Текст книги "Груз"

Александр Борисович Горянин
Груз

© Горянин А.Б., 2021

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2021

От автора

Идею этой книги мне подсказали «Арабески» Гоголя, переслоившего свои петербургские повести сочинениями по истории и другим важным для себя темам.

Вслед за Николаем Васильевичем могу повторить: «Предметом избирал я только то, что сильно меня поражало».

Только важное, только не дающее забыть о себе.

Дорогие воспоминания и главы истории, отделаться от которых невозможно, да и не хочется.

Над чем-то просто приятно поразмыслить, от чего-то закипает кровь.

То, что интересно для всех. Или почти для всех.

P.S. Все включенное в книгу публиковалось в периодике. Повесть «Груз» номинировалась на премию «Национальный бестселлер» и премию имени Ивана Петровича Белкина.

Груз
из «Записок о потайной жизни»

Дуне Смирновой, убедившей меня рассказать об этом

1

Продолжалось это восемь лет, точнее, восемь летних сезонов, а началось с приезда Фолькерта. Он появился в январе восемьдесят второго, под православное Рождество – самое удобное время. Можно было погулять по Москве, проверить, не притащил ли он за собой хвост. Мы заходили в церкви, и, если хвост и был, в чем я сомневаюсь, рождественская служба в Елохове и толчея вокруг собора помогли нам от него оторваться. Мы вышли по пустынной Рязанской улице к задам Казанского вокзала, взяли такси и отправились на юго-запад Москвы. За нами никто не ехал, это точно. В мастерской знакомого художника (хозяин был на халтуре в Харькове) мы все и обговорили.

Считается, будто сложные, ветвящиеся договоренности невозможно выработать в кабинетных условиях. Мол, как ты тщательно ни планируй, жизнь быстро внесет свои коррективы. И это воистину так. Однако почему-то в нашем случае практически все правила, выработанные в тот вечер, действовали затем на протяжении восьми лет почти без поправок.

Еще через день Фолькерт улетел в свою страну – кстати, я много лет не знал, в какую именно, лишних вопросов мы не задавали, а о том, откуда он вообще взялся в нашей жизни, расскажу как-нибудь в другой раз. Мы договорились с Фолькертом, что расписание на ближайшее лето нам передадут в конце апреля. И действительно, то ли двадцать шестого, то ли двадцать седьмого числа позвонила молодая, судя по голосу, женщина, говорившая с небольшим акцентом (со слов Алекса, ибо звонила она ему), и сказала фразу, означавшую, что она назначает встречу на следующий день у памятника Грибоедову.

Хочу сразу предупредить тех, кто намерен заняться какой-либо подпольной деятельностью: одна из основных опасностей – это забыть ваши условные знаки, условные места, даты, уловки, всякого рода кодовые слова и жесты, которые должны заключать в себе некую информацию или какое-либо предупреждение. Например, об опасности. Все это безумно легко и быстро забывается, а записывать боязно.

Правда, что-то мы все же записали шифром, который разработал Алекс. Ключ к этому шифру, как-то особо хитро занесенный в алфавитный указатель к «Атласу СССР», у меня, возможно, сохранился до сих пор, но прочесть эту тайнопись в квадрате я уже не смог бы даже при самом большом желании. Помню только, что шифр был удивительно остроумный.

Как бы то ни было, сказанные девушкой слова означали, что встреча должна состояться на следующий день вскоре после полудня, а точнее в 12 часов 12 минут (это надолго впредь стало у нас правилом: десять часов десять минут, семнадцать часов семнадцать минут и так далее, круглое исключалось) у памятника Грибоедову, а не сегодня ровно через три часа после звонка на станции метро «Лермонтовская» в центре зала, таков был второй заранее оговоренный вариант. Если бы что-то помешало ей или одному из нас прийти к Грибоедову, то на следующий день точно в то же время мы должны были встретиться на станции метро «ВДНХ», а если бы и эта встреча не состоялась – то еще на следующий день, по-моему, на «Рижской». Такой гибкий график в какой-то мере страховал от жизненных неожиданностей.

Нас было трое – три Александра. Я тогда снимал квартиру совсем на окраине, в Коньково; другой Александр, которого Фолькерт называл Алекс, и я его буду дальше так называть, был у нас «центровым» – обитал хоть и в коммуналке, но на Чистых Прудах; что же до Евгеньича, он жил на Краснопресненской набережной, рядом с известным после 1993 года всему миру Белым домом.

Помню, мы втроем, сидя у Алекса, довольно долго обсуждали, как вести себя на предстоящих встречах. И пришли к единственно правильному, как я теперь понимаю, выводу: главное – не следует воровато озираться. Ни в коем случае не вести себя как человек, делающий что-то украдкой в надежде, что окружающие не заметят его действий.

Все зависит от обстановки, но в девяти случаях из десяти – разумеется, если облик приезжего по какой– то причине не исключает подобную манеру поведения – надо, опознав посланца, идти к нему навстречу с распростертыми объятиями, радостно обнимать и хлопать по спине.

Первая встреча со всякой командой будет происходить в метро. Нам на руку то, что в метро стоит шум и рев, и ни твоих слов, ни того, что будет тебе в ответ лепетать связной, все равно никто не услышит. Главное, не слышно, что вы говорите по-английски. В те годы это было непривычно и обращало на себя внимание. Говорить, впрочем, можно было любую чепуху, лишь бы связной в одной из первых фраз произнес некое условное имя. Имя достаточно четкое – такое, чтобы на слух невозможно было спутать с другим. Только после этого следовало в свой поток столь же мало значащих приветствий и вопросов вставить другое имя – тоже четкое, ясное имя, – которое ждет услышать твой собеседник.

Но все это были, как сказал Евгеньич, «проработки на будущее», завтрашняя же встреча будет иной. Во– первых, не в метро, во-вторых, не потребуется английский. Мы решили, что на встречу пойду я, а мои друзья появятся на бульваре за двадцать минут до намеченного срока и понаблюдают за обстановкой. На месте мы – совершенно незнакомые друг другу люди. Этого правила мы потом придерживались все восемь лет, и оно себя более чем оправдало.

В случае, если бы мои друзья заметили, что объект «пасут», меня, не спеша направляющегося к памятнику, должен был обогнать Евгеньич с курткой-ветровкой, перекинутой через правую руку. Но он меня не обогнал, и поэтому я, расплывшись в самой большой улыбке, на какую был способен, подошел к коренастой барышне, через плечо у которой висела не оставлявшая сомнений синяя сумка с надписью «SAS». Моим опознавательным знаком был оставленный для этой цели Фолькертом пластиковый пакет с надписью «Маркс и Спенсер». В этом тогда не было ничего необычного. В СССР восьмидесятых миллионы людей разгуливали с такими пакетами, заменявшими им портфель, авоську и переметную суму.

В 1990 году мне предстояло узнать, что «Маркс и Спенсер», оказывается, большой магазин в Лондоне, и даже быть в течение нескольких месяцев его покупателем. Но тогда я этого не знал, в самом существовании Лондона был уверен не до конца, а в пакете у меня болталась «История моего современника» Короленко (часть вторая, издательство «Academia», М. – Л., 1930), книга, которую я читал в метро по пути из Конькова. Замечательное произведение, настоятельно советую. Не следует носить с собой бессмысленные вещи типа старых газет и тому подобного. Если вы по каким-то причинам идете на условленную встречу с сумкой, пакетом или рюкзаком, они не должны быть пустыми, в них должно быть что-то сообразное с жизнью.

Мы с девушкой одновременно произнесли: «Вы Саша?» и: «Добрый день!». Кстати, это был первый и последний случай, когда разовый связной знал наше общее, на троих, имя, не было больше и русско– говорящих. Вообще она была исключением во всех смыслах. Уже после пяти минут общения я решил, что она какое-то время жила в Москве либо живет и сейчас в качестве студентки, аспирантки, а то и, чего доброго, шифровальщицы какого-нибудь посольства.

«Вам большой привет от Индиры», – сказала она. «Индира» и было условным именем. «О, она меня не забыла! – сказал я. – А я думал, у нее в мыслях один только Виктор. Да и Виктор, знаете, не расстается с ее фотографией». Она должна была услышать от меня имя «Виктор». «Ну и жара сегодня, – добавил я. – Еще апрель не кончился!»

К девушке подходило определение «хорошенькая дурнушка». Может быть, даже «очень хорошенькая». Но дурнушка. «Меня зовут Таня», – сообщила она, и мы пошли мимо Главпочтамта в сторону Лубянки. Несмотря на вполне нордическую внешность, Таня говорила скорее с восточным, как мне показалось, акцентом.

2

Сегодня, когда в Москве живет, говорят, сто пятьдесят тысяч граждан только западных стран, стало забываться, что общение с иностранцами каких-то полтора десятилетия назад было не таким простым делом. Вообще-то, не озабоченные карьерой люди моего круга – свободные художники, как говорили в старину – общались с ними достаточно часто: бывали у них в гостях, приглашали к себе, ходили на посольские приемы. Осторожные и благоразумные знакомцы предостерегали от таких контактов, приводя в подтверждение своих слов печальные примеры, но я мог спокойно говорить себе: «Пусть следят, пусть стучат. Вменить мне в вину что-либо невозможно, я общаюсь с иностранцами исключительно удовольствия ради и для практики в языках».

Идя рядом с Таней, я был уже в совершено другом положении. Мне надо взять у нее ту сумку, которую она сейчас несет через плечо, и я твердо знаю, что если нас в этот миг схватят гебисты, мне не отделаться легким испугом. Если за нами следят, то постараются взять именно в момент передачи, чтобы иметь сразу двух подследственных.

Почему-то Фолькерт исключил, что его гонец может сам явиться к одному из нас. Помню, я согласился: ну да, иностранец, не найдет, заблудится, не совладает с русской системой адресов. Возможно, поначалу Фолькерт имел в виду не Таню. Почему-то нельзя было поступить и следующим образом: встретиться с гонцом так, как мы встретились только что, а после этого пригласить его (оказалось, ее) к себе домой. Последнему запрету я был, впрочем, рад – у меня было мало шансов быть правильно понятым женой.

Я знал, что у Тани в сумке. Там должно было быть некоторое количество совершенно определенных пластиковых пакетов, ничего не значащие мелкие подарки и, самое главное, калькулятор с маленьким экранчиком. При наборе кодового ключа на экранчике появится расписание прибытия команд, которые будут доставлять груз, и названия городов. Кроме того, в сумке должны быть еще два пустых, ничем не заполненных калькулятора для ответных посланий.

Один знакомый математик объяснил мне, что подобрать код почти немыслимо, но можно сделать другое: разобрав калькулятор, отключить устройство, запирающее доступ к информации. Образно говоря, не подбирать ключ к замку, а снять запертый замок с болтов, крепящих его к двери и косяку. Думаю, для технического отдела КГБ это была бы выполнимая задача, и уж тут сочинить какую-нибудь невинную историю оказалось бы, прямо скажем, непросто.

Я уже придумал место, где заберу у Тани сумку, и теперь мы двигались в этом направлении. Вел я ее медленно, пользуясь каждым случаем, чтобы остановиться. Вот здесь был ВХУТЕМАС, русская параллель к Баухаусу – знаете, Родченко, Татлин и так далее. А тот затейливый дом в китайском духе, где чайный магазин, построил в 1893 году купец Перлов в расчете, что у него в гостях побывает собиравшийся в Россию китайский канцлер. Через три года канцлер приехал на коронацию Николая Второго, но Перлова не навестил.

За разговорами и остановками мы одолевали улицу Кирова минут двадцать, но Евгеньич с курткой через руку нас не обогнал. Видимо, все сзади было чисто. Самому же озираться я себе категорически запретил. Все равно, глядя мельком, ничего не увидишь, зато сразу станет ясно, что ты чего-то боишься. Говорят, лондонские щеголи восемнадцатого века оснащали свои шляпы маленькими зеркальцами, которые позволяли им, не оборачиваясь, смотреть назад, как сегодня это делает автомобилист. Поскольку такие шляпы нынче не носят, самое правильное – не оглядываться совсем. Зато, когда идешь медленно, следящему очень трудно не выдать себя. Мои друзья, которые шли за мной один по правой, другой по левой стороне улицы, тоже, вероятно, испытывали некоторые неудобства. Зато от их внимания не ускользнули бы другие еле плетущиеся субъекты.

Мы подошли к Лубянке, и я объявил Тане: «А вот и КГБ». На долю мгновения в ее глазах мелькнул испуг, наверное, ей показалось, что я привел ее сюда, чтобы сдать в руки железных феликсов, но она тут же улыбнулась со словами: «Прекрасно знаю», и мы направились в «Детский мир». Это не было импровизацией. Пока мы переходили дорогу, я быстро объяснил ей, как мы будем действовать.

В «Детском мире» мы обошли все этажи, потолкались у нескольких отделов, Таня даже что-то купила. Когда же мы сочли, что насладились величественным зрелищем сполна, то снова спустились на первый этаж и оказались у двери, украшенной буквой «Ж» и виньеточным женским профилем. Прежде чем скрыться за этой дверью, Таня сняла с плеча свою шведскую сумку, и протянула ее мне. История человеческих отношений не помнит более естественного жеста. Сумка была легкая, и, ожидая Таню, я расхаживал взад и вперед, сначала держа ее под мышкой, а потом закинул на плечо.

Затем я избавился еще от одной неловкости. Нелепо расхаживать с полупустым пакетом и сумкой сразу. Я извлек В. Г. Короленко из пакета, каковой, свернув, сунул в задний карман. Восемь с половиной минут я скрашивал свое ожидание историей Гаври Бисерова, к которому по ночам являлся призрак погубленной им невесты, после чего, видимо прискучив чтением, не без труда запихал классика во внутренний карман пиджака. Бесконечная благодарность давно покойному издательству «Academia» за его любовь к малому формату, но впредь в подобных случаях ни в коем случае нельзя брать с собой книгу в полтысячи страниц. Впрочем, пиджак почти не оттопыривался.

Следуя моим наставлениям, бедная Таня провела в уборной минут пятнадцать. Когда я поглядел на часы в пятый раз, изображая чуть заметное (о, совсем капельку, никакого актерства) нетерпение, она, усталая, но довольная, наконец показалась в дверях. Мы не спеша вышли на Пушечную и облегченно побрели к Неглинке.

Поскольку сумка была теперь у меня, нам, по идее, следовало разумно быстро расстаться, но Таня тянула время и почему-то попросила проводить ее до метро «Горьковская» (ныне «Тверская»), а я как-то постеснялся отказать ей в этом. Чтобы глядеться со стороны обычной парочкой, я иногда приобнимал Таню за плечи. Так мы дошли до площади Пушкина. Почти весь путь по бульварам я, по ее просьбе, рассказывал про Тянь-Шань и Кзылкумы, где проработал довольно много лет. Перед тем как нырнуть в метро, она, видимо, естественности ради, наградила меня нежным поцелуем. Больше я ее, к счастью, никогда не видел.

3

Не помню теперь, до какого момента меня страховали мои друзья. По-моему, в «Детском мире» их уже не было, хотя сегодня это не кажется мне особенно логичным. Теперь не вспомнить, почему, но мы договорились, что после какого-то момента они едут к Алексу и ждут меня там. Да, у меня нет сомнений, что по Петровскому и Страстному бульварам они за нами не следовали. В любом случае, как только я овладел вожделенной сумкой, подойти ко мне они не имели права. Даже после того, как я расстался с Таней.

Я понимал, что мои друзья изнемогают от нетерпения, но прежде чем отправиться к ним, почему-то дошел пешком аж до Белорусского. По пути мне удалось уверить себя, что слежки за нами с Таней не было. Я рассуждал за КГБ: теперь, когда связной дали уйти, самый естественный путь для этого мужчины (то есть для меня) – глухая несознанка. Отпечатки моих пальцев на предметах в сумке заведомо отсутствуют, и это идеальное для меня основание настаивать, что сумку я нашел. Короче, если бы пасли, не дали бы распрощаться.

Потом, уже в метро, я спросил себя: а вдруг нас тайком снимали? Если мне прокрутят фильм о нашей встрече и прогулке, можно ли будет нагло утверждать, что это не я, а загримированный под меня актер из вашего Театра на Лубянке? Потом я стал спрашивать себя, не смехотворны ли все мои рассуждения от начала до конца? Потом я погрузился в чтение.

В «сасовской» сумке оказалось именно то, что мы ожидали, а сверх того красиво упакованная, но, увы, на шестьдесят пять процентов синтетическая рубашка и большая банка растворимого кофе. Тайные записи в калькуляторе гласили, что между вторым мая и пятнадцатым сентября будет девятнадцать команд: девять в Москве, семь в Ленинграде и три в Киеве. Записи имели такой вид: Л. 5/5, Галери Лафайет / Юнисеф. Это означало, что третьего (а не пятого, как решил бы посвященный лишь частично) мая мы должны встретить первую из команд в Ленинграде и что в руках у визитера будет пакет с надписью «Галери Лафайет», встречающий же должен иметь пакет с эмблемой «Юнисеф», детского фонда ООН. Все пакеты – и наши, и ответные – имелись в сумке.

Москву мы довольно тщательно проработали с Фолькертом, а вот о Ленинграде договорились лишь, что первая встреча произойдет на станции метро «Чернышевская». Две страховые – на «Нарвской» и «Электросиле». Подробные инструкции о Ленинграде и о Киеве для последующих команд мы должны были передать (зашифрованными, на калькуляторе) с первой. А ее надо было встретить, повторяю, уже третьего мая.

Как они повезут груз через границу – не наша забота. Фолькерт сказал, что груз будет в автомобилях с двойным дном, переоборудованных не кустарно, а в заводских условиях. На извлечение груза уходит от тридцати до пятидесяти минут и, будучи вынут, он больше не может быть помещен в тайник обратно.

Команды будут останавливаться только в мотелях, никаких гостиниц. Те, что приезжают в Ленинград, – в мотеле «Ольгино», те, что в Киев, – в мотеле «Пролесок», а которые в Москву – в мотеле «Солнечный». Это не их выбор, так предусмотрено «автомобильными турами», которые эти люди покупают. Зарубежные представительства «Интуриста» продают всего несколько видов «туров» для автомобилистов, любопытствующих увидеть страну победившего социализма.

Туры обставлены довольно жесткими правилами: передвигаться только в светлое время суток, нельзя, например, доехать от Бреста до Москвы за один день, вы должны обязательно переночевать в Смоленске, вернее, в мотеле под Смоленском, забыл его название, хотя пришлось познакомиться однажды и с ним. В каждом городе следовало пробыть не больше дней, чем указано в путевке, и так далее.

Фолькерт успокаивал нас, что без специального оборудования установить наличие двойного дна в автомобилях решительно невозможно, а такого оборудования на советских таможнях пока нет. «Это совершенно точно», – настаивал он. Полностью исключено также, чтобы таможенники просто глазом заметили какие-либо пазы или швы.

Мы потом долго обсуждали все это с Алексом и пришли к выводу, что Фолькерт не обязательно говорил нам всю правду, но если его слова соответствовали действительности, то, скорее всего, речь шла об устройстве, открывающемся изнутри по радиосигналу. Видимо, это делалось во время разгрузки машины. Вот они в мотеле: подъехали к своему домику, выносят вещи, распаковываются, никуда не спешат, десятки раз бегают то в машину, то в дом, и так незаметно вносят в свое кратковременное пристанище вместе с явным грузом груз тайный. Скрытые наконец от внешнего мира стенами, приезжие должны были упаковать все, предназначенное нам, в небольшие тючки, а те уложить в сумки, после чего оставалось только передать их по назначению. Передача («перекидка», как мы говорили) редко назначалась на день приезда, обычно на следующий.

Итак, нам нужно было срочно ехать в Питер, причем не поездом, а на двух машинах. Мы не знали, сколько упаковок нам вручат и возможно ли будет потом привезти это обратно в Москву поездом, в виде заурядного багажа. Когда же ты на машине, проблем нет или почти нет. А главное, без машины практически невозможно принять груз. К счастью, в Ленинграде нам было где остановиться: нас ждала пустая квартира приятеля приятелей в первом этаже пятиэтажки рядом со станцией Ульянка. Надо было только, вскоре после въезда в город, заехать за ключом от нее по некоему адресу (в другую пятиэтажку) на улицу Ленсовета, чуть в стороне от Московского шоссе. У Алекса были «Жигули», пятая модель; у Евгеньича – «Нива», на них мы и отправились.

Второго мая мы прикатили в Ленинград – видимо, в одно время с нашими еще неведомыми друзьями. То есть, если все шло по расписанию, они должны были в этот день въехать в пределы государства рабочих и крестьян со стороны Финляндии, доехать до Ольгина, получить там в свое распоряжение домик, затем поехать в город для первого знакомства с ним, а главное – для того, чтобы выяснить, где находятся станции метро с такими страшными именами: Tshcernyschewskaja, Narwskaja, Elektrosila.

Мы закинули вещи в пахнущую старой собакой квартиру на Ульянке и отправились осматривать место, где, как мы надеялись, уже завтра вечером состоится перекидка. К подобным местам предъявлялись почти взаимоисключающие требования. Во-первых, появление бросающейся в глаза иностранной машины должно было там выглядеть вполне естественным делом. Это сегодня иномарок расплодилось больше, чем отечественных, в те же годы иномарка, да еще с зарубежными номерами, весьма обращала на себя внимание. Ленинград к ним, правда, привык, но при этом исключались экзотические районы – какой-нибудь Шкиперский проток, набережная реки Оккервиль, или Кожевенная линия Васильевского острова. Место должно было быть таким, где возможен и привычен турист.