Текст книги "Чашечка кофе. Рассказы о приходе и о себе"

Покаяние

В храме идет соборование. Люди молятся об исцелении тела и отпущении грехов. Вдруг свечи, семь свечей, что обычно зажигаются во время таинства на столике перед священником, начинают оплывать быстрее обычного. Да так, что приходится их менять и зажигать другие. Ситуация необычная, и все, кто участвовал в таинстве, это заметили.

Потом, после молитвы, когда я уже убирал за собой со стола, несколько человек, но по одному, подходили ко мне и как бы между прочим сообщали:

– Свечи-то, обратили внимание? Это все из-за Ивановой, рядом с вами стояла. Очень уж она грешный человек. Бог шельму метит, вот даже свечи из-за нее потекли.

Я их слушал, а сам вспоминал, как много лет назад мы взялись восстанавливать наш храм. Я еще трудился рабочим на железной дороге и в тот день выходил в смену. Сам я этого не видел, но батюшка, что раньше был настоятелем, потом мне рассказывал.

Они молились на литургии, а на улице в это время начался дождь. Дождь не проливной, моросящий. И вдруг прямо во время службы в храм залетает молния. Дыр в окнах было еще предостаточно, вот она и пожаловала. Мы, говорит, молимся, а она плывет. Медленно, по направлению к импровизированному клиросу.

Народ затаил дыхание. Маленький огненный мячик остановился в метре от оторопевших певчих и неожиданно взорвался. Треск, хлопок. Но, слава Богу, обошлось без видимых последствий. Только одна совсем еще молоденькая девочка из певчих заплакала и сказала:

– Это все из-за меня! Я такая грешная, не хотела сегодня вставать на службу. Еле себя заставила. Это меня Господь через молнию обличил.

Я слушал подходящих ко мне после соборования людей, вспоминал ту девчушку и думал: как хорошо, что хотя бы дети еще способны видеть собственные грехи.

Неразбериха

После всенощной к отцу Филиппу, настоятелю храма, что в селе Угрюмиха, подошла староста и подала поминальную записку.

– Батюшка, что же это творится?! – возмущается староста. – Ты погляди, что пишут. Нет, я Дусе велела, больше такого безобразия она не примет.

Отец Филипп устало лезет в карман за очками и, не надевая их, так сложенными и подносит к глазам. Записка «о здравии», читает батюшка.

– Так, что тут у тебя? Ага, «император Наполеон Михаил»… – в задумчивости тянет он.

На листочке сверху крупными буквами написано: «император Наполеон», а внизу на следующей строке, чуть меньшими, – «Михаил».

– Это кто же у нас такой объявился?

– Мишка это, дачник московский. Года два назад он у нас еще в храме во время службы через голову перевернулся. Помнишь? Ты тогда с кадилом по храму ходил, а он как прыгнет.

– А, этот?! – радостно восклицает батюшка. – Как же, помню, помню. Ловко он тогда назад через голову. Значит, теперь он «Наполеон». Ладно, примем к сведению. Дусе скажи, пускай принимает. Мишка – мужик здоровый, вон у него кулачищи какие. С «Наполеоном» лучше не шутить. Разозлишь, он нам тут такой Аустерлиц устроит, мама не горюй.

Неделю спустя в алтаре, вынимая частицы, отец Филипп снова увидел записку со знакомым почерком: «император Наполеон Михаил». Сверху – император, снизу – Михаил.

Интересно, задумался батюшка, почему между двумя именами отсутствует черточка? Ведь если сторонний человек на записку посмотрит, то и подумает, что перед ним два абсолютно несвязанных между собой имени, принадлежащих двоим совершенно разным людям, что в общем-то и соответствует истине. Конечно, если не брать во внимание, что Михаил, он же и Наполеон, товарищ хоть и неагрессивный, но серьезно болящий.

Обычно верующие, подавая записки на обедню, жертвуют на нужды храма какую-то небольшую сумму. В разных местах делается это по-разному: где-то принято жертвовать за целую записку, независимо от числа имен, где-то за каждое имя в отдельности. В Угрюмихе записки принимались поименно. А Дуся, продолжилась мысль отца иеромонаха, та, что стоит за свечным ящиком, как она принимает конкретно эту записку? Брать записку, чтобы не раздражать болящего, благословил, а как посчитать, не разъяснил.

Отслужив литургию, отец иеромонах подозвал к себе Дусю:

– Евдокия, скажи, пожалуйста, когда ты принимала эту записку, ты как ее посчитала, за два имени или за одно?

– За два, конечно. Здесь же написано, вот: «император Наполеон», а здесь «Михаил». Каждое в своей строке, все, как положено.

– Понятно. А ты знаешь, кто такой Наполеон?

– Знаю, конечно.

– Тогда зачем ты берешь с него за два имени?

– Но имен-то два! Будь бы он просто «император Михаил», тогда другое дело, а так он и Наполеон, а в добавок еще и Михаил.

Батюшка замолчал и, собираясь с мыслями, зачем-то похлопал себя по карманам подрясника в поисках неожиданно понадобившихся ему очков. Потом продолжил:

– Понимаешь, я, конечно, в этих вопросах не специалист, но, видать, Мишка думает, что он воплощение знаменитого императора. Мол, душа великого француза взяла и воплотилась именно в нем, в Михаиле.

– Раз воплотилась, тогда и пиши просто «император Наполеон». Чего людям голову морочить?

– Ну да. А может, знаешь чего, может, там, где он лечится, кроме него этих наполеонов еще пруд пруди. Вот их друг от дружки по двойным именам и различают.

– А раз так, то будем считать, что и наших двое. – Батюшкины доводы Евдокию не убедили, и она остается при собственном мнении.

Отец Филипп, сдаваясь, машет рукой:

– Ладно, поступай как знаешь, – и направляется в алтарь.

Но Дуся, вдруг что-то вспомнив, кричит ему вслед:

– Ой, батюшка, погоди, еще вопрос! Я что подумала, этот Наполеон-то небось не православный.

– Ну да, наверное, католик. – И отец Филипп зачем-то снова принимается искать в кармане свои очки. – Куда это ты клонишь?

– Так если он не православный, значит, правильно писать в записке «заблудший»? «Заблудший император Наполеон».

– Подожди. – Батюшка все-таки достал очки и крутит их в руках. – «Заблудший» – значит, еще живой, но заблуждающийся в своем выборе. Мы молимся о человеке, чтобы Господь надоумил его сделать правильный выбор. Какой выбор может сделать Наполеон, если он уже давным-давно умер?

– Как это умер, – возражает Дуся, – если вот здесь его поминают за здравие?

Отец Филипп решительно сует очки назад в карман подрясника и возвышает голос:

– Евдокия, нет никакого Наполеона. Все. Помер Наполеон! Ты поняла?

– Поняла, конечно. Чего же тут не понять?! Помер и помер. Это-то мне понятно. С пожертвованием непонятно. В записке-то все одно два имени… и Наполеон – он же католик, значит, как ни верти, а «заблудший».

Новогодняя молитва

Один мой хороший знакомый, грузин по национальности, рассказал мне такую историю. Был у него друг, очень близкий. По имени Дато. Тоже грузин, он хорошо готовил мясо и держал небольшой ресторанчик с грузинской кухней. Оба жили в России в соседних городах, часто встречались и дружили семьями. Этот его друг незадолго до Нового года неожиданно умирает.

Резо, так зовут моего знакомого, переживал смерть друга как потерю очень и очень дорогого ему человека. Разумеется, он взял на себя заботу об оставшемся сиротой его сыне. Сперва он помогал ему с учебой в школе и занятиях спортом, а потом стал оплачивать учебу юноши в одном престижном московском вузе.

Незадолго до Нового года мы с Резо сидели у него в служебном кабинете, и он стал рассказывать:

– Представь, ровно год назад вот в это же самое время снится мне сон. Вижу я покойного Дато, моего дорогого друга, он сидит вот на этом месте. Мы с ним о чем-то разговариваем, а потом он начинает меня просить: «Резо, есть у меня к тебе огромная просьба. Уже три года я не видел своего сына и очень по нему соскучился. Пожалуйста, привези его ко мне на могилу. Пускай он зажжет свечу рядом с крестом и помолится о своем отце». – «Зимой в горах сильный ветер. Трудно будет зажечь на могиле огонь». – «Ничего, я вам помогу».

Когда Дато умер, мы отвезли его домой в Грузию и похоронили высоко в горах на его родовом месте, а семья осталась жить здесь, в России. С тех пор никто из нас у него не был.

Сон был таким отчетливым, что я до сих пор помню его в деталях. И даже голос Дато продолжает звучать у меня в ушах: «Пожалуйста, привези ко мне моего сына».

Утром я поехал к вдове друга и сказал ей:

– Манана, собирайся. Сейчас мы возьмем твоего Ираклия и вместе поедем в Грузию.

– Резо, какая Грузия?! На носу Новый год! Надо работать.

– Нет, Манана, надо ехать. Я потом расскажу тебе зачем, но, поверь, это очень важно.

И мы поехали.

Долго-долго мы поднимались на высокогорное кладбище, чтобы добраться до могилы Дато. А когда наконец добрались, я достал из сумки заранее припасенные свечи и пустые баллоны из-под воды, чтобы поставить в них свечи и защитить горящий огонь от ветра. Три баллона и три свечи на могилы Дато и его родителей.

– Вы зажигайте, а я пойду за священником.

Когда я вернулся вместе с батюшкой, то увидел, что мои спутники, как ни пытались, так и не смогли зажечь свечи. Резкие порывы ветра задували огонек, несмотря на защиту.

– Резо, – сказала Манана, – у нас с Ираклием ничего не получается. Попробуй, может, у тебя что-нибудь выйдет.

Я взял свечи и просто воткнул их в снег на каждой из трех могил. Воткнул и зажег. И они загорелись. Просто без всякой защиты. Уже стемнело, ветер неожиданно прекратился, а свечи горели, освещая все пространство вокруг, словно это была праздничная новогодняя иллюминация.

– Я привез к тебе твоего сына, как ты хотел, Дато. Видишь, как все вышло, прямо накануне праздника. Ты любил встречать его в окружении семьи и нас, тебе самых близких. Спасибо, ты снова собрал нас вместе. С праздником тебя, мой дорогой друг! С Новым годом!

И мы стали молиться.

Маленькие истории

Эпизод первый

Однажды, будучи в Италии в паломнической поездке, мы с матушкой познакомились с одной женщиной по имени Рая. Вместе с сыном они сейчас проживают на Урале. На то время юноша учился в православном институте и готовился связать свою судьбу со служением в Церкви. Мы разговорились и услышали от них такую историю.

Их дом находится рядом с большим городским собором. Рая постоянно ходила сюда же, в храм, на службы, молилась, и не только. Еще по воскресным дням после литургии она оставалась и занималась с подростками.

Каждый год летом они с батюшкой организовывали детский лагерь. Со временем о лагере узнали благодетели, с их помощью появилась возможность отправлять ребятишек в поездки по святым местам.

Однажды батюшка привез к ним в лагерь мальчика лет одиннадцати:

– Мама у него умирает, онкология спинного мозга. Один– единственный ребенок, отца нет. Я с ней в хосписе познакомился. Попросила пока на лето взять его к нам в лагерь.

– А потом?

– Потом будет видно, может, что и придумаем.

Неделю спустя позвонила мама мальчика и попросила нашу знакомую приехать к ней в больницу. Она уже практически не вставала. Рая представилась. Мама мальчика, оторвав голову от подушки, с трудом приподнялась и села на кровати. Потянулась, достала из тумбочки папку с бумагами и подала ее Рае:

– Я навела о вас справки и услышала много хорошего. Вы добрая, верующая женщина. Вот здесь документы на квартиру. Это все, что у меня есть. Возьмите к себе моего мальчика. Он послушный и неизбалованный ребенок.

Я представил себя на месте моей собеседницы и поинтересовался:

– Что же вы ей ответили? Согласились?

– Нет, сказала: «Я его не возьму. Потому что ребенку нужна его мама. Вы обязательно поправитесь и будете растить его сами».

– Знаю, после меня она просила еще нескольких человек. Кто-то согласился, и начался процесс оформления опекунства.

Все это время мальчик продолжал находиться с нами в лагере. Каждое утро мы с ребятами начинали с молитвы. И каждое утро всем отрядом просили об исцелении мамы нашего маленького товарища.

А вскоре мы все вместе отправились на Западную Украину, в паломническую поездку в Почаевскую лавру. Сейчас вспоминаю, место красоты необыкновенной. Обошли весь монастырь, побывали с детьми на службе, причастились. Потом прикладывались к чудотворной иконе Божией Матери «Почаевской» и к мощам преподобных Иова и Амфилохия.

Нам уже скоро уезжать, как вдруг находит меня этот мальчик, хватает за руку и рассказывает:

– Ко мне монах подошел! Какой? Не знаю, я его хорошо не запомнил. Говорит: «Знаю, у тебя мама тяжело болеет. Но ты молись и не отчаивайся. Она не умрет. Твоя мама выздоровеет и проживет еще долгую жизнь, а ты станешь священником».

Кем был тот человек, я не знаю. Только вскоре после нашего возвращения из лавры мама мальчика действительно пошла на поправку. Теперь она прихожанка нашего храма, а ее сын на следующий год собирается поступать в семинарию.

Эпизод второй

Недавно встречаю на улице одну свою хорошую знакомую. Как и мы, она – молодая бабушка, и нам всегда есть о чем поговорить, вернее, о ком поговорить. Разумеется, о внуках. И так при каждой встрече. Но сегодня моя знакомая шла, погрузившись в собственные мысли и не замечая никого вокруг. Она бы и меня не заметила, пока я ее не окликнул:

– Ой, батюшка! А я иду и не вижу. Все о Галинке своей думаю. Болеет уже больше месяца, а врачи никак не поставят диагноза. Ты бы о ней помолился.

На следующий день перед службой я обратился к верующим и попросил молитв о болящем младенце Галине. После молебна ко мне подошла одна из наших прихожанок:

– Батюшка, ты о девочке просил помолиться. Хочу рассказать тебе такую историю. Моя подруга воспитывает девочку двенадцати лет. И вот она у нее заболела. Ребенка положили на обследование в институт педиатрии, но причину болезни так и не установили, хотя и старались помочь. В конце концов предложили взять пункцию спинного мозга, но мама отказалась. Слишком рискованно. Из института их немедленно выписали, хотя анализ показал: гемоглобина в крови в три раза меньше нормы.

Что было делать? Ничего не оставалось, как попытаться вернуться к прежней жизни и жить как раньше, только теперь уже с больным ребенком. Соседка, однажды встретив их с девочкой в подъезде, удивилась:

– Что с вашим ребенком? На ней лица нет!

– Болеем, а врачи не могут понять от чего. Вот и мучаемся.

– А вы сходите в церковь, поговорите с батюшкой. Может, что и посоветует.

Она сходила. Батюшка выслушал ее и велел готовиться к исповеди.

– Вам нужно исповедаться и причаститься. Сначала начните ходить в храм на богослужения, дома молитесь. И дочь причащайте. Потом я вас обеих пособорую. Господь Сам найдет способ, как вам помочь.

Кроме обычной школы девочка училась еще и музыке в школе со знаменитым названием, в которой воспитывают будущих лауреатов многочисленных музыкальных конкурсов. Потому и нагрузки в этой школе на детей соответствующие. Бедный ребенок, она отправлялась в свою музыкалку и, согнувшись от боли, пыталась играть на фортепиано.

Ребята в классах разучивали свои этюды и пьесы, а в это время их мамы сидели в сторонке и терпеливо ждали, когда те освободятся. Однажды – это уже после того, как мама девочки начала ходить в храм и молиться, – одна из женщин, здесь же рядом с ней сидящая, в классе фортепиано, спрашивает ее:

– Как-то ваша девочка странно сидит за инструментом. Такое впечатление, будто у нее болит живот.

Мама вздохнула:

– Болит, и еще как болит, – и рассказала об их злоключениях.

Женщина, выслушав, ответила:

– Я так и поняла. И вот что мы сделаем. Это моя визитка, здесь номер телефона. Я сама врач и работаю в Н-ской больнице. Завтра же приводите девочку, возьмем анализы. На днях мы начинаем испытание одного нового препарата. Давайте пробовать.

Девочку удалось спасти.

Так что, батюшка, ты подскажи своей знакомой, путь родители девочки сами в храм придут. На службе с нами постоят, о дочечке своей помолятся. Глядишь, Господь о них что-нибудь и придумает.

Эпизод третий

Сегодня ходил к людям, что вышивают для нашего храма плащаницу Пресвятой Богородицы. Вышивают на специальной вышивальной машинке. Сперва ей задается программа, а потом машинка всю работу выполняет самостоятельно.

У них это первый такой опыт, заказов, подобных нашему, еще не было. Два месяца просидели над программой, и ничего не получается.

А потом к ним пришла женщина. Недавно она родила долгожданную девочку. Та пожила немного и умерла. У мамы после нее не осталось ничего, одни только бирочки, что привязывают новорожденным к ручке в роддоме. Она пришла к ним в мастерскую и попросила:

– Вышейте что-нибудь, что напоминало бы мне о моей девочке.

Я видел их работу. На куске коричневого бархата серебряными нитками они вышили скорбящего ангела, над ним имя малышки, день ее рождения, рост и вес.

Мама обрадовалась, прижала к груди вышитого ангела и, уходя, благодарила. Вечером того же дня они снова засели за программу для вышивки плащаницы, и у них все получилось.

Одиночество

Утром 15 февраля отслужил молебен в часовне, что находится у нас в поселке, и собрался ехать в храм на отпевание. До назначенного времени у меня оставалось еще минут тридцать. Потому и решил заехать на почту и наконец-то получить бандероль. Неделю уже не получалось забрать.

Захожу, а там пенсионеров тьма-тьмущая, пришли за обещанными пятью тысячами добавки к пенсии. Обещали подвезти, ждут. Подхожу к окошку, там несколько знакомых пожилых женщин. Когда-то знал их еще совсем не старыми. Смеюсь:

– Пенсионеры, пропустите, бандероль нужно за брать.

Меня пропускает одна бабушка, года два назад я отпевал ее супруга. Пока получал бандероль, разговорились.

– Давно вас не видел.

– Что делать, теперь я одна. После смерти мужа все больше в Москве у детей.

– А сейчас по какому поводу приехали?

– Просто почувствовала, что надоела им там, пусть отдохнут от меня немного. Поживу здесь пару недель и назад.

– Понятно. Ну, будьте здоровы.

Приехал в храм. Готовлюсь к отпеванию, умерла стооднолетняя старушка, а из головы все не выходит муж той самой женщины, что уступила мне очередь на почте. Когда же я его отпевал? Беру в руки требник, листаю, и вдруг из него выпадает листок с именем этого самого человека и датой его отпевания. 15 февраля 20… года.

Почему-то сохранился. Наверное, я использовал этот листок как закладку.

Отпевал бабушку и одновременно служил панихиду по мужу той женщины. Все удивлялся, как ловко он мне о себе напомнил. И кто его еще помянет, кроме меня? Больше некому.

Когда звонят колокола

28 августа, прямо на праздник Успения Пресвятой Богородицы, мы отпевали старенькую тетю Лену. Скончалась она рано утром в субботу. Накануне, вечером в пятницу, к ней приходила внучка. Тетя Лена, ей было 89 лет, совсем глухая, несколько дней назад упала и сломала ногу.

Лежит бабушка, рассказывает внучка, и словно прислушивается к чему-то.

– Бабушка, что ты там слышишь? – интересуется молодая женщина.

– Колокола звонят… А ты разве не слышишь? Колокола. И так громко. Праздник, что ли, сегодня какой?

Когда я стал священником, тете Лене было уже за семьдесят. На пару с сестрой они шили разноцветные облачения на престолы всех храмов, что стоят у нас в округе. Еще шили воздухи, платы для Причастия.

Копили деньги, покупали на них ткань и шили. Она одна из последних праведников, которых я застал еще в той прежней своей жизни.

На следующий день после похорон служили молебен в часовне, и я рассказал нашим о тети-Лениных колоколах. Потом подходит ко мне один наш прихожанин, мы с ним приблизительно одного возраста, и тоже делится:

– В детстве мама водила всех нас на воскресные службы в церковь. И крестики нам обязательно повязывала. Помню, мне уже исполнилось десять лет, и я иду вдоль проезжей дороги, думаю о чем-то своем, иду и смотрю себе под ноги. Вдруг непонятно откуда громыхнул церковный клирос. Да как запоет, запоет!

Я остановился как вкопанный, озираюсь вокруг и вижу: прямо на меня летит грузовик. Как я сориентировался, как умудрился одним махом улететь в сторону от дороги и спрятаться за какую-то каменную преграду, не помню. Только грузовик всей своей массой ударился об эту преграду, остановился и заглох. Оказалось, шофер напился и заснул за рулем.

Впечатление о пережитом

Сегодня должен был отпевать сразу после крещения. Родственники умершей попросили оставить гроб с телом бабушки еще с вечера у нас в храме. Бабушка, мол, верующая была и перед смертью все им наказывала последнюю ночь провести ей в церкви.

Мы согласились. Одна половина храма у нас летняя, не отапливаемая, а другая приспособлена для службы в зимних условиях. Крещу малышей в зимней части, а покойников отпеваю – в летней. Так что никто никому не мешает.

Староста рассказывает, пришли родственники в летний храм незадолго до отпевания, в это время я еще крестил. Подошли к своей бабушке, глянули в гроб и отпрянули.

– Ой, – говорят, – это не она.

– Как это не она? – спрашивает староста. – Вчера, значит, была она, а сегодня получается, что и не она? Что, я вам ее подменила?

– Да вы сами поглядите. Нашей бабушке было 90 лет. Старая и страшная. А покойнице на вид ну самое большое лет шестьдесят. Лицо красивое и ни одной морщинки.

Кстати, меня оно тоже поразило. Величественное, глаз не оторвать. Вчера тоже бабушку отпевал, ту и вспоминать не хочется. Об этой пишу, а она перед глазами стоит.

Пошла староста мне при крещении помогать, родственники все как один тут же убежали из храма. Стоят на улице и дрожат. Может, от холода, а может, от страха. Еле уговорил их назад вернуться. Во время отпевания держались от гроба на порядочном расстоянии и все на выход поглядывали. Мало ли, на всякий случай.