Текст книги "Опыты литературной инженерии. Книга 3"

Серый волк и восьмеро козлят
(сказка)

Серый волк начитался полезных книжек и решил, что пора действовать. Он наморщил лоб и вспомнил, где живет коза и ее семеро козлят. Потом выпил для храбрости сто пятьдесят граммов водки и пошел на охоту.

Около домика козы он лег в канаву, заросшую лопухами, и стал выжидать, когда коза отлучится по делам.

Он таки дождался своего часа. Но когда коза исчезла за опушкой леса, от выпитой водки и нервного напряжения, сами понимаете, волк задремал. А коли задремал, то и захрапел. Особенным тоненьким козлиным храпом, даже во сне не теряя бдительности.

Первый козленок, которого в честь знаменитого поросенка назвали Наф-Наф, услышав волчий храп, сказал:

– Черт подери, не может быть, чтобы наша мама храпела в канаве!

Второго козленка звали Веселый Роджер. Он подумал и сказал:

– Черт подери, этого быть не может, чтобы мама так храпела! Третьего козленка звали Третий Интернационал, и он сказал:

– Черт подери, не может быть, чтобы наша мама храпела, как сапожник!

Четвертый козленок по имени Марципан подтвердил:

– Черт подери, быть этого не может!

Пятого козленка звали Боря Сивый. Он занимал собственный угол в домике и проблеял оттуда:

– Че'гт поде'ги, наша мамаша вообще не имеют п'гивычки х'гапеть!

Маргарита Наваррская – шестой козленок – ехидно добавила:

– Вот именно, черт подери!

Седьмой козленок – Сэр Макинтош – изрек в свою очередь:

– Сто чертей и одна ведьма! Я не я буду, если это не Серый волк, который косит под нашу маму с целью всех нас съесть!

Но, оказывается, в домике был еще и восьмой козленок – приемный сын козы – по имени Ватерполо. На всякий случай он спрятался в кастрюлю с остатками холодного супа и до поры до времени решил сидеть там и молчать.

Волк отлежал в канаве бок, проснулся и чихнул. Так как он бдительности на охоте никогда не терял, то чихнул особенным козлиным тоненьким чихом.

– Эй, ребята, – голосом мамы-козы проблеял он из канавы, – я вам тут принес того… этого… Молочка, значит. Но вывихнул лапу, пардон, копыто и лежу без чувств в канаве, надеясь только на ваше сострадание и неотложную помощь! Настоятельно прошу открыть дверь, получить у меня причитающееся вам молочко и помочь мне добраться до постели.

Услышав голос из канавы, козлята всполошились. Наф-Наф и Марципан поспешили к двери и ухватились за засовы, намереваясь их отодвинуть.

– Только не это! – завизжала Маргарита Наваррская.

– Типичная провокация! Так похоже на происки Серого волка, – крякнул Сэр Макинтош.

– Не сметь! – скомандовал Боря Сивый. – Если это действительно Се'гый волк, а не мамаша, то вы нас всех погубите, у'годы!

– А если это все-таки наша мама коза? – вопросил Третий Интернационал.

– Тогда нет оправдания нашей черствости! – заключил Веселый Роджер.

– Это с какой стороны посмотреть, – заявил Марципан. – Если с точки зрения соблюдения правил техники безопасности, то тут Сэр Макинтош прав. Но если с точки зрения человеческих и особенно родственных чувств, то явно прав Веселый Роджер! Что же нам делать?

– Я предлагаю дверь не открывать, а задать контрольный вопрос, ответ на который может знать только наша мама, – пискнул из кастрюли с остатками холодного супа Ватерполо.

– Дельная мысль, – согласился Сэр Макинтош. – Давайте зададим вопрос.

– Мама, а сколько сосков на твоем вымени? – немедленно нашлась и завопила в дверную щель вечная выскочка Маргарита Наваррская.

– Боже ж ты мой! – запищал Серый волк. – И у вас хватает совести задавать вопросы матери, которая чуть ли не при смерти валяется в грязной канаве? Когда вы выстраиваетесь в очередь за молоком, вы не можете запомнить – по одному, по двое, по трое или по четверо? Стыдитесь, дети!

– Она или он не ответили на наш вопрос. – Веселый Роджер обвел всех растерянным взглядом.

– Я слышал анекдот об Уставе из'гаильской а'гмии, – вспомнил Боря Сивый. – У них там официально зап'гещается отвечать воп'госом на воп'гос.

– Так мама же не служит в израильской армии. Откуда ей знать про их Устав? – резонно заметил Наф-Наф.

– Надо бы задать вопрос конкретнее, – предложил Третий Интернационал.

– Я могу, – вступил Марципан. – Сколько у нас на двери засовов? Два. Вот я сейчас и скажу…

Марципан встал на задние копытца у двери и прокричал:

– Мама, мы никак не можем открыть третий засов!

Козлята дружно зааплодировали сообразительности Марципана.

Серый волк совершенно расстроился в своей канаве. Он прикрыл голову лопухом, слегка приподнялся и умоляюще завопил:

– И это мои дети? Мои козлята? Какие к черту засовы? О чем речь? Не создавайте себе и мне проблемы – открывайте окно, черт подери, и дружно помогите мне добраться до постели!

– Нам снова не ответили, – не на шутку испугалась Маргарита Наваррская. – А вдруг это и вправду Серый волк? Маскируется, козлоед!

– Мимикрирует, – убежденно сказал Сэр Макинтош.

– А если это все-таки наша мама? – повторил свою догадку Третий Интернационал. – Чертыхается очень убедительно.

– Что, среди нас нет ни одной умной головы? – спросил Сэр Макинтош.

– По'га задать т'гетий, 'гешающий воп'гос, – заявил Боря Сивый.

Из кастрюли с остатками холодного супа послышался тихий писк Ватерполо:

– Надо спросить маму, монокопытную ногу она вывихнула или парнокопытную?

– Вот голова! – восхитился Веселый Роджер. – Ты там смотри, осторожнее с супом со страху-то!..

Маргарита Наваррская тут же прокричала вопрос в дверную щель.

– Вы там совсем охренели? – возмутился Серый волк. – Стереокопытную! Квадрокопытную! Вам и дела нет до страданий матери! А тут это… молочко бе-е-ежит из вымечка по копытечку и далее, того, во сыру землю! Насмотрелись вы всякой технической дряни на ютьюбе и теперь позволяете себе глумиться над малограмотной матерью!

– Полный провал, – констатировал Сэр Макинтош. – Что будем делать, ребята?

Тем временем Серому волку надоело валяться в канаве, и он решил перейти в наступление. Для этой цели у него была приготовлена еще одна военная хитрость.

– Не выманю вас из домика, так выкурю! – бормотал Серый волк, ощупывая карманы в поисках спичек.

А в это самое время козлята в домике уже окончательно поняли, что это вовсе не мама в канаве, а хитрый волк-провокатор, так как знали, что маманя понятия не имела, что такое ютьюб, и готовили ему достойный отпор. Они вытряхнули на пол обвешанного клейкими макаронами Ватерполо и срочно развели под кастрюлей огонь. Они придумали верный способ отражения атаки: в случае прямого вторжения надеть кастрюлю с горячим супом на голову Серому волку. Осталось только надеяться, что огонь козлят сработает быстрее, чем огонь Серого волка.

Серый волк, уже вовсе не скрываясь, рыскал вокруг домика, собирая сухие ветки и складывая их на крыльце. Маргарита Наваррская не отходила от двери и с дрожью наблюдала в щель за страшными приготовлениями. У хищника практически все было готово к хорошему пожару. А суп в кастрюле разогревался катастрофически медленно. Но тут вмешался случай: Серый волк где-то нечаянно обронил спички и теперь ужасно ругался, разыскивая коробок по всей поляне.

Ватерполо от ругани Серого волка трясся так, что от него во все стороны летели макароны. Боря Сивый забился в свой угол и поклялся не сдаваться живым. Сэр Макинтош вооружился единственным средством самообороны в домике – утюгом, намереваясь нанести Серому волку телесные повреждения, не совместимые с жизнью. Веселый Роджер полез на чердак, а оттуда на крышу, решив пожертвовать собой, как заправский камикадзе – спикировать рожками вперед на Серого волка. Наф-Наф и Марципан рвали на ленты полотенца и смачивали их водой, готовясь защищаться от угарного газа с помощью мокрых повязок.

Третий Интернационал скитался по домику, заламывая копыта и беспрестанно повторяя:

– Черт подери! Ах, черт подери!

Маргарита Наваррская первая обратила внимание на то, что замысел Серого волка дал трещину. Волк никак не мог найти спички и от этого пришел в совершенное бешенство: он плевался, пинал задними лапами все, что попадалось на пути, и нечаянно лягнул прислоненную к стене домика косу. Травоядная мама коза постоянно косила ею траву, заготавливая сено на зиму. Как же не повезло Серому волку! Коса свалилась прямо на него и отсекла волчью гордость – роскошный мохнатый хвост!

О, как же жутко завыл Серый волк! Боря Сивый в страхе отвернулся и уткнулся мордой в свой угол. Сэр Макинтош выронил утюг. Наф-Наф и Марципан, разрывая очередное полотенце, не удержались на копытах и разлетелись в разные стороны. Веселый Роджер чуть не свалился с крыши, а Третий Интернационал только охнул:

– Черт подери!

Маргарита Наваррская элементарно уписалась перед дверью, а Ватерполо схватил крышку от кастрюли с кипящим супом, накрылся ею и начал громко сквернословить в адрес Серого волка. Сейчас просто некогда было разбираться, от кого он нахватался таких слов.

Серый волк немедленно убежал с диагнозом «травматическая ампутация», нуждаясь в реальной неотложной помощи. А тут и мама коза возвратилась, порадовалась за своих сообразительных козлят и повесила волчий хвост над крыльцом в качестве военного трофея.

Синдром палатки Здарского

Вы никогда не занимались альпинизмом? Значит, вам повезло. Вы никогда не спали в палатке Здарского? Значит, вам крупно повезло. А в сумме повезло дважды.

Если взять два брезентовых полотнища размером два на три метра и сшить их по периметру с трех сторон, то это и будет палатка Здарского. Палаткой она названа условно или по недоразумению. А может быть, в приступе черного юмора. Эту, с позволения сказать, палатку не устанавливают на земле, ее цепляют на вертикальной скале. По верху «палатки» вшита толстая веревка с петлями, за которую и производится подвешивание к плоским стальным клиньям, опять же по ошибке названными скальными крючьями. Входят, точнее вползают, в данное сооружение сбоку и пытаются сделать вид, что спят: стоя, подогнув коленки. Палатка Здарского, как видите, не претендует на предоставление удобств. Ее скромная задача – защитить восходителей от непогоды. Лично я думаю, что господину Здарскому гениальная конструкция пришла в голову после изучения исторических книг о пыточных приспособлениях средневековой инквизиции.

До той поры я тоже никогда не занимался альпинизмом. Высшее мое достижение в части общения с горами – это должность инструктора на турбазе закарпатского города Рахова. Правда, книг об альпинизме я прочел много, и кое-где в них упоминалась вышеописанное чудо. Впечатления очевидцев от ночлега почему-то в тексте отсутствовали.

Середина лета – горячая пора на турбазах. Крутишься как белка в колесе. Только пришел с маршрута, поспал часок в чьей-то еще теплой инструкторской постели, как тебя будят и заставляют принимать очередную группу. Мало того, предлагают немедленно отправиться в новый поход!

Ох, и досталось же мне от предыдущей группы! Нежизнеспособные, капризные и манерные. Все как один из Киева. Из самой столицы Украины. От тушенки нос воротят, макароны не едят, чай презирают. Приволокли в заначке венгерский «Эгри бикавер» и все десять дней картинно цедили его при свете костра из хрустальных рюмочек. Не поленились даже рюмочки захватить из столицы!

Проводил я их на вокзал. Как положено, помахал ручкой поезду, потом плюнул и поплелся на турбазу отсыпаться. По графику у меня на сегодня и завтра положены выходные.

Не успел я как следует рассмотреть первый попавшийся сон, как меня будит дежурный и сообщает, брызжа слюной от ответственности, что меня немедленно хочет видеть директор турбазы. Ничего хорошего в таких приглашениях не было – все инструкторы это знали наверняка.

Я надеваю парадные брюки – не идти же к директору в прогоревшем трико – вставляю ноги в засохшие от неупотребления туфли и плетусь на второй этаж, к двери с бронзовой австро-венгерской ручкой.

Директор в кабинете сидит не один. С ним какой-то дядька в белых штанах и очках в тонкой золотой оправе. Директор встает из-за стола, обнимает меня за плечи и минут пять говорит обо мне тому дядьке всякие замечательные слова. Мол, я и гордость турбазы, и знаток Карпат, и тонкий психолог, и надежнейший человек.

Как тонкий психолог чувствую, не к добру все эти славословия. Дядька благожелательно щурится сквозь очки, а в улыбке проскальзывает что-то от анаконды с Амазонки.

Директор усаживает меня в кресло и переходит к делу. Значит так: прибыла группа из Москвы. Сплошь детки уважаемых людей. А так как на турбазе запарка и мест свободных нет, и инструкторов нет, и лишних продуктов нет, и в душевую очередь на два часа, то бери ты их, друг Паша, немедленно и уводи за тридевять земель, чтоб духу их (и твоего) две недели здесь не было! От того, как ты их сводишь, оч-чень многое для нашей турбазы может оказаться архиважным. И мнение и вообще.

– Куда же я их поведу? – задаю я резонный вопрос. – По плановым маршрутам на всех промежуточных приютах спят на нарах в два этажа. Дров нет, воды нет. Вообще ни черта нет! А тут эти уважаемые детки! У нас на складе спальные мешки не просушенные, с запахом. Рюкзаки я только что от киевлян сдал – рваные.

– Помолчи, – остановил меня директор. – Ты что мелешь? Какой такой плановый маршрут? Тебе дается право вести их по Карпатам свободно, показывать главные достопримечательности. А на склад я команду уже дал. Там у нас есть неприкосновенный запас – НЗ. Как раз на такой случай. Шагай к Ковальчуку, бери все, что сочтешь нужным, и побольше бодрости! Мы тебе оказываем доверие, как никому!

Дядька в белых штанах обратился ко мне:

– Я куратор этой группы. Меня зовут Павел Сергеевич. Выходит, ваш тезка. Я в горы с вами не пойду, но пока здесь – помогу вам, чем смогу по вопросу организации похода. Я уже решил с уважаемым коллегой вопросы ужина и ночлега. А вы сейчас решайте свои походные вопросы. Мы надеемся, что после завтрака вы будете к походу готовы. У вас еще есть вопросы?

Я вышел из кабинета с легким головокружением. Одни вопросы в голове и никаких ответов. И спать чертовски хочется! До сегодняшнего дня ни про какой НЗ я и слыхом не слыхивал.

Ковальчука, как назло, на месте не оказалось. На дверях вещевого склада красовался огромный замок. Пришлось двинуться дальше – к складу продуктовому. Там все по стандарту: число участников похода, норма на едока, количество дней. Умножаем одно на другое и на третье – получаем вес. Макароновна, завскладом, помогла мне уложить продукты в картонные коробки, которые я отставил в сторонку, чтобы завтра не возиться, а забрать все оптом. Завскладом правильно Макаровной зовут, а Макароновна – это прозвище. Окинул я взглядом те коробки – многовато получается!

Ковальчук пока не появлялся, и я заподозрил, что он свалился в очередной штопор, в котором мог пребывать дня три-четыре, оставаясь совершенно невидимым. Не успел я окончательно расстроиться, как вижу – идет Ковальчук, непривычно трезвый и целеустремленный.

– Паша, – успокоительно, сходу начинает Ковальчук, старательно выговаривая буквы, – не переживай, мне директор все сказал. Нам два года назад по ошибке прислали ящики из Польши. Их на Кавказ отправили, в альплагерь «Эльбрус», а они зачем-то прибыли к нам. Директор сказал: «Ты молчи, Ковальчук, пока их не хватились. Может там, в этих ящиках, что и нам сгодится. Я думаю, эти ящики давно потеряли. Никто про них ничего не знает и у нас не ищет». Давай мы их с тобой сейчас раскроем, и ты бери, что тебе надо на поход. Все бери, директор разрешил.

Из укромного угла склада мы с Ковальчуком выволокли восемь огромных фанерных ящиков, присыпанных голубиным пометом. Ковальчук гвоздодером отрывал крышки, а я с изумлением разглядывал, то, что открывалось моим глазам.

Открывались моим глазам совершенно фантастические вещи: светло-серые спальные мешки на поролоне – не чета нашим, ватным. Немыслимой красоты оранжевые рюкзаки на дюралевых станках. Куртки-ветровки с карманами на груди, а карманы-то застегиваются не на пуговицы – на молнии!

Когда я начал доставать коробки с ботинками «вибрам», захотелось заплакать. Такой роскоши в те времена в природе не водилось. В нашей стране туристы ходили по горам или в тапочках, или в рабочих ботинках с мягкими носками и двумя блестящими заклепками по бокам.

Ковальчук засопел и выудил со дня очередного ящика настоящие альпинистские веревки, блестящие скальные молотки, звонкие скальные крючья и солидные увесистые карабины. Обо всем этом я только в книгах читал, но никогда не держал в руках. Нам выдавали веревку в походы, но то была крученая сизалевая веревка, жесткая и серая от многолетнего употребления. Капроном, который я сейчас любовно гладил ладонью, мы совершенно не были избалованы.

С некоторым опозданием я спохватился:

– А где палатки?

– Слышь, брат, – зачесал затылок Ковапльчук, – я тут без директора один ящик открыл. Так там эти самые палатки были. Всего восемь штук. А у меня как раз родня понаехала. Сейчас они в тех палатках живут на Кобылецкой поляне. Не мог же я родне палаток не дать? Через недельку все вернут, ты не беспокойся!

– Сколько ж той родни, а? Так в восьми палатках и живут? И не тесно им? Мне же в поход завтра утром выходить! А до твоей Кобылецкой поляны на машине часа четыре в один конец!

– Машины у меня нет, – сокрушенно отвечает Ковальчук, – и не предвидится еще лет тридцать. А там какая уже машина мне будет нужна? Так, одно баловство!

– Что же делать будем, а, Ковальчук?

– Ты вот сюда посмотри: видишь это дело? Я инструкцию почитал. По-польски, знаешь, хорошо умею. У меня тесть – чистый поляк из Вроцлава. После войны здесь осел. Сапожником работает.

Ковальчук достал из ящика картонный коробок, в котором лежало что-то очередное и очень красивое.

– Называется «Палатка Здарского» – вот как там написано. Наверное, австрияк какой-то. Я эти палатки хотел сначала родичам дать, ну, туда, на Кобылецкую поляну. Так они, зараза, на земле не стоят! Палатки, конечно. Их на стенку вешать надо. Вот посмотри, видишь, нарисовано?

Я внимательно рассмотрел инструкцию, и руки у меня совсем опустились.

– Ковальчук, трясця всей родне твоей матери! Их на скале цепляют, говоришь? А где я тебе в Карпатах скалы найду?

– Ты мою родню не обижай, Паша! Я все понимаю. Нет у нас скал. Ну нет и все. Стой, а ведь скалы есть Довбуша!

– Ладно, на одну ночь я людей там развешаю, а что еще двенадцать ночей прикажешь делать?

– На деревья вешай! Везде же леса бескрайние. Ель растет, смерека, бук!

– Нет, уважаемый, я эти палатки не возьму. Туристы из самой Москвы приехали! Вник? Они меня завтра в клочки порвут за такие подвешивания. А директор лично тебя через десять минут подвесит. И полетишь ты на Кобылецкую поляну уже в виде ангела!

– Паша, Паша, не горячись! Я тебя прошу! Не торопись, Паша! Ну, родня же, понимаешь? Свои же люди! А если бы твои приехали? Я что, тебе палатку бы не дал? Дал бы, конечно, беспрекословно! Хочешь, я тебе лыжи подарю? Слаломные, новехонькие! «Телеханы»! И палки подарю к ним! А какие к ним ботинки, Паша! Чешские ботинки, Паша, «Ботас»! А крепления – звери! Бери, Паша, эти лыжи и все остальное, но не губи меня! Спаси, родной! Директор, чистую правду говоришь, повесит меня у себя в кабинете на люстре! Эти лыжи у меня в заначке, нигде не числятся. Чистенькие! Паша, ты мужик или нет? Горнолыжник ты или нет? Родня же ведь, понимаешь?

Что вы думаете? Согласился я. Клюнул на эти лыжи, как Иуда на тридцать сребреников. Сидят сейчас москвичи в столовой, ужинают и не знают, что их заочно купили и продали. Всех оптом. За горнолыжный комплект, которому, правда, среди горнолыжников по тем временам цены не было и нет!

Ковальчук ликует, над ящиками хлопочет:

– Ты иди, отдыхай, Паша! Ты мне только число туристов скажи, а я все аккуратненько к утречку подготовлю. Все разложу. Заводи их на склад – все получат на руки, как в накладной написано. Размеры обуви не забудь! А лыжи, если хочешь, можешь хоть сейчас забрать. У меня все честно!

Лежу я в инструкторской на кровати, не сплю, все думаю, что мне людям завтра говорить, как их заставить на деревьях спать? И какой я, в конечном счете, подлец! Так и заснул, но ничего не придумал.

После завтрака мы с новой группой выволокли весь скарб на лужайку, прямо перед окнами турбазы. Разложили заморский товар на травке, на которой только-только просохла утренняя роса. На окнах народ висит – диву дается. Я своих построил и произнес следующую речь:

– Значит, так: вы являетесь особой молодежной группой, которой в виде эксперимента доверено пройти новый спортивно-туристский маршрут по лучшим местам Карпат, взойти на главные вершины – Говерлу, Петрос, Поп Иван, Ближницу. До вас этим маршрутом не ходил никто. Мы получим специальное снаряжение, пройдем во время похода обучение и станем первыми настоящими покорителями Карпатских гор. Хочу официально сообщить, что участие в походе добровольное. Кто не чувствует в себе уверенности, кого пугают трудности, отказаться может прямо сейчас. Никто в обиде не будет. Отказавшихся включат в состав обычной туристской группы, и они проведут время спокойно и без приключений. Кто не хочет идти в поход, прошу выйти из строя.

Смотрю я на москвичей, стоят, не шелохнутся! Глаза горят, а из окон раздаются не вздохи – вопли зависти.

Начал я раздавать снаряжение. Тут же показываю, как правильно уложить рюкзаки. Куда продукты, как спальный мешок складывается, кому веревки нести, кому ведра. Я еще тогда, у Макароновны подметил, что с продуктами переборщ получается. Но кормить людей целых четырнадцать дней чем-то надо? Раздулись наши рюкзаки до невиданных размеров. Любой из них сдвинуть с места можно было только вдвоем. Про «поднять» и «нести» не могло быть и речи!

Смотрю, ребята вроде бы вполне нормальные. Не чета киевлянам. Веселые, заводные. По ходу дела начали знакомиться. Один из них – аспирант, врач-хирург. Девушка-журналист из журнала «Юность». Двое парней с одного завода. Называется «Серп и молот». Еще одна такая, маленькая хохотушка, студентка, будущий юрист. Зовут Светой. Остальных пока не запомнил, слишком много забот в голове.

Пришел час выхода. В окне директорского кабинета выставили колонки. Громко заиграл марш «Прощание славянки». Из столовой на подносах вынесли традиционный компот. Треснули мы дружно по стаканчику, и началась погрузка. Точнее, навьючивание.

Я все заранее предусмотрел. Разделил группу на тройки: двое поднимают рюкзак, третий подставляет спину. Без слез на это зрелище смотреть было невозможно. Из всех окон кричат, поддерживают. Я с ног сбиваюсь, только успеваю от одной тройки перебежать к другой, чтобы поддержать очередной рюкзачище. Мой народ виду не подает, что дела его совсем плохи. Держатся на усилии воли, сцепив зубы и сдерживая стоны. Наконец, все выстроились в походную колонну, согнутые под рюкзаками почти до земли. На прощанье директор выстрелил дуплетом вверх из двухстволки прямо из окна своего кабинета.

И мы побрели за ворота. Редко кому удавалось отрывать подошвы от асфальта. С шарканьем убрались мы с территории турбазы под затихающие звуки «Прощания славянки».

Я обошел цепочку от начала до конца и всем сказал, чтобы потерпели всего пятнадцать минут, так как предстоит установочный привал. Вместо пятнадцати минут привал пришлось объявить через двенадцать.

Попадали мои туристы прямо на дорогу. Кое-как освободились от рюкзачных лямок, дышат как паровозы, глаза стеклянные, слова вымолвить не могут. Уверен, что у некоторых появилась мысль рвануть налегке к родной турбазе, где ранее был обещан покой и полное отсутствие приключений.

Вместо положенных десяти минут, отсидели мы молча сорок. Еще минут двадцать ушло на то, чтобы ботинки перешнуровать, кое-что лишнее из одежды снять и в рюкзаках поправить. Перед тем, как начать снова навьючивать рюкзаки, я сказал ребятам:

– Не расстраивайтесь, что рюкзаки показались такими тяжелыми. Это с непривычки. Потом втянетесь, да и каждый день продукты будем подъедать, значит, рюкзаки станут легче. Под конец похода, если не опухнем с голоду, понесем совсем легкие рюкзачки!

Ритуал погрузки мы повторили с начала до конца по полной программе. Стоят они, бедные, на трясущихся ногах, смотрят на меня умоляющими глазами. Хорошо, что пока ненависти в их взглядах нет. Спасибо и на этом.

Двинулись мы по асфальту на север, вдоль кирпичной стены картонного комбината. Я помнил, что стена эта тянется параллельно шоссе километра два, не меньше. Передвигались мы крайне медленно и до ближайшего леса могли добраться не ранее, чем через час. Ума не приложу, как этот час продержаться! И тут приходит мне в голову гениальная идея. Вроде бы как Галилею, который обнаружил, что Земля вертится!

Доползаем мы до того места, где кирпичный забор поворачивает направо, в сторону леса. Я тоже поворачиваю направо. Веду группу еще метров триста, вдоль того же забора до тех пор, пока дорога не скрывается из виду за деревьями. На красивой полянке останавливаю строй и говорю:

– Все, на сегодня хватит. Пришли. Здесь отдохнем и заночуем. Втягиваться в походные будни будем помаленьку, без надрыва.

В группе ликование! Нашли ручеек, напились, умылись и совершенно повеселели. От остекленения во взглядах не осталось и следа. Девушки смеются, гоняются друг за дружкой по полянке, как козочки. Красота!

Время совершенно раннее. Начали мы пока обучение лагерным премудростям. Решили проблему туалета, умывания, мытья посуды, мусора. Натаскали из леса дров на неделю вперед. Занялись коллективным приготовлением обеда. Что у нас на первый обед – классика. Макароны с тушенкой. Честное слово, в группе оказалось несколько человек, которые в жизни не открывали консервных банок!

Перед приготовлением обеда еще урок: виды костров, безопасность при разведении огня. Слушают вполне благожелательно, усваивают. Особенное почтение у них вызвал полинезийский костер, в ямке.

Сварили макароны в эмалированном ведре. Промыли как следует в ручье, заправили тушенкой и резаным луком. Снова слегка подогрели на слабом огоньке и разложили варево по мискам. Вы бы посмотрели, как народ набросился на первый свой горный обед! Всего, считая меня, нас было семнадцать человек. А макарон – полное ведро. Подчистили ведерко до донышка. Заедали раховским хлебом. Напились чаю, в который я немножко душицы добавил, и упали на травы шелковыми пузами кверху.

Прошел час. Кто вздремнул, кто на гитаре слегка побренчал, кто книжку полистал. Пришло время главного действия – обучения ночлегу в альпинистском понимании этого слова. Достал я скальные крючья и молотки. Подвел туристов к забору и стал показывать, как крючья бить. Знаете, я ведь свой первый в жизни крюк забивал, и тот напоказ! Стена сложена на известковом растворе, крючья принимает охотно. Процесс оказался несложным. Вроде бы большие гвозди бьешь. Только звук изменяется от дребезжания до тонкого металлического пения. Все по очереди по два-три крюка заколотили и с помощью цепочки из карабинов снова из стены выдернули. Уж не помню, где я про эту цепочку вычитал, но пригодилось.

После урока разложили мы на траве палатки Здарского. Посчитали расстояние между петлями и набили в стену нужное количество крючьев, чтобы развесить палатки. Причем я настоял, чтобы палатки оказались не ниже полуметра от земли, чтобы присутствовал эффект высоты и была соблюдена чистота эксперимента.

У палаток оказался удобный вход сбоку, который застегивался на две надежные молнии. Но умилили всех специальные чехольчики внутри, куда были вставлены фонарики, чтобы устроиться на ночь можно было при свете, с комфортом. Дошлый Ковальчук не зря снабдил меня целой упаковкой батареек.

Ужин группа готовить отказалась. Еще были свежи впечатления от обеда. Под свет заката заварили чай, сделали бутерброды с колбаской и раздали всем печенье. К тому времени были у нас назначенные завхоз и староста группы. Начал налаживаться быт и взаимопонимание. Продолжили общее знакомство. Выяснили, что среди нас есть художник, студент пятого курса строительного института, сборщики с завода АЗЛК – трое с одного конвейера, четыре девушки-швеи из комбината «Красная роза» и еще две девушки, две Наташи. Одна – парашютист, инструктор аэроклуба, а вторая – инженер-геолог.

Получается, все хорошие люди, ни внешне, ни по поведению на киевлян не похожи. Говорят смешно, «А» растягивают.

Распределил я всех по палаткам. Хорошо получилось – две мужские, две женские. По очереди люди входил в палатки, пристраивались и выходили на воздух, вроде бы довольные. С торцевой, глухой стороны палаток обнаружились специальные рукава для вентиляции, затянутые противокомариной сеточкой. Вот, думаю, какая забота о людях!

Солнце село. Из леса потянуло сыростью. Я расстелил под небольшой елочкой свою оранжевую клеенку (тогда полиэтиленовых пленок еще не было), разложил на ней польский спальный мешок и скомандовал приготовление к сну.

Под моим административным давлением туристы неохотно вползли в свои палатки и начали там обустраиваться. Если бы кто из посторонних подошел сейчас на нашу поляну, упал бы в обморок. Представляете, на кирпичном заборе, в сумерках висят и шевелятся подсвеченные изнутри оранжевые мешки. А в мешках живые люди. Все им неудобно, тесно, душно.

Я еще до отбоя объявил, что ночевать будем только в висячем виде, так как это необходимый элемент обучения ночлегу в экстремальных условиях. Впереди у нас еще много трудностей, и мы к ним должны быть готовы.

– Первая палатка, погасите свет и спать! – скомандовал я из-под елки.

– Третья палатка – это и к вам относится!

Свет покорно погасили, но шевеление и ворчание не прекратились. Во мраке набежавшей ночи я еще долго слышал охи и вздохи, доносящиеся со стороны забора. Потом я незаметно уснул и проснулся перед рассветом, как от толчка.

С вечера погасший костер чадил тоненькой струйкой сизого дыма. Вокруг костра, зябко ежась, толпились тринадцать взъерошенных, невыспавшихся туристов. Трое отсутствовали. Как я потом разглядел, они спали, лежа на дне освободившихся палаток.

Выяснилось, что вчерашние знания не пошли коллективу на пользу. Пришлось встать и показать, как разводится костер. Когда затрещал огонь, народ прибодрился и начал намекать, что неплохо было бы и подкормиться.

К тому времени, как роса на поляне исчезла в лучах солнца, мы были вполне готовы продолжить путешествие. Перед выходом я тщательно проверил содержимое рюкзаков и перераспредели груз с учетом съеденной тушенки, картошки, макарон, колбасы, хлеба и сахара. Такое отношение к соратникам группе очень понравилось, но я предупредил, что теперь функции перекладывания продуктов возлагаются на завхоза. А меня просьба по этому вопросу не беспокоить.