Текст книги "Обратная сторона Земли"

12

Следственный изолятор находился тут же при отделении – маленький флигелек с апсидой и с окошками, похожими на бойницы. В камере, куда поместили Князя, стены были выкрашены известкой; по углам у пола и потолка по серому известковому полю растекались синие пятна и противно пахло карболкой. Ничего сказочного здесь не было.

Будущее его было темно. Настоящее – оправлено в серые стены тюрьмы. Свет из оконца под потолком стекал по капле в минуту и был не белее стен. Да и то, что попадало снаружи, съедали зубья решетки и грязная вата в углах.

Князь сидел на краю низких откидных нар и как какой-нибудь восковой болванчик взглядом буравил стену. Часа через три сидения за дверью послышался шум и давешний говорливый сержант принес тарелку и кружку.

– Хлебай через край, ложек здесь не положено.

Он поставил посуду на пол, а сам отошел к стене. Так первый раз в жизни Князь отведал тюремной пищи. Сегодня, не как в машине, сержант был не больно-то разговорчив. Хмуро уставясь на Князя, он сказал забирая посуду:

– Плохи твои дела. Лукищев нашел свидетелей. – И грохнув дверью, ушел.

Князя охватила тоска. Он лежал на дощатых нарах, в мыслях зиял провал, темнота внутри и снаружи грызла голодным зверем. Наверно, настала ночь. В лампе под решетчатым колпаком тлел волосок электричества. Он высвечивал на потолке овал, и в этом маленьком световом загоне метались полудохлые пауки и, срываясь, падали на пол.

С воли не доносилось ни звука. Мир умер, ожидая рассвета. Князь припомнил из читанных книг, что рассвет – печальное время. На рассвете ведут на казнь. Земля только проснулась. Тихо вокруг. Глухо бухает сердце, и скрипят сапоги солдат, позевывающих после ранней побудки. Тлеют в утренней мгле их закуренные натощак папиросы. В машине привезли палача. Он похмельный и краснорожий, он облизывает пересохшие губы, ему муторно, он вчера перебрал, ему хочется поскорей отделаться от стоящего под охраной смертника, он хочет домой к жене, пока не проснулись дети; на кухне недопитая водка, в холодильнике полбанки икры, он хлопает ладонью по ляжке – где же эти чертовы папиросы?

Князь поежился, ему стало холодно. Тени расстрелянных родственников обступили его кольцом. Дед, отец, брат отца и жена брата, и все дальние, имен которых не помнил, и совсем незнакомые – без лиц, без имен, только тени.

Он понял, что стоит под окном, руками упершись в стену, и струя холодного воздуха наполняет тело ознобом. Ниоткуда явился звук. Князю сперва показалось, что это просыпается память и осторожно, чтобы не подслушала ночь, нашептывает ему изнутри. Князь вздрогнул, за спиной чиркнула спичка. Обернувшись, он увидел лепесток пламени, трепещущий в чьей-то руке.

Человек был мал и похож на юношу-недоростка. Он спокойно смотрел на Князя, курил, табачные змеи, завиваясь, исчезали под потолком. Человек кивнул и спросил:

– Не сильно вас напугал?

Князь хотел ответить, но незнакомец приставил палец к губам:

– Говорите шепотом.

– Вы кто? – спросил его Князь.

– Ваш соузник. Моя камера за стеной. Стало скучно, решил навестить соседа.

– Как вы сюда попали?

– О! Тюрьма старая, и в ней много секретов. А вы, я гляжу, совсем приуныли. Это не дело. В тюрьме надо быть бодрым, унывать можно на воле.

Он подмигнул Князю и вдруг спросил:

– На волю не желаете прогуляться?

– То есть как это – прогуляться? – не понял Князь.

– Попросту говоря – бежать. Это не трудно, не труднее, чем схлопотать вышку. Зато много приятнее.

Князь не знал, шутит он или нет, если сосед шутил, то шуточки у него были уж больно висельные. И эта вышка, о которой он помянул походя. Князь хмуро на него посмотрел:

– А потом, когда убежим?

– Потом будет видно. Кстати, мы еще не знакомы. Моя фамилия Змеев. Змеев, Александр Николаевич. Тезки. – Он протянул Князю руку. – А вас я знаю, наслышан. Можете не представляться. Вы – Александр Викторович Князь, археограф из Ленинграда. Не удивляйтесь, в тюрьму новости приходят раньше, чем на воле. Там еще и по радио не передавали, а тюремный народ уже знает. Вам, например, известно, что на Кубе военный переворот? Внебрачный сынок Фиделя двадцать лет прожил под Москвой, а сегодня утром, смотрите-ка, с отрядом коммандос захватил столицу Гавану. Ожидаются массовые репрессии. Уже расстреляны все члены демократического правительства. Об этом еще ни по радио, ни в газетах ни слова, а я знаю. А эпидемия чумы в Магадане? Полгорода лежит по баракам. А станция «Орбита-4», про которую еще позавчера передали, что работа идет нормально? Ничего себе – нормально. Прошлой ночью в полном составе они выбросились в открытый космос. Представляете? Без скафандров защиты, голые, в чем мать родила. Жуть!

Князь смотрел на него, не веря. Жизнерадостности этому человеку было не занимать. Глаза его светились каким-то диким огнем, как будто и не в тюрьме вовсе рассказывал он свои странные вещи.

– К[/]урите? Кур[/]ите. – Змеев достал папиросу и передал Князю.

Тот прикурил. После второй затяжки на сердце сделалось веселее.

– Так вот, Александр Викторович, заявляю авторитетно: бежать вам не можно – нужно! Представляете, что вам грозит? Расстрел – вот что.

Князь подавился дымом. Глаза у него заслезились, он закашлялся, прикрывая рот кулаком.

– За что? – выдавил он сквозь кашель.

– Тимофеев знает, за что. Странно, как вы сами не догадались. Разве Фогель вам ничего не сказал?

– Вы знаете Фогеля?

Змеев кивнул.

– Можно я перейду на ты? В камерах как-то не принято называть соседа на вы.

Он продолжил:

– Лукищев – пешка. Главный здесь Тимофеев. Это он подобрал свидетеля – бабку, соседку по улице, которая якобы видела, как ты выходил от Козлова. У Тимофеева это просто. Он только свистнет – весь город потащится против тебя в свидетели. Горожане – народ сговорчивый, Тимофеев их вот где держит. – Он показал кулак и накрыл его сверху ладонью. – Это что. Знаешь, что они на тебя навесили кроме убийства Козлова? Два изнасилования, отравление общественного колодца и еще пытаются пришить тебя к делу Фогеля. Здесь у них неувязка со сроками. Фогель убит за две недели до твоего приезда. Но память у людей слабая. На две недели раньше – позже: переправят в деле число, вот тебе и второе убийство.

Князю стало смешно. Уж слишком много напастей – и все на его голову. Вот какой важной занозой оказался никому неведомый археограф для отца города.

– Ты в музее не наследил? – задал новый вопрос Змеев.

– Вы и про музей знаете?

– А то нет. Я и про меч знаю, и про книгу. И как ты в камне сидел. Я много про тебя знаю – жаль, что говорить про все не могу.

Он вздохнул и сказал печально:

– Мало таких, кто идет против хозяина, почти никого. Потихоньку Тимофеев всех вывел. Кого со свету сжил так или этак, Фогеля – убил, кому-то заткнул рот затычкой из своего золота. Но у всех, кто стоит у него поперек горла, – печаль общая. Мы все – молчальники. А Тимофеев – сила. Нам и нужен был ты – человек княжеской крови. Книга, которая тебе досталась от Фогеля, – он так устроил, чтобы она попала к тебе, за это и поплатился, – книга эта дает тебе над Тимофеевым власть. Она – твоя охранная грамота и одновременно посох в его владениях. Я сказал, что не про все могу говорить. Это правда. Все мы – Фогель, я и другие – дали зарок молчания. Мы ведь сами часть его мира, того, где Тимофеев владыка. Он – Князь, как и ты. Вы с ним равны в правах. Если я скажу все, что знаю, я превращусь в камень или буду убит. Ты видел меч. Это меч справедливости, и он – твой.

Но кроме меча есть кинжал. Кинжал мести. Он появляется ниоткуда. Стоит мне в слове или делах перейти предел тайны, как ниоткуда, из воздуха явятся рука и клинок, и моя песенка спета. Фогель это узнал на себе. Я не хочу повторить его опыт. Но помочь я тебе – помогу. Во-первых, выведу тебя из тюрьмы. Во-вторых, напомню про меч. Он тебе скоро понадобится. В-третьих, дорога вниз. Ты должен найти начало и идти по ней, не сворачивая. А сейчас – идем.

Они подошли к стене, и там, где висели нары, невидимая в полутьме камеры открылась неширокая щель. Пахнуло сыростью и свободой. Змеев и за ним Князь протиснулись между холодными кирпичами и оказались в тесном проходе. Змеев вел. Через несколько минут хода он чем-то прозвенел в темноте, и вдруг перед их глазами развернулось ночное небо и шумящие на ветру деревья.

– Помни: ты теперь вне закона. Будь осторожен и не забывай, что я тебе говорил.

Фигура Змеева, осеребренная сиянием ночи, как будто сделалась выше, а уходящая к звездам стена показалась Князю неприступным и грозным замком, стерегущим королевский покой. Змеев стоял, не двигаясь. Словно не человек был перед Князем, а призрак древнего короля, посылающего слугу на подвиг. Князь почувствовал в себе силу и желание броситься в бой. Он сжал руку в кулак, словно примеривал рукоять клинка, посмотрел на высокие звезды и сделал шаг в темноту.

– А вы? – Он повернулся к Змееву.

– Я возвращаюсь в камеру.

– Зачем? – Князь вздрогнул от неожиданного ответа. – Зачем вам возвращаться в тюрьму?

Снова перед Князем был маленький человек, похожий на юношу-недоростка.

– За меня не бойся. Неизвестно еще, кто на свободе: я – в тюрьме или те, кто в городе. Тюрьма, может быть, единственное место на свете, где чувствуешь себя на свободе. Если, конечно, знаешь, что такое свобода.

– Кто вы, Александр Николаевич?

– Я? Внучатый племянник одной престарелой ведьмы. Помнишь – маленький камешек в столовой при «Коммунальщике»?

Он замолчал, хотел сказать что-то еще, но, устало махнув рукой, повернулся и растворился в стене.

13

На склоне лесного холма, где Князь скрывался в землянке, время остановилось, запутавшись в сосновых корнях и листьях зацветшей таволги. Вечерами, когда лес успокаивался, он делал набеги на пригород и, затаившись, ждал, пока в окнах не загорится свет. Ждал подолгу, долго смотрел на чужую непонятную жизнь, на старух, копошащихся, как кроты, в огородах, на скучных молчаливых хозяев, на их тощих жен и детей, на беспородных собак, гоняющих по дворам кур. Он смотрел на все это с завистью.

Волчья жизнь утомляла. После прощанья с тюрьмой и последнего разговора со Змеевым боевой его пыл поубавился. Бесцветная повседневность изгнания стирала волшебные краски. Все опасные приключения, которые он пережил в эти дни, сделавшись воспоминаниями, потускнели и уже не казались правдой.

На третий день он не выдержал. Над городом били молнии и стояла стена воды. Здесь, на склоне холма, повисла душная темнота, и эхо громовых раскатов металось между стонущими стволами.

На дороге у косого навеса в луже стоял автобус. Пассажиров не было никого. Водитель, сгорбившись за рулем, курил и читал газету. Князь хотел пройти мимо, но порыв ветра с дождем и сверкнувшая за спиной молния подтолкнули его к машине. Князь не знал, зачем едет в город. Двухдневное сидение в землянке, молчание и тяжелые сны убили чувство опасности. Наверное, он бежал от себя.

У моста на остановке «Гора» в автобус вошли двое. Они косо посмотрели на Князя и уселись на переднем сиденьи. Уныло гудел мотор, уныло струи дождя стекали по запотевшим стеклам. Стало совсем темно. Тучи, стелясь над землей, напирали одна на другую, тень накладывалась на тень, и плотное покрывало из тени, прошитое дождевыми нитями, ложилось на город и на дорогу. Автобус, словно тяжелая лодка, прокладывал дорогу вперед. За стеклами проплывали тени – дома ли или прибитые к земле тучи – что-то бесформенное и бессветное громоздилось по сторонам.

Князь задумчиво всматривался в непогоду. Однотонная музыка за стеклом пыталась его усыпить. В автобусе было тепло и пахло разогретой резиной. Часы на руке у Князя остановились еще в тот день, когда он расстался с камнем. Он так и не собрался их завести, а потом и вовсе забыл. В тюрьме, как и в изгнаньи, жизнь находится под покровом вечности и время не имеет значенья. И все-таки он ощутил, что невидимые стрелки часов словно намертво припаяны к циферблату и путешествие сквозь дождливый мир что-то уж больно затягивается. Когда водитель в последний раз открывал двери? Князь не мог точно сказать, хотя и вздрагивал первое время, ожидая, что вместе с дождем в автобус ворвется стража. Он посмотрел на кабину, но водителя не увидел – мешали затылки тех двоих, что влезли после него. Плечи их были плотно прижаты и раскачивались вместе с автобусом, как широкий спаренный маятник с головами вместо чугунных гирь. И вдруг за мельканием спин Князь заметил, что еще один пассажир находится, кроме них, в салоне. Человек смотрел на него со стекла кабины водителя, с белого квадрата бумаги, и на знакомом лице отпечатались усталость и страх. Сиденье под Князем сделалось горбатым и твердым. Он заворочался, прикрывая руками лицо, чтобы двойник на стекле не признал в нем своего отражения. Сверху на печатной листовке была крупная надпись: «Разыскивается» – и под ней, мельче, – описание примет беглеца. Рост, возраст, одежда – все, что требуется при розыске. Князь понял, что влип. Достаточно тем двоим обернуться, чтобы призрак возвращенной свободы лопнул, как воздушный пузырь, и все повторилось снова: тюрьма, ночные кошмары и расплата за несовершенное преступление.

Близко ударила молния, и белая изломанная стрела пронзила дождливую стену. Уши заложило от грохота, автобус дернулся в сторону, словно уворачиваясь от удара. Молчаливая двоица впереди, не сговариваясь, посмотрела на Князя, и то, чего он себе не желал, по-видимому, случилось. Его узнали. Это было заметно сразу по напряженному изгибу их спин и белым вздувшимся желвакам на плохо побритых щеках. Князь прикинул: расстояние до задней площадки можно преодолеть прыжком, раздвинуть гармошку дверей – тоже дело нехитрое. Он передвинулся на сиденье к краю и держался за железную спинку, не спуская глаз с тех двоих. Выждав еще секунду, он рванулся по проходу к площадке, и тут новая вспышка ударила его по глазам. Автобус резко затормозил, пол ушел из-под ног, потом накренился круто, и потерявшего равновесие Князя отшвырнуло прямо к кабине. Он уперся рукой в металл, попытался встать, но два сильных, тяжелых тела навалились на него сверху. Один из них коленями зажал Князю шею, другой удерживал ноги и заламывал руки за спину. Князь понял, что проиграл. Силы были неравные. Острое колено давило, дыхание давалось с трудом, еще минуту, не более, он может сопротивляться, а дальше…

Его выручила судьба. Автобус опять качнуло, и тот, что сдавливал горло, отвалился и, переломившись углом, со стуком ударился об кабину. Второй от неожиданного толчка тоже ослабил хватку, и Князь, вывернувшись из-под противника, вскочил и ударом ноги загнал его между сиденьями.

Тот, что застрял у кабины, мыча поднимался на ноги. Лицо его было разбито, он судорожно водил руками, пытаясь отыскать под сиденьем какой-нибудь тяжелый предмет. Наконец, ему повезло, он отодрал от пола короткую металлическую полосу и занес ее, словно саблю, чтобы атаковать Князя.

Князь сплюнул кровавый сгусток и приготовился отразить удар. Он отступил назад и только сейчас заметил, как по стеклам и стенкам автобуса мечутся багровые отсветы. Он сначала не понял, в чем дело, потом взглянул за кабину и увидел пылающий факел, выедающий в тучах дыру. Пламя стояло стеной, нависало над крышей машины, и кровавые языки огня слизывали с деревьев листья. Автобус стоял на месте, упершись в опаленную стену. В кабине никого не было. Дверца была открыта, и дождь вперемешку с пеплом заливал водительский пульт.

Зачарованными глазами Князь смотрел на огненную стихию. О противниках он позабыл, новая опасная сила была пострашней тюрьмы. Лопнуло боковое стекло, горящая оконная рама, свалившись откуда-то сверху, рассыпалась красной крошкой. В кабине затлела кожа. Едкий противный дым, извиваясь желтыми змеями, полез через щели в салон. Князь вспомнил про бензобак. Когда до него доберется пламя, лежать ему обугленной головешкой в этом железном гробе. Он бросился к передней площадке. Рукой прикрывая голову, навалился на горячую дверь. Та под тяжестью подалась, и Князь уже был на свободе, когда почувствовал у себя на груди чью-то жесткую хватку. Его обхватил тот, которого он ударил ботинком. Он хрипел, брызгал слюной и бормотал на ухо Князю:

– Вылезай, дурачок, приехали. Твоя последняя остановка.

Князь сделал попытку высвободиться. Человек засмеялся и сдавил грудь сильнее. Лицо пылало от жара. Князь видел лишь горящую стену и дымные проймы окон, в которых ревел огонь. И вдруг он узнал эти горящие стены. Музей. Пожар охватил музей. Потоки дождя не спасали, они падали с высоты и, не достигнув стен, исчезали в горячем тумане.

– Пойдем-ка попаримся в баньке. Славная получилась банька.

Человек приподнял его над землей и потащил в горящее здание. Сзади грохнуло и обдало жаром. Искореженный взрывом капот ударился о стену музея. Человек бешено всхохотнул. Удар грома и вспышка молнии слились с ревом огня. Князь дернулся и свободной ногой попытался зацепиться за стену. Кажется, он кричал, но крик затерялся в грохоте. Слезящиеся от дыма глаза различали лишь пляску пламени, черное пятно впереди и сорванную с петель дверь.

Держа на весу Князя, человек прошел с ним короткой лестницей и внес в красную печь. Руки его были желты, как бронза, и холодны, словно лед. Он шептал бессмысленные слова, и они ядовитыми жалами больно впивались в затылок.

– Славная банька для Талоса, да надо бы, где пожарче.

Князь не слушал, ему было больно. От огня плавился мозг и на теле горела кожа. Мертвая хватка не ослабевала. Они шли по горящим залам. Князь висел тяжелым мешком, уже не силясь сопротивляться. В мыслях он принял смерть и желал лишь одного – скорей бы остановилось сердце. Лопалось полотно картин, трещали тяжелые рамы. Искаженные лица портретов оживали и дырами ртов молили его о пощаде. Князь вяло мотал головой и тупо глядел на пожарище. Разбухшее чучело обезьяны, упав, загородило проход. Человек на секунду остановился и, наклонившись с Князем, ткнул его в обезьяну лицом.

– Узнаешь своего старшего братца?

Князь почувствовал затхлый запах и ему стало нехорошо.

– Отпусти, – проговорил он с трудом.

– Отпущу, – ответил ему человек. – Только сперва поворошу угольки, которые от тебя останутся.

И вдруг в огненной чертовне Князь увидел что-то знакомое. Белая сталь клинка светилась в закопченной витрине.

– Меч, – прошептал он запекшимися губами, – здесь твой хозяин.

И только он так сказал, как свисающая плетью рука ощутила холод металла. Руки у человека разжались. Замычав, как раненый бык, тот стал медленно отступать к стене.

Князь твердо стоял средь огня, и меч в его занесенной руке играл радужным светом. Не осознавая, что делает, он резко взмахнул клинком. Человек у стены заметался и вдруг, замерев на месте, стал быстро и часто дышать. Он выдыхал воздух, и с каждым выдохом изо рта вылетало круглое снеговое облачко. Облачка повисали в воздухе, потом, превращаясь в лед, звонко падали на пол и разбивались. И чем больше он так дышал, тем сам делался меньше, и скоро на полу перед Князем оказалась белая ящерка с острыми ощеренными зубами. Князь проткнул ее острием клинка и отбросил тельце в огонь.

Надо было выбираться из пекла. Балки вовсю трещали, и над самой его головой с треском провисал потолок. Огонь подступал все ближе. Лестница, по которой он когда-то спускался, была охвачена пламенем. Оставалось возвращаться дорогой, которой нес его оборотень. Вращая перед собой клинком, Князь вошел в пылающий коридор; пламя меркло и отступало, усмиренное непонятной силой.

Он выбрался из обреченного здания. Ноги не слушались и дрожали. Князь обхватил руками ствол тополя и так стоял какое-то время, размазывая по лицу сажу и радуясь потокам дождя. На дороге послышался шум. Словно из-под воды, выплывали из дождевого тумана размытые пятна фар. Печально завывали сирены. Скрытый от глаз деревьями, Князь смотрел, как из бурых брандмейстерских «саламандр» спрыгивают на землю люди.

Спасатели повели себя странно. Часть людей разбрелась по округе и, подсвечивая дорогу фонариками, что-то искала в кустах.

Другие, развернув пожарные пушки, суетились у ревущих машин. За шумом огня и ливнем Князь не слышал их голосов, видел лишь блики на лицах и короткие выставленные стволы, прикрытые накидками из брезента.

По огню ударили пушки. Радужные струи, дробясь, прошили багровое облако, и в тех местах, куда они попадали, набухали огненные шары. Шары с грохотом разрывались и с силой разметывали по сторонам желтые жаркие стрелы. От этой непонятной работы пламя совсем взбесилось. Здание трещало по швам. Десятки ревущих смерчей закручивались и прожигали тучи. Машины после каждого залпа рывками отъезжали назад, не прекращая атаковать здание. Через минуту боя рухнула боковая стена. Из открытой раны проема вынесло огненным сквозняком черные обгорелые внутренности. Дождь из оплавленных стекол, изломанные квадраты рам, какие-то бесформенные куски и горящие, как ракеты, балки посыпались на отряды спасателей. Князь видел, как несколько человек упали, сраженные ответной атакой. Другие поднимали упавших и оттаскивали их за машины. Те, что искали в кустах, исчезли, растворившись в тумане. Изредка из темноты вырывались лучи фонарей и долетали сквозь шум неясные короткие голоса.

Князь не стал дожидаться, чем закончится это сражение. Он побежал через сад к чернеющей полосе забора, выломал несколько досок и, не оглядываясь, пошел на мерцающие огни шоссе.