кирпичного оттенка обозначилась попытка мысли.

– Не понял, – веско произнёс он, подозрительно глядя на Аликова.

– Поясняю голосом. Свидетелей и в самом деле хоть обклюйся. Это вы в точку, – польстил Аликов руководителю. – Я опросил полтора десятка человек: и в ресторане, и среди жильцов, которые наблюдали драку с применением оружия из своих квартир. Вот какая получается картина. Некто (приметы у меня есть) ужинает в ресторанчике с девушкой. Подходят двое чеченцев, начинают приставать к девушке. Некто пытается их урезонить – бесполезно. Тогда некто уходит с ними в туалет на разборку, вырубает обоих и возвращается к девушке. Они в спешке покидают ресторан через служебный вход. У входа их поджидает четверо чеченцев, к ним по ходу присоединяются ещё двое – итого шесть. Очевидно, дружки тех, кого некто уложил в ресторане. Парень достаёт пистолет и открывает предупредительный огонь. На поражение стреляет один раз и только тогда, когда один из чеченцев сам хватается за оружие. Попутно этот некто отбивает мошонку другому чеченцу. Подъезжают наши машины, все врассыпную, никого задержать не удаётся. Кроме потерпевших, конечно. Они же нападавшие.

Варенцов, напряжённо следивший за развитием сюжета, задумался.

– Вот оно как, – наконец произнёс он. – Теперь понятно. Сначала напали, а потом потерпели… Что скажешь?

Аликов развёл руками.

– За что боролись, на то и напоролись. Их не трогали, они сами полезли. А парень, судя по всему, оказался тренированный, да к тому же со стволом.

– То-то и оно, что со стволом. В префектуре меня с утра за эту стрельбу отымели по полной программе: мол, не контролируете ситуацию на вверенной территории, – пожаловался Варенцов. – Дёрнул же чёрт шефа уйти в отпуск… Что с потерпевшими?

– Все четверо госпитализированы. Один с огнестрельным ранением, трое с различными травмами. Личности установлены. Мелкий криминал.

– Под кем ходят?

– Выясняю.

– Мотивы нападения?

– Уточняю.

– А этот… твой некто?

– Ищу.

– Теперь вижу, что работаешь. Ты вот что, – распорядился подобревший Варенцов, – сгондоби-ка мне назавтра по этому делу справку. То да сё… объективная картина происшествия… план розыскных действий… личный контроль И.О. начальника отделения… Я её в префектуру заброшу, пусть подавятся.

– Сделаю.

– Дальнейшие шаги?

– Продолжаю проведение соответствующих оперативно-следственных мероприятий, – отчеканил Аликов.

Варенцов растроганно поиграл массивной пепельницей.

– Молодец. Докладывай, коли что. Свободен.

– Живой, или как? – сочувственно спросила секретарша Ирочка, едва Аликов строевым шагом вышел из кабинета руководителя.

– Не дождётесь, – бодро откликнулся тот, покидая приёмную.

Саша Аликов честно доложил подполковнику всю информацию, имеющуюся по этому делу. Вернее, почти всю.

Обидчика чеченцев искать не требовалось. Аликов точно знал, кто этот человек и где он проживает.

«Ф.И.О.: Аликов Александр Никифорович.

Возраст: 30 лет.

Семейное положение: холост.

Образование: высшее юридическое.

Увлечения: шахматы (1-й разряд), рукопашный бой (мастер спорта).

Рост: 190 сантиметров.

Вес: 95 килограммов.

Особые приметы: нос картошкой…»

Так, или примерно так, могла бы выглядеть анкета капитана милиции Аликова.

В отделении оперативники прозвали коллегу «шерифом». В этом полуироническом-полууважительном прозвище было признание Сашиной физической силы, храбрости и врождённой тяги к справедливости. Не в пример иным сослуживцам, капитан вспоминал, что он мент, не только на службе, но и всякий раз, когда рядом происходило что-то неладное.

Однажды Аликов бегал трусцой по набережной Москвы-реки. Вокруг было безлюдно, уже темнело. Вдруг навстречу ему кинулась огромная чёрная овчарка. Владелец плёлся далеко позади, сосал пиво из большой пластиковой бутылки, и, судя по всему, чувствовал себя отлично. Собак Аликов не боялся и вообще мог бы не связываться. Однако он остановился и предложил хозяину взять пса на поводок или, по крайней мере, нацепить ему намордник.

– А то что мне будет? – осклабился мужик.

– Задержу и доставлю куда надо, – абсолютно серьёзно пообещал Саша. – Не дури, сделай. Тут же люди ходят, могут испугаться.

Хозяин рядом со своей собакой Баскервилей ничего не боялся.

– Вали отсюда, – сказал он и махнул рукой.

То ли кобель неправильно истолковал жест хозяина, то ли среагировал на агрессивные нотки в его голосе, но кинулся на Сашу мгновенно. Однако тяжеловес-рукопашник Аликов был начеку. Страшным ударом ноги в брюхо он сбил овчарку прямо на лету, и собака с душераздирающим визгом, отлетев метров на пять, тяжело рухнула на землю. Озверевший хозяин с кулаками бросился на Сашу мстить, за что и пострадал, хотя не так сильно, как его пёс.

– Ты пойми, – втолковывал Аликов собаководу, перегнув его через парапет набережной головой к воде (а внизу плавно катила мутные волны Москва-река). – Если хозяин дурак, то и собака дура. Ей без разницы, на кого кидаться. А тут не только мастера спорта ходят, здесь и мирного населения достаточно…

Допрашивая задержанных, Саша вёл себя вполне корректно: мог от души гаркнуть, но не более того – рук не распускал, не беспредельничал. Подозреваемых он давил психологически, играя на их слабостях. Одного хмыря-алкоголика, не хотевшего «колоться» в ограблении богатой квартиры, Аликов сбил влёт, как ту овчарку, выставив на стол во время беседы бутылку водки. Парень уставился на неё, словно сексуальный маньяк на нимфетку.

– Так что, говорить будем или как? – беззлобно осведомился Аликов. При этом он открыл бутылку, налил стакан и принюхался, плотоядно шевеля ноздрями.

– Покупаешь, начальник, – сдавленно констатировал подследственный, страдая от ломки.

– Само собой, – спокойно сказал Саша. – Но по-честному, дашь на дашь. Ты мне подробный рассказ, как взял хату заслуженного бизнесмена Российской Федерации Григория Ивановича Бесчестных, а я тебе – стакан после подписания протокола. И личный бутерброд на закусь. А также отметку в протоколе о чистосердечном признании.

Парень махнул рукой, дал показания, получил обещанный стакан и законный срок. Однако зла на капитана не держал.

Аликов служил честно в той степени, в какой вообще можно честно служить в сегодняшней милиции с её копеечными окладами и организационно-технической немощью. Управление собственной безопасности, отслеживающее поведение сотрудников, давно махнуло на Аликова рукой: не берёт, зараза! Или берёт, но очень аккуратно… Взятками Саша действительно брезговал, и, пуще того, избегал какой бы то ни было зависимости от криминала. Но и жил не на одну зарплату. По договорённости с несколькими однокашниками-юристами, подавшимися в адвокатуру, Аликов обеспечивал их клиентами. Выглядело это примерно так.

– И что мне теперь светит? – с тоской спрашивал иной подследственный.

Саша неопределённо пожимал плечами:

– Это как суд решит. Но, – тут следовал оценивающий взгляд на оформленный протокол, – хороший адвокат не помешал бы.

– Хороший адвокат – это разорение, – безнадёжно говорил подследственный.

– В общем-то, да. Но есть исключения, – задумчиво произносил Саша. – Тут недавно по моей линии судили одного вашего… коллегу. Прокурор просил четыре года, адвокат сделал два. И то условно. Да и взял по-божески.

– Телефончик не подскажете? – робко спрашивал будущий клиент.

Продиктовав телефон и фамилию адвоката, Саша через некоторое время клал в карман законный комиссионный процент адвокатского гонорара. Так и жил. Не взятки же брать, в самом деле…

Что касается личной жизни, то она у него не складывалась. Или, напротив, складывалась удачно – это как посмотреть. Словом, он был холост. Хотя с женщинами у него всё было в порядке. Не красавец, Аликов брал замечательным лёгким нравом, белозубой улыбкой и добродушной внешностью, с которой прекрасно гармонировал пресловутый нос картошкой. Свою роль также играли широкие плечи и мощные бицепсы. Одна литературно грамотная девушка, прежде чем сдаться на милость победителя, сказала Саше, что у него стать Портоса, голова д'Артаньяна, порядочность Атоса и хитрость Арамиса. Похоже, этот коктейль действовал безотказно, потому что от девушек не было отбоя. Саша и не отбивался.

Так, без особых забот и проблем, складывалась жизнь тридцатилетнего капитана Аликова к тому моменту, когда, стоя у квартиры Сергея Авилова, он вдавил кнопку дверного звонка.