Текст книги "Пик правды"

Глава 6,
в которой наступает вечер, а с ним и возможность как следует выпить

В дверь позвонили в тот самый момент, когда Ирина, достав из кухонного шкафа штопор, собиралась откупорить бутылку.

Все же пришел. Хотя, почему «все же»? Она ведь была уверена, что он придет. Во всяком случае, с утра. Даже специально подольше не вставала с постели, представляя, как выйдет к двери в одной только полупрозрачной ночной сорочке, а он, усыпав ее цветами и извинениями, подхватит на руки и понесет обратно в полумрак спальни. Провалявшись почти до одиннадцати, она все же встала, уменьшив измеряемый в процентах индекс собственной уверенности процентов на двадцать, а то и все двадцать пять. Ближе к обеду он снизился примерно до шестидесяти, а к пяти часам вечера не превышал и тридцати. Ждать того момента, когда скользящая вниз переменная сравняется с крепостью подаренного ей на работе итальянского кьянти, не имело никакого смысла.

И все же… все же он здесь. Стоит у порога и ждет, когда она откроет. Может, не открывать? Пусть немного потопчется перед дверью, а затем, опустив плечи и громко шоркая подошвами по полу, потащится к лифту. Ах да, цветы. Букет он наверняка оставит у двери, на коврике. К завтрашнему утру, если только их не заберут соседи, цветы совершенно завянут и потеряют былое очарование, и тогда их можно будет без особого сожаления запихать в шахту мусоропровода.

И все же… все же цветы будет жалко. Она с усилием потянула в сторону туго открывающуюся задвижку и распахнула дверь.

– Это для самообороны? – Корнилов с интересом разглядывал зажатый в ее руке штопор.

– Вы? – Ирина почувствовала заливающую лицо горячую волну смущения. – Вы здесь зачем?

– Хороший такой вопрос, – иронично улыбнувшись, одобрил Игорь, – по существу, прямо в лоб. А то ведь спрашивают порой всякие глупости. Вот к примеру: «Вы откуда?» Какой смысл у этого вопроса, есть ли вообще у него смысл? Какая, собственно говоря, разница, откуда? А вот «зачем?» – это очень правильная формулировка. Но, может, вы все же скажете, для чего вам штопор? Надеюсь, вы не собираетесь им тыкать мне в лицо? Оно, знаете ли, у меня с детства необыкновенно красивое, и очень хочется, чтобы ситуация принципиально не менялась как можно дольше.

– Вы первый. – Ирина убрала за спину руку со штопором, но не спешила впускать незваного гостя в квартиру.

– Я первый, это хорошо, – кивнул, улыбаясь еще шире, Корнилов. – Осталось только разобраться, в каком смысле я у вас первый.

– Вы первый ответите на мой вопрос, – не оценила его остроумие Шестакова, – а уже после этого я решу, стоит ли мне отвечать на ваши. Итак, зачем вы здесь?

– Ну, это же очевидно, – пожал плечами Игорь, – в пятницу мы расстались с вами не то чтобы некрасиво, но на какой-то неправильной ноте. А неправильная нота, если она последняя, начисто смывает впечатление от всего, что было до нее. Что же делать? Вывод кажется очевидным, надо сделать так, чтобы эта неправильная нота оказалась не последней. И вот я здесь, у меня даже с собой…

Корнилов потянулся к чему-то невидимому, скрытому от Ирины входной дверью.

– Ноты? – успела ехидно поинтересоваться Шестакова и замерла от восхищения.

Букет, составленный из множества белых и красных роз, был действительно великолепен. Отпустив наконец дверную ручку, Ирина обхватила огромный букет обеими руками, едва не оцарапав Игоря штопором.

– У меня здесь еще кое-что есть, – в руке Корнилова вдруг возник тоже появившийся откуда-то из-за двери пакет, – но это я бы продемонстрировал вам чуть позже и желательно на кухне, если, конечно, вы меня туда пустите.

– Ой, – Шестакова смущенно отступила на шаг назад, – проходите, конечно.

Игорь уже хотел было переступить через порог, когда из-за его спины послышался недовольный голос:

– Мужик, тебе чего здесь?

Вздрогнув от неожиданности, Игорь стремительно улыбнулся. В это же мгновение появившееся было у него напряженное выражение лица исчезло, уступив место благодушной улыбке. В двух шагах от него стоял худощавый мальчуган лет десяти, возможно, одиннадцати, сжимавший в руке несколько тюльпанов, с бутонами, перетянутыми красными резинками.

– Я так понимаю, это ваш кавалер. – Игорь весело подмигнул Ирине, прижимаясь к стене и жестом приглашая мальчишку пройти в квартиру. – Если честно, не подозревал, что у вас столь юные поклонники.

– Пашка! – Шестакова притянула к себе мальчугана. – Ты даже с цветами, ну спасибо тебе, мой хороший.

– Я гляжу, вас уже веником осчастливили, – буркнул, высвобождаясь из объятий, Пашка и хмуро обернулся на все еще стоящего в дверях Корнилова. – Ты чего замер-то на проходе? Я дверь, по-твоему, как закрывать буду?

– Ну, если ты приглашаешь. – Игорь сделал шаг вперед, входя наконец в квартиру.

– Вообще-то я думал, ты наконец свалишь отсюда, – недовольно пробормотал Пашка.

– Ну что же, мужчины, знакомьтесь. – Ирина не обратила на его бубнеж никакого внимания. – Это Павел, мой друг, – она положила ладонь мальчишке на плечо, с трудом удерживая оба букета другой рукой, – я бы даже сказала, лучший друг. А это Игорь Константинович, мой коллега по работе. Даже не просто коллега, а начальник.

– Привет. – Игорь протянул Пашке раскрытую ладонь.

Несколько мгновений мальчишка буравил Корнилова недовольным взглядом, затем дернул плечом, стряхивая руку Ирины.

– Я вижу, что не просто коллега! – гневно выкрикнул он, распахивая входную дверь. – Лунин еще улететь не успел, а здесь уже этот хлыст кобелирует!

Пашка стремительно выскочил из квартиры и устремился к лестнице. Сунув букеты в руки ничего не понимающему Корнилову, Ирина выбежала на лестничную площадку.

– Паша! Пашка! Куда улетел Лунин? – крикнула она вслед стремительно перепрыгивающему через ступени мальчишке, но ответа так и не получила.

Вернувшись в квартиру, Шестакова захлопнула дверь и шумно выдохнула, после чего взглянула на Игоря, все еще сжимающего в руках цветочные букеты.

– Везет нам с вами на неправильные ноты, Игорь Константинович. Может, не ту пьесу играем? Ладно, давайте сюда букеты, поставлю их в вазу. Хотя, ваш, похоже, придется класть в ванну.

– Его можно поделить на несколько поменьше и расставить по комнатам, – предложил Корнилов. – Вазы у вас ведь найдутся?

– Игорь, – вздохнула Шестакова, – в моей квартире одна комната и столько же ваз. Пойдемте на кухню, там, кажется, были какие-то банки. Если не найдем ничего, придется перепрофилировать мусорное ведро.

Выбежав из подъезда, Пашка с яростью пнул ногой свежеочищенный от снега асфальт, после чего крутанулся на месте, не зная, куда деть переполняющие его злобу и агрессивную энергию. Злился Пашка на себя самого. Миновав всего два лестничных пролета, он понял, что совершил глупость. Ужасную глупость! Нельзя было оставлять Ирину наедине с этим хлыстом. Или хлыщом? Пашка наморщил лоб, пытаясь вспомнить, какое же слово в данном случае будет уместным. Да какая разница. Нельзя было уходить. А теперь что, не возвращаться же обратно, стыда не оберешься. Пашка вновь топнул ногой, представив ехидное лицо Ирининого ухажера, а то, что этот «не просто коллега» был именно ухажером, сомнений у него никаких не было.

– Рожу набить, и дело с концом, – пришел к однозначному выводу Пашка. Правда, спустя пару мгновений его начали одолевать сомнения. Вряд ли он, даже напав со спины, сумеет одолеть взрослого мужчину, причем достаточно крепкого телосложения. Да чего уж там «вряд ли», тут же признался он сам себе. Никаких шансов. И что тогда?

Сжав кулаки, Пашка в растерянности оглянулся по сторонам и застыл на месте, дрожа от напряжения, словно впервые сделавший стойку молодой сеттер. Серебристый «порше» он заметил, еще приближаясь к дому Ирины, и даже обошел со всех сторон, несколько раз восхищенно цокнув языком. Действительно, такую красотку не каждый день увидишь, а уж во дворе этого дома она ему на глаза точно не попадалась. Он бы запомнил.

Пашка вновь огляделся по сторонам, на этот раз внимательно сканируя обстановку. Во дворе пусто, лишь на детской площадке какая-то тетка изо всех сил крутит на карусели одетого в синий комбинезон карапуза, но она так увлечена своим малышом, что ничего вокруг ни увидеть, ни тем более запомнить точно не в состоянии. Пашка извлек из кармана куртки складной нож, только на прошлой неделе выигранный им в карты, нажал на кнопку и удовлетворенно улыбнулся, когда прятавшееся в рукоятке лезвие раскрылось с негромким щелчком.

Полной уверенности у Пашки, конечно же, не было. В доме двенадцать этажей, и кто знает, к кому заявился в гости обладатель столь замечательного авто. Но ведь, в конце концов, он не сжигать этот «порше» собрался, всего лишь немного попортить колеса. Знать бы точно, что машина принадлежит этому заявившемуся к Ирине пижону, тогда, пожалуй, стоило бы немного пройтись острием лезвия по кузову. Конечно, страховка все покроет, но в любом случае досада будет весомее, и неприятный осадочек останется надолго. А когда визит в какое-то место ассоциируется с чем-либо неприятным, то вполне можно прийти к выводу, что в это самое место и приезжать больше не стоит. Примерно так, только в более простых и порой неблагозвучных терминах, рассуждал Пашка, присаживаясь на корточки возле правого переднего колеса серебристого автомобиля. А резину-то не так просто проткнуть, оказывается, Пашка наморщил лоб от напряжения и с первобытным восторгом ухнул, когда лезвие, наконец, проткнуло шину. Хорошо! И выходящий воздух шипит не так уж громко, на детской площадке точно ничего не слышно. Пашка еще раз воровато огляделся по сторонам и, не вставая с корточек, по-паучьи, перебрался к заднему колесу. Если уж резать, так все.

Проснулся Илья от громкого стука, на который тут же заливистым лаем отозвалась расположившаяся в кресле Рокси. Вскочив с кровати и убедившись, что диктофон со стола никуда не исчез, он подошел к двери.

– Илья Олегович, – маленькая женщина доброжелательно улыбнулась Лунину, – пойдемте ужинать. Вы ведь весь день сегодня не ели.

Рокси выскочила в коридор, всем своим видом демонстрируя готовность незамедлительно отправиться куда угодно, если только речь действительно идет о еде.

– Тебя тоже накормим, – улыбнулась Корхмазян.

Болонка завиляла хвостом и, оглянувшись на Лунина, нетерпеливо тявкнула.

– Ужин – это замечательно, – согласился Илья. – От ужина отказываться нельзя.

Когда Лунин спустился в гостиную, все уже собрались за столом. Лишь Зарецкий стоял возле разожженного камина, заложив руки за спину и глядя на пляшущие языки пламени.

– А вы что же? – Илья успел поймать за руку собирающуюся ускользнуть Корхмазян. – Пойдемте к столу.

– Ну что вы, так ведь не должно быть, – смутилась Наталья Сергеевна. – Лучше я пока вашу собачку накормлю. Она же Рокси, я правильно запомнила?

– Давай, Лунин, присоединяйся. Тебя ждем, – послышался голос Изотова. – Да и вы, Олег Владиславович, не стесняйтесь. Горячее оно ведь в холодное быстро превращается. А жаркое все же предпочтительнее употреблять в пищу горячим.

Зарецкий молча проследовал к столу и занял место рядом со своей помощницей. На какое-то время в гостиной воцарилось сосредоточенное молчание, смешанное с негромким потрескиванием дров в камине и позвякиванием вилок о тарелки.

Хоть бы радио какое включили, – тоскливо подумал Лунин, которого всеобщая мрачная сосредоточенность отчего-то начисто лишила аппетита, – радио же у них здесь должно ловить! Ах да, музыкальный центр ведь тоже изъяли, как и телевизоры».

– А не выпить ли нам граммов эдак по сто? Все же есть повод, – отложив вилку в сторону, Кожемякин обвел взглядом собравшихся за столом и усмехнулся, – чудесное спасение нашего дорогого, – он еще раз усмехнулся и демонстративно поклонился Зарецкому, – как выяснилось, очень дорогого Олега Владиславовича от неминуемой погибели. Я так даже полагаю, дамам можно предложить по этому случаю шампанское. Какое мнение у представителей власти? Мы ведь, надеюсь, еще не настолько ограничены в правах, что даже и выпить не можем.

– Почему же не можем? – после секундной паузы отозвался Изотов. – Главное – в меру, сильно не увлекаться.

– Очень правильный подход, – несмотря на массивную фигуру, Кожемякин легко вскочил на ноги и, обогнув стул, устремился к заставленной бутылками барной стойке, – меру, ее ведь во всем стоит соблюдать.

– Странно, что вы, Станислав Андреевич, только сейчас это осознали, – холодно отозвался Латынин, – когда вы, следуя советам господина Зарецкого, выводили деньги из нашей с вами компании, почему-то подобные умные мысли вас не посещали.

Достав из спрятанного под барной стойкой холодильника две бутылки шампанского, Кожемякин обернулся к столу. Казалось, что реплика партнера по бизнесу не произвела на него никакого впечатления.

– Миша, десять процентов – это разве много? Вряд ли ты можешь обвинить меня в нескромности.

– Вы безусловно правы, Станислав Андреевич, – подчеркнуто любезно отозвался Латынин. – В нескромности – нет, только в нечестности. И за эту нечестность, уверяю, вам придется заплатить. С процентами.

– О, всегда Стасом был, а теперь вдруг Станиславом Андреевичем заделался, – фыркнул Кожемякин, возвращаясь к столу. – Так-то оно хорошо звучит, солидно. А что касается процентов, ты, дорогуша, уверен, что силенок хватит с меня их взыскивать?

Прежде чем Латынин успел ответить, в разговор вмешался Изотов.

– Так, мужчины, – вскочил на ноги полковник, – уж коли мы за одним столом сидим, оставьте все свои цеплялки на потом. Лучше всего – совсем на потом, когда мы в город вернемся. Вот там делайте, что хотите. Как говорится, желаете прославиться, войти в сводки – всегда пожалуйста. А сейчас не надо этого. Честное слово, не надо! Пойдемте-ка, Станислав Андреевич, мы с вами чего покрепче выберем да заодно дам фужерами обеспечим.

Вскоре шампанское пенными волнами вырывалось из высоких бокалов, а кубики льда тонули в стаканах с виски.

– Ну что, недопокойник, – Кожемякин взглянул на адвоката и ухмыльнулся, – выпьем за то, что тебе задницу не разнесло. Хотя, знаешь, что я думаю? Мы бы при любом раскладе сейчас за тебя пили, только был вариант, что не чокаясь.

– Стас! – Мария Александровна положила руку мужу на плечо. – Хватит! Давайте наконец выпьем, что мы все живы и здоровы. Мне кажется, это сейчас самое главное.

Звон десятка соприкоснувшихся друг с другом бокалов выразил общее согласие с ее словами. Немного помедлив, Зарецкий тоже поднял свой стакан с виски.

– Будем, – выдохнул он и, залпом опрокинув в рот содержимое стакана, тут же потянулся к бутылке.

– Процесс пошел, – одобрительно ухмыльнулся Кожемякин.

Час спустя обстановка в гостиной разительно отличалась от той, что царила в начале ужина. Взявшие на себя обязанности развлекать дам мужчины поочередно рассказывали то анекдоты, то занимательные истории из жизни, в которых им довелось поучаствовать. Даже Зарецкий, поначалу предпочитавший лишь молча пить и задумчиво таращиться в сторону камина, постепенно расслабился и принял участие в разговоре. То и дело стол накрывали взрывы всеобщего смеха, на смену которым тут же приходил звон бокалов. Казалось, все хотят как можно скорее забыть так неудачно проведенную первую половину дня, сделать вид, что ее и вовсе не было. Еще больше раскрасневшийся Кожемякин пребывал в благодушном настроении и прекратил одаривать колкостями и Зарецкого, и своего партнера по бизнесу Латынина.

– Тебе не кажется немного неправильным, что мы пьем с подозреваемыми? – наклонившись к Изотову, прошептал Илья.

– Мне кажется неправильным, что мы вообще здесь находимся. Причем не немного, а чертовски неправильным, – так же тихо отозвался полковник. – Все остальное – это уже последствия нашего здесь пребывания. А какой смысл бороться с последствиями, если не можешь устранить первоисточник проблемы?

– Логично, – был вынужден признать Лунин.

Внимание собравшихся за столом вновь приковал к себе Кожемякин.

– А что-то мы с вами давненько не пели. – Чересчур резво вскочив на ноги, Станислав Андреевич чуть не опрокинул свой стул, но в последний момент успел ухватить его рукой за спинку. – Где тут у нас был инструмент припрятан?

К удивлению Лунина, откуда-то из полумрака за барной стойкой вдруг выдвинулась тщедушная фигура с гитарой.

– О, Грачик, дружище, – расплылся в улыбке Кожемякин, – ты, как всегда, вовремя.

Выхватив гитару у Корхмазяна, Станислав Андреевич приобнял управляющего за плечи.

– Удивительный человек наш Грачик! – Кожемякин повернулся к столу, довольная улыбка все еще не сходила с его лица. – Только подумаешь, что чего-то тебе надо, как он тут как тут. Мало того, что сам тут. Так и то, чего тебе надо, тоже тут! Удивительное дело! Все видит, все слышит. Ты еще не сказал ничего, а он уже все слышит. Что, ара, выпьешь с нами?

– Я же говорил, – Корхмазян мягко выскользнул из-под тяжелой руки, – не могу пить. Язва.

– Язва, – ухмыльнулся Кожемякин, – у меня их вон три в рядок сидят. И ничего. Пью, как видишь.

Махнув рукой в сторону неодобрительно смотревшей на него жены и дочерей, Станислав Андреевич попытался хлопнуть Грачика по плечу, но промахнулся. Печально вздохнув, он погрозил пальцем в спину уже выходящему из комнаты Корхмазяну и вернулся обратно к столу.

– Слушай, Олежка, – повернулся он вдруг к адвокату, – ты не боишься, что завтра утром проснешься, и тут бабах! – ты опять с голым задом на динамите сидишь? Вот как сегодня?

– Никакого голого зада сегодня не было, – нервно отозвался ставший в одно мгновение необычайно серьезным Зарецкий.

– Так ведь и динамита тоже не было, – кивнул Кожемякин, – а страху все равно натерпелись.

– Господи, Стасик, ну что ты такое говоришь? – в очередной раз вмешалась Мария Александровна. – Давайте про все, что было, скорее забудем. Надо взять и поплевать через левое плечо, чтобы больше ничего плохого с нами не приключилось. Три раза! Вот увидите, это подействует, и завтра все проснутся в замечательном настроении.

– Главное – не оплевать соседа слева, – саркастично усмехнулся Латынин.

– Правильно! – тряхнул головой Кожемякин, и тут же его толстые пальцы с удивительной быстротой и легкостью пробежались по струнам. – Правильно говорит мой дорогой компаньон. Главное – не заплевать того, кто у вас слева. Вот про это я вам сейчас и спою. Называется – «Песенка современного гладиатора». Можно сказать, про каждого из нас и написана. Сам сочинил! Между прочим, только на прошлой неделе. Даже Марьяша еще не слышала.

– Он еще и сочиняет сам, – Изотов безжалостно ткнул Илью локтем под ребра, – энергичный товарищ, с фантазией.

– Ага, – болезненно поморщился Лунин, – такой что угодно мог нафантазировать.

Оба следователя обменялись многозначительными взглядами. Изотов хотел было еще что-то сказать, но в этот момент пальцы Кожемякина вновь коснулись струн, а буквально несколько секунд спустя к гитарному ритму присоединился его низкий, чуть хрипловатый голос.

 
Я плюну через левое плечо,
Ну как не плюнуть, так велят приметы.
Мы верим им, живя на свете этом,
Не забывая все ж креститься горячо.
 
 
Три раза сплюну, будет так вернее,
Надежность в каждом деле хороша,
В себя гораздо нам труднее верить,
Чем в то, что есть у ангелов душа.
 
 
Возьмусь за дело, поплевав на руки,
Ну почему ж на все нам надо наплевать?
И как сказал поэт бы: эти руки не для скуки,
Ну где ты, где ты, ангельская рать?
 
 
Прорвусь к врагу, ему я в рожу плюну,
Плевок по переносице размажу лбом.
И жажда крови хлещет вниз с трибуны,
Где хлеб вкусившие ристалищ ждут потом.
 
 
В висках истошно застучит – победа!
Слуги господние здесь вовсе ни при чем.
Три раза сплюну, так велит примета…
 

Жесткий, ритмичный бой в одно мгновение сменился задумчивым перебором. Короткие толстые пальцы пробежались по струнам сверху вниз, а затем вернулись обратно. Станислав Андреевич замер, закрыв глаза, и в это мгновение его грубое лицо вдруг показалось Лунину необыкновенно одухотворенным.

 
… И вздрогнет оплеванный ангел за левым плечом.
 

Последняя строка прозвучала совсем тихо, еле слышно, разительно отличаясь от всей песни и по манере исполнения, и по смыслу, как показалось Лунину, буквально переворачивая его с ног на голову, а быть может, наоборот, ставя его с головы на ноги.

Сидящие за столом дружно зааплодировали, а Мария Александровна потянулась к мужу и неловко чмокнула его в ухо.

– Какой ты все же у меня молодец, Стасик!

– Все же, – притворно возмутился Кожемякин, – я всегда молодец, а не все же!

– А вот мне кажется, что в тексте есть ошибка, – послышался голос с противоположного края стола.

Все удивленно повернулись к Латынину, снявшему очки и теперь неторопливо протирающему линзы салфеткой.

– Это какую же ты ошибку нашел, Мишаня? – мгновенно насупился Кожемякин. – Уж поведай, будь так ласков.

– Непременно. – Вновь водрузив очки на нос, Михаил Леонидович с ироничной улыбкой оглядел напряженно притихший стол. – Видите ли, какая штука, в православии господствует мнение, что ангел-хранитель восседает у человека на правом плече. На левом же, как вы, возможно, уже догадались, сидит черт. Я так полагаю, именно поэтому в левую сторону и плюют. Так что, Станислав Андреевич, небольшая промашка вышла. А так, да, неплохая песня. Энергичная. Я бы даже сказал, есть что-то от Высоцкого. Мотивчик-то наверняка у него позаимствовал?

– Знаешь, Миша, что я думаю? – Голос Кожемякина звучал на удивление спокойно, но начавшая багроветь шея явно демонстрировала едва сдерживаемый порыв гнева. – Думаю я следующее. Те люди, которые полагают, что могут знать, за каким плечом у человека восседает черт, а за каким ангел, явно переоценивают меру своей осведомленности в делах небесной канцелярии. Как я выразился, вполне доступно?

Так и не дождавшись ответа Латынина, Станислав Андреевич удовлетворенно икнул и, отставив гитару к стене, обернулся к одной из дочерей.

– Вот, Викуся, какие песни надо по радио крутить, а не ту муть, что сейчас поют. Вот что это такое: «Я пчела, ты пчеловод», это что, нормальный текст для песни?

Одна из двух блондинок, сидевшая дальше от матери, презрительно фыркнула:

– Ну да, это петь никак нельзя, а «Ты морячка, я моряк» можно. А если мильен раз исполнить, так тебе еще и народного артиста присвоят. А ничего, что у него всего две песни нормальных было, одну из которых он сплагиатил?[4]4
  Очевидно, Виктория говорит о песне «Эскадрон», вступление которой неискушенному слушателю может отдаленно напомнить композицию «I Wanna Hear Your Heartbeat» некогда популярной группы Bad Boys Blue. Впрочем, Виктория, несомненно, ошибается, в этом легко убедиться, прослушав обе композиции.


[Закрыть]

– Викусик, ну чего он сплагиатил? – Станислав Андреевич примирительно улыбнулся. – Там если и есть сходство, то самую малость. Зато ведь результат какой получился. Огонь! Огнище!

Убедившись, что дальнейшую дискуссию дочь развивать не намерена, Кожемякин успокоился.

– Ну что же, друзья мои, как сказала Марьяша, давайте выпьем за то, чтобы завтра мы все проснулись в замечательном настроении и чтобы никто, – Станислав Андреевич хитро подмигнул Лунину, – нам его потом не испортил!

Опустошив стакан, Илья почувствовал, что количество выпитого за вечер приближается к той норме, превысив которую он мучается утром от головной боли и, разглядывая отекшее лицо в зеркале, раз за разом дает себе обещание не пить так много.

– Я, пожалуй, все. Пойду, – отодвинув стул, сообщил он Изотову.

Не поворачивая головы, полковник кивнул ему в ответ.

– Благодарю всех за столь приятный вечер, – распрощался Илья с остальными обитателями «Ковчега».

Уже поднимаясь по лестнице, Лунин обернулся, намереваясь окликнуть Рокси. Болонка, словно специально ждавшая этого момента, выскочила из-под стола и помчалась вверх по ступеням. С высоты лестничной площадки Илье было прекрасно видно всех находящихся в гостиной людей.

Оживленно жестикулируя, рассказывал о своем отношении к современной музыке Изотов. Не обращая на него внимания, сидит, задумчиво разглядывая языки пламени в камине, Зарецкий. Его помощница, наоборот, необыкновенно весела и громко, невпопад хихикает, ерзая на стуле. Снисходительно улыбаясь, слушает рассуждения полковника Латынин. Его жена, Татьяна, тоже улыбается, вот только улыбка ее кажется несколько отрешенной. Чета Сипягиных принимает активное участие в разговоре. Антонина Владимировна поддерживает Изотова, Артур Львович, наоборот, шумно возражает:

– Да не скажите. Что в этом сложного? Не знаете, какую музыку подобрать к фильму, возьмите что-нибудь из старого советского рока, например, Цоя, и пусть кто-нибудь перепоет женским голосом. И всё! Дело сделано. Публика в восторге. Старики вспоминают свою молодость, молодежь думает, что слышит новую песню. Я вам точно говорю, нет ничего проще, чем создавать музыку для кино. Как там это сейчас называется?

Сипягин-старший ожидающе взглянул на сына.

– Саундтрек, – буркнул Денис, не поворачивая головы.

Куда именно смотрит молодой человек, определить было достаточно трудно. С высоты занимаемой Ильей позиции можно было понять только одно: взгляд этот направлен куда-то по диагонали, почти через всю поверхность стола, в ту сторону, где спиной к Лунину сидели дочери Станислава Андреевича Кожемякина, и взгляд этот, как показалось Илье, был очень недобрым. Увидеть выражение лиц самих девушек не представлялось возможным, лишь по наклону головы можно было догадаться, что одна из них застыла, уставившись в стоящую перед ней на столе тарелку, а другая пытается что-то разглядеть на противоположном краю стола.

– Очень интересно, – пробормотал Лунин и начал вновь подниматься по лестнице вслед за стремительно прошмыгнувшей мимо него болонкой. Миновав три ступени, он не удержался от любопытства и бросил еще один взгляд вниз. В гостиной почти ничего не изменилось, лишь в полумраке за барной стойкой Илье померещилась невысокая худая фигура Грачика.

– А все же, странный у вас поклонник, – констатировал Корнилов после того, как цветы были распределены по нескольким наполненным водой емкостям, бутылка кьянти откупорена, а Ирина достала из навесного шкафа бокалы для вина. – Где вы его откопали, этого Пашку?

– Долгая история. – Сполоснув принесенные Игорем фрукты, Ирина выложила их на тарелку. – Помните, в прошлом августе я пришла работать в бюро, а уже в сентябре надолго ушла на больничный?

– Еще бы, – кивнул Корнилов, разливая вино по бокалам, – нечасто сотрудники, отработав неделю, потом исчезают на три месяца. – Мне Олег Владиславович вкратце рассказывал вашу историю, но, если честно, я тогда в подробности не вдавался. У меня у самого в то время были некоторые проблемы, впрочем, не такого масштабного характера, как у вас.

– Вот в результате той истории я с Пашкой и познакомилась, – Ирина повернула рукоятку крана, выключая воду, – в подробности, если можно, я и сейчас погружаться не буду. Ну а с мальчиком мы, можно сказать, дружим. Во всяком случае, я пытаюсь быть для него другом, – она несколько виновато улыбнулась, усаживаясь к столу, – он ведь детдомовский. А дети из детского дома, – с ними, с одной стороны, сложно, а с другой – проще. Мне кажется, они понимают многое из того, что домашние дети могут понять, только когда вырастут, да и то не всегда. Впрочем, я могу ошибаться, у меня не такой уж большой опыт общения с детьми. – Шестакова задумчиво постучала пальцем по столу. – Может быть, мы все же выпьем?

– И действительно. – Подхватив бокал, Игорь вскочил на ноги. – Тогда я скажу тост. Боюсь, конечно, он будет не очень оригинальным, но, думаю, в женский праздник мужчинам сильно оригинальничать ни к чему.

Два часа спустя Корнилов, поцеловав на прощанье Ирине руку, вышел на лестничную площадку и щелкнул пальцем по кнопке лифта. Ждать пришлось совсем недолго, судя по звукам, доносившимся из шахты, лифт стоял всего парой этажей ниже. Спускаясь в подрагивающей кабине вниз и разглядывая нанесенные на стены надписи, Игорь беззаботно улыбался, а выйдя из лифта на площадку первого этажа, даже начал что-то негромко насвистывать. Разом перескочив короткий лестничный марш, он распахнул дверь подъезда и с наслаждением вдохнул холодный воздух. Его легкая куртка погоде совершенно не соответствовала, и самое большее на что она была способна – защитить своего хозяина от мороза в те несколько секунд, максимум пару минут, что обычно требуются, чтобы добраться от подъезда до машины или, наоборот, от машины до подъезда. В данном случае он бы не успел замерзнуть, даже обойдясь вовсе без куртки. Серебристый красавец замер всего в десяти метрах от входной двери.

Несколько быстрых шагов, и задорный посвист оборвался. Обежав «порше» по кругу, Игорь усмехнулся: «Деятельный засранец!» – после чего вернулся к водительской двери. Если уж ждать приезда эвакуатора, то нет смысла стоять на морозе. Забравшись в машину, Корнилов завел двигатель и включил обогрев на полную мощность.