Текст книги "Опыты литературной инженерии. Книга 3"

Самородок съездил на историческую родину, где был обласкан президентом и получил в подарок квартиру в самом центре Города Ветров – Баку. До Олимпийских игр оставалось почти три года, но самородок в сборную не просился, а более того, норовил податься в профессионалы. В мире профессионального бокса царили нравы хорошо ему известного Царицынского рынка, но платили не в пример больше, чем за перетаскивание ящиков с петрушкой.

Как было не радоваться коллективу победам «своего» боксера, когда впервые за последние два года выплатили вдруг квартальную премию, пообещали бесплатные путевки в Турцию, на пляжи Антальи? Единственным условием научному содружеству было предложение сосредоточиться на БАД – биоактивных добавках к пище, над которыми в последнее время корпел Рафик. Юлий Цезарь махнул дланью на свой ублюдочный ген и старательно смешивал прямо на столе новые, не очень привлекательно пахнувшие компоненты перед загрузкой в реакционную колбу.

Потом самородок уехал на ПМЖ в Германию и поселился в Баварии, объясняя смену места жительства любовью к машинам марки «БМВ» и сносными условиями для тренировок. Вместе с ним укатил и Рафик. Завлаб посещал Германию не реже раза в две недели и выразительно посматривал на сотрудников сквозь американские очки-хамелеоны.

Пацан тем временем одолел еще пяток-другой закордонных мастеров кожаной перчатки, поколесил по Южной Америке, Японии и Австралии. Папарацци выследили, как он пьет пиво со сметаной, и раструбили об этом на всю планету. Но так как самородок пил пиво в перерыве между боями и в списке стимуляторов оно не значилось, шум незаметно стих.

В лаборатории постоянно шли разговоры на биохимические и боксерские темы, стрекоз и прочую живность, включая даже мангустов, то есть про тех, у кого наблюдается феноменальная реакция. Именно быстротой реакции отличался самородок, упреждая соперника каждый раз, когда тот вознамеривался пригвоздить молодого нахала. То он успевал уклониться, то подставлял плечо или перчатку, а то и бил вразрез, ошеломляя противника и сбивая его с толку.

Вывод напрашивался сам собой: Рафик синтезировал ген, отвечающий за скорость реакции, и пичкал им самородка, выжимая из публики деньги за созерцание подвигов созданного им монстра. На поверку оказалось, что Рафик уже имеет недвижимость в Германии и Австралии, ездит, не в обиду самородку, на «мерседесе» и неотлучно находится как главный менеджер при своем объекте, контролируя каждую съеденную им котлету.

Юлий Цезарь быстро докумекал, что при таких скоростях обменных процессов самородок должен сжигать море энергии и для того, чтобы удержаться в рамках своей весовой категории, обязан съедать в сутки не менее 7000 килокалорий. Вот откуда пиво со сметаной! Все стало на свои места. Юлий Григорьевич был биохимик, а не журналист-недоучка. Вот откуда пристальное внимание завлаба к БАД, вот откуда идут денежки – от тех, кто зарабатывает на самородке с Царицынского рынка во сто крат больше, чем тот может догадываться.

БАД – не допинг. Обыкновенный человек, налопавшись добавок, станет толстеть, а спортсмен просто сожжет дополнительные калории во время поединка или матча. Все дело в том, что бокс – такая топка, куда калории нужно бросать совковой лопатой. Кто видел в последних раундах изнеможенных, повисших друг на друге спортсменов, тому не надо долго объяснять, почему Рафик купил в Австралии дом с видом на океан, а завлаб почти год от щедрот кормит лабораторию, не забывая, конечно, и о себе. Поединки с самородком обещали обязательную зрелищность, хоть прописывай это в условиях проведения боя. Театр, кабаре, цирк! Молниеносная реакция самородка завораживала. Все кинотрюки с участием Джекки Чана на фоне этого молодого боксера казались жалкой пародией. У самородка все было по-настоящему: здесь и сейчас! Что там выделил Рафик из бедной стрекозы, держалось в строжайшем секрете. Ни о какой легальной диссертации и речи не могло быть! Может быть, это и был он – символический ген счастья, так долго ускользавший из цепких рук Юлия Цезаря?

Всем стало понятно, что к закланию приговорен не Рафик, а самородок. Он просто обязан вспыхнуть искрой из костра, которая возносится к ночному небу. Законы Царицынского рынка просты и откровенны: сделал бабки – гуляй или погасни, и абсолютно никому до тебя нет дела!

Сверхвареник

Мне несказанно повезло – родители уехали в экспедицию и на неделю оставили меня одного! Оставили также деньги, оставили даже эмалированный бидончик для молока и листочек, на котором мама написала, где и что я должен покупать, как готовить и что есть.

Моему другу Юрке Ван-Чин-Сяну тоже повезло. Его родители уехали в Кадиевку по случаю свадьбы родственницы. И Юрка, как и я, остался один.

Каждое утро я ходил в магазин, покупал литр молока. Готовил манную кашу, пил молоко, заедал все это хлебом. Хлеб мазал маслом. Иногда готовил рис на молоке. Добавлял масла и ел.

Скоро мне такая еда надоела. Купил то, чего в мамином списке не было – мармелад. Объелся мармеладом. Теперь на мармелад не мог смотреть без содрогания.

Пошел в гости к Юрке. Я и раньше ходил к нему в гости, но сейчас шел по особой причине. Захотел узнать, что же Юрка ест? Может быть, мы с ним поменяемся едой?

Юрка, оказывается, умел готовить борщ. И больше ничего не умел. Так вот и ел он этот борщ все дни подряд. Ел и плакал. Когда я сбегал домой и принес ему рис на молоке и с маслом, он съел его сразу чуть ли не сто килограммов! А его борщ я выел из кастрюли до донышка!

Сели мы с Юркой на балконе его квартиры и стали думать, чего бы такое сварить или изжарить, чтобы елось с удовольствием? Подумали и решили – вареники с вишнями!

Пошли ко мне домой. Взяли поваренную книгу и прочитали в ней про вареники все, что было можно. По сусекам поскребли, нашли муку. Соль и сахар искать не надо было – под рукой. Все сделали как написано в книге. Замесили тесто, раскатали его в блин. Стаканом вырезали кружочки. На каждый кружочек положили по пять вишенок из тех, что стащили с соседской дачи.

Начали лепить вареники. Ох, не тут-то было! Не лепятся вареники, хоть волком вой! То сок из вишен мешает, то край получается тонкий, то сам по себе вареник расползается без видимых причин. Промучились больше часа. Сами в муке, кухня в муке. На стенах – сок от вишен. А хороших вареников из ста восемнадцати кружочков получилось только семь!

Кондиционные заготовки положили в кастрюлю, залили кипятком. Дождались, пока все хорошо закипит и вареники всплывут. Тут же их достали и съели. Сил терпеть уже не было! Они не совсем сварились, но оказались вполне съедобными. Седьмой вареник по-братски разрезали ножом пополам.

Юрка, он упрямый, говорит мне:

– Надо вареники приготовить еще пару раз. Потренироваться. Вишни больше с дачи драть не будем, сосед увидит – прибьет! Купим вишни на базаре.

На следующий день так и сделали. Купили килограмм вишен. Тесто, что осталось со вчерашнего дня, слегка размочили теплой водой, раскатали в блин и стаканом нарезали кружочков. Сто три кружочка.

Юрка сообщает:

– Вчера одна косточка мне на зуб попалась – чуть с зубом не попрощался. Нужно вынимать косточки, а то не вареники получаются, а какая-то зуболомка.

Я вспомнил, что мама вынимала косточки из вишен с помощью английской булавки. Мы нашли две булавки и начали выковыривать косточки.

Я кричу Юрке:

– Совесть у тебя есть? Чего ты одну вишню для вареников откладываешь, а три штуки в рот суешь?

Юрка сконфузился. Перестал глотать вишни. Потом говорит мне:

– А ты сам почему вишни не ешь? У нас их навалом: на вареники хватит да еще останется!

Подумал я, правду Юрка говорит. И тоже стал есть вишни. Вдвоем с Юркой.

Начали лепить. Через час озверели совершенно. Хотя лепятся вареники гораздо лучше, чем вчера. Но все равно трудно очень и долго.

Я говорю Юрке:

– Давай будем кружочки резать пиалой. И класть по десять вишен, а не по пять. Так будет быстрее.

Слепили оставшееся тесто в комок. Снова раскатали в блин. Пиалой нарезали кружочки. Получилось тридцать два. Начали лепить. Представьте себе, лепятся вареники. Залили кипятком в кастрюле. Подождали, пока всплывут. Поварили еще минут пять. Достали и съели. Ох, и вкусно же было!

Назавтра договорились, что тоже будем делать вареники. Купили целое ведро вишен. Понимаем при этом, что надо успеть все съесть до приезда родителей. Готовить договорились у Юрки. Чтобы я успел отмыть кухню. Прихожу к Юрке, а он сидит, сосредоточенный, и что-то в уме считает.

– Нужно, – говорит, – нарезать кружочки кастрюлей. И класть сразу по сто вишен. И быстро получится и, наверное, вкусно, как вчера.

Раскатали блин. Нарезали круги пятилитровой алюминиевой кастрюлей. Получилось две с половиной заготовки для вареников. Вишни считать не стали. Просто наложили поварешкой, сколько сочли нужным. Стали лепить вареники. Очень странно: лепятся плохо. Вишен много, расползаются, вылезают с краев.

Я говорю Юрке:

– И чего это мы мучаемся? Это в маленьком варенике края надо слепить. А для большого нужно придумать что-то более современное. Например, скрепки для бумаги.

Юрка принес скрепки. Если их одну за другой прикреплять, то они тесто держат и получается вполне приличный вареник.

Положили два свежих вареника в большущую кастрюлю. Залили кипятком и давай кипятить. Смотрим: разваливаются наши вареники прямо на глазах. Вишни всплывают отдельно, тесто – отдельно. Но поскольку есть хочется, съели и это. Сидим, думаем.

– Я понял нашу ошибку, – говорит Юрка. – Скрепки тесто зажимают с краев, а как только температура повышается, металл расширяется, и скрепки соскакивают. Надо было в варенике края проколоть и продеть скрепки сквозь отверстия. Тогда уж точно вареники останутся целыми!

Не знаю, как Юрка дожил до утра. А я от голода совсем не спал. Прихожу к Юрке, а он, оказывается, меня не дождался, весь в муке, тесто месит. Увидел меня Юрка и кричит:

– Есть потрясающая идея! Делаем один сверхвареник. Края скрепляем моим новым способом. Будет быстро и хорошо!

– А в чем мы этот вареник будем варить? – спрашиваю я. – Он ведь ни в одну кастрюлю не влезет! Давай его в тазу сварим.

У Юрки дома маленькая двухконфорочная газовая плита. Он на нее посмотрел и говорит:

– Не поместится таз на плите. А если варить в ведре, то он из ведра будет торчать.

Я ему отвечаю:

– Предлагаю мой новый отличный способ: кладем вареник в ванну, воду кипятим в ведре и поливаем вареник до готовности. Только давай быстрее, есть так хочется, что ноги дрожат!

Слепили мы сверхвареник. Засыпали в него все вишни, что остались. Дырки проковыряли по периметру, продели в них скрепки и поджали их плоскогубцами. Вдвоем, чтобы не развалился, перенесли вареник в ванную и только стали укладывать, как Юрка спохватился:

– Стой, несем назад! Я позавчера купался, а ванну забыл помыть.

Пока Юрка мыл ванну, я поставил ведро с водой на газ и сидел, глядя на вареник. Хороший получился вареник – глаз не оторвешь! Юрка прибежал на кухню, мы схватили вареник и потащили его в ванную. Аккуратно уложили припас, дождались, пока несчастное ведро закипит, и начали ковшиком поливать свое детище. Пар в ванне поднялся под самый потолок. Вкусный такой пар. Мы уже знали, что у готового вареника тесто должно стать слегка прозрачным. Льем и льем из ковшика по очереди. Периодически переворачиваем вареник. А варенику хоть бы что! Не варится тесто, будь оно неладно!

Юрка на это дело смотрел-смотрел и говорит:

– Слышь, Алька, давай сожрем его таким, как есть! У меня совсем сил не осталось смотреть на это дело.

Так мы и сделали. А потом пошли ко мне варить манную кашу.

Секс в большом городе

Ну и ноябрь выдался в этом году! Холодище несусветный! И дожди, дожди, дожди… Листья с деревьев облетели начисто, что было совсем не типично для нашей широты. Лужи на тротуарах стали озерами. Единственное озерцо за городом стало маленьким морем, а в квартирах поселилась сырость, как в таежных палатках.

У девушек второго курса политеха Владик Турчак считался неотразимым. Одет он был всегда с иголочки, в перерывах между парами наводил глянец на туфли специальной бархоткой и никогда не забывал, что манжеты белоснежной рубашки должны выглядывать из рукавов пиджака ровно на один сантиметр. Несмотря на внешний лоск, Владик носил незатейливое прозвище Турок и по всем главным дисциплинам не блистал успехами.

На курсе Владик перевстречался почти со всеми девушками. Где был отвергнут, где принят. Знакопеременный успех охотничьих вылазок Турка вынуждал его постоянно расширять ареал. В поисках очередной жертвы как-то забрел Турок не куда-нибудь, а в филармонию. На вечер органной музыки.

Творческое наследие Иоганна Себастьяна Баха не очень-то располагало к легкомыслию. Особенно классическая «Токката и фуга ре-минор». Потрясенный до глубины души могучими звуками органа в антракте Владик выкатил на негнущихся ногах в фойе и тут же испытал повторное потрясение: одна из юных поклонниц Иоганна Себастьяна, низко наклонившись, поправляла блестящую застежку на туфельке. Видеть Владика она не могла, так как он возник у нее с тыла.

Владик не страдал плохой зрительной памятью: мог складно ответить со шпаргалки, мимолетом взглянув на нее самым краешком глаза! Выпрямившись, девушка встретилась с пристальным взглядом Турка, в котором отчетливо просматривалось ее же изображение, запечатленное тремя секундами ранее. Видимо, в страстных очах Владика она прочла еще и нечто, отличное от органной идеологии Баха. Они мгновенно познакомились и вторую половину концерта предпочли мило проболтать, сидя в фойе на диванчике, драпированном малиновым бархатом.

Дождливый и холодный ноябрь не располагал к свиданиям на пленэре. Владик и девушка из консерватории встречались в кино. Покупали билеты на последний ряд, чтобы никто не шипел сзади. Иногда ворчали соседи справа или слева, но это были мелочи. Хорошо, что билеты стоили относительно дешево, но даже это обстоятельство вынуждало Турка питаться в обед исключительно пончиками без начинки, в утешение присыпанными сахарной пудрой. Своих домашних Владик стал пугать волчьим аппетитом и рассеянностью. Из чего следует сделать вывод, что посещение консерватории не прошло для него бесследно.

Девушку звали Лера. Она жила и работала где-то в районе аэропорта. Выходит, у черта на куличках, почти за городом. Как-то раз, настудившись в продуваемых подъездах (билеты в кино по каким-то причинам в тот вечер куплены не были), дошедшая до нужной кондиции Лера сообщила Владику, что на завтра ее родители купили билеты до Адлера. И улетают на целых две недели! По расписанию самолет должен вылететь в шесть часов вечера.

Адрес Леры был записан Владиком на листке, вырванном из конспекта по термодинамике. Свидание было назначено на семь вечера. Турок был на седьмом небе от предвкушения грядущих наслаждений и по дороге домой в троллейбусе зубрил адрес Леры наизусть с бо́льшим усердием, чем термодинамику.

Завтра было не лучше, чем вчера. В смысле погоды. Одержимый страстью Турок сменил три вида транспорта, пока добрался до района аэропорта. Еще с километр нужно было пройти пешком по незнакомым, быстро темнеющим улицам. Лера открыла двери и заключила Владика, озябшего и опоздавшего почти на час, в теплые объятия. В большой гостиной еще были заметны следы спешных сборов. Лера сказала, что мама, как всегда, завозилась в ванной, и папа весь из себя вышел, пока дождался ее: часы проглядел до дыр! Еле успели на регистрацию!

Турок достал из-за спины тщательно скрываемый букет изумительных желтых хризантем и присовокупил к нему бутылку венгерского «Токая», охлажденную естественным путем.

Хризантемы Лера немедленно поставила в белую фарфоровую вазу, а вазу водрузила на круглый стеклянный столик с одной-единственной хромированной ножкой, расположенной по центру.

Что Турок съел за угощение, он и не заметил. Лера достала из-за хрустальной дверцы буфета плоскую фляжечку с дагестанским коньяком «Седой Каспий». Но коньяк им обоим не пришелся по вкусу. Быстро настала очередь «Токая». Этот не подвел. Квартиру с высокими потолками батареи прогревали, прямо скажем, не очень. Но парочке стало совсем жарко. Завели магнитофон и начали танцевать в традиционной манере своего времени, то есть всячески подпрыгивая и вращая тазобедренными суставами, в меру его функциональных возможностей.

Едва отдышавшись, обнялись и впали в транс медленного танго. Посреди танца Турок изловчился и снял с Леры через голову тонкий свитер. Свой роскошный пиджак он еще до того зашвырнул в дальний угол. Передвигаясь замысловатыми зигзагами среднеазиатской кобры, Турок исхитрился стащить с собственной шеи галстук и подцепить его на деревянный медальон, висящий на стене, с рожками не то серны, не то косули.

Танго закончилось, но неистовый Турок перемотал ленту сначала, и пара вновь погрузилась в нирвану аргентинского музыкального зноя. Следующей по хронологии событий должна была стать кружевная маечка Леры, давно выбившаяся из-за пояса юбки. С маечкой проблем не было: виртуоз-Турок удалил ее с глаз долой в мгновение ока! Практически одновременно он же освободился и от собственной рубашки, отправив ее к пиджаку в знакомый угол.

Добавили в короткой паузе по бокальчику «Токая» и вновь сплелись в объятиях не то под музыку, не то без. Владик высвободил торс из майки. Стыдиться ему было нечего: шесть лет занятий спортивной гимнастикой не прошли бесследно. Да и летний загар еще имел место быть. Освобожденная его стараниями от лифчика Лера прижалась обнаженной грудью к умеренно волосатому животу Турка и замерла робкой пташкой.

Действие плавно перемещалось в спальню. Удаляясь из гостиной, бдительный Турок бросил взгляд на настенные часы и отметил про себя, что уже половина двенадцатого ночи.

В процессе неизбежной возни около кровати Владик больно ударился коленом. Он уже освободил Леру от юбки и решал стратегическую задачу избавления от личных штанов. Благополучно оставив брюки на полу, Турок без промедления обнажился вовсе, лягнув непокорные трусы, а заодно и носки под кровать.

Осталось всего ничего, последний рубеж, который надлежало преодолеть, попутно выяснив степень опытности девушки и ее искренности.

Последний редут, к великому сожалению Турка, не удалось одолеть наскоком. О схожей ситуации уже писал в свое время великий А. С. Пушкин. Для понимания трагизма момента стоит привести цитату полностью:

 
И вот невесту молодую
Ведут на брачную постель;
Огни погасли… и ночную
Лампаду зажигает Лель.
Свершились милые надежды,
Любви готовятся дары;
Падут ревнивые одежды
На цареградские ковры…
Вы слышите ль влюбленный шепот,
И поцелуев сладкий звук,
И прерывающийся ропот
Последней робости?.. Супруг
Восторги чувствуя заране;
И вот они настали… Вдруг
Гром грянул, свет блеснул в тумане,
Лампада гаснет, дым бежит,
Кругом все смерклось, все дрожит,
И замерла душа в Руслане …
Все смолкло, В грозной тишине
Раздался дважды голос странный,
И кто-то в дымной глубине
Взвился чернее мглы туманной…
И снова терем пуст и тих;
Встает испуганный жених,
С лица катится пот остылый;
Трепеща, хладною рукой
Он вопрошает мрак немой…
О горе: нет подруги милой!
Хватает воздух он пустой:
Людмилы нет во тьме густой,
Похищена безвестной силой.
 

Конечно же, в коридоре раздался звонок.

В первую секунду парочка просто ничего не поняла. Прижавшись друг у другу, они затаили дыхание.

– Это родители, – прошептала потрясенная Лера. – Они вернулись!

– Какие родители? – неприкрыто изумился Владик. – Они же улетели шесть часов назад!

Звонок в коридоре повторился настойчивее и длиннее. Лера выскользнула из-под распластанного Турка, накинула на себя халатик, очень кстати оказавшийся под рукой.

– Ты куда? – переполошился Владик. – А как же я?

– Одевайся! – испуганно прошептала Лера. И сунула в руки уже сидящего на кровати Турка мятые штаны.

Лера выбежала из спальни, придерживая распахивающиеся полы халатика, щелкнула выключателем в гостиной, что-то там такое сунула в буфет, а Турок в панике стал напяливать на себя ненавистные штаны. Из коридора послышались громкие голоса, хлопанье закрываемой двери и шелест снимаемой одежды. Турок, будучи уже при штанах, втиснул босые ноги в туфли. Искать майку, трусы и носки совершенно не было времени. Он молнией вылетел из спальни в гостиную. Хорошо, что дальний угол с рубашкой и пиджаком теперь оказался ближним! Щурясь от света, Владик на ощупь натянул на себя рубашку, умудрившись в спешке не оторвать рукава. С пиджаком все решилось на последней секунде. Турок виртуозно впал в пиджак и плюхнулся на стул около столика с хризантемами.

В комнату вошли двое усталых и раздосадованных мужчин. Тот, что постарше, вероятно, был отцом Леры. А тот, молодой, с широченными плечами, по внешнему сходству являлся ее братом. Лера с матерью что-то громко обсуждали на кухне. Владик вежливо привстал из-за букета, здороваясь. Отец поздоровался спокойно и прошел в другую комнату. А брат, поздоровавшись с Турком, стал отчего-то пристально его разглядывать. К счастью для Турка, в комнату вошла мать Леры, мимоходом поздоровалась и обратилась к Лериному брату с каким-то вопросом. Это позволило Владику выиграть еще три секунды и запихнуть рубашку за пояс. Мать снова ушла, а брат о чем-то спросил Турка. Турок ответил, в меру состояния духа распознав суть вопроса. Во время ответа он обратил внимание на то, что брат смотрит не на его лицо, а вниз, под столик. У столика была всего одна хилая металлическая ножка, но Турок как мог попытался спрятать за эту ножку свои торчащие из туфель ноги без носков. Тут вошел отец и занял внимание брата. Владик подпрыгнул на стуле и одернул вниз брюки. Вдруг ему на глаза попал собственный белый носок, который нагло лежал на пути в спальню, прямо на сверкающем паркете. Скорее всего, этот носок нечаянно подцепила ногой торопящаяся Лера, а может быть, и сам Владик. Вошла Лера. Халатик на ней был пристойно застегнут на все пуговицы – поди, догадайся, что под халатиком почти ничего нет! Она сразу же заметила отчаянный взгляд Владика и компрометирующий носок. Что-то сказав брату, Лера отвлекла его от бедного Турка, а сама ногой быстро подвинула носок к столику, за которым маялся полуодетый кавалер.

С быстротой профессионального фокусника Владик подхватил носок с пола и водрузил его в карман пиджака. При очередном взгляде на широкие плечи Лериного братца на лбу у него выступила испарина.

Снова вошел отец Леры. Из реплик семьи Владик узнал, что рейс два раза откладывали из-за плохой погоды, потом отложили вовсе, на сутки. Горожане отправились по домам, а транзитные пассажиры, проклиная все на свете, начали устраиваться на казенных раскладушках, предоставленных сердобольной администрацией аэропорта. Потом отец Леры многозначительно посмотрел на настенные часы, из чего умный Турок сделал вывод, что задерживаться далее в гостях будет уже совсем невежливо. Он распростился со всеми, не выходя из-за хризантем. Затем решительно направился к двери, чувствуя спиной сверлящий взгляд Лериного брата и слыша звяканье о паркет металлических наконечников шнурков от незашнурованных туфель.

Лера вышла проводить его в коридор. Между ними состоялся немой диалог, в котором Турок жестами пытался объяснить ей, что там, под кроватью, лежат… Лера поднесла палец к губам и жестами дала понять Турку, что все поняла, но ему надо драпать от греха подальше. Владик снял с вешалки свой легкий плащ, накинул его на плечи и вышел в холод лестничной площадки.

Дверь за спиной Владика неприязненно захлопнулась. Он влез в рукава плаща и начал медленно спускаться по лестнице, осознавая необычность завершения свидания. По пути он остановился и завязал расхристанные шнурки на туфлях. На улице его встретил мелкий дождь с неприятным ветром. К тому же было ощутимо холодно. Создалось впечатление, что вот-вот пойдет снег.

Турок с опасливым недоумением посмотрел сначала направо, а потом налево, пытаясь вспомнить, с какой стороны он пришел к этому подъезду. И слева и справа было темно. Встроенного компаса, как в голове у перелетного гуся, у Владика не было. На третьем этаже покинутого дома горел свет, в отблесках которого Владик смог разглядеть только косые плети дождя, которые никакого направления не указывали. Решившись, он шагнул под дождь и сразу же принял решение двигаться вправо, как всегда интуитивно, веря в свою правоту. Дождь оросил и охладил его кудри, не замечая душевного жара и напомнив об истинной поре года. Владик закинул руку за голову и из специального клапана плаща высвободил капюшон, который тут же попытался натянуть на голову. Капюшон, до того им не надеванный, оказался пришит странным образом, где-то в районе третьего шейного позвонка. На голову Турка капюшон налез, но лишь при условии, что голова должна была быть запрокинута назад до отказа. Таким образом волосы Владика получили защиту от дождя, но стало мокнуть лицо, направленное к небесам. При таком положении глаз Владик категорически не был в состоянии смотреть себе под ноги и даже по сторонам. Он сбросил капюшон, попытавшись затем натянуть плащ на голову. Теперь у него нелепо задрались плечи и руки. Продержаться долго в такой позе не было никакой возможности. Он высвободился из рукавов, удачно накинул плащ на голову, защитив таким образом от дождя и плечи.

Через три минуты Турок почувствовал холод в ногах: туфли на босу ногу не обеспечивали должной защиты и уже подло впустили внутрь дождевую воду. А внутри свободно накинутого плаща осенний ветер гулял так же свободно, как и снаружи. Еще через две минуты Турок уперся в дачный штакетник, а асфальт под ногами куда-то пропал. Перещупав множество мокрых реек забора, Владик сообразил, что выбрал неверное направление спасения. Он решительно оттолкнулся от забора, повернулся по-солдатски через левое плечо и двинулся в обратную сторону. Под подошвами неожиданно стало подозрительно мягко. Из-за поворота метнулись лучи фар проезжающей машины, в свете которых Турок с ужасом обнаружил, что уже почти пять метров он идет по самому краю глубокой канавы для теплотрассы, вырытой в коричневой глине бездушным экскаватором. Владик отшатнулся от страшной пропасти, угодив обеими ногами в грязную лужу. Машина исчезла во мраке ночи, но теперь Владик получил ясное представление, в какую сторону нужно идти.

Время и место были такими, что нечего было и рассчитывать на попутный транспорт. Третий час волочил Турок истертые ноги, забытый богом и людьми, погоняемый мокрой метлой дождя. К четырем часам утра, оставляя мутные разводы на ступеньках лестницы, Турок с трудом поднялся к своей квартире на третьем этаже мирно спящего дома. И застыл с ключом в руке перед входной дверью: он внезапно вспомнил, что в квартире Леры, на рожках не то серны, не то косули, он оставил свой шикарный золотисто-полосатый галстук!

На следующий день Турок пришел в институт только к началу второй курсовой пары. Пиджак на нем сидел косо, брюки пузырились на коленях. Глаза у Турка были красными и слезились. Непривычно понуро он проплелся по проходу между кафедрой и студенческими столами, вызывая полнейшее недоумение женской части всего курса. Не дойдя до свободного места, Турок закашлялся, потом замотал головой и оглушительно чихнул. Судорожно Турок полез в карман пиджака, причем манжеты не выглядывали из рукавов вовсе! Из кармана он извлек мятый белый носок и сослепу громогласно в него высморкался к несказанной радости мужской части всего курса.