Текст книги "История шляхты на осколках Речи Посполитой"

Значительные воинские силы Пруссии были брошены на расправу с восставшими и восстановление «порядка». Из Швейдница, окружного города, в полночь 5 июня на помощь отряду майора Розенберга в Петерсвальдау выступил батальон 7-го пехотного полка под командой майора Ф. Шлихтинга. Из Бреслау, центра Силезии, в Рейхенбах срочно было направлено несколько рот пехоты и отряд кирасир. Многие фабриканты из других селений и округов получили для охраны своих владений воинские отряды. Лишь в один округ Рейхенбах для предупреждения новых очагов восстания власти направили около 5 батальонов пехоты, батальон стрелков, 2 полка кавалерии, 2 артиллерийские бригады. Целая армия против 55 тысяч жителей округа, основную массу которых составляли женщины, дети, старики. Вот как высоко оценили и королевская власть в Берлине, и силезская и прусская буржуазия угрозу, возникшую для имущества и доходов силезских купцов-фабрикантов в июньские дни 1844 года.

Реакция торжествовала. «Победителей» король одарял наградами. Но глухое брожение в горных округах Силезии не оставляло ткачей до мартовской революции 1848 года в Германии.

Со старшинством с 15 января 1845 года Фёдор Никифорович Перхорович Дзиковицкий был произведён в чин VIII класса – коллежского асессора. Лица недворянского происхождения после производства в XIV класс получали личное, а в VIII класс по гражданской службе (по военной в XIV класс) – потомственное дворянство.

В 1845 году Бердичев было решено преобразовать в уездный город с переименованием Махновского уезда в Бердичевский. Сенат придаёт Бердичеву статус города. В этом же году был издан общероссийский уголовный кодекс – «Уложение о наказаниях 1845 года». Уложение подтвердило закон 1836 года о равенстве христианских конфессий в России, но, несмотря на это, в действительности в отношении католиков методично и неуклонно вводились всё новые ограничительные меры. В петербургских высших сферах католицизм и католики однозначно связывались с «польским вопросом».

На юге Махновского уезда в этом году в местечке Спичинцы, а также в сёлах Бродецкое и Ширмовка прошли волнения: крестьяне помещиков Собанских отказались исполнять панщину и подчиняться властям экономии.

В 1845 году польские революционеры разработали план нового революционного выступления во всех польских землях – в Королевстве Польском, Великом княжестве Познанском, в Галиции и Краковской республике. Восстание было намечено на 1846 год.

Ян Григорьевич, продолжая беспокоиться о положении своём и своих потомков, как исключённых из дворянства, и помня о том, что род Дзиковицких в 1804 году был признан шляхетским, продолжал рассылать запросы. Потеряв, в отличие от отца, всякую связь с родственниками, продолжавшими жить на Пинщине, и не получив по смерти отца никаких документов, он даже точно не знал, где именно жили его предки и где состоялось определение о признании Дзиковицких в шляхетском достоинстве. Поэтому Ян Григорьевич через и от имени Волынского Дворянского депутатского собрания разослал запросы сразу в три губернии Западного края – Виленскую, Витебскую и Минскую, – надеясь получить положительный ответ и, видимо, ещё не зная, что Герольдия уже исключила весь род Дзиковицких из дворянского состояния.

Вот текст одного из запросов, датированного 6 февраля 1845 года: «Просит жительствующий Киевской губернии в Махновском уезде дворянин Иван Григорьевич Дзиковицкий о нижеследующем. Определением Виленского Дворянского Депутатского собрания, 1804 года июля 18 дня состоявшемся, просителя с родом признать в дворянском достоинстве и внести в II (тут написание весьма нечёткое и предположить можно как II, так и I) часть дворянской Родословной Книги […], желая быть вписанным в Родословную Книгу Волынской губернии […] и просителя известить посредством махновского уездного предводителя дворянства» (Государственный архив Житомирской области. Фонд 146, оп. 2069). Естественно, ответ был получен отрицательный: «Дворянское Депутатское собрание имеет честь уведомить, что определение о роде Дзиковицких 18 июля 1804 года в сём собрании не состоялось. 20 апреля 1845 года». Такой же ответ был получен, естественно, и от Витебского собрания.

В трёх частях разделённой Польши по инициативе Польского демократического общества шла подготовка общепольского восстания, намеченного на начало 1846 года. Но аресты в Познани и Поморье, а также неудачные попытки провести боевые операции в Королевстве Польском ограничили восстание территорией Краковской республики.

Сложившаяся в Кракове ситуация совершенно не удовлетворяла польских националистов, которые стремились к восстановлению независимого польского государства. Как и в других польских областях, в Кракове продолжали действовать подпольные национально-освободительные группы. В 1846 году произошло польское движение против австрийской императорской власти в восточной Галиции, малоросской по населению и православной по религии, за исключением шляхты, говорившей по-польски и исповедующей католицизм.

В январе 1846 года Краков снова стал сборным пунктом для концентрации эмигрантов. Однако российские и прусские власти успели упредить повстанцев и сумели арестовать значительную часть заговорщиков ещё до предполагаемого начала выступления. Австрийцы заняли город и цитадель.

Только через год после начала своих запросов и поисков, 15 февраля 1846 года, Ян Григорьевич Дзиковицкий получил сообщение из места действительного рассмотрения прав на шляхетство рода Дзиковицких – из Минского собрания. К сожалению, его содержание не могло обрадовать просителя.

Краковское восстание началось в ночь с 21 на 22 февраля 1846 года. В Кракове начались уличные бои, в результате которых вошедший в город небольшой австрийский отряд был вынужден покинуть его территорию. 22 февраля повстанцы провозгласили независимость Польши и образовали «Национальное правительство Речи Посполитой». В городе было учреждено правительство во главе с Яном Тыссовским – политиком-националистом, ветераном восстания 1830—1831 годов. Также в правительство вошли Людвик Горжковский и Александр Гржегоржевский. Оно состояло из семи членов, выбранных по одному представителю от трёх оккупированных частей Польши, от польской эмиграции, от свободного города Кракова и от Литвы. Национальное правительство заявило миру, что «час восстания пробил». Под его руководством польские патриоты должны были поднять очередное восстание во всех частях бывшей Речи Посполитой.

24 февраля Тыссовский провогласил себя национальным диктатором, а во главе правительства поставил своего соратника Людвика Гожковского. Секретарем Тыссовского стал 24-летний Эдвард Дембовский – философ и литературный критик, считавшийся одним из идеологов польского восстания. Опасаясь ареста, он покинул сначала Королевство Польское, а затем Пруссию, оказавшись в результате в Галиции. Это был аристократ по рождению, но революционер по натуре. Под его руководством в Кракове началось издание революционно-демократической литературы, появились молодёжные революционные кружки. Политикой Тыссовского и Дембовского были очень недовольны консервативные круги краковских аристократов, опасавшиеся радикальных преобразований в жизни республики. 25 февраля они даже попытались свергнуть Тыссовского, но мятеж консерваторов был быстро нейтрализован революционными повстанцами под руководством Дембовского.

Национальное правительство, призывая народ к участию в восстании, обещало ликвидировать сословные различия и дать землю крестьянам. Начались столкновения с австрийскими войсками в окрестностях Кракова, к городу направляются отряды польских повстанцев из других населённых пунктов. Несмотря на грандиозные планы, из-за недостатка оружия восстание было изначально обречено на поражение. Восстание распространяется по западной Галиции. Но галицийская деревня была синонимом отсталости, нужды и одновременно областью нарастающих противоречий между помещиками и крестьянами. Всё это привело к вооружённым выступлениям крестьянства. Исход восстания определила именно позиция крестьян. Если в Краковской республике они присоединились к восставшим, но на территории остальной Галиции под влиянием австрийской пропаганды отнеслись к восстанию враждебно. Стоило только австрийскому правительству предоставить крестьянам свободу действий относительно шляхты – и крестьяне обагрили кровью страну. Австрийскому правительству удалось путём лживых посулов крестьянам изолировать Краков от Галиции. Благодаря провокаторской деятельности меттерниховской полиции, подготавливавшей и организовывавшей нападения крестьян на польских помещиков, восточная Галиция оказалась объята украинским антипольским террором, погромами и грабежами.

Почти одновременно с выступлением в Кракове началось крестьянское восстание в Малой Польше. Крестьяне захватывали помещичьи земли и громили имения. Австрийское правительство использовало это выступление в своих целях, заявив, что Краков бунтует против императора из-за его намерения освободить крестьян от феодальных повинностей.

В прусской Познани также вспыхивают беспорядки.

Крестьяне направились к Кракову, туда же двинулась и австрийская армия. 26 февраля 1846 года Эдвард Дембовский, стремясь переубедить крестьян, вышел навстречу австрийским войскам с крестным ходом. Австрийские солдаты открыли по крестному ходу огонь, в результате которого Дембовский вместе со многими другими был убит. Это означало конец Краковского восстания.

Повстанческие отряды под командованием Яна Тыссовского покинули город и отступили на территорию Королевства Польского. Чуть позже российские власти, арестовавшие Тыссовского, выдали его Пруссии. Краковские консерваторы, сформировавшие Комитет безопасности, надеялись передать власть в городе представителям Российской империи, так как были негативно настроены к Австрии после того, как австрийцы спровоцировали галицийских крестьян выступить против польской шляхты и устроить «Галицийскую резню».

3 марта 1846 года в Краков вошли российские экспедиционные войска, во главе которых опять находился генерал от кавалерии и генерал-адъютант Ф. Ридигер, командовавший 3-м пехотным корпусом. Однако, Российская империя уже давно приняла решение о передаче всей полноты власти над Краковом Австрии. Поэтому 7 марта 1846 года в город вошли подразделения австрийских войск. Австрийский генерал граф Кастиглионе принял власть над городом от российского командования. Краковский Сенат прекратил своё существование, а вместо него управление городом было передано в руки вновь сформированного Административного совета. Протесты со стороны Франции и Англии со ссылками на Венский трактат несколько отдаляют роковую развязку…

15 апреля 1846 года представители государств-попечителей встретились в Вене, где было подписано соглашение о передаче Кракова и окрестных территорий под управление Австрии. «Вольный город» преобразовывался в Великое княжество Краковское в составе Австрийской империи. Несмотря на протесты со стороны Англии и Франции, прекращение существования «вольного города Кракова» стало реальностью.

С 1846 года, оставаясь частновладельческим населённым пунктом, Бердичев во исполнение прошлогоднего решения Сената наконец стал уездным городом Киевской губернии, а весь уезд с этого времени стал называться Бердичевским. В том же году все присутственные места из Махновки были переведены в Бердичев, а Махновка, будучи удалена от торговых путей и не имея какой-либо заметной промышленности, захирела до уровня заштатного городка.

Договор, заключённый в Вене 6 ноября 1846 года между тремя северными державами, «имея в виду, что Краков, очевидно, чересчур слабая политическая величина, чтобы противиться непрестанным интригам польских эмигрантов, держащим этот свободный город в моральном подчинении», – санкционирует уничтожение маленькой республики и 16 ноября присоединяет её территорию к Австрийской империи. С этой минуты не осталось больше ни одного клочка независимой Польши.

Для того, чтобы не утерять дворянский статус, в Российской империи многие бедные дворяне стремились определить своих детей в государственную службу. Однако без денег было сложно этого добиться, поскольку прежде всего надо было получить необходимое образование. В 1846 году Николай Иванович Дзиковицкий (из Дома Костюковичей), в возрасте 19 лет, вступил в государственную службу на должность «занимающегося при делах» (должность канцелярского служителя, не дававшая права на получение чина) в уездный суд города Староконстантинова Волынской губернии. В это время отца Ивана Ивановича Дзиковицкого уже не было в живых и потому опекой и воспитанием среднего, 15-летнего брата Альбина, а также самого младшего брата Феликса пришлось заниматься старшему в семье – их брату Николаю. И если в отношении себя и Альбина ему кое-что удалось сделать, то в отношении Феликса не удалось вообще ничего и тот даже оказался вычеркнут из генеалогической таблицы рода Дзиковицких.

В соответствии с законом, принятым в Российской империи 23 января 1847 года, шляхта, не утверждённая в дворянстве, не имела права покупать землю с крестьянами. Кроме того, после указа от 17 марта 1847 года шляхта, которая не предоставила вовремя семейных списков, сама подлежала записи в государственные крестьяне, а те из неё, кто подал – в однодворцы или граждане. Однако на практике до конца это выполнено не было.

В апреле 1847 года Николай Дзиковицкий (из Дома Костюковичей), оставаясь за главу семьи, обратился с прошением в бывшую Герольдию разрешить их с братом Альбином дела о дворянстве, которые с 1843 года находятся в Минском Дворянском депутатском собрании и о вытребовании из этого собрания документов о дворянстве его рода. При этом Николай имел ввиду дальнейшее продвижение своё на гражданской службе по чинов-ной лестнице, а для Альбина – его поступление на военную государственную службу с дворянскими привилегиями.

22 апреля 1847 года Фёдор Никифорович Перхорович Дзиковицкий всемилостивейше был награждён знаком отличия беспорочной службы за 25 лет в перемену прежнего за 15 лет.

Несмотря на конфискации, репрессии и прочие правительственные утеснения польского элемента на Украине, полностью польский образ жизни всё ещё, даже после подавления недавних восстаний, был здесь жив благодаря преобладанию поляков в среде помещиков. Киевский губернатор Фундуклей отмечал: «Польский элемент преобладает в здешнем классе помещиков, большая часть их имений до введения в 1847 году обязательных инвентарей была устроена и управлялась по старинной польской системе; говорят между собою по-польски; в нравах, образе жизни и увеселениях тоже пробиваются многие национальные черты» (Статистическое описание Киевской губернии).

В 1847 году в семье Якова Дзиковицкого (неизвестно к какому из Домов Дзиковицких принадлежавшего) родился сын Константин. Православного исповедания. В документах указано: из мещан Минской губернии. В дальнейшем Константину Яковлевичу предстояло стать главой довольно многочисленного семейства.

3 февраля 1848 года «дело» о дворянстве Николая и Альбина Дзиковицких (из Дома Костюковичей) было передано из бывшей Герольдии во Временное присутствие Герольдии.

В феврале 1848 года во Франции произошёл революционный взрыв, опять повлиявший на всю жизнь Европы. Французский король Луи-Филипп отрёкся от престола и бежал в Англию, но Франция, снова превратившаяся в бурлящий социальный котёл, после этого ещё несколько лет продолжала сотрясаться от вооружённых выступлений. Революция, разразившаяся в Европе в 1848—1849 годах и получившая название «Весна народов», захватила и польские земли. Многие поляки, главным образом эмигранты 1831 года, участвовали в революционных боях 1848—1849 годов. Так, Адам Мицкевич сражался вместе с итальянцами против Австрийской империи на Сицилии, а в Бадене воевал генерал Мерославский. Генерал Юзеф Бем командовал обороной революционной Вены в боях с австрийской армией. Позднее он был назначен командующим венгерскими революционными войсками.

26 марта 1848 года царь Николай I издал манифест «Россия, бастион Европы, не поддаётся революционным влияниям» о защите России от нависшей над ней угрозы мятежей. Этот документ стал реакцией на революцию в Париже и мятеж в Вене и открыл эпоху тотального закрепощения интеллектуальной жизни, вошедшую в историю как «мрачное семилетие» (до смерти императора-солдафона). Были установлены тотальная цензура за печатью, политические ссылки и борьба с западными влияниями.

Вспыхнувшая в марте 1848 года революция в Вене, вынудила австрийского императора пообещать конституцию и провозгласить свободу печати. Она отозвалась в крупнейших городах Галиции – Кракове и Львове – патриотическими манифестациями, а их участники начали создавать польские органы власти, направили адрес императору, где изложили свои требования: образование краевого сейма, введение польского языка в школах, учреждениях и судах, ликвидация всех повинностей. Но упреждающий шаг местных властей, провозгласивших от имени императора отмену барщины, значительно сузил возможности патриотов повести за собой более широкие слои населения.

Революционное движение захватило даже законопослушную Пруссию. И среди прочих последствий, мартовская революция в Пруссии послужила толчком к подъёму национально-освободительного движения в Познани – польской области, входившей в состав Прусского королевства. К началу апреля польские повстанческие отряды насчитывали 15—20 тысяч человек. Они состояли в основном из крестьян, но командирами были преимущественно выходцы из шляхты. Общее руководство принадлежало видному польскому революционеру Мерославскому. Несмотря на недостаток оружия (многие отряды были вооружены лишь косами), они одержали несколько побед.

Либеральные круги Львова и Кракова призвали шляхту отменить барщину, но только единицы решились на ликвидацию повинностей. Австрийская бюрократия взяла инициативу в свои руки с целью поддержать легенду о «добром» императоре и углубить пропасть между помещиками и крестьянами. 22 апреля 1848 года губернатор Р. Стадион, не ожидая решения Вены, провозгласил аграрную реформу. Постфактум этот акт подтвердил император документом от 17 апреля. Реформой были охвачены все категории крестьян-хозяев.

Наиболее активное революционное движение в польских землях было на прусской Познанщине. Здесь был образован Национальный комитет, состоявший преимущественно из представителей имущих слоёв и призванный добиться от короля Пруссии предоставления широких полномочий Великому княжеству Познанскому. Выдвигались требования восстановить польский язык в школах и администрации и создать польское войско. Исходя из общей ситуации в Пруссии, правительство приняло эти требования. На местах стали формироваться польские органы власти и вооружённые отряды, которыми руководил Л. Мерославский. Центральным властям удалось взять контроль над положением, они перешли в наступление, ввели осадное положение и усилили свой воинский контингент в Великом княжестве. Начался роспуск польских отрядов. Все это вызвало отпор со стороны поляков. Попытка властей договориться с ними не дала результатов. Предложения о разделе Великой Польши на две части, польскую и немецкую, и об ограничении численности польских отрядов были отклонены поляками, и в конце апреля начались вооруженные действия. После побед под Милославом и Соколовом к повстанцам стали присоединяться добровольцы из крестьян и горожан. Однако превосходство прусской армии было слишком велико, руководители восстания не верили в успех и пошли на переговоры с прусским командованием. Мерославский отказался от руководства, а его отряд в мае капитулировал.

Огромный перевес в силах позволил прусским войскам взять верх: восстание на Познанщине было разгромлено и к 9 мая вооружённая борьба прекратилась. Не сумев преодолеть повстанческие настроения офицеров, прусское правительство жестоко наказало участников восстания и отказалось пойти на обещанные ранее уступки. Русская же Польша была так жестоко усмирёна Николаем I, что не шевельнулась даже во время кризиса 1848 года.

Город Бердичев в это время стал крупнейшим торговым и ярмарочным центром Украины. В 1848 году в нём насчитывалось 468 магазинов и лавок. В середине века в городе имелось 1.785 домов, в том числе 85 каменных. Здесь проживало более 41 тысячи жителей, в том числе, вместе с членами их семейств, 736 личных и потомственных дворян, 4.700 купцов, 33.500 мещан (среди которых числились и исключённые из состава шляхты вчерашние шляхтичи). Заводы (мыловаренные, свечные, маслобойные, кирпичные и другие) и мастерские производили товары и изделия на сумму до 50 тысяч рублей серебром в год.

Но от развития торговли, промышленности и ремёсел в Бердичеве существенно отставали здравоохранение и просвещение. Для Бердичева середины XIX века были характерны антисанитарное состояние улиц, скученность и перенаселённость. Абсолютное большинство населения было неграмотным. Те же проблемы, за исключением городской грязи и тесноты, были характерны и для сёл Бердичевского уезда.

С конца 1840-х годов Бердичев, как торговый пункт, начал быстро опускаться. Вместе с возраставшей бедностью стала редеть прослойка интеллигенции, крупные еврейские фирмы покинули город, и Бердичев почти полностью утерял недавнее значение.

Летом в Восточную Европу пожаловала ставшая знаменитой эпидемия холеры и принялась косить людей направо и налево. В Петербурге с риском для собственной жизни с нею боролся знаменитый учёный-медик Н. И. Пирогов, но в других местах больше приходилось рассчитывать на собственную удачу и на милость Бога. Холера охватила почти два миллиона человек, заболевших ею, и привела к смерти в Российской империи более 700 тысяч человек.

Итог всех попыток Яна Григорьевича Дзиковицкого отстоять свою и своих детей принадлежность к дворянскому роду, закончился «Запиской 1-го стана по делу рода Дзиковицких» от 13 мая 1848 года, дошедшей до адресата лишь 23 сентября того же года: «Земскому суду поручить взыскать с жительствующего в селении Садках Ивана Григорьева Дзиковицкого гербовых пошлин за употребление в сём [Минском] собрании выписки гербовки один лист и бумагу 30 коп [еек] серебром денег и отослать деньги в Минское уездное казначейство для причисления по государственным сборам» (Государственный архив Житомирской области. Фонд 146, оп. 2069.

Огромное число заболевших и умерших в тот год от холеры, возможно, включило в свой скорбный список и Яна Григорьевича Дзиковицкого, поскольку мне не удалось найти следов его жизни после 1848 года. Однако я не могу исключить и вероятности того, что он принял участие в революционных событиях в Краковской республике и погиб там. В первом случае Ян Григорьевич, корее всего, похоронен был в том же селе, где и жил – в Садках. Но так это или эдак, но прожил он, если действительно простился с Божьим светов в 1848 году, всего 34 года. И в таком случае, в этом же году Францишек Дзиковицкий стал старшим мужчиной в семье. Вместе с заботами о братьях и сестре, он унаследовал всяческие бумаги, которые сумел собрать его отец, добиваясь признания за своим семейством права на дворянство. В дальнейшем Францишек передал уже своему старшему сыну хранившиеся у него свитки, в которых были зафиксированы какие-то сведения о роде Дзиковицких. Мне крайне мало известно о жизни Францишка Яновича (Франца Ивановича), кроме того, что жил он весьма небогато, но при этом трепетно относился к своему происхождению.

К концу 1848 года как крестьянские, так и шляхетские революционные выступления в Галиции были подавлены, а польские органы власти распущены.

* * *

Образ идеального шляхтича в той среде, к которой продолжал по внутреннему самоощущению причислять себя Францишек, во многом продолжал соответствовать облику идеального средневекового рыцаря. Одна польская исследовательница, имени которой автор, к сожалению, не записал, говоря о морали польского общества, отмечала: «Произошедшие некоторые изменения или уточнения были связаны с возвышением в обществе буржуазии, несущей свою, отличную от шляхетской, мораль. Известно, что не все дворяне одинаково относились к буржуазии, однако консервативные взгляды были взглядами основной массы дворянства.

Представления шляхты о мещанской морали мало изменились с XVI столетия, когда пренебрежение шляхтичей к купечеству и ремесленникам усилилось. В общем, эти представления сводятся к следующему: дворянин есть нечто лучшее, чем недворянин; это ему гарантирует его происхождение. Он парит над хозяйственными делами, не интересуется прибылью, всё делает с размахом, склонен к риску, отважен в бою, щедр. Мещанин есть нечто худшее от рождения. Он падок на деньги, расчётлив, трусоват и миролюбив. У кого занятия низкие, у того и низкие мысли. Польша желает иметь чистую, дворянскую кровь, а выскочку презирает». Публицист и проповедник XVI века Станислав Ожеховский отмечал: «В Польше мы тех именуем благородными и родовитыми, чьи родители никогда не были в рабстве ни у ремесла, ни у торговли, но были над ними судьями и начальниками».

Подобного рода воззрения шляхты на мещанство просуществовали без особых изменений вплоть до середины XIX. Генрик Жевусский писал: «Даже в заблуждениях высшей касты всегда просвечивает какое-то достоинство. Низшие слои до такой высоты никогда не поднимутся», хотя «времена теперь таковы (середина XIX века), что подлое плебейство в своих выходках пытается подражать мужам, которым оно даже с дурной их стороны уподобиться не в состоянии». Однако тот же Жевусский, подчиняясь новому времени, уже не считает, что погоней за прибылью шляхтич «марает себя»: «Деньги должно ценить и стараться, чтобы они, прирастая, увеличивали общественное достояние. Впрочем, не делая из них кумира», – советует он.

Были и такие шляхтичи, хотя сравнительно немного, которые в XIX столетии превратились уже фактически в представителей буржуазии, хотя и продолжали пользоваться своим привилегированным положением благороднорождённых. Отражая в целом неодобрительное отношение к ним со стороны основной массы шляхетства, известный польский писатель Генрик Сенкевич писал: «Появится вдруг неведомо откуда шляхтич-коммерсант; бывает даже, что поначалу ему везёт, и он быстро наживает состояние. Но я не встречал ни одного, который перед смертью не обанкротился бы».

Призывы к бережливости не включались в кодекс шляхетской морали. Шляхтич предпочитал демонстрировать полную свободу от хозяйственных забот, ведь именно эта свобода служила его отличительным классовым признаком и определяла его социальный престиж. Когда шляхетство утратило прежнее положение, осталась ещё уверенность в своём превосходстве и остались традиции. Хотя, конечно, одобрение унаследованных норм часто не сочеталось с их соблюдением. В польской литературе нет недостатка в шляхтичах, знающих счёт деньгам.

Конечно, вышеприведённые слова отнести к Францишку Дзиковицкому можно лишь с огромной натяжкой, однако они прекрасно передают атмосферу в тогдашнем шляхетстве. Кроме этих сугубо внутренних настроений, важной составляющей реальной жизни Францишка Яновича была самая заурядная повседневность небольшой деревеньки, на фоне которой протекали дни, месяцы и годы периода его взросления. Типичную сельскую жизнь, которая окружала тогда Дзиковицкого, красочно описала в своём романе литвинская писательница Элиза Ожешко:

«Тропинки самыми прихотливыми узорами бежали от дома к дому, перерезали огороды, перескакивали через плетни, прокрадывались вдоль стен, обрывались, исчезали и вновь появлялись среди зелени, напоминая о том, что и здесь кипит жизнь во всех её сложных проявлениях. Словно картинка за картинкой одна усадьба сменяла другую; они были разбросаны повсюду, подальше и поближе, где особняком, где тесно прижимаясь друг к другу, все похожие одна на другую, отличаясь лишь своими размерами, окраской цветущих растений и породой окружающих деревьев. Утопающие в лазури и зелени, которые служили им фоном, они создавали огромную живую картину, оглашавшую воздух многоголосым гомоном. […]

Несколько сот людей, живущих в нескольких десятках домов, […] после трудового дня высыпали наружу. Повсюду мелькали клетчатые юбки и яркие кофты женщин… Одни в своих дворах высокими голосами сзывали на ночлег домашнюю птицу, другие пололи огороды, третьи с коромыслом на плече несли полные вёдра воды или тащили в фартуках громадные охапки травы, четвёртые собирали в корзины листья салата, лебеды, свёклы или мыли у порога дома кадки и вёдра.

С поля возвращались на широко раздвинутых волокушах одноконные и двуконные плуги. За ними, понукая лошадей и громко переговариваясь, шли мужчины, молодые и старые, в длинных пиджаках и полукафтанах, босиком и в высоких сапогах, в маленьких щегольских картузиках или больших мохнатых шапках; с лугов возвращались косцы, поблескивая косами или размахивая зубастыми граблями. В домах скрежетали жернова и постукивали ткацкие станки. На каждой дорожке, за каждым плетнём слышался топот: это подростки гнали в ночное лошадей. Одни лошади скакали порожняком, на других сидели босые ребятишки в холщовых рубашках, лихо поглядывая из-под старых шапчонок со сдвинутым на затылок козырьком. В каждом дворе заливались лаем или весело взвизгивали собаки, радуясь приходу хозяев, и далеко разносились звонкие голоса детей, звавших своих Жучек, Волчков, Муциков и Саргасов. В густой зелени огородов шмыгали серые и чёрные кошки; кичливые петухи с высоты плетней бросали миру протяжное «покойной ночи»; утки стаями возвращались с реки, вылетали из-за горы и с кряканьем бросались в траву.

В вишнёвых садах девушки тянулись к усыпанным ягодами ветвям; и не один плуг останавливался где-нибудь поблизости этих тенистых мест, и не одна коса, звякнув, запутывалась в ветвях, когда владелец её наклонял голову не то к сорванной вишне, не то к розовому уху девушки под воткнутым в волосы алым цветком. Тут и там на длинных скамьях возле домов мирно беседовали пожилые женщины, праздно сложив на коленях руки. Порою проезжал к кузнице верхом на коне гибкий и статный юноша с благородным профилем загорелого и позлащённого солнцем лица, точно изваянный вдохновенным скульптором, или медленно проходил под сенью высоких лип седовласый старец. И всё это составляло человеческий рой, подобный пчелиному, – это были люди, добывающие хлеб тяжким трудом своих рук, люди в грубой одежде, с почерневшими от солнца потными лицами, и всё же эти люди не были мрачными, потому что в вечернем воздухе то и дело раздавались взрывы жизнерадостного смеха женщин, юношей, девушек и детей».