Текст книги "Русский бунт: как развивалась панк-культура в России от СССР до наших дней"

1.2. Ленинградский рок-клуб

Евгений Титов: Рок-клуб возник в результате стремления властей взять под контроль подпольную рок-сцену. Одной из самых известных ленинградских групп в то время были «Россияне», они разъезжали по стране и собирали большую аудиторию, несмотря на попытки чиновников препятствовать. Правительство не могло допустить, чтобы у независимой группы было столько поклонников без официального разрешения. И была альтернатива: все это прикрыть – или взять под контроль. Закрыть – это было легко сделать под предлогом «хулиганства» (в то время стоило пройтись по улице в необычных штанах, и вас уже нарекали хулиганом).

Но со временем появились и другие группы типа «Россиян», это стало уже явлением – независимые рок-группы, и, видимо, соответствующие органы решили, что будет легче установить над этим процессом контроль. Они определили концертный зал, утвердили акты и ввели строгий распорядок, следить за соблюдением которого должен был, как конечная инстанция, комсомол.

Виктор Сологуб: Было два параллельных пути, по которым могли пойти музыканты. Первым вариантом были официальные концертные организации (Ленконцерт, Москонцерт и так далее): там музыканты получали зарплату и играли в стиле, который бы сегодня назвали попсой. Второй путь был заниматься музыкой как хобби. Люди где-то работали (мы, например, были инженерами), сочиняли песни и в свободное время играли живьем, как делали мы. Обычно бесплатно.

Джоанна Стингрей: В свою первую поездку я спросила Бориса [Гребенщикова], есть ли среди рокеров женщины, и он ответил, что, к сожалению, нет: Россия пока консервативна. Ближе к концу 80-х в Москве появилась певица Жанна Агузарова – она была очень классная. Думаю, у женщин еще просто не было времени. Им надо было и работать, и все покупать, и ухаживать за детьми и мужьями. Подпольным рокерам не платили, и практического смысла в таких занятиях женщины не видели. Конечно, было некоторое количество «официальных» певиц типа Аллы Пугачевой.

«Неофициальным группам» разрешалось играть в Ленинградском рок-клубе. Руководил им отличный парень Николай Михайлов. Его любили все рокеры, – хотя и были в курсе, что он отчитывается перед КГБ. Было известно, что он балансирует на грани фола, пытаясь помочь и угодить рокерам и одновременно подчиняясь требованиям КГБ. С КГБ общались многие из музыкантов, с кем я дружила: Борис из «Аквариума», ребята из «Кино», «Странных игр» и «Алисы». Кто-то замолкал, когда они звонили, а некоторых они приглашали к себе на разговор. Как-то Африку, когда он покрасил волосы в розовый, выдернули прямо с концерта. Однажды, когда я выходила с концерта из Рок-клуба, меня схватили двое мужчин: они завели меня в комнату на нижнем этаже и допрашивали. Иностранцам нельзя было бывать на «неофициальных» концертах, и они хотели знать, кто меня туда привел.

Толпа в Ленинградском рок-клубе, 1986 год. Из архива Джоанны Стингрей

Федор «Бегемот» Лавров: Улица Рубинштейна, 13 – это узкая улочка в старом городе, совсем рядом с Невским проспектом и легендарным кафе «Сайгон», за углом от проспекта. Театр народного творчества и Ленинградский рок-клуб располагались в этом старом здании c парадным входом с улицы и черным ходом со двора. Во двор выходили окна туалета, и там была металлическая пожарная лестница – или, может, металлическая крыша – в общем, была некая конструкция прямо под этими окнами. И окна туалета были для панков главным входом. Бесплатным. Когда я пришел туда впервые, я этого не знал. Я купил билет в театральной кассе и пошел в клуб.

Войти было непросто: на улице перед зданием толпились люди. Милиционеры пытались заставить их проходить, не задерживаясь. Я зашел в зал, будучи в сильном возбуждении, и увидел старорежимные декорации на заднике сцены. Было видно, что звуковая аппаратура в клубе хорошая, а колонки – довольно мощные и чистые в плане звучания. Зал был полностью заставлен театральными стульями – танцпола не было вообще. Не помню, чей, собственно, это был концерт. Может, «Россиян», а может – какой-то другой хард-рок-группы – «Пепла», «Пикника» или «Странных игр». Большая часть публики состояла из хиппи с длинными хаерами. Среди них были кое-как одетые комсомольцы. И стукачи, облаченные в джинсы с иголочки. Джинсы смотрелись на них так неестественно, будто их только что заказали в «Березке», единственном тогда магазине с джинсами. (Для обычных горожан этот магазин был закрыт. Только те, кто выезжал за границу, могли за специальные чеки приобретать здесь импортные товары. Спекулянты закупались тут, а потом зарабатывали, перепродавая товары тем, кто покупать в «Березке» права не имел, но тем не менее мог себе позволить дорогие «дефицитные» вещи.) Наряду с милиционерами здесь были переодетые агенты – они прочесывали публику и увещевали людей не прыгать, не танцевать и не ломать кресла. Тех, кто не был в состоянии контролировать эмоции, забирали и заключали под арест. Как правило, под конец концерта толпа сходила с ума – первые ряды вскакивали на кресла, а милиционеры, не будучи в силах повязать всех, хватали самых активных. Мокрые и изможденные, но совершенно счастливые, посетители выходили на улицу, а там стоял милицейский автозак, уже почти набитый людьми, и ждал задержанных «хулиганов». Чем масштабнее был концерт, тем больше пригоняли автозаков – милиция действовала пропорционально активности любителей музыки. Иногда милиция задерживала даже музыкантов и «законных членов Рок-клуба». И тогда их коллеги шли «беседовать» с чиновниками или кагэбешниками, чтобы попытаться их освободить.

Виктор Сологуб: До Ленинградского рок-клуба существовали дома культуры – там было можно пользоваться закупленными для молодежи инструментами (обычно это были немецкие и чешские синтезаторы и гитары). Те инструменты казались нам ужасными, потому что мы знали, что есть такие фирмы как Gibson и Fender: для нас это была мечта.

Евгений Титов: Чтобы тебя пустили играть в Рок-клубе и на других концертных площадках, надо было сначала зарегистрировать свою группу и стать «кандидатом в члены Рок-клуба». Ты должен был предъявить весь список участников с их полными паспортными данными – местом рождения, местом регистрации, местом работы, образования и с контактной информацией. Затем требовалось принести шесть машинописных копий текстов, чтобы их «залитовали» (форма цензуры). Этот процесс, как правило, занимал около месяца. Если тексты соответствовали официальным моральным ценностям и не противоречили им, то на каждый лист ставили штамп «разрешено к исполнению» с датой и подписью лица, которое одобряло текст. Принимали не всех. Могли просто сказать: «Ты еще не готов, приходи позже, исправь вот это и это», или: «Вам надо еще порепетировать, вы не готовы выступать на сцене». И это могло длиться не один год. Не у всех хватало терпения ждать, и они переставали ходить в Рок-клуб, обрекая себя на подпольное существование без всяких вариантов где-то выступить перед публикой и с постоянным риском попасть в милицию за «хулиганство» (это от административной ответственности в виде штрафа до реального срока заключения).

Дмитрий Левковский: В клуб я пришел в 1984-м как администратор «Странных игр». Чтобы получить возможность играть в клубе, надо было привести всю группу и принести все тексты. Цензором была женщина – она решала, допускать тексты к исполнению или нет. «Народное ополчение» пропустить было нельзя. Мы с песней «Странные игры» были одни из последних, кто хотел быть принятым в клуб. Если бы нам отказали, мы бы нашли другие площадки для выступлений – в квартирах, на улице, на фестивалях, в других городах.

«Народное ополчение»: плакат в Ленинградском рок-клубе, 1988 год

Татьяна Мотовилова: Честно говоря, не припомню, чтобы там было много девочек – были панки, панк-музыканты, не знаю. Не думаю, что комсомол как-то влиял на пол панк-рока. Я думаю, и Рок-клуб бы не отказал девчонкам, если бы таковые были. Мне кажется, если брать мировой рок или панк-рок, в процентном соотношении женских групп не так много. Видимо, рок – дело сильного пола. Я уверена, что если бы была достойная женская группа, да еще и играющая панк, Коля Михайлов непременно бы принял их. Не знаю, правда, если бы тексты были слишком политическими или антисоветскими, может, и не взяли бы, но панк-роком, я думаю, Рок-клуб не напугаешь. Только играй хорошо.

Гриша Сологуб и Виктор Сологуб из «Странных игр», 1986 год. Из архива Джоанны Стингрей

Мой муж играл в «Народном ополчении», и они вступали в Рок-клуб c брежневской программой, там типа: «Не будет больше Брежнева!» Коля говорит: «Ну как-то стремно». Предложили вариант: «Скоро будет Брежнев!» А это, говорит, неинтересно вроде. Ну все-таки взяли их.

Дмитрий Бучин: Фанаты в 80-е были одинаковые: хиппи, неформалы, дети из неблагополучных семей, художники и просто свободные творческие люди, немало любителей выпить или употребить что-нибудь. Были и стукачи, и все об этом знали, и они сами знали, что о них знают.

Юрий Соболев: У меня сложное отношение к Ленинградскому рок-клубу. Ходят много слухов и толков о том, что он был организован спецслужбами, чтобы приручить музыкальных маргиналов. А его начальство должно было периодически писать рапорты «о проделанной работе» и создавать трудности нежелательным группам. Я вполне это допускаю. Причем также понимаю, что те самые администраторы, которые были утверждены на эти должности, все же были настоящими энтузиастами неформального музыкального сообщества и были сродни двойным агентам.

Артемий Троицкий: Организационная структура рок-клуба представляла собой трехступенчатую иерархию. Основание пирамиды – «общее собрание» членов клуба – несколько сотен музыкантов плюс художники, фотографы, коллекционеры, организаторы и т. д. На «общем собрании» раз в год избирался Совет рок-клуба – семь наиболее уважаемых и инициативных членов клуба во главе с президентом.

С весны 1981 года концерты начались и проходили с повальным успехом, но это не означало, что рок-клуб решил проблемы все и для всех. Во-первых, группы могли выступать только бесплатно.

Во-вторых, у рок-клуба не было ни собственной аппаратуры, ни отдельного помещения: зал ЛДСТ на улице Рубинштейна, 13, приходилось делить с народным театром и прочей городской художественной самодеятельностью. Эти нищенские условия поставили рок-клуб перед необходимостью балансировать между чистым энтузиазмом и традиционными для «сейшенов» хитрыми махинациями.

В-третьих, либерализм «кураторов» не распространялся на «экстремистские» группы. За бортом рок-клуба осталась компания Свиньи и «Трубный зов» – скучная группа (нечто вроде Uriah Heep с обильной реверберацией), певшая банально-прямолинейные песни на евангельские сюжеты и пользовавшаяся особой благосклонностью Би-би-си и «Голоса Америки». «Удовлетворители» же, по мнению Совета клуба, просто не могли играть… Действительно, по этой же причине в клуб не было принято и много других слабых и совсем не «панковых» ансамблей.[14]14
  Троицкий А. К.: Back in the USSR. – СПб.: Амфора, 2007 г. – C. 101–102.


[Закрыть]

Олег Гаркуша: [О концертах] узнавали по сарафанному радио, как правило; афиш не было. Концерты изначально проходили, в большинстве своем, в Рок-клубе, а иногда в ДК, к примеру – в ДК Крупской, ДК Горького. В принципе, для нас, достаточно молодых людей, все концерты были праздником: мы договаривались, встречались у метро и т. д. До сих пор помню концерт группы «Странные игры» Есть такой замечательный человек Игорь «Пиночет» Покровский, который оделся в концертный фрак – и его сразу повязали – то ли на вокзале, то ли на платформе.

Федор «Бегемот» Лавров: В 1983-м я был на «Россиянах» в Ленинградском рок-клубе. Но с каждым концертом они казались мне менее классными. Одни и те же песни, которые они играли, могли быть классными в конце 70-х. Но в 83-м я уже основал собственную группу, мы записали несколько панк-рок-песен. Хиппари «Россияне», эти старые пердуны, перестали играть, а потом Ордановский исчез.[15]15
  Георгий Ордановский был лидером группы «Россияне».


[Закрыть] Я до сих пор думаю, что он был лучшим, самым крутым из членов Ленинградского рок-клуба, самым опасным для системы в конце 70-х – начале 80-х. Поэтому, вероятно, его убили – либо хорошо ему заплатили и дали уехать из страны, чтобы он больше не показывался. Он реально исчез, никто не знает, куда он делся.

Дмитрий Бучин: С панк-группами была только студийная работа, никаких концертов и гастролей. В то время концертная деятельность строго курировалась КГБ. И если бы где-то выступила панк-рок-группа, то у устроителей концерта, ответственных за помещение и аппаратуру, были бы серьезные проблемы.

Валерий Морозов: Концерт воспринимался как митинг, а не шоу. У нас шоу не воспринималось как на Западе. Отсюда и внимание со стороны властей (Рок-клуб курировал 11-й отдел КГБ). Панк-рок представлял нечто непредсказуемое и неуправляемое.

Артемий Троицкий: Конечно, такому великому человеку, великому артисту и по-настоящему бескомпромиссному типу как Свин вписываться в Ленинградский рок-клуб было бы не очень корректно… Хотя он хотел туда войти.[16]16
  Youtube-видео «Свин 50» (загружено Сергеем Шутовым 27 октября 2012 года), 5:55: https://www.youtube.com/watch?v=olk6FvrRAbk


[Закрыть]

Евгений Титов: Свинья никогда не носил нижнее белье – всегда надевал брюки на голое тело. Он занашивал одежду до дыр. Однажды он в очередной раз починил штаны на швейной машинке, но его задница все равно продолжала выглядывать из дырки. Ему нравилось провоцировать людей и раздеваться на концертах, неважно сколько сотен или тысяч людей это смотрят: он расстегивал ремень и пару пуговиц на штанах, и в процессе выступления дергал ногами так, что к концу выступления штаны как будто случайно спускались сами собой, прямо во время исполнения песни. Это было весело! Весело смотреть на реакцию людей – они никогда такого не видели и не думали, что такое вообще возможно – вести себя так в жизни, а тем более на сцене.

Николай Михайлов: Ни «Автоматические удовлетворители», ни «Народное ополчение» в Рок-клуб мы не могли принять по идеологическим причинам. Слишком агрессивно-депрессивные тексты. Их тексты на тот момент было залитовать невозможно.[17]17
  Youtube-видео «Свин 50» (загружено Сергеем Шутовым 27 октября 2012 года), 6:10: https://www.youtube.com/watch?v=olk6FvrRAbk


[Закрыть]

Вадим Курылев: Советская пропаганда представляла западный панк-рок как деструктивное общественное и музыкальное явление, изображала панков опасными психопатами. О том, что есть панк-группы левого толка вроде The Clash, слышали или знали немногие. Но все знали, что панк-звезда Сид Вишез щеголял со свастикой.

Похоже, начальство Ленинградского рок-клуба понимало, что такое панк-рок на самом деле, но им надо было держать некий баланс, чтобы не привлекать внимание КГБ. По сути, власти могли запретить любой концерт или фестиваль в любой момент, – а то и совсем закрыть Рок-клуб.

Федор «Бегемот» Лавров: Я знал, что Рок-клуб был советским органом по типу комсомола – с теми же рычагами контроля. Я попытался туда попасть в начале 1983-го. Дал их цензору наши с Алексом Оголтелым тексты – она сказала, что мы «пока не готовы» вступить. По ее словам, в моем стиле есть что-то от Маяковского, а я правда искренне любил футуристов, но считались, что они пользовались «вредными средствами» изобразительности – как-то так нас учили в школе. «Вам нужно исправить, – сказала она, – здесь надо серьезно поработать. Приходите, когда будет готово». Тогда Алекс уговорил меня пойти за ходатайством к Борису Гребенщикову.[18]18
  Гребенщиков был лидером «Аквариума», но в Ленинградском рок-клубе играл роль консультанта. Он был одним из тех, чьим одобрением должны были заручиться музыканты. Когда он давал добро, то «договаривался» с руководством, и оно принимало музыкантов в клуб.


[Закрыть] Я взял пару наших записей, в числе которых была «Шестьсот прекрасных дам» – кавер на одну из его песен («шестьсот» вместо «десяти», как у БГ оригинале: «шестьсот» было эмоциональным сленговым словом у ленинградских панков, оно выражало что угодно – от «класса» до «фигни»). Кавер был грубым и БГ не понравился, как я и предполагал. Было противно, что он почти полностью воспроизвел слова, какими говорил цензор: «Тебе надо исправиться», «надо серьезно поработать», – причем в той же манере и тем же тоном.

Тимоти У. Рыбак: На фоне унылых концертов профессиональных ВИА Ленинградский рок-клуб был свежей струей, и стал самой востребованной концертной площадкой в городе. Случались вечера, когда под дверью здания на Рубинштейна, 13 толпились сотен двенадцать почитателей рока: они мечтали лицезреть «Аквариум», «Кино», «Телевизор» и «Зоопарк». В газете «Труд» вышел неодобрительный отзыв на концерт «Аквариума», «Кино», «Зоопарка» и «Мифов», из которого можно отчасти понять, почему Рок-клуб стал так популярен. «Ансамбли исполняли песни с текстами откровенно угнетающего свойства, играли на воющих гитарах и оглушительно лупили по барабанам, – сообщал ”Труд” с явной неприязнью 31 января 1985 года, – а молодые люди дергались совершенно по-дикарски». Несмотря на относительно либеральную атмосферу, царившую в Ленинградском рок-клубе, песни подвергались цензуре, а сам клуб патрулировали дородные бабушки в красных нарукавных повязках».[19]19
  Timothy W. Ryback, Rock Around the Block: A History of Rock Music in Eastern Europe and the Soviet Union (New York: Oxford University Press, 1990), 213.


[Закрыть]

Джоанна Стингрей: Я записала с «Народным ополчением» интервью и сходила на их концерт. То, как они были похожи на западные панк-группы, меня потрясло. Они были абсолютно дикими: пока я их снимала, они разбили стакан, изрезались, полностью измазались кровью – и продолжали играть.

Джим Галлахер в Chicago Tribune: Псы режима поднимали вой: дескать, очень уж малахольной и эгоистичной стала советская молодежь. В этом они прежде всего винили рок-музыку, набиравшую популярность.

С самым грозным комментарием выступил Сергей Цвигун, второй человек в советской спецслужбе. «Увлеченность поп-музыкой и западным образом жизни грозит увести советскую молодежь от коммунистических идеалов», – заявил недавно этот кагэбешник на страницах «Коммуниста», главного идеологического журнала страны. На той же неделе статья в правительственном ежедневнике «Известия» описала рок– и диско-музыку как «буржуазную пропаганду», которую навязывают неустойчивой советской молодежи. «Что лежит за этими музыкальными стандартами? – спрашивалось в статье. – Не что иное, как буржуазная массовая культура, цель которой – нравственное истощение нашей молодежи и насаждение чуждой идеологии ».[20]20
  Галлахер был московским корреспондентом Chicago Tribune. Jim Gallagher, “Soviets blame hard rock for ‘soft’ youth,” Chicago Tribune, November 1, 1981. Sec. 3, p. 1, accessed September 6, 2015, http://archives.chicagotribune.com/1981/11/01/page/39


[Закрыть]

Андрей Машнин: В 1983 году я переехал с Таймыра в Ленинград. В Питере я поступил в Гидрометеорологический институт, и в общаге, где нас жило восемь человек в комнате, мы постоянно слушали музыку с магнитофона. В этом институте я проучился два года, и как раз появился Ленинградский рок-клуб. Я стал ходить на рок-клубовские концерты. Это был прорыв для меня, конечно. В то же время меня научили играть на гитаре несколько аккордов, что потом пригодилось.

За семь-восемь лет моего слушания групп Ленинградского рок-клуба я всегда понимал, что я не смогу так играть, как они. Все ниши русского рока были заняты, и во всех направлениях уже были свои звезды. Повторять кого-то никак не хотелось. И вдруг я услышал эту совершенно другую музыку. Она меня долбила по голове так же, как в свое время хард-рок, но это была уже другая музыка. И я ее полюбил сразу со страшной силой. В Питере поднялась целая волна таких людей, как я. И сам я думал, что это как раз то, что идет на смену тухлому «русскому року», который совершенно себя исчерпал с его наивностью и дурацким пафосом.

Федор «Бегемот» Лавров: Рок-клуб вдохновил меня лишь на то, чтобы создать у себя дома собственную студию и не искать нигде помощи или поддержки.

Мы с друзьями просто собирались в маленькой комнате, где я жил, и импровизировали. Слушателей у нас не было. С моей первой группой «Резиновый рикошет» мы записали где-то четыре песни, даже не репетируя. Просто собрались и решили, что нужно два куплета, три припева, одно соло, – ну и как-то закончить песню. За день мы записали альбом, на следующий день мы принесли его экземпляры друзьям и спросили, как им.

С «Отделом самоискоренения» у нас было два альбома и один сборник, а с «Народным ополчением» мы выпустили шесть альбомов, как я выяснил, когда начал заниматься ремастерингом пленок. Когда была готова запись я принес ее последнему, с кем играли группы «Народное ополчение» и «Отдел самоискоренения». Какие-то хиппари принимали у него дома наркотики, и, в общем, творилась довольно сомнительная хрень. Так что когда запись «Отдела самоискоренения» попала к КГБ, он был испуган сильнее всех нас. Он говорил, что многие записи у него украли – у него дома постоянно водился непонятный народ, и украсть могли много чего.

С точки зрения КГБ этот самодеятельный панк-рок был чем-то невозможным: делать дома звукозаписи, а потом еще и распространять, было недопустимо. Они тут же нашли в этом антисоветизм и запрещенную деятельность. К оформлению наших пленок тоже возникли претензии. Впрочем, объектом расследования стала не только наша группа. Привлекли большую часть членов Ленинградского рок-клуба, типа группы «Аквариум» (по крайней мере их лидеров).

Тимоти У. Рыбак: В 1983-м консерваторы в Кремле, уже не в силах был больше терпеть рок-группы и их поклонников, решили зачистить советскую рок-сцену, бурно разросшуюся под слабым идеологическим контролем на закате правления Брежнева. 25 января 1982 года умер главный брежневский партийный идеолог Михаил Суслов. Через восемь месяцев, 10 ноября 1982 года, скончался сам Брежнев. Когда Юрий Андропов занял пост руководителя партии, а Константин Черненко стал главным по вопросам идеологии, антирокерские силы вышли на передовую. На партийном пленуме 14 июня 1983 года Черненко выразил озабоченность тем, что идеологическая оборона ослабла. Запад «предпринимает все более массированные атаки», пытаясь «отравить сознание советских людей», поведал он.[21]21
  Timothy W. Ryback, Rock Abound the Block, 218.


[Закрыть]

Алекс «Оголтелый» Строгачев: Меня собрались посадить «по хулиганке» за мат в наших песнях. «И мы им [заключенным] все сообщим, и тебя будут в жопу е*ать. Год посидишь – поймешь все». Я говорю: «Извините, ребята. Можно я перед вами на колени встану, поцелую вас в ноги? – Кагэбешники обалдели. – Я могу и раком встать, и е*ите меня все, только здесь». Короче, меня быстро выгнали из отделения, хахаха!

А внизу меня ждет Бегемот [Федор Лавров] – в трусах и в майке, здесь [на груди] – красная звезда со свастикой, а на спине написано: «Дуракам закон не писан». Ну, нас тут же вяжут менты. Меня выгоняют из ментовки: говорят, ты иди, а дурака-то мы оставим!

После этого он перестал писать песни. Это была серьезная х*йня.[22]22
  Youtube-видео “Otdel Samoiskorenenia/Department of Self eradication/Interview” (загружено “Begemotion Records” 17 марта 2015 года): https://www.youtube.com/watch?v=MiG0DDO2Brg.


[Закрыть]

Федор «Бегемот» Лавров: На допросе у них была коробка с моими вещами, фотографиями, распечатками текстов, пленками, которую они швырнули на стол со словами: «Это что за чертовщина?» Один из этих ребят прохаживался позади меня с тяжелым томом, чтобы меня испугать, а второй играл «доброго следователя». Я позже узнал, что эти люди стремительно поднимались по карьерной лестнице, обрабатывая нас. Получали звания и награды за то, что прессовали рокеров, вместо того чтобы заниматься в самом деле опасной и трудной работой. В качестве наказания меня вынудили подписать бумагу, что я никогда больше не буду издавать записи подобных групп и писать подобные тексты. Что я никогда не буду расшатывать государственные устои. Конечно я подписал, а что еще оставалось делать? Мне грозил тюремный срок, как они сказали.

 
Праздник скоро, город умытенький
Народ умильно поспешает на митинги
В стойке «смирно», всему служа примером
Голосует за мир и за ответные меры
Вы*бли Европу
Рейган и Андропов
Вы*бли Европу
С двух сторон
А на х*ра нам, на х*я она
Военная монархия[23]23
  Из песни «Отдела самоискоренения» «Военная монархия» (1983 г.). Текст Федора «Бегемота» Лаврова.


[Закрыть]
 

Дмитрий Бучин: Однажды я зашел к Майку Науменко на работу (он работал вахтером на мебельной фабрике) выпить вина и поболтать, и имел неосторожность позвонить с его рабочего (это был примерно 1985-й год) телефона Феде Бегемоту. В разговоре я произнес разок «Алекс» и «ополчение», после чего Майк выхватил у меня трубку, вытащил меня на улицу и шепотом и очень серьезно попросил меня никогда не произносить «Алекс», «ополчение» и никаким Бегемотам не звонить! Я допускаю, что телефон Майка могли прослушивать.

Федор «Бегемот» Лавров после возвращения из армии, 1984 год. Из архива матери Федора Александры Лавровой

Дмитрий Левковский: Через панк Алекс Оголтелый и Свин высмеивали реальность. Под девизом анархии и раздрая, конечно, – но они успешно испытывали режим на прочность и показывали, как все было смешно с правами и свободами (или их отсутствием). Это была острая социальная сатира, за что милиция их и ненавидела.

Олег Гаркуша: Весело было. Забирали все время. К примеру, в метро «Маяковской» есть такая дверца с надписью «Милиция», и я все время вспоминаю, как меня забирали, и милиционер хвастался: «А до вас Гребенщиков был». Если человек был странен, не выглядел как советский человек, будь то короткие брючки, остроносые ботинки, черные галстуки, черные очки, – естественно, этих персонажей забирали. [Мы] оправдывались, говорили: очки мамины, галстук дяди и т. д. На их взгляд, мы позорили советское общество.