Текст книги "Ночной разговор. Рассказы"

– Ты сам оголтелый политик, – отвечал Ростислав, – за что боролся, на то и напоролся. И партию не тронь. Не знаю я, пусть лучше инопланетяне зерно по ночам мелют. Народ тебя не устаивает? Да он на своих плечах не один раз весь мир выносил из пропасти. Другой народ с таким руководителями вымер бы давно, а этот барахтается. Сейчас народ, вместо того чтобы производить потомство внутренне протестует. Люди теперь неосознанно мастурбируют на то, что показывают по телевизору. Зарплату нигде не платят. Нет отпусков, выходных дней. Построено государство узаконенной коррупции.

– Да кто же не платит зарплату? Твои бывшие партийные руководители и комсомольские вожаки. Они теперь владельцы фабрик и заводов, газет и пароходов. Я слышал, скоро за рыбную ловлю заставят платить. Я то, как попал сюда, – он уже обратился ко всем обитателям палаты, – взял да написал письмо в администрацию президента. Тридцать лет стою в очереди на квартиру, и все тридцать лет последний. Прошло месяца три, и мне приходит повестка из психиатрической больницы за подписью этого, – последние слова Егор Кузьмич произнес шёпотом, с опаской косясь в сторону двери, – клоуна – Вольдемара Борисовича, – он продолжил уже громким голосом. – Я с дури и явился. Моё письмо, оказывается, из админисрации – Кузьмич умышленно пропустил букву «т», – переслали в область, оттуда в город, а потом Главному врачу психбольницы. Я в нём, правда, не квадратные метры просил, а круглые, мол, не можете дать мне квадратные метры – дайте хотя бы круглые, но мой юмор видно не поняли.

Ростислав Сергеевич в этот момент встал на кровати, вытянул вперед правую руку и, как искушенный оратор, громогласно заговорил:

– Обстановка накаляется. Полная бездуховность. Никто не знает ничего, не говоря – зачем. Необходимо усиление государства на все сферы деятельности.

– А я бы добивался влияния каждого отдельного человека на все сферы государственной деятельности, – снова возразил Егор Кузьмич.

Ещё один сосед по палате лежал возле двери у стены на месте человека с огромными ввалившимися глазами, что первым встретил Костю, но однажды бесследно исчез. Он каждый новый день начинал с бесчисленных отжиманий, за что Денис дал ему кличку: «Бодибилдинг».

Тот также решил вступить в спор:

– Вы, мужики, чешете как по писанному…. Это вам инопланетяне надиктовали? Со мной они в контакт неделю назад вступали. Мне что коммуняки, что дерьмократы, что олигархи. Хрен редьки не слаще. Все врут. Токо материально жить стали всё одно лучше.

Ростислав Сергеевич продолжая стоять на своей кровати, отреагировал:

– Ты молод и многого не знаешь. Вместо классов рабочих и крестьян теперь мелкие собственники, и над ними хозяева, крупные работодатели. Деньги раньше шли на большую армию, на помощь развивающимся странам, а теперь идут в карман бюрократам и начальству. Смертность превышает рождаемость. Люди о полном желудке и материальной выгоде думают. К зверям стали ближе. Раньше могли честно прожить. Сейчас даже инопланетяне взятки берут. Но уровень моего образования, подаренный мне Советским государством, позволяет разобраться куда надо и без вмешательства потусторонних сил.

Егор Кузьмич насмешливо спросил:

– А куда надо?

– Полежишь подольше – узнаешь! – не полез за словом в карман Сергеевич и лёг на кровать.

В палату заглянул коридорный широкоплечий медбрат со шприцем в руке. Ни слова ни говоря, он подошёл к Егору Кузьмичу, поставил тому на грудь коленку и сделал укол в руку. Обвёл мутным взглядом остальных:

– Ну, кто ещё вякнет, надену смирительную рубашку.

Все испуганно притихли…

…Мария Ильинична сумела ещё раз прорваться на приём к лечащему врачу. Ей непостижимым образом удалось самостоятельно пройти в лечебный корпус. Охрана, дежурившая в этот день, была настроена лояльно, помогла и справка о смерти мужа. Она со слезами на глазах предъявляла её всем подряд.

Вольдемар Борисович находился в кабинете не один и встретил неприветливо:

– Ожидайте в коридоре! – бросил он сквозь зубы, когда она чуть приоткрыла дверь.

После пятнадцатиминутного ожидания она не выдержала и вновь заглянула в кабинет. Пухлая рука Вольдемара гладила пышные бёдра женщины в белом халате с растрёпанными волосами. Раскрасневшись, как вареный рак, он, уткнувшись в её пышную грудь громко и страстно дышал.

Они одновременно с недовольными лицами оглянулись на Марию Ильиничну.

– Подождите! – раздраженно рявкнул доктор. Он подскочил, как кот, отгоняемый от миски со сметаной, и перед её носом захлопнул дверь.

Через несколько минут из кабинета, поправляя на ходу прическу, выплыла улыбавшаяся дама. Она проронила по ходу движения: «Мало у вас порядка товарищ Лапицкий». Следом выглянуло недовольное лицо с усиками.

– Входите!

Мария Ильинична решительным движением положила на стол справку, и заговорила, с трудом подбирая слова:

– Здравствуйте доктор. Поймите меня правильно. У меня умер муж…. Мне нужна помощь…. Отпустите, пожалуйста, моего сына на похороны. Я и вещи уже принесла, – в руке она держала небольшую сумку. Она с мольбой взирала на врача, уверенная в том, что уж в такой ситуации он не посмеет ей отказать.

Вольдемар Борисович невразумительно покачал головой, почмокал губами, потом уставился прямо перед собой и, наконец, закатывая глаза, произнёс:

– Сочувствую и соболезную вместе с вами, но это не в моей компетенции. Я такие вопросы решать не уполномочен, это процесс не одного дня, а выпускать на улицу человека, напавшего на врача скорой медицинской помощи, даже преступно. Вещи можете оставить в приёмном отделении. Не всю же жизнь ему здесь находиться, – он поймал её возмущённый взгляд и опередил следующий вопрос.

– Главный врач сейчас в отпуске.

– Значит, медсестер тискать вас уполномочили и это в вашей компетенции?! – произнесла Мария Ильинична. – А отпустить сына на похороны родного отца – не уполномочены?!

Он с улыбкой встретил её выпад:

– Да это не ваше дело, чем я занимаюсь. На все есть инструкции. Насильно вашего сына никто не госпитализировал. Вы сами вызывали «скорую», – он заулыбался, как ни в чём не бывало.

– Значит, не отпустите? – спросила она после слов врача тихо и потерянно.

– Инструкции, – развел руками Лапицкий.

Мария Ильинична поняла по выражению лица доктора, что ничего добиться не сможет. Денег на этот раз, чтобы решить проблему иным путем у неё с собой не было. Их и без того еле хватило на организацию похорон.

Она повернулась и придавленная горем вышла из кабинета.

К сыну Мария Ильинична в этот день решила не заходить, чтобы не расстраивать ни его, ни себя. Передала через мрачного медбрата посылочку с продуктами.

Дома, наплакавшись вволю, взялась за похороны.

Она долго стояла над мужем, оставленным на время у разрытой могилы, чтобы потом, склонившись и припав к холодным губам, проститься с ним навсегда.

После окончания траурных мероприятий дождалась приёмного дня для посещений и поехала в больницу. Они встретились на свидание с сыном все в той же жуткой полутемной комнате.

Как Мария Ильинична не готовилась к встрече и не пыталась сдерживать слезы, они хлынули из её глаз, едва она увидела Костю.

Догадавшись, что произошло что-то нехорошее, он испуганно спросил:

– Мама, что случилось?

– Горе у нас сынок, – отвечала Мария Ильинична. – Отец умер.

В первый момент Костя не мог вымолвить ничего другого, кроме, как только растерянно повторять:

– Как же так? Как же так?

Она принялась рассказывать, время от времени, смахивая ладонью со щёк катившиеся слезинки:

– Все началось, когда ты попал в психбольницу. Очень он переживал, вставал по ночам, курить на крыльцо по пятьдесят раз выходил. Болел долго, всё на диване лежал, вздыхал. Потом стал выпивать. Дальше – больше. На днях, когда меня дома не было, выпил с похмелья какой-то гадости и отравился. – Мария Ильинична опять залилась слезами.

Костя принялся её успокаивать, но ему самому, чтобы прийти в себя требовалось время. Не стало человека, прожившего с ним бок о бок многие годы, радовавшегося его удачам, приходившего на помощь в самые трудные минуты жизни. С глубокого дна памяти всколыхнулся эпизод из раннего детства, как отец подкидывает его под самый потолок, а он заливается счастливым смехом. На глаза навернулись слёзы. Не стало близкого человека, словно капли высохшей росы, лёгкого порыва ветра. В нём самом осталась память об отце – осязаемая, но невидимая. Найти и ощутить в полной мере ту прежнюю отцовскую близость стало уже невозможно, и от этого становилось грустно и тоскливо.

Он проводил мать и до вечера не мог найти себе места. Время, проведённое в психиатрической лечебнице, и до этого страшного известия сильно утомило. Непреодолимо тянуло вырваться из сумрачных, пропавших лекарствами и хлоркой стен. Почти всю ночь, не смыкая глаз, он пролежал на больничной кровати. Чёрная, сгустившаяся пелена за решетками на окнах в ответ на обращенный вопрос: «Есть ли справедливость на свете?» – хранила молчание.

Темнота, как ночной зверёк, всё ещё цеплялась коготками ночных теней за оконное стекло, когда к ним в палату поступил новый больной.

Это был маленький щуплый человек с бородой, ни слова не понимавший по-русски. При свете синей дежурной лампочки над дверью, делавшей предметы вокруг явленными из потустороннего мира, страшно тряся небритой щетиной, он вдруг полез к нему в кровать. С большим трудом Кости удалось отбросить иностранца от себя. На шум прибежал медбрат и уколол обоих.

Начало наступавшего дня походило на предыдущее и не обещало ничего нового. Да и что могло произойти, если солнце вставало над землею, чтобы дать свет и тепло человеку. Возможно, оно, большое и мудрое рассуждало, что они – люди, наделенные способностью мыслить, воспользуются этим даром свыше как надо для природы.

Словно из воздушных ладоней высыпались золотистые лучи под ноги и на крыши домов. Повеселели даже корпуса сумасшедшего дома.

Доза ему досталась небольшая, и Костя проснулся рано утром. В коридоре лечебного корпуса послышался непривычный шум. Сновали медицинские сестры, которых раньше он никогда не видел, суетились громкоязычные нянечки, размахивая тряпками на длинных швабрах, толкая время от времени своим грозным оружием зазевавшихся больных. На этот раз медперсонал наводил порядок без привлечения к трудотерапии пациентов, те с удивленными лицами поглядывали на воцарившуюся суету. Попрятались медбратья, работавшие коридорными вышибалами.

Сиреной с тонущего корабля оглашала самые отдаленные уголки лечебного корпуса старшая медицинская сестра – высокая полная женщина, одним своим видом приводившая пациентов в трепет:

– Через час будет комиссия из Москвы, целый профессор, проверяющий и с ним наше начальство. Навести идеальный порядок!

У Ростислава Сергеевича нашли под подушкой неврологический молоточек, этим специальным инструментом Лапицкий обстукивал коленки больных. Как тому удалось похитить медицинский прибор у того из кармана, так и останется загадкой. Вольдемар Борисович с утра метался в его поисках: для него молоточек был как смычок для скрипача, перо для писателя, кисть для художника. Жезл и атрибут власти. Не дороже, конечно, денег, их то Лапицкий любил куда больше, но всё же. Молоток обнаружили под подушкой Ростислава Сергеевича, во время генеральной уборки. Глядя бесхитростными, честными глазами Ростислав признался, что готовился укокошить политического оппонента Егора Кузьмича, по кличке «орангутанг», на предстоящих президентских выборах в сумасшедшем доме. Из-за намечавшегося прибытия высокого гостя эпизод остался без особого внимания.

Больных водворили в палаты. Хождение по коридору категорически запрещалось. На столах появились шахматы и шашки. В палате у Кости за шахматную доску усадили поступившего ночью человека с большой чёрной бородой и Ростислава Сергеевича. Во всём чувствовалось напряженное ожидание.

До обеда всё как вымерло. Перед самой раздачей пищи в коридоре послышалось движение. Внезапно в палате появилась группа людей в белых халатах, многие из них держали молоточки в карманах. Лишь Вольдемар Борисович, наученный горьким опытом, свой инструмент крепко сжимал в руках. Начался обход. Люди в халатах стали переходить от одного больного к другому.

Они задержались у кровати Дениса, подошли к столу с сидевшими за ним шахматистами.

– Ну, как вам живётся – лечиться? – спросил один из вошедших.

Ростислав Сергеевич поднялся со своего места, влез на стул и вытянул правую руку вперёд:

– Уровень медицинского обслуживания на сегодняшний день не соответствует современным требованиям, низкая квалификация медицинского персонала, отсутствие полного спектра необходимых лекарственных средств. Требуется немедленная разработка и принятие комплексного перспективного национального проекта в области здравоохранения, – он оглядел затуманенным взором присутствующих. – «Пока же, вы, друзья как не садитесь, всё в музыканты не годитесь», – подвёл он итог своему выступлению моралью из басни Крылова и опустился на стул.

– Ведь дело говорит, товарищ… э… как вас? – спросил вошедший, судя по поведению сопровождавшей его свиты, можно было догадаться, что это и есть профессор из Москвы.

Ростислав Сергеевич представился.

– Владимир Ильич, – он устремил взгляд вдаль поверх голов столпившихся вокруг него людей и тихо, но торжественно добавил.

– Ленин.

– Хорошо, товарищ Ленин, – без тени улыбки произнёс проверяющий. – Мы учтём ваши предложения.

Профессор склонился над больным и правой рукой приоткрыл ему веки. То же самое он проделал с его соперником за шахматной доской.

Затем он повернул лицо с очками в толстой роговой оправе к Вольдемару Борисовичу:

– Почему позвольте спросить, у больного тёмные круги под глазами?

В разговор вмешалась старшая медсестра:

– Тёмные круги под глазами могут быть признаком геморроя.

Профессор наклонился к Лапицкому, и сказал так, что Костя смог расслышать последние слова: «Ванночки с ромашкой».

В голове пронеслась мысль, что самому Вольдемару не помешала бы трёх ведерная клизма.

Очередь дошла до Кости. Он перевёл дух и тоже обратился с речью к человеку, чей приезд наделал в психбольнице столько шуму. В отличие от Святослава Сергеевича, не касаясь политики, он рассказал о приключившейся с ним истории. Профессор смотрел сквозь очки внимательными, слегка увеличенными глазами серого цвета, отдаленно напоминавшими глаза отца.

– Ну-ка покажите коленку, – попросил он.

Костя оголил ногу и показал место, где была болячка.

– Довольно интересный случай, – покачал головой проверяющий. – Я ведь, знаете ли, молодой человек сам одно время увлекался лечебным голоданием, – гость из Москвы подумал и продолжил, – да и сейчас иногда прибегаю к очищению организма.

Он принялся расспрашивать Костю обо всём процессе голодания. Костя поведал, на каком этапе исчезла его болячка. Когда он закончил, проверяющий обернулся к лечащему врачу со строгим лицом:

– Вольдемар Борисович, я думаю этого больного и Дениса Васильева из этой палаты, – профессор обернулся в сторону приятеля Кости по психбольнице, – необходимо сегодня же выписать, – он улыбнулся, – я вижу, они бедолаги тут натерпелись.

– А меня? – подал голос Егор Кузьмич.

Профессор оглянулся.

– Этого больного, пожалуй, тоже.

Лапицкий в недоумении пожал плечами:

– А диагноз, Николай Николаевич?

– Да какой же диагноз? Здоров, естественно, – ответил профессор.

– Но…

– Что необходимо в истории болезни я сам вам подпишу, – прервал возражения Вольдемара гость из Москвы.

Он протянул свою руку Константину:

– Желаю успехов. Собирайтесь домой. Но самолечением больше не злоупотребляйте.

Радость волною неуправляемой стихии прокатилась от сердца Кости по всему телу до самых кончиков пальцев. Он прощался с соседями по палате, получал вещи, не помня себя, не вчитываясь в текст, подписывал какие-то бумаги. Денег на дорогу пришлось занять у мрачного медбрата, и скоро Костя ехал в маршрутном автобусе, наполненном обычными пассажирами, казавшимися ему в тот момент чуть ли не родственниками. Он с интересом и удивлением оглядывался по сторонам. Сколько появилось вокруг разноцветных рекламных щитов, магазинов на первых этажах зданий. Многое изменилось в облике города за почти год его отсутствия. С улыбкой вспомнились рассуждения обитателей палаты о последних новостях с воли. «Нет, какие бы трудности не встречались, а жить всё-таки стоит», – подумал он.

Вот и долгожданный невысокий штакетник. Родные окошки, будто глаза самого близкого человека. Высокая липа, растущая у крыльца, прошелестела на ветру, как верная подруга.

Мамины глаза светились радостью и счастьем.

Первую ночь после пребывания в психиатрической больнице он лежал, давно отвыкший от мягкой постели, спокойный и счастливый, вдыхая знакомые запахи, пробуждавшие воспоминания. Он словно вернулся на много лет назад. Пока не уснул крепким сном, точно таким же, как в далёком, безмятежном и незабываемом для любого человека детстве.

Ночной разговор

Железнодорожный состав медленно и осторожно приближался к станции. Он так плавно подкатывался, что создавалось впечатление о его готовности к нападению, но при внимательном рассмотрении оно тут же улетучивалось, и тогда он казался большим и добрым существом, просто боявшимся лишний раз потревожить пассажиров. Колеса постукивали всё реже и реже. Уже можно было рассмотреть колёсные пары с буксами и толстые пружины, подпиравшие днища вагонов. Воздух наполнился дорожным, знакомым каждому пассажиру специфическим ароматом, струившимся из внутренностей длинного состава, а также запахом отработанных нефтепродуктов и разгоряченного металла. Небольшие группы людей, темневшие до прихода поезда неодушевленными пятнами на белом пространстве заснеженной площади перед вокзалом, задвигались, забродили вдоль путей и одновременно потянулись навстречу веренице светившихся окошек.

– Где четвертый вагон остановится? – требовательно спросила женщина средних лет, навьюченная сумками, у скромно одетой молодой девушки, что пристально всматривалась в проплывавшие мимо окошки.

– Не знаю, – Галя пожала плечами.

– А у тебя какой? – бесцеремонно обратилась к ней женщина.

– У меня седьмой.

– У-у-у, – разочарованно промычала женщина и, покачиваясь из стороны в сторону под тяжестью своей ноши, поспешила за головой поезда.

Галя ещё раз взглянула на билет. Седьмой вагон застыл напротив, распахнулась тяжёлая зелёная дверца и из неё с тряпкой в руках выглянула проводница, принявшаяся старательно протирать поручни. Закончив, она легко спустилась вниз и встала возле ступенек. Галя подождала, пока все пассажиры выйдут из вагона, и протянула проездной документ женщине, взиравшей на окружавших её людей с невозмутимым холодным лицом.

– В третье купе проходите, – изучив билет, сказала проводница, взяла первый экземпляр себе, а второй – контрольный купон – вернула ей.

Галя вскарабкалась по ступенькам, миновала прохладный неуютный тамбур и пошла по узкому коридорчику, утопая в мягкой ковровой дорожке. Она остановилась возле своего купе и потянула серебристую ручку вправо, дверца мягко откатилась. Перед нею у окна друг напротив друга сидели двое мужчин: худощавый лет под пятьдесят с ввалившимися щеками и примерно того же возраста военный в форме морского офицера с погонами капитана первого ранга.

Они одновременно повернулись на звук открываемой двери.

Худощавый спросил:

– Вы к нам?

– Да, – ответила Галя, – здравствуйте, – добавила она, и обратилась с вопросом: – а какое место у вас свободно?

– Здравствуйте, – поприветствовал её худощавый мужчина, а капитан первого ранга кивнул со словами. – Добрый вечер.

Худощавый заулыбался:

– Вам как представителю прекрасной половины человечества, мы предоставляем право выбора.

– Тогда я выбираю нижнее, – твёрдо сказала девушка.

– Пожалуйста, – худощавый посмотрел в сторону военного, – вы не возражаете?

Тот пожал плечами:

– Конечно, нет. Мне даже на верхней полке как-то привычнее.

Худощавый мужчина пустился в объяснения:

– Мы сами всего за два часа до вас сели, с местами не успели определиться, – он встал и приподнял нижнюю полку.

– Вещей много у вас?

– Да нет, всё с собой, – улыбнулась Галя.

Она опустила небольшую чёрную сумку в ящик, мужчина услужливо опустил крышку.

– Присаживайтесь.

Галя скинула пальто и повесила на вешалку у двери, сняла с головы вязаную шапочку, привычными движениями поправила перед зеркалом волосы. На ней были зеленая шерстяная кофточка и черная юбка чуть ниже колен.

– Далеко вам? – спросил худощавый.

– До Ростова.

– Значит, ехать вместе до конца. Мне и Леониду Ивановичу тоже до Ростова, – он кивнул в сторону капитана первого ранга.

Худощавый мужчина немного помолчал и представился:

– Меня зовут Георгий Петрович, можно просто Георгий, – он улыбнулся.

– Галя, – она взглянула на попутчика.

– Леонид, – приподнялся со своего места военный.

– Очень приятно, – кивнула девушка.

Вдруг дверца в купе резко распахнулась и на пороге появилась полная женщина в форменной одежде проводницы.

– Бельё брать будем? – обратилась она к девушке.

– Да, конечно.

– Тогда деньги давайте! – не терпящим возражений тоном бросила проводница.

– А сколько? – как провинившаяся школьница Галя виновато смотрела на женщину. – Я уже давно не ездила в поезде.

– Сорок пять рублей!

Проводница приняла деньги и, не пересчитывая, сунула в карман серо-зеленого пиджака.

– Чай приносить? – взявшись за ручку дверцы, спросила она уже более миролюбиво.

– Обязательно, как же без чая, – за всех подал голос Георгий Петрович.

– Вместе с бельем и чай принесу. Только раньше восьми не ждите! – опять по-хозяйски грубовато бросила проводница и захлопнула за собой дверцу.

– Наш Российский сервис, – констатировал Георгий Петрович, обращаясь то ли к самому себе, то ли к попутчикам.

Военный в ответ улыбнулся, а Галя словно соглашаясь, тяжело вздохнула. Но Георгий Петрович не унимался:

– Я вот, сколько ни езжу – не перестаю возмущаться, всё никак не привыкну, что ничего по – большому счету, у нас не меняется.

– Чтобы изменения были заметными – обязательно нужна революция, – с улыбкой ответил военный, – с другой стороны, может у неё в семье нелады какие.

– Не знаю, что вам на это сказать, – нахмурившись, покачал головой Георгий Петрович, – нелады-то, нелады, а мы тут причем?

– Жизнь сама накажет тех, кто плохо поступает! – неожиданно громко произнесла Галя.

– Вы так думаете? – Георгий повернулся к ней и с усмешкой произнес: – Что-то не видно, чтобы она кого-то наказывала.

– А вы присмотритесь повнимательнее, – уже тише возразила девушка.

Поезд качнулся и медленно тронулся. Галя задумчивым взглядом провожала уплывавшие за окном привокзальные строения.

– Девушка отчасти права, – услышала она будто откуда-то издалека голос Георгия Петровича, обращенный к капитану первого ранга. – Существует закон отражения: то плохое, что ты делаешь кому-то, рано или поздно возвращается к тебе же. Я его называю законом равновесия: зло и добро на чашах весов. Они уравновешивают друг друга. Не могу вот только понять, почему на одного человека иногда наваливается столько беды, что хватило бы на десятерых?

– Видимо ваш закон отражения не так однозначно трактуется и им всё объяснить невозможно. Мне кажется, ваши мысли перекликается с верой древних славян в борьбу между миром духовным и миром явленным, добром и злом, правдой и ложью. В вечном противоборстве этих сил, где никто не может одержать верх. В результате сохраняется равновесие и формируется Правило. Вы ведь не можете отрицать, что зло играет и положительную роль, заставляет человека становится сильнее. С одним добром согласитесь жить скучновато, но конечно, когда на одного, как вы говорите, наваливается слишком много беды, тоже плохо. Мир может просто перестать существовать.

– Да-да. Сломается человек, – усмехнулся Георгий.

– Вот мы и подошли к тому, о чём вы спросили в начале: почему одному бед достается больше, чем другому? Наши несчастья мы переносим по-разному: кто-то большую беду переносит легче, чем кто-то маленькую. Сопротивляемость бедам разная – вот вам и действует закон равновесия, но уже с индивидуальной поправкой. Каждому достается по силе духа. Существует же такое понятие, как болевой порог.

– Извините, Леонид Иванович, вы человек военный…

– Не совсем, Георгий Петрович, я военный врач, нейрохирург, – поправил собеседника капитан первого ранга.

– Значит тем более, вам в какой-то степени близки мои рассуждения, – настаивал на своём Георгий Петрович.

– Если «в какой-то степени», – снова возразил Леонид Иванович. – Вы подразумеваете область духовную, связанную с роком, судьбой, а эта область для медицины так же загадочна, как и для остальных. Мы больше воздействуем на физиологические возможности человека. Правда, не стану отрицать, что это в определенной степени взаимосвязано.

– Все равно вы должны меня понять, – настаивал на своем Георгий Петрович. – Я сам бывший военный прокурор, мы с вами почти коллеги. Я тоже всегда считал, что, как и вы, лечу людей от болезней, хотя в отличие от вас, как вы сами сказали, не физических. Два года я уже на пенсии. Мне тут, по случаю, адресок один дали, вот еду то ли к знахарю, то ли к экстрасенсу, как теперь их и обзывают, не могу точно сказать.

– Может, к колдуну? – подмигнул Гале капитан первого ранга.

– Может, и так, – легко согласился бывший прокурор.

– Что же с вами произошло? – уже серьезно, с долей сочувствия прозвучавшей в голосе, спросил Леонид Иванович.

– Это долгая история, – выдерживая паузу, то ли для того чтобы подобрать нужные слова, то ли чтобы подогреть интерес слушателей, ответил Георгий Петрович и стал рассказывать:

– Меня после ухода на пенсию стали мучить боли в желудке. Обследовался. Обнаружили полипоз. Вы врач, Леонид Иванович, – он бросил взгляд на военного нейрохирурга, – и представляете себе, что это за заболевание: лечение, как известно, лишь хирургическое. Сделали мне операцию, удалили часть желудка. Два месяца после операции лежал в госпитале, швы всё не заживали. Из-за этого оперировали повторно. Выписываюсь домой, а недели через две между швов вываливается бугор величиной с кулак, липкий весь, скользкий – для наглядности он собрал в горсть свои пальцы и, продемонстрировав слушателям, продолжил. – Сделали мне третью операцию. Встал через месяц с постели, уже выписался, дома находился, и полез в подвал, чтобы банку маринованных огурчиков достать. Прямо в подвале у меня расползаются швы и кишки вываливаются до колен, – Георгий Петрович делает жест рукой, проводя ладонью по своим коленям. – Понятно, что нужна четвертая операция. Супруга по знакомству устраивает меня к профессору, доктору наук в гражданскую больницу. Последняя операция прошла более – менее успешно, но, когда я лежал в больнице, у меня угнали машину. Все эти несчастья происходят со мной в течение одного года. Я уже стал верить в разговоры про то, что меня сглазили, и с меня пора порчу снимать.

– Может, засудили кого не справедливо? – то ли в шутку, то ли всерьез спросил капитан первого ранга.

– Я думал об этом, – с задумчивым видом отозвался Георгий. Он поглядел в потемневшее окно, невольно вслушиваясь в однообразный перестук колес.

После минутного раздумья бывший военный прокурор произнес:

– Да, нет, старался всегда всё по закону делать. Но судьба может с каждым выкинуть злую шутку. Взять хотя бы последнее дело, что мне пришлось вести перед уходом на пенсию.

Он сделал небольшую паузу.

– Два солдата железнодорожного батальона нашего гарнизона были в увольнении. Одного звали Василий, а второго, по-моему, Андрей, – он поднял глаза вверх, – да, точно Андрей.

Симпатичные такие ребята, спортивного телосложения. На таких красавцев и девушки всегда обращают внимание, – Георгий Петрович взглянул на Галю и продолжил. – Прямо из части они зашли к одной своей подружке. Она жила неподалеку на первом этаже девятиэтажного дома. Долго звонили, стучали в двери, но дома её не оказалось. Потоптались у подъезда, намерзлись. Тогда в декабре были самые холода, – уточнил он. – Решили согреться. Способ известный: купили в ближайшем ларьке бутылку паленой водки, побродили кругами и распили. После этого направились к другой своей знакомой. Та встретила, как и подобает, выставила на стол очередную бутылку – к выпитому они добавили ещё граммов по двести. Гулять пошли втроем. По дороге знакомая потерялась, и тогда они возвратились к «девятиэтажке» возле части. Подружку опять не застали. Но когда они ей названивали, открылась дверь соседней квартиры и из неё высунулась лохматая голова женщины потрепанного вида:

– Ребята выпить хотите?

Герои отвечают, хотя сами уже на пределе:

– Хотим.

Бабёнка подмигивает:

– У меня на чердаке спрятана бутылка водки.

– Тогда пошли, – согласился Василий, он был по-плечистей, но ростом пониже Андрея.

Женщина поднимается с ними по лестнице до самого верхнего этажа. Они идут за ней, наблюдая и посмеиваясь, как она покачивает худосочными бедрами. Открывают с трудом крышку чердака, лезут наверх, а она, после того как они оказались на чердаке, начинает над ними насмехаться:

– Обманула дураков, ха-ха-ха, а вы поверили, – и как они рассказывали, – «просто издевательски смеётся в лицо». Она им говорит:

– Мне надо, чтоб вы чердак открыли. А теперь валите отседава пока целы.

Андрей – парень, что был повыше, готовился уже ударить ее. Как вдруг из темноты чердака появляются мужчина и женщина – лица без определенного места жительства, попросту бомжи.

При себе у них бутылка водки. Они её тут же на пятерых распивают. Бомжи спускаются вниз. Ребята остаются с соседкой подруги.

– А где твоя бутылка? – спрашивает Василий.

В ответ она начинает хихикать:

– Вы чё дураки, кто за бесплатно чё дает, валите пока целы я ж вам сказала.

Первым женщину ударил Андрей. От удара она ойкает и, ударившись об угол кирпичной вентиляционной трубы виском, падает навзничь. Василий бьет её ногой. К нему присоединяется Андрей. Тяжелыми солдатскими ботинками они начинают наносить удары. Василий хватает валявшийся на полу деревянный кол и вонзает в неё.

– Какой ужас!! – воскликнула Галя.

Георгий Петрович развёл руками.

– Да такое, к сожалению бывает. Уже когда Василий отскочил в сторону, он пришел в себя и крикнул Андрею:

– Уходим!

Они бегом спустились с чердака. У подъезда отдышались и пошли в часть. Дня через три один из жильцов обнаружил на чердаке труп и, сообщил в милицию.

Найти друзей как вы понимаете, не составило большого труда. Это, как говорится, дело техники. Опросили жильцов: кто приходил? К кому? У подъезда они довольно долго крутились. Вышли на подружку, она назвала имена, из какой части. Дневальный по роте, что дежурил в тот день, вспомнил, в котором они часу вернулись и как отмывали кровь на ботинках в умывальнике.