Текст книги "А гоеше маме"

А гоеше маме
Александр Фрост

© Александр Фрост, 2024

ISBN 978-5-0064-5634-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

А гоеше маме

Посвящается моим родителям Герцу и Итте Фрост

Федер, федер – вест ду кенен

Блут аф тинт форбайтн?

С вэлн дох фарблутикт верн

Ин майн хефт ди зайтн!

(Перо, перо, сумеешь ли ты

Превратить кровь в чернила?

Ведь окрасятся кровью

Страницы моей тетради!)

Абрам Блох

1

– Ох, нидогедахт. Эр аройзнемен мир де нишоме ^[1]. Яшенька, майн кинд ^[2], ну сколько тебя можно звать? Давай бегом за стол, все остыло уже давно, – высунувшись уже в который раз из окна, сделала очередную попытку зазвать внука домой баба Фира. – Ребенок с утра голодный, и никому дела нет. Сема, скажи хоть ты ему.

– Яшка, что бабушка сказала? Иди кушать сейчас же, – не отрываясь от газеты, пробурчал себе под нос Яшкин отец Сема и перевернул страницу. – Отстань от него, мама, сейчас Муся придет и накормит его.

– Аваде ^[3], дождешься ее. Как к Надьке своей убегает – так как будто у нее там медом намазано. Все не как у людей. Что, нельзя было найти а гуте идеше хаверте ^[4]? Почему нужно дружить с этой разведенной гоей? А эта ее вторая никейве, Зинка, так та вообще а шмуцике хур ^[5], пробу ставить негде…

– Мама, я прошу тебя, не начинай. Ты же знаешь, зачем она туда пошла.

– Много я знаю. Она что, мне докладывает?

– Надька ей платье дошивает к Цильке на свадьбу. Завтра идти, а еще не готово. Почему она должна выглядеть хуже всех? И оставь ее в покое, в конце концов. Что ты к ней вечно цепляешься?

– Платье ей надо… Лучше б за детьми смотрела, а не шлялась черт знает где. Яшка, я что сказала? Папа сейчас возьмет ремень.

– Бабуля, я ж сказал, сейчас приедет Йося, вот с ним и покушаю, – неумолимо стоял на своем Яшка. – Ну подожди еще немножко, он скоро будет.

– Дер гутер клог вейс эм вен эр кумен ^[6]. Иди хоть немножко покушай, – не отставала баба Фира, но, увидев, что внук никак не реагирует на ее уговоры, с тяжелым вздохом захлопнула окно.

Яшка же не отрываясь вот уже целый час следил за углом Мирной и Либавской, откуда, по его подсчетам, с минуты на минуту должна была показаться бричка папиного брата, дяди Йоси, запряженная серым жеребцом Темкой, для которого Яшка каждый раз обязательно припрятывал то яблоко, то кусок хлеба и, когда никто не видел, кормил лошадь с руки. Темка принимал угощение, благодарно тыкался мордой в детскую ладошку и затем, опустив голову, разрешал потрепать себя по гриве.

Йося, старший брат Яшкиного отца, жил в Силене, но, как правило, раз в месяц приезжал в город на базар распродать товар, а заодно обязательно заезжал навестить мать и брата с семьей. От бабушки Яшка знал, что когда-то, очень давно, еще до его, Яшкиного, рождения, дядя Йося жил тоже здесь, в этом доме, и был, как и дед, сапожником. Но однажды он поехал в Силене за кожей и познакомился там с Ривкой, дочкой местного кожевника. Чуть позже он женился на ней. Правда, Ривка выдвинула ему условие, что она никуда оттуда не уедет и не бросит своих родителей одних, на что Йося согласился и после свадьбы переехал жить в Силене. Он купил там дом с большим участком и пристройкой, где оборудовал сапожную мастерскую, а со временем даже нанял двух подмастерьев.

Был еще и младший брат, Берка, но еще три года назад он уехал жить в Палестину. Он был активистом какого-то сионистского движения в Даугавпилсе и всегда мечтал уехать на историческую родину. Еще до отъезда он хоть и жил отдельно, но очень часто забегал проведать маму и брата, любил маленького Яшку и мог часами возиться с ним во дворе, мастеря племяннику какую-нибудь очередную игрушку. И хоть баба Фира любила Берку не меньше, чем своих старших сыновей, но называла она его почему-то всегда обидным словом «шлимазл» ^[7].

Распродав на базаре сшитую за месяц обувь, Иосиф заехал по дороге в сапожную мастерскую Йоселя Бара – забрать у него заказанные еще в прошлый приезд железные набойки, а заодно послушать все городские новости и сплетни. В мастерской не было никого из посторонних, только два сына Йоселя – старший, Мотке, и младший, Файвка, – стуча молотками, тачали хромовые сапоги. Судя по готовой продукции, вывешенной на гвоздях, которые были вбиты в стену по всей ее ширине, заказы поступали регулярно и дела шли неплохо.

– О, какие люди! Здорово, Йоська. Заходи. Вос херцех? ^[8] – не отрываясь от работы, поприветствовал Иосифа Файвка.

– Вос херцех? Дер велт керцех ^[9]. Это вы в городе все знаете, а у нас, в деревне, какие могут быть новости. Работаем с утра до ночи, не поднимая головы.

– Ну и слава богу. Без работы было бы хуже.

– Вы, я вижу, тоже сложа руки не сидите, – Иосиф кивнул на вывешенную на стене готовую продукцию.

– Да, была пара неплохих заказов, вот пытаемся закончить в срок. Как у тебя-то идет? – отложив в сторону молоток и кряхтя, распря мил затекшую спину старший, Мотка.

– Их вейс ^[10], – неопределенно ответил Иосиф. – День на день не приходится. Когда лучше, когда хуже. Все живы, здоровы, одеты, обуты. Чего еще надо? Сам знаешь, богатым в нашем деле не станешь, а на жизнь хватает – и на том спасибо. Как папа? Кстати, он здесь? Я с ним договаривался, что заеду заберу кое-что, он мне должен был приготовить.

– Папа! Иди сюда, Йоська приехал.

– Да слышу, слышу. Здорово, Иосиф, – из подсобки появился старик Бар в своей неизменной потертой кепке и круглых очках на кончике носа. – Я там как раз завернул тебе все, что ты просил в прошлый раз. Как дела в Боровке?

– Да все по-старому, дядя Йосель.

– А гешмаке штетл мит зисе идн ^[11]. Я уже забыл, когда я там был в последний раз. Я слышал, что теперь и название поменяли на Силене. Как твоя семья, как там Залман, твой тесть, как Мендл Дер Гелер ^[12]?

– Да слава богу, все живы-здоровы.

– Передавай им всем привет от меня. Хорошие люди. Скажи, Йоська, – перешел вдруг на шепот старик, – русские никого не тронули у вас? У нас тут как раз в прошлую субботу многих позабирали – говорят, человек сто, не меньше. В основном миллионщиков и еще этих… как их там… ну этих, которым больше всех надо…

– Активистов, – подсказал отцу Файвка.

– Да-да, вот их. Вроде как еще в тридцать четвертом их всех разогнали, а тут вдруг вспомнили. Я тут в городе на днях Яшку Бутана встретил, так он говорит, что вроде в Сибирь их всех отправили. Ох, неспроста все это, Йосенька, неспроста. Что-то Дер Вонц ^[13] замышляет, клог аф эм. Ты же знаешь Мульку Осина?

– Это у которого автобусы?

– Да. Так вот его забрали вместе с семьей. Еще, говорят, Мегарамма, ты его тоже должен был знать – мельница у него в Старых Стропах, Гительсона, Шторха, Арансона, что зал свадебный держал, Шлему Зильбермана, Сливкина, что муку продавал, Дору Гурвич – аптекаршу, обувщика Липку Слуцкина, мясника Файвку Гольдмана…

– Да вы что, дядя Йосель, не может быть! Я ведь многих из них знаю. За что? Кому они мешали?

– Ты у меня спрашиваешь? Наверное, они думают, что им с неба сыпалось. Ну еще можно понять, что забрали Шторха: он банкир, – или Гительсона, у которого фабрика, так там действительно денег куры не клюют, но за что Шлемку-то Зильбермана? Это мне тоже никак не понятно. Ты знаешь, Йоська, чем он занимался?

– Понятия не имею, я его не знал, – пожал плечами Иосиф.

– Ай, да знаешь ты, – отмахнулся старик Йосель. – На Огородной они живут. Она такая кривая, а он ездил по домам, говно из уборных черпал. Ну заработал денег, ну так что? Деньги – они не пахнут, а вот поди найди теперь того, кто захочет этим заниматься. И это с каких пор дрэк ^[14] качать – угроза советской власти? Ох, чует мое сердце, не к добру это, Йоська, не к добру. Что говорят у вас про войну? Будет или нет?

– Да кто что говорит, не поймешь. Я лично думаю, что будет: все к тому идет. У нас, в Силене, тоже на прошлой неделе вывезли пару семей, но из латышей. Из евреев никого не тронули. Что в городе-то говорят насчет войны?

– Говорят, будет. Что, ты думаешь, зря всех немцев перед приходом русских из Латвии забрали обратно в Германию? Кому мешали? Веками здесь жили, дела свои имели, а тут вдруг всех выслали в одночасье. Неспроста это, Йоська. Да и посмотри, что в городе делается, столько солдат русских понагнали. И все едут и едут. Вопрос только, кто первый начнет. Тут заходил недавно один военный набойки набить. Я в их званиях не разбираюсь, но большой начальник точно. Так пока он тут сидел, ждал, разговорились. Говорит, нам сильно повезло, что их мудрый Сталин Красную армию послал в Латвию. Мол, если война, так они защитят нас от Гитлера. Их вейс? Может, он и прав. Как по мне, так мне ни тех ни других не надо. Ульманис нас тоже не сильно жаловал, но жили себе спокойно, никого не трогали, а тут вдруг Латвия всем нужна стала. Клог аф зей ^[15]. Час от часу не легче, кто знает, кто из них лучше. Но я тебе так скажу: что бы ни было, а у нас работы меньше не будет. Я помню, в восемнадцатом, когда немцы Латвию заняли, так мы с твоим папой покойным день и ночь работали. Сапоги-то – они не из железа сделаны ни у русских, ни у немцев, их чинить надо. Так что нас, Йосенька, я думаю, никто не тронет. Мы ремесленники, что у нас заберешь – молоток? На наш век работы хватит при любой власти.

– Ты что, папа, не наработался за свою жизнь? – подал голос со своего места Файвка. – Иди домой. Мы с Моткой без тебя управимся. Не так много осталось, до вечера закончим.

– Да что мне дома-то делать – у Хаи под ногами путаться? Я еще пару часиков поработаю и пойду. Все равно раньше закрываемся сегодня: пятница. Надо еще успеть помыться и переодеться перед синагогой.

– Ладно, пойду я тоже, дядя Йосель, мне еще надо к своим заехать на Новостроение, маму проведать, брата с семьей. Что я там должен вам за материалы?

– Зай гизунд! ^[16] В следующий раз заедешь – разберемся, – махнул рукой старик, усаживаясь на свое рабочее место. – Привет передавай от меня своим.

– Спасибо, передам. Будьте все здоровы!

Еще только заворачивая с Мирной на Либавскую, Иосиф увидел, как вдалеке, от маминого дома, сорвался с места и со всех ног помчался ему навстречу сын младшего брата Яшка. Иосиф осадил Темку и подождал, пока запыхавшийся от быстрого бега, счастливый Яшка вскарабкается на бричку и устроится рядом с ним. Поцеловав племянника, Иосиф дал ему в руки вожжи.

– Ну покажи им, как ты умеешь ездить. Не забыл с прошлого раза?

– Ну что я, маленький, что ли? – обиженно вопросил Яшка и, несильно дернув на себя вожжи, скомандовал: – Нооо, пошел!

Под восхищенные и завистливые взгляды местных мальчишек, игравших в битку у дороги, Яшка гордо проехал мимо, не забыв, конечно, показать им язык. Подъехав к дому, он натянул вожжи, и Темка послушно остановился у ворот. Перед тем как спрыгнуть на землю, Яшка повернулся к Иосифу и умоляюще посмотрел ему в глаза:

– Йось, ты не забыл, что ты меня должен с собой забрать в Силене? Ты обещал в прошлый раз. Я весь месяц ждал.

– Я ничего не забываю, раз обещал – значит, поедем. Иди ворота открывай.

– Ура! Я еду в Силене! – Яшка бросился Иосифу на шею и прижался к небритой щеке. – Ты только бабушку уговори, а то она может не пустить. Хорошо?

– Не волнуйся, я с ней поговорю.

– Ну наконец-то, а то я уже не знала, что и думать, – вытирая руки о передник, на пороге появилась обрадованная приездом сына Фира. – Йоселе, майн зисе зунале ^[17], иди я тебя поцелую. Я так редко тебя вижу, майн кинд ^[18]. Уехал в такую даль. И зачем тебе сдалась эта сраная деревня? Жил бы в городе, как все нормальные люди. Ох, готиньке, все думают, что они умней других. Ну давай, проходи в дом скорей, все давно уже тебя ждут. Сейчас сядем за стол, покушаем, и Яшка, может, наконец тоже съест хоть что-нибудь. Весь день голодный бегает, а за унтервелт ^[19], сил моих больше нет с ним воевать.

– Ой, мама, успокойся. Вспомни Семку – он был точно такой же унтервелт.

– Семка? Да он был золотой по сравнению с ним, а этот пункт ви а маме ^[20]. Яшка, давай бегом руки мыть и за стол.

На удивление быстро и не пререкаясь, Яшка побежал мыть руки и уже минуту спустя сидел за столом. За обедом с показным удовольствием он поглощал ненавистный суп и котлеты, при этом не забыв втихаря умыкнуть со стола и угощение для Темки.

Сема с Иосифом обсуждали последние тревожные новости – аресты и неизбежность войны. Иосиф считал, что в случае начала войны ничего страшного не произойдет и их никто не тронет. Конечно, настораживали эти выселения людей в Сибирь, но он считал, что это неспроста и наверху что-то знают. Просто так ничего не делается. Сема как человек городской, начитанный и более образованный, чем старший брат, видел все происходящее в более мрачных тонах.

– Понимаешь, Йоська, даже если немцы нападут и русские нас от них защитят, то рано или поздно нас всех тоже куда-нибудь выселят или посадят. Подозреваю я, что не пылают они большой любовью к евреям, да и к латышам тоже. Такова их политика – бить одних, чтобы другие боялись. Посмотри, что за жизнь у них там, в России. Нищета. Когда они вошли сюда в прошлом году, через два дня все магазины были пустые: все выкупили. Нет чтобы у нас учиться, так теперь хотят, чтобы и у нас было, как у них. День за днем насаждают свои порядки. Хотя и от Гитлера ждать ничего хорошего нельзя. Я разговаривал с евреями – беженцами из Польши, они рассказывают такие страшные вещи о том, что там немцы творят, что аж не верится, что такое сегодня возможно. В общем, Йоська, скажу я тебе так: между двух огней мы. Ты знаешь, я никогда даже не задумывался о том, чтобы уезжать с насиженных мест, но выходит, что не дураки те, кто вовремя уехал отсюда, кто в Палестину и в Африку, а кто и в Америку.

– Ой, о чем ты, Сема, говоришь? – вмешалась в разговор Фира. – Ты что, думаешь, им там так сладко в чужой стране, среди чужих людей? Я бы и дня там не прожила, и не надо мне их денег. Посмотри на своего младшего брата. Этот шлимазл всегда мечтал уехать в Палестину. Он думал, что там манна с неба падает, – она взяла с буфета фотографию младшего сына и, нежно погладив ее, осторожно поставила на место. – Это мне он пишет, что все у него хорошо, а я встретила Хану – так она говорит, что он все никак устроиться не может по-человечески. А ведь хорошая девочка эта Хана и из интеллигентной семьи. Мог бы жениться и жить себе припеваючи, так нет же, поперся в эту даль. А клог цу майне ерн ^[21]. Жалко, папа не дожил: он бы ему дал Палестину…

– По крайней мере, мама, у него там нет наших забот и у него не болит голова, куда бежать от Сталина и Гитлера.

– Знаешь, Сема, хорошо там, где нас нет, и, поверь мне, у него там своей головной боли хватает. А насчет немцев – не поднимай раньше времени гвалт. Что мы знаем? Мало ли что сказал какой-то сумасшедший поляк. Я хорошо помню, когда немцы были здесь в восемнадцатом году. Мы тоже очень боялись, и я, и папа, но они никого не тронули и были с евреями очень хорошо. Я тебе даже больше скажу: они назначили тогда городским головой ни кого-нибудь, а еврея Мовшензона, у него в Гайке фабрика плиточная была. Известный был человек, его потом русские в девятнадцатом расстреляли. Так что все эти разговоры – цум тохес ^[22]. Да и не будут они никогда воевать друг с другом: что им делить – Латвию? Тоже мне, лакомый кусок. Они как-нибудь договорятся и у нас не спросят. А грейсер вонц мит а клейнер вонц. Верен зей гелеймт, але бейде ^[23]. Давай, Йосенька, я тебе лучше положу еще одну котлету с картошкой. И меньше слушай этого умника Семку: вечно панику поднимает. Никто нас не тронет. Кому мы нужны?

Хлопнула входная дверь, и на пороге, прижимая к груди большой сверток, появилась запыхавшаяся и радостно улыбающаяся Муся.

– О! Гот цу данкен! Гикумен майне таере! Мазел тов! ^[24] – беззлобно пробурчала Фира. – Надо было еще два часа там просидеть.

– Йося, привет! Как дела в Силене? Как Ривка, как дети? – проигнорировала ехидное замечание свекрови Муся. – Сейчас платье померю, потом сяду перекушу.

– О! Что я тебе, Йося, говорила? Какая мамочка, такой и сынок, – никак не желала успокоиться Фира, жалуясь старшему сыну на невестку, ибо средний, Семка, всегда был на стороне жены. – Ей, видите ли, платье важней обеда. Что я ей, прислуга, что ли, бегать и греть по двадцать раз.

Через пару минут Муся зашла в комнату в новом шифоновом темно-синем платье на шелковой подкладке, застегнутом спереди на длинный ряд обтянутых тканью пуговок. Сшитое по самой последней моде, с рукавами-фонариками и высокой талией, платье выгодно подчеркивало стройную Мусину фигуру. На подоле, отделанном тремя декоративными швами ручной работы, красовались веерные складки с плиссированной тканью. Плечи и горловина сзади были тоже отделаны декоративными швами. Все вместе: густой, красивый цвет и тонкая ручная отделка – придавало наряду очень дорогой вид.

– Ну как? – сделав несколько кругов по комнате, вопросительно вздернула брови Муся.

– Красиво! – в один голос дружно ответили Сема, Иосиф и Яшка.

И даже вечно недовольная невесткой Фира, придирчиво осмотрев платье, вынуждена была признать:

– А гуте клейд ^[25]. Сколько она с тебя содрала?

– Ой, мама, ну вы же знаете, что ничего она с меня в жизни не возьмет, я только отрез купила.

– Надеюсь, ты не пойдешь на свадьбу, ви а дорфеше гое ^[26], в этих носочках?

– Ну нет, конечно, мама. Надену чулки, надену новые туфли, сделаю прическу. Не волнуйтесь, будем выглядеть хорошо. Надо только достать Семкин костюм, посмотреть – может, надо погладить или почистить.

– Так что, я должна это делать?

– А почему нет? Это же ваш сын, могли бы и погладить.

– Аваде! Кус мир ин тохес майне таере шнурале ^[27], – в присущей ей манере парировала Фира. – А грейсе зах ^[28], погладить мужу костюм. Тоже мне, гранд-дама.

– Да не волнуйтесь вы так, мама, поглажу я сама, поглажу. Что, пошутить уже нельзя?

– Слышите, она шутит! Как будто кто-то принимает ее всерьез. Иди лучше снимай платье и садись покушай, пока еще все до конца не остыло, – и, тут же забыв о невестке, повернулась к старшему сыну. – Йосенька, ты же мне даже не рассказал про моих внуков. Как они там?

– Как они могут быть, мама? Лето на дворе – целыми днями на улице. Свежий воздух, озеро рядом, купаются, за ягодами в лес бегают, скоро грибы начнутся. Беньку вообще не вижу: он с мальчишками где-то вечно бегает, а Зямка – тот поспокойней, он всегда и по дому, и у меня в мастерской поможет. А гутер ингл, почти взрослый, в следующем году уже будем справлять бар-мицву.

– Ох, как время бежит, еще, кажется, как будто вчера на руках его держала, а уже бар-мицва, – прослезилась Фира. – Соскучилась я по ним, хоть бы привез их сюда. Я уж и не помню, когда последний раз их видела.

– Ну вот приедешь забирать Яшку от нас, заодно и увидишь, – совершенно спокойно, как о чем-то давно оговоренном, ответил Иосиф, подмигнув затаившему дыхание Яшке. – Я ему уже в прошлый раз обещал, да и Бенька заявил мне вчера, чтобы я без его двоюродного брата не возвращался. Да и что ему делать здесь – с босяками местными бегать по улице целыми днями и дышать пылью? Пусть отдохнет по-человечески перед школой.

Реакция на услышанное последовала незамедлительно.

– Ой а клог! ^[29] Ты слышал, Сема, он хочет увезти Яшку в деревню! – вскинулась Фира, ища поддержки у младшего сына.

– Ну и правильно, пусть едет. Что ему, действительно, делать летом в городе? – не приняв сторону матери, ответил Сема.

– Ой, готиньке ^[30], нет, ну вы только посмотрите: им совершенно наплевать на ребенка. Он, говорит, пусть едет. А что он есть там будет? Я здесь с ним каждый день воюю, а там никто не заставит, так он приедет как скелет назад.

– Ой, мама, генуг шейн ^[31], – вступился за честь семьи Иосиф. – А то ты Ривку не знаешь. Можно подумать, что она не проследит, чтобы дети поели. Как тебе не стыдно так говорить?

– Все, ша! – решил поставить в споре точку Сема. – Как Муся решит, так и будет.

– Она тебе решит. Нашел у кого спрашивать, – огрызнулась Фира.

Когда из соседней комнаты, сняв выходное платье и облачившись в домашний халат, появилась Муся, Сема тут же спросил ее о том, что она думает по поводу Яшкиной поездки в Силене.

– Ой, даже не знаю. А что говорит мама? – вопросом на вопрос ответила Муся. – Ты же знаешь, мне всегда важно ее мнение.

– Мама не хочет, чтобы он ехал. Она против.

– Ну раз мама против, то пускай едет, – резюмировала Муся, обняв Яшку и ехидно глянув на свекровь.

– Ну кто этого не знал? – всплеснула руками Фира. – Если в голове только свадьбы и платья, так о чем тут можно говорить…

– Ура! Я еду в Силене! – сорвался со своего места Яшка и принялся обнимать и целовать подряд всех сидящих за столом.

А уже час спустя, погрузив в бричку чемоданчик с вещами и устроившись рядом с Иосифом, Яшка махал на прощание рукой вышедшим проводить их на дорогу маме, папе и бабе Фире.