Текст книги "Спят курганы темные"

Кое-где лаяли собаки, но так, лениво – все же я был в некотором отдалении. Я постучал в дверь веранды, через пару минут ее открыл Колумб с травматом «Хауда» в рука. Впечатляющая штука – действительно, внешне он напоминал обрез, с которым наводил шорох на питерских бандюков Данила Багров из «Брата». С дистанции десяти шагов его пуля пробивала доску. Увидев мою голую тушку, он выругался, затащил меня в дом, включил свет и внимательно осмотрел, покачал головой и сказал:

– Тю-ю! Кто ж тебя так отделал?! Краше в гроб кладут. Пойдем вот сюда – там никто не увидит. Ложись, кому говорю. – И он осмотрел меня – медиком он не был, но «за речкой» одно время исполнял обязанности санинструктора и кое-что, похоже, помнил.

– Гематомы, ожоги, но вроде ничего не поломано. Расскажи, как ты дошел до жизни такой.

Я и рассказал. Он лишь выдал свое очередное любимое «тю-ю!» и сказал:

– Значит, так. Отлежишься у меня – тебе сейчас нужно хотя бы немного подлечиться. А потом посмотрим.

– Хотелось бы узнать, что с моими.

– Завтра и узнаем. Им звонить сейчас ни в коем случае нельзя. Один из главных «днепровцев» – Артем, Женька Артеменко, наш с тобой сослуживец. Он заходил вчера, рассказал про массовые аресты – и про то, что теперь все телефоны задержанных на контроле. Американцы какую-то технику привезли, и сами же на ней сидят, а заодно и «навозов» натаскивают.

– «Навозов»?

– Так теперь в народе «азовцев» именуют – даже Артем их так назвал. Так вот, если тебя взяли, то все телефоны, которые были у тебя в контактах, на прослушке. Ничего, я в твоем доме кое-кого знаю, так что позвоню им завтра с утра. С домашнего – вряд ли он у тебя был записан.

– Я его просто не знал…

Но на следующее утро мне стало весьма хреново. В тот же день заехал его знакомый врач, осмотрел меня и сказал, что у меня воспаление легких и вообще-то мне надо в больницу. «Но, я так понимаю, сие на данный момент нежелательно. Так что давай ему вот эти таблетки, и, если станет хуже, звякни еще раз. Да, и полный покой».

В тот же вечер он все-таки дозвонился до своей «агентессы» – это оказалась мать одного из его приятелей, жившая этажом ниже нас. Она слышала Анин разговор с «навозами» – а потом увидела, как супруга со Славкой садятся в нашу старенькую машину и уезжают в неизвестном направлении.

– Куда! – сказал он мне, когда я попытался привстать. – Главное, они вовремя смотались. А то даже Артем говорит, что сейчас в городе начался террор.

Его слова – «я на это не подписывался». А тебе лучше пока оставаться здесь. Подлечишься, попробую тебя переправить либо в Россию – но это сейчас сложно, либо хотя бы к донецким.

Через какое-то время я выздоровел, но на фронте было все хуже – украинская армия с тербатами продвинулась очень уж далеко, и было непонятно, как и где меня переправлять на ту сторону. Но мой приятель не терял времени – надыбал мне кое-какую одежку, включая охотничий камуфляж (габариты у меня всяко больше, чем у него, его шмотки мне бы не подошли), и подготовил все к возможному отходу.

А позавчера он ворвался в комнатушку, где я обитал – выбрана она была так, чтобы не просматриваться с улицы – и объявил:

– Выходим через десять минут. Все готово. Облачайся!

И протянул мне камуфляж и горные ботинки.

– А что случилось-то?

– У меня радио есть, прослушиваю разговоры «навозов». Как раз объявили, что по моему адресу прячут сепара. Кто донес, непонятно, но нашелся иуда, так что тебе надо срочно отсюда линять. Через полчаса они будут здесь.

– А ты?

– Я с тобой. «Схид и захид разом»[55]55
  «Восток и запад вместе» – один из лозунгов первого майдана.


[Закрыть], блин. Понял я теперь, что зря на те майданы мотался… Попробую искупить свою вину в ополчении. Вот только не знаю, куда нам с тобой идти.

– Пойдем в Первомайское у Снежного – там на хуторе живет Оля с семьей. А там посмотрим.

– Добро. Вот только машину придется бросить где-нибудь на полпути. На Саур-Могиле сейчас такое…

И вот мы здесь, на гребне Донецкого кряжа. Обидно было бы попасться в руки этих ублюдков, когда до цели оставалась пара-тройка километров. Мы как можно тише направились вдоль склона, подальше от «навозов», когда, как часто бывает в таких случаях, сработал закон подлости.

Когда-то давно я прочитал, что Марк Твен издевался над книгами Фенимора Купера, обозвав их вместо «серии про Кожаного Чулка» «серией про сломанную ветку» – во всех в них враги замечают героев, когда кто-нибудь из последних наступает на сухую ветку. Представляю себе, как этот пиндос начал бы хохотать над нами, если бы он услышал, как такая же сухая ветка хрустнула под моей ногой. И, как у Купера, «навозы» это услышали – и начали палить в нашем направлении.

Я разрядил сначала один, потом второй ствол своего «карамультука» – калибр дроби был весьма несерьезным, но один из супостатов заорал, схватившись за лицо, и принялся кататься по земле – наверное, дробь угодила ему в глаз. Но рядом я услышал падение тела – и, обернувшись, разглядел Колумба, валяющегося на земле. В отличие от «кизяка», он не издал ни звука. Я подскочил к нему, бросив ставшую бесполезной двустволку. Он лишь прошептал:

– Беги, я попробую их остановить.

Но я схватил «сайгу» и сделал несколько выстрелов – уж не знаю, было ли это простым везением или Божьим провидением, но все четверо валялись без движения. Я повесил «сайгу» на ветку, подхватил Ореста, посадил его себе на спину и, как мог, быстро захромал вниз по склону, прочь от этого поганого места.

Метров через триста меня вдруг повалили, скрутили, залепили рот клейкой лентой и куда-то повели.

– Друга моего возьмите! – тихо попросил я. Если это наши, то возьмут, подумал я, а если не наши, то хуже не будет.

Глаза мне не заклеивали и не завязывали, и при свете луны я увидел, что одеты были те, кто нас повязал, разномастно – кто в охотничьем, как и мы, а кто и просто в гражданском.

Меня подвели к человеку, который показался мне смутно знакомым. Тот спросил:

– Кто такие и откуда?

– Из Марика, – устало ответил я и только хотел назвать свое имя, как голос моего оппонента неожиданно подобрел:

– Не может быть! Грек? – назвал он меня по моему армейскому позывному. – Аня же сказала, что тебя «навозы» замели. А потом ей сообщили, что ты умер. Я с тех пор каждый вечер молюсь за упокой твоей души.

– А я, видишь ли, живой. Но в аду я побывал – у «навозов» в гостях, в «библиотеке».

– Весело живешь… А кого это ты нес?

– Того же, кого и в первые два раза, – послышался слабый голос Ореста. – Здорово, Леший!

8 августа 2014 года. Донецк, больница № 15. Военврач Балдан Марина Кечиловна

– Простите за беспокойство, госпожа доктор, не затруднит вас мне подсказать, где я могу найти госпожу Ариадну Гринько? – услышала я голос и поразилась классическому, даже, наверное, аристократическому выговору. Я обернулась и обомлела – молодой человек, которого я увидела, моим идеалом не был, но я сразу же почувствовала необыкновенное к нему влечение. И это несмотря на то, что был он в застиранной военной форме, явно с чужого плеча – ему она явно была великовата. Но она была свежевыглаженная, чистая, с погонами старшего лейтенанта.

По наитию я спросила:

– А вы случайно не поручик Фольмер?

– Именно так, госпожа доктор, только теперь я старший лейтенант. Проще называть меня по имени – Андреем Ивановичем, а лучше просто Андреем.

– Ада рассказывала мне о вас. Да, я ее подруга, зовут меня Марина. Я хирург.

Он деликатно коснулся моей руки и поднес ее к губам, делая вид, что целует – я где-то читала, что именно так полагалось это делать.

– Enchanté[56]56
  Произносится «аншанте» – «очарован» (фр.).


[Закрыть].

– Давайте я проведу вас к Аде. Я как раз туда и шла.

Вообще-то я направлялась на обед, но планы мои в мгновение ока поменялись. Как хорошо, подумала я, что смуглая кожа не позволяет собеседнику видеть, когда ты краснеешь… Эх, не будь это Ада, я б уже взяла молодого человека в оборот, но я никогда не предам подругу. А вот мечтать мне никто не запрещал…

– Андрюша, – закричала та, когда мы с Фольмером вошли в палату.

– Ну как вы, Ариадна? – целуя ее руку, спросил Андрей.

– Марина говорит, что меня скоро должны выписать. И тогда я поскорее к вам!

– А вот этого не надо. По себе знаю – после ранения не нужно рваться на передовую. Каждый раз я понимал, что сделал большую ошибку.

– Значит, все же рвался… рвались…

– Ну что поделаешь… А я здесь ненадолго. Вообще-то я собирался возвращаться уже сегодня, но придется чуть подзадержаться. До завтрашнего вечера.

– Я очень рада! – И она посмотрела на меня с мольбой.

Я сообразила, почему пошла к двери, но неожиданно для себя повернулась – меня, если честно, обрадовало, что они не целовались и даже не обнимались – и попросила:

– Андрей, у меня к вам несколько странная просьба. Видите ли, у нас тут появилась… В некоторой степени ваша коллега, тоже из прошлого. Не могли бы вы с ней… переговорить? Английский же вы знаете?

– Знаю, – улыбнулся он. – А она англичанка?

– Нет, малайка. Из Малайзии.

– А где это? Или это Малакка?

– Вроде полуостров называется Малакка. Но страна – Малайзия.

– Не обращайте внимания, – улыбнулся Андрей. – У меня знания в области географии лет на сто устарели. А когда мне к ней можно будет подойти?

– Если у вас есть время, то, может, через час?

– Очень хорошо. Сегодня я свободен до шести. А потом, как говорится, вперед-вперед, труба зовет…

Я хотела было повернуться, чтобы выйти, но Андрей изящным движением придержал мою ладонь и поцеловал, не касаясь ее губами. И, когда я закрывала дверь, подумала, что никогда не ревновала к Адочке, но всему есть первый раз. И неожиданно вспомнила о предложении Анны Владимировны.

Так звали одного нашего замечательного хирурга из Мариуполя. Когда пришла украинская армия, ее мужа забрали «навозы», а через пару дней она узнала, что тот умер. Тогда она взяла младшего сына и уехала к дочери, которая жила под Снежным, на склоне Донецкого кряжа у Саур-Могилы. Она надеялась, что там глубокий тыл, но сейчас, когда основные бои идут именно в тех местах, она вызвалась отправиться в командировку в Снежное, где не хватало врачей, и в особенности хирургов.

Она пригласила меня с собой. Я обещала «подумать» – моя работа в больнице мне нравилась, хотя, должна сказать, мне было немного стыдно – ведь я отсиживалась себе в относительном тылу, когда другие рисковали жизнями. Но теперь я вспомнила, что выезд был назначен на завтрашний вечер – и сообразила, что, скорее всего, команда медиков поедет в одном конвое с Андреем.

И направилась к Анне Владимировне с новостью о том, что я согласна. Конечно, вряд ли Андрею нужна такая уродина, как я, но кто знает… все-таки в действующих частях женщин мало. И даже если ему нравится Ада… конечно, ее рано или поздно выпишут, но я уговорю ее поработать за меня, пока меня нет. А там, глядишь, с глаз долой, из сердца вон.

8 августа 2014 года. Больница в Снежном. Подполковник ФСБ Жарков Александр Павлович

Ну что, нашему полку прибыло… Это я о том, что наши разведчики встретили в лесу и привели в штаб еще двух «ветеранов необъявленных войн». До того я лично не был знаком ни с Греком, ни с Колумбом, хотя кое-что о них и слышал. А вот теперь они заявились, правда, нельзя сказать, что целые и невредимые.

Грек – он же Игорь Князев – как оказалось, он чуть было не попал в категорию наших феноменов – воскресших покойников. Он угодил в лапы «азовцев», и после жутких избиений те посчитали, что он отдал концы. Но старый «афганец» выжил, хотя ему пришлось выбираться ночью с кладбища из-под кучи трупов. Каким-то чудом он сумел доковылять до дома своего старого боевого товарища Ореста Лещишина, известного в узких кругах под своим армейским позывным Колумб. Тот, как смог, помог другу, а когда эсбэушники пронюхали о них, им обоим пришлось срочно уходить из города. Они отправились в Снежное, где жила дочь Грека.

С приключениями два бывших «афганца» почти добрались до цели, но закон подлости никто не отменял, и у самой цели они напоролись на четверку «азовцев». Каким-то чудом они смогли оторваться – причем у «навозов» погибли все четверо, что подтвердил радиоперехват, – но Колумб получил ранение в ногу, к счастью, неопасное, и Грек («в третий раз», по словам Колумба) дотащил друга до наших разведчиков, посланных проверить, кто и почему стрелял.

Грека медики признали «ограниченно годным» – все-таки он все еще хромал после ранения в Афгане – и, хоть и неохотно, согласились выписать. Колумба же врачи решили пока оставить в лазарете, как он ни повторял, как мантру, что практически здоров и рвется в бой. Ничего, пусть подлечат его чуток, никуда война от него не денется. А я рад, что два опытных разведчика помогут нам наладить диверсионную работу в тылу врага. Мне ведь было прекрасно известно, чем они занимались в Афгане.

Я было предложил им заняться обучением молодых, но оба сразу отказались – по словам Колумба, «есть еще порох в пороховницах», да и обучать пополнение лучше «на практике». Похоже, ребятам очень хотелось лично показать вконец оборзевшим бандеровцам, кто хозяин на Донбассе. После того, что им довелось увидеть и испытать, по их словам, очень хотелось отплатить нацикам за все то, что они натворили на русской земле. Именно на русской – это подчеркнул даже Колумб, который был родом с Западной Украины.

– Знаешь, дружище, – задумчиво произнес Орест, – была у меня дурь в башке во время первого майдана. Была, да только скоро вся вышла. Я ведь прекрасно понимаю, что без России у Украины только одна дорога – в бордель, где она за гроши будет обслуживать всех желающих ее поиметь в самых замысловатых позах. А мне не хочется быть при сем сутенером, пусть и хорошо оплачиваемым. Так что надо душить всю эту сволочь бандеровскую, которая умеет только резать глотки бабам и детишкам да измываться над безоружными.

Я решил познакомить эту «сладкую парочку» с Семеном Каретником. Ну, во-первых, по натуре своей они одного поля ягодки – всех их тянет погулять по вражьим тылам и изрядно подсократить поголовье бандерлогов. К тому же такому самородку, как Каретник, неплохо будет кое-чему у них подучиться.

Правда, перед знакомством я вкратце рассказал своим новым знакомым о тех странных делах, которые происходили в здешних местах. Грек и Колумб были просто ошарашены.

– Слушай, Палыч, – спросил меня Грек, – а ты ничего не придумываешь? Может быть, у парней от пережитого и от контузий просто крыша поехала? Мы с Колумбом в Афгане еще не такое встречали. Помню, как один молодой пацан, после того, как он первый раз увидел нашего пленного, из которого «духи» сделали «самовар»[57]57
  Один из изуверских способов расправы душманов над нашими пленными. У бойцов отрубали руки и ноги, и в таком виде выставляли обрубок человеческого тела на обочине дорог.


[Закрыть], потерял сознание, а потом, когда очнулся, объявил, что он Александр Македонский, и приказывает своим воинам стереть с лица земли все кишлаки в округе. Комиссовали его, конечно…

– Нет, Орест, – ответил я. – В том-то все и дело, что мы этих «восстанцев с того света» тщательнейшим образом перепроверили. Все было именно так, как они рассказывали. Сговориться они, естественно, тоже не могли. Ведь с ума не сходят коллективно. Да и вы сами сейчас убедитесь, что тут нет никакого обмана. Надеюсь, вы помните, кто такой Семен Никитич Каретников. А кто забыл – вот краткая справка о нем. Прочитайте, а потом я приглашу его сюда…

– Как же, про такого забудешь, – усмехнулся Колумб. – У нас ведь махновцев записали в «славаукраинцы», а Каретника, видите ли, расстреляли злые москали. Запамятовав, что он как раз воевал вместе с этим самыми москалями в том числе и против петлюровцев.

Знакомство Каретника с двумя бывшими «спецами» прошло без эксцессов. Естественно, что Грек и Колумб с любопытством поглядывали на живую легенду Гражданской войны, а Семен, в свою очередь, с не меньшим любопытством смотрел на двух изрядно потрепанных жизнью пожилых уже людей, которые, как я сказал ему, очень даже неплохо повоевали в Афгане. Семен уже кое-что слыхал об этой азиатской стране, где довелось побывать некоторым из его новых знакомых.

– Имена у вас какие-то странные, – слегка удивился Каретник. – Наверное, это, как принято у вас, даже не имена, а боевые прозвища?

– Именно так, Семен Никитич, именно так, – кивнул Грек. – Меня, к примеру, так прозвали из-за того, что родом я из Мариуполя, а он исторически греческий город. Хотя у меня лично греков в роду вроде не было. Вот у супруги – были.

– Слыхал я об этом, у нас в армии Нестора Ивановича тоже были греки из Мариуполя. Неплохо воевали, ничего о них не могу сказать плохого.

– Теперь будем драться вместе, думаю, что вы, Семен Никитич, не пожалеете об этом.

– Боюсь, что вам будет трудно с нами воевать, – с сомнением произнес Каретник. – Вы уже люди старые, раненные несколько раз. Может быть, вам в штабе найдется работа?

– Зря ты так, Семен Никитич, – вмешался я. – Ты бы знал, что эти «старички» вытворяли в Афгане… Я думаю, они и сейчас получше многих будут, да и у твоих ребят есть чему у них поучиться.

– Именно так, Семен, – Колумб, видимо, решил с ходу перейти с Каретником на ты. – Полагаю, что в деле мы молодым дадим сто очков форы. Грек – хоть прямо сейчас, а я, если не выпишут к завтрему, сбегу, и прямо к вам.

– От тильки цього нэ трэба, – покачал головой Каретник. – Вы, уважаемый Колумб, выйдете из сего богоугодного заведения честь по чести, с согласия уважаемых дохтуров. Мы вас будем ждать. А вас, уважаемый Грек, милости прошу к нашему шалашу. У нас в отряде сейчас как раз обед будет. Сядем за столом рядком, поговорим ладком. Думаю, о чем побалакать, у нас найдется…

8 августа 2014 года. Донецк, больница № 15.

Анджела Нур Кассим, стюардесса

– Здравствуйте, – сказал новый посетитель с очень правильным британским акцентом, то ли оксфордским, то ли кембриджским. Как в старых английских фильмах, подумала я. Сейчас так никто уже не говорит – по крайней мере, когда я летала в Лондон, ничего похожего не слышала.

– Вы из… КГБ, или как оно у вас называется? – спросила я, хотя что-то мне говорило, что этот мужчина с ними не связан. Уж очень он был… странным, но в хорошем значении этого слова. И красивым – мне редко нравились белые мужчины, но этот был как раз таким.

– Да нет, мисс Кассим – так вас, кажется, зовут? Мы же не представились. Меня зовут старший лейтенант Андрей Фольмер.

– А меня Анджела Нур Кассим, но вы это уже, кажется, знаете, – улыбнулась я и добавила весьма по-старомодному: – Хау ду ю ду[58]58
  Это выражение к концу XIX – началу XX века употреблялось лишь при знакомстве, а где-то с середины XX века окончательно вышло из употребления.


[Закрыть].

– Хау ду ю ду, – склонил он голову. – Я, знаете ли, в некоторой мере ваш товарищ по несчастью, мисс Кассим.

«Мисс», – подумала я. Никто уже так не говорит – американские феминистки добились в семидесятых, что всех женщин теперь именуют «миз» – «Ms.». А мне нравится, хотя в данном случае эта форма обращения чересчур уж формальная…

– Зовите меня Анджела, так мне привычнее.

– А вы меня тогда Эндрю.

– Эндрю, так вы тоже летели на том самолете?

– Не совсем. Меня расстреляли в тысяча девятьсот двадцатом году. И я, вместо того чтобы умереть, как полагается в таких случаях, неожиданно оказался недалеко от того места, где нашли вас, причем в августе две тысячи четырнадцатого года. И ни одной раны на мне не было.

– Как на мне, пока я не упала… А за что вас расстреляли?

– У нас была Гражданская война. И когда Белая гвардия – так называлась наша армия – окончательно проиграла большевикам, они предложили всем офицерам, которые добровольно пришли на регистрацию, полную амнистию. А вместо этого расстреляли.

– Всех?!

– Наверное, всех или почти всех. Но точно я знаю лишь про себя и тех, кто пришел в то же место, что и я – нас сразу же поставили к стенке, на которой виднелись выбоины от пуль и кровавые пятна.

– И что теперь?

– Смерти я теперь не боюсь – один раз уже умирал. А вот других спасти надо. Поэтому я вновь в военной форме.

– Вы знаете, Андрей, я вам даже завидую. Вы сделали свой выбор. И ваш дальнейший путь, в общем, ясен. А вот мне непонятно, что делать. Разве что бороться за то, чтобы вернуть свое честное имя.

– Надеюсь, что ваши родственники вас опознают. Конечно, непросто будет объяснить, как вы выжили, да и вы должны быть готовы к тому, что вам не будут верить.

– Марина мне сказала, что неплохо бы мне все рассказать кому-нибудь из… русских спецслужб. Чтобы они знали, как все произошло.

– Видите ли, Анджела… это может быть опасно. Мне давали почитать, что об этом пишут в Англии, Америке и Германии – везде обвиняют русских. И наказывают именно их – ввели против России, уже не помню, как они называются…

– Санкции, – подсказала Марина.

– Да, именно их. В мое время такого слова даже не было. Так что, если вы расскажете о том, что вы знаете, будьте готовы к тому, что вас назовут лгуньей. И в Европу и Америку вам полеты будут закрыты.

– Но вы же… пошли снова воевать?

– Я солдат, Анджела, и я воюю за свою землю и своих людей. А вы… вы – молодая и очень красивая девушка, у вас вся жизнь впереди. А в будущем – семья, дети…

– Так уж и красивая, – покачала я головой. Видит Аллах, я себя таковой не ощущала – а тем более сейчас, когда лицо мое не только было ненакрашенным, но и распухло на больничной койке.

Я про себя подумала, что, если он начнет меня уверять, что я красавица, то это будет не более чем пустым комплиментом. Но он сказал вполне серьезно:

– Вы очень похожи на мою невесту – она была из казаков-калмыков.

– А что с ней случилось? – спросила я, подумав запоздало, что зря я так – скорее всего, вышла замуж в его прошлом после того, как его не стало. Но он лишь покачал головой:

– Она была сестрой милосердия в нашей армии. Однажды, петлюровцы просочились в тыл и захватили лазарет, где она служила. Раненых они перебили, а над обеими женщинами сначала… поиздевались вдоволь, а потом перерезали им горло. Петлюровцы, – продолжил он, увидев мое недоумение, – это украинские националисты, примерно такие же, как те, с кем мы сейчас воюем.

После этих слов мне стало мучительно стыдно.

– Вы правы, конечно, если я не буду молчать, то мне, наверное, будет хуже. Но я тогда полностью потеряю к себе уважение. И те, кто сбил наш самолет, смогут и дальше убивать людей – и валить все на русских.

Андрей неожиданно взял мою руку и поцеловал ее, и в глазах его я отчетливо увидела восхищение – а может, и больше. Краем глаза я увидела, что Марина нахмурилась – интересно, почему?

Подумав немного, Энди (так я начала называть его про себя) добавил:

– Давайте я познакомлю вас с одним человеком. Он имеет некоторое отношение к спецслужбам – не знаю, какое именно – и вы ему все расскажете. И, если вы захотите, он может и не афишировать, от кого он получил эту информацию.

– Нет уж. Как говорится, делай, что должно, и будь, что будет.

– Тогда мы зайдем к вам сегодня вечером, если нас к вам пустят, или завтра.

– Буду вас ждать!

Андрей посмотрел на Марину, затем поцеловал еще раз мою руку, и они вышли. А я попыталась разобраться со смятеньем чувств. Нет, я не собиралась передумывать насчет разговора с русским «джеймсом бондом». Я поняла другое – я встретила человека, с которым с удовольствием провела бы всю свою жизнь. Как он и сказал – семья, дети… Тогда пусть меня не пускают в Лондон и обзывают врушкой – все это меня уже не будет волновать.

Вот только такое впечатление, что он нравится и Марине. А она такая красивая – куда мне до нее… Впрочем, посмотрим, кто кого.

8 августа 2014 года. Донецк.

Степаненко Алексей Иванович, пенсионер ФСБ, а ныне начальник одного из отделов Службы Безопасности ДНР

Ко мне в кабинет старший лейтенант Фольмер явился ровно в назначенное время, как и полагается офицеру Российской империи – ведь я просил передать ему, чтобы он приехал примерно в шесть вечера. А он прибыл ровно в шесть – ни минутой раньше и ни минутой позже.

– Господин… товарищ… старший офицер, старший лейтенант Фольмер по вашему приказанию прибыл!

– Вольно, товарищ старший лейтенант, – усмехнулся я. – Разговор у нас будет неформальный, без чинов, поэтому давайте без казенщины. Зовите меня просто Алексей Иванович, а я вас будут величать Андреем Ивановичем – так вроде, мон шер?

– Именно так, Алексей Иванович.

– Тем более если захотите поговорить с нашими друзьями, то чем меньше они будут о нас знать – тем лучше. Потому как если Михайлюте светит долгий и довольно однообразный труд в казенном доме где-нибудь в Заполярье, то Моравецкого рано или поздно придется отпустить. Хотя… Ну, пока не будем об этом. Если же такое произойдет, то тогда его уже свои будут тщательно расспрашивать. Понятно, что он им выложит все, что знает и чего не знает. Посему им лучше не знать даже наших имен.

– Хорошо, Алексей Иванович.

– Оба они были весьма разговорчивы и запели, как токующие глухари. Так что у меня для вас есть кое-какой набор сведений, который заинтересует и… – я чуть было не сказал «подполковника Ефремова», но вовремя опомнился и без запинки продолжил: – Майора Мельникова. Потому для начала ознакомьтесь вот с этим документом, тут выжимка из протокола допроса обоих наших друзей. А вот это передадите майору Мельникову, – и я выдал Фольмеру конверт с зашифрованной флешкой, пароль от которой был знаком нам с Пашей, а больше никому. Точнее, третий пароль из десятка – что можно было понять по цифре 3, написанной на конверте.

Фольмер прочитал то, что я ему дал, нахмурился и сказал:

– Вот же мерзавец этот Михайлюта…

– А у вас не было агентов у красных?

– Были, конечно. И у красных, и у махновцев, и даже у петлюровцев. Да и мы время от времени ловили их людей. Но вряд ли они делали это за деньги. Ведь большинство и красных, и белых, и махновцев воевали за идею. Особенно наши – ведь уже в девятнадцатом году было ясно, что наши шансы на победу тают с каждым днем.

– Вы знаете, работа с массами – это отдельная наука. Особенно в ней преуспели американцы с англичанами. Причем что в бизнесе, что в политике, нужно убедить народ в некой идее – будь то светлое будущее, всеобщее обогащение, избиение неверных либо смываемая втулка для туалетной бумаги.

Он посмотрел на меня с удивлением, и я добавил:

– Не обращайте внимания, это абсолютно бесполезное новшество вовсю рекламируют по телевизору. Но работа с индивидуальными агентами – совсем другой коленкор. Некоторые помогают врагу из-за денег. Некоторые – из-за власти; вспомните убийство императора Павла I людьми из его ближайшего окружения. Некоторые – потому, что боятся за свою жизнь или жизнь родных и близких. Но надавить можно если не на всех, то на очень многих.

Был такой старый анекдот, уж простите за некоторую пошлость. Приезжает человек в гостиницу во Франции, а портье ему и говорит: «Мсье, не хотите ли женщину, недорого?» Гость отвечает: «Я женат и жене не изменяю». На что портье: «А, вижу человека с утонченным вкусом, на этот случай у нас есть женщины более высокого класса». Гость опять говорит: «Нет», тот говорит, мол: «Понимаю, вам нужны женщины экстра-класса, они у нас тоже имеются». Гость взмолился: «Неужели в вашем городе нет женщин, которые не продаются?» Портье смотрит на него с восхищением и говорит: «Есть, мсье, но они стоят очень дорого». Анекдот-то так себе, но, как говорится, сказка – ложь, да в ней намек. Здесь же мы имеем самый простой вариант, типа тех женщин, которых портье упомянул в первую очередь – человек, который уже был с гнильцой. Его и завлекли деньгами – сначала он предавал по мелочам, потом все больше и больше. Как говорил незабвенный Лев Николаевич, коготок увяз, всей птичке пропасть.

– Понятно. А что вы скажете про Моравецкого?

– Он делал то, что от него требовали. Украинцев он, кстати, не любит – практически всю его семью вырезали бандеровцы на Волыни. Была у них во время Великой Отечественной – тогда вся Западная Украина была под немцами – такая операция, вошедшая в историю под названием Волынская резня, когда они резали всех поляков на Волыни и в восточной Галиции, и самым жестоким образом. Не только насиловали и убивали – людей перепиливали, выпускали кишки, из живых беременных женщин вырезали плод, и никого не щадили – ни стариков, ни младенцев. В живых никого не оставляли. То же произошло и в их селе. Лишь дедушка Моравецкого – тогда ему было восемь лет – спрятался в овине, и его каким-то чудом так и не нашли.

– А теперь внук этого деда помогает тем, кто продолжает дело тех бандеровцев.

– Он делает то, что от него требует его начальство. А тем более их кураторы в Вашингтоне. Так что сей поляк человек, скажем так, не самый приятный, но он хотя бы никого не предавал. Разве что память своих зверским образом умерщвленных предков, родственников и односельчан.

– А теперь?

– После того, как по нему стреляли по дороге в Донецк, он настолько был напуган, что выдал нам все – и всю иерархию своего отдела, своих кураторов в Вашингтоне – поименно, представьте себе. И рассказал о своей работе. Но вот что интересно – он так и не понял, что захватил его человек из прошлого – и что вез его в Донецк тоже человек из прошлого. Как я вам уже говорил, рано или поздно нам придется его выпустить – скорее всего, в обмен на кого-нибудь из наших людей. И если он еще раз поговорит с вами и поймет все-таки, что вы не из нашего времени, тогда у наших врагов появится некая зацепка. Так что я готов дать вам допросить как поляка, так и Михайлюту, но оно вам надо?

Андрей подумал, поднял голову и сказал:

– Наверное, вы правы. Беседа с ними не обязательна. Вы и так подняли все вопросы, которые я хотел задать. И, полагаю, на флешке для майора Мельникова все это есть.

– Это и еще кое-что. Не думаю, что мой друг будет в обиде.

– Ну тогда давайте я не буду с ними говорить, по крайней мере пока.

– Вот и славно.

– Только… у меня к вам еще такое дело…

И он рассказал мне про стюардессу с малайзийского «Боинга», которая лежала в пятнадцатой больнице. Закончил он словами:

– Вот только, Алексей Иванович… Прошу вас, девушка и так много чего пережила. Будьте с нею помягче, поласковей.

– Ну это само собой, Андрей Иванович. Давайте сделаем так. Сегодня уже довольно-таки поздно, а девушка, да еще после такого стресса, пусть немного отдохнет. Завтра, я так понимаю, вы собираетесь с утра на склад?

– Именно так, товарищ… Алексей Иванович.

– После того, как вы закончите, отобранное вами оружие начнут грузить в автотранспорт, а у вас будет два-три часа свободного времени. Выезжать-то вам имеет смысл ближе к сумеркам, потому как через некоторые участки лучше ехать ночью. Вот тогда и будет смысл съездить в больницу, тем более что в Снежное выезжает и «врачебный десант» – мы решили, что лучше уж пусть они поедут с вами.

– Этого я не знал, Алексей Иванович, но я только рад. Единственное, что в таком случае нам лучше путешествовать с охраной.

– Охрана вам и так полагается – вы же повезете с собой прорву оружия. А в данном случае мы убьем двух зайцев – в качестве боевого охранения мы пошлем вам подкрепления для Южного фронта. Так что позвоните мне, как только освободитесь на складе – вы уже научились пользоваться мобильным телефоном?