Текст книги "Спят курганы темные"

– Мы воевали с партизанами, не с мирными жителями. А чужинцев убивали именно красные бандиты.

– Поляки рассказывали другое, – сказал тот.

– Может, где-то и были… эксцессы, но нашими врагами были только москали, пане майоре.

– Добро, пане сотныку, – кивнул тот. – Расскажите мне, как именно вы воевали с красными бандитами.

– До того, в «Нахтигале», мы боролись с ними вместе с германцами.

– На Украине?

– И в рейхскомиссариате «Остланд»[39]39
  Этот рейхскомиссариат включал в себя Белоруссию, где и «отличились» «Нахтигаль» и айнзацгруппы.
  «Организация украинских националистов».


[Закрыть]. А потом, в конце сорок второго, мы все ушли из «Нахтигаля», потому как хотели бороться за самостийну Украйину.

– Или потому, что вас собирались послать на Восточный фронт.

– Это не так, пане майоре. Эти слухи распространяли наши враги.

– Добро, пане сотныку, – устало кивнул тот. – Такой вопрос: где вы видите себя в этой военной кампании?

– На передовой, пане майоре.

– Хотя бы не в штабе, – усмехнулся тот. – Ладно. Мы сейчас приедем в Петровку. Сержант Васюра!

– Да, пане майоре, – отозвался наш водитель, в котором я с удивлением признал того сержанта, к которому вышел, когда оказался в этом времени.

– В Петровке выдадите пану сотнику бумагу и ручку, пусть подробно опишет свой боевой путь от начала и до конца.

– Начиная с сорок первого года? – спросил я.

– С тридцать девятого. А еще лучше с того момента, как вы примкнули к ОУН*. Когда закончите, дайте знать сержанту Васюре, он меня позовет.

7 августа 2014 года. Первомайское у Снежного. Подполковник ФСБ Жарков Александр Павлович

«Все хорошо, прекрасная маркиза…» Душевная, между прочим, песня. И самое главное – про наши дела. Вроде ребята Каскадера сработали на «отлично» – отловили утеклого поляка и того, кто долгое время работал в нашем тылу на врага. Но ложкой дегтя, которая испортила мне бочку меда, стала информация, полученная от нашего человека из местного СБУ. А именно – нам сообщили, что опупея (пардон, эпопея) с поляком и нашествием иновременных зомби еще не закончилась.

«В район Саур-Могилы из Киева направлен сотрудник центрального аппарата СБУ. Он будет курировать освобождение (а в случае невозможности освобождения – ликвидацию) агента AW Моравец– кого». Звание и фамилию киевского куратора наш человек не знал. Но он сумел незаметно сделать его фотографию и с оказией переслал ее нам. Я взглянул на личность этого «джеймса бонда» и обомлел. Куратором операции СБУ был мой хороший знакомый Леня Кононов. Когда-то мы с ним работали вместе в одном отделе. Он даже какое-то время был моим подчиненным. Потом его откомандировали в Киев, где он и продолжил свою работу.

Да уж, повезло так повезло. Я считал Леню порядочным человеком, не способным на подлые поступки. А тут такое! Впрочем, таковы законы гражданской войны – друзья становятся врагами, родственники мечтают уконтрапупить друг друга. Как бы мне это было неприятно, но мне придется воевать с Леней, а если понадобится, отправить его в «страну вечной охоты».

Вторая новость, изложенная в донесении нашего человека в СБУ, тоже была неприятной. Сообщалось, что наши оппоненты готовят вариант силовой операции по освобождению поляка. То есть, как я и предполагал, к нам отправят группу «морских котиков», которые внезапным ударом захватят штаб Хана и вытащат из неволи пана Моравецкого. Или, если это у них не получится, ликвидируют его. Из чего я сделал вывод – надо этого поляка срочно отправить в Донецк. Оттуда его извлечь будет для них затруднительно.

«Но Леня-то, Леня! – я все никак не мог успокоиться. – Хорош гусь! Неужели можно так скурвиться?!» Не верю, что он воодушевился до обалдения бандеровскими идеями и готов на мерзости, которые так характерны для «орлов Наливайченко» и его заморских кураторов.

В полученной мною информации мне показалось что-то неправильное, не вписывающееся в привычные методы работы спецслужб. Почему пшеки и американцы так вцепились в этого Моравецкого? Ведь не из-за каждого провалившегося агента вражеское начальство развивает такую бурную деятельность и готово рисковать (причем крупно рисковать!), пытаясь его выручить. Возможно, что Леня и его заокеанские кураторы считают ребят из «Востока» лохами, которые покорно поднимут лапки перед крутыми американскими парнями. Только они напрасно так думают. Ополченцы уже поднабрались боевого опыта и так просто не сдадутся. А терять своих элитных бойцов пиндосы не любят.

Может быть, пан Моравецкий как-то связан с появлением на Саур-Могиле «живых мертвецов»? Ну, не похож этот мешок с дерьмом на рыцаря плаща и кинжала. Если это так, то тогда многое становится понятным. Надо как можно быстрее (и желательно скрытно) убрать отсюда этого поляка. И отправить его даже не в Донецк, а прямиком в Москву. Пусть там с ним поработают наши спецы по допросам и вытрясут из него все, что он знает.

А что касается «Чипа и Дейла», которые спешат ему на выручку… Тут надо будет поговорить с моим тезкой из Донецка. Есть шанс серьезно надрать задницу пиндосам. И очень мне хочется повидаться с Леней Кононовым. Я, конечно, не Тарас Бульба, а он не Андрий Тарасович, но я, если все у нас получится, обязательно спрошу у своего бывшего коллеги: «Что, Леня, помогли тебе твои ляхи (пиндосы)?». Очень хочется получить от него ответ.

И самое главное – надо поставить в известность Каскадера и Хана. В случае чего, если начальство не успеет оказать нам помощь спецами и оружием, отражать нападение на штаб придется им. Я тоже помогу старым друзьям. Понимаю, что если останусь жив, то начальство поставит мне ведерный клистир из скипидара пополам с патефонными иголками, но товарищей своих я не брошу. А кто был прав или виноват – пусть потом руководство разбирается. Или святой Петр, если дела пойдут совсем плохо. Но мы будем надеяться на удачный исход нашего предприятия.

Я еще немного посидел за столом в конторке Каскадера, которую тот мне предоставил для работы. Достав свой блокнот, я набросал несколько вариантов возможного противодействия и подготовил телеграмму в Донецк с просьбой по возможности быстро прислать конвой для перевозки особо важного фигуранта в столицу ДНР. Телеграмму я зашифровал своим личным шифром, который был только у нашего представителя в Донецке. Я знал, что СБУ с помощью своих кураторов перехватывают информацию командования ополчения и, пользуясь тем, что они зашифрованы довольно примитивным кодом, легко их читают. С моим шифром им придется повозиться. Во всяком случае, те, кто его мне передал, гарантировали его устойчивость.

«Эх, Леня, Леня, – думал я. – Ведь мы когда-то занимались с тобой общим делом. Как же ты ухитрился вляпаться в дерьмо, именуемое свидомостью?[40]40
  Свидомый – неологизм русского языка, происходит от украинского свiдомий – сознательный, в свою очередь заимствованного от польского wiadomy. Означает человека, проникшегося идеями «потомков древних укров».


[Закрыть]» Вроде он умный человек и не должен ненавидеть русских и Россию.

Хотя… Сколько таких вот умных, то ли оказавшихся не настолько умными, чтобы разобраться, что к чему, а может быть, из чисто шкурных соображений, вдруг стали щирыми украинцами, не имея ни капли малороссийской крови. Даст Бог, увижусь с ним и сам у него спрошу…

7 августа 2014 года. Саур-Могила.

Сержант Эбергардт Алексей Антонович, позывной «Шваб», бригада «Восток»

Мой «максик» огрызнулся последней очередью и умолк. Ну что ж, nix Munition, как говорили турки в моей части – на ломаном немецком это означает, что боеприпасы закончились. Правильно, конечно, было бы «keine Munition mehr», но мама обзывала меня занудой, когда я подобным образом поправлял ее немецкий… Как бы то ни было, факт остается фактом – патронов нема и не будет, другие уже отошли, а мы с Лехой довольно-таки долго прикрывали их отход. Посмотрим, получится ли у нас последовать их примеру, или нам лежать с простреленными коленями, а то и без «самого главного», в придорожной канаве. Хотя, как говорится в анекдоте, эти «азовцы» такие затейники и, вне всякого сомнения, придумают нам еще более болезненную смерть…

Впрочем, у меня остался еще пистолет с тремя патронами – на нас с Лехой, да и на самого борзого из наших неонацистских «небратьев» вполне хватит. Жить, конечно, хочется, но лучше уж уйти так – с музыкой и песнями.

Помнится, что говорил Штангист, бывший взводный, погибший пару дней назад, на мой вопрос, почему он – вполне себе успешный бизнесмен, хозяин сети фитнес-клубов – пошел в ополчение. «Это потому, что я хочу жить». Я пришел в недоумение – если хочешь жить, оставайся в тылу. Или отправляйся хоть в Киев, хоть в Ростов. Но он мне ответил, что хочет «не пресмыкаться, а именно жить. Пусть недолго». И, как мне кажется, он абсолютно прав.

Конечно, для человека верующего самоубийство – страшный грех. Но я помню, что сказал отец Борис, священник из одного из донецких храмов, недавно отпевавший двух наших товарищей. Один из них, мой приятель Вася, застрелился, чтобы не попасть в плен к «азовцам». А другой, которого я даже не знал, сдался живым, и его изуродованное тело «навозы» выбросили у наших позиций. Один из наших «блюстителей веры» тогда спросил, почему он отпевает самоубийцу, на что тот ответил, что вынужденное самоубийство с точки зрения церкви таковым не является.

И прав был Штангист – так ярко, как за последние несколько дней, я никогда до того не жил, и могу и уйти, если надо. Вот только лучше будет сделать это как можно позже, ведь у нас каждый воин на счету.

– Таки бросаем «максимку»? – спросил со своим непременным одесским выговором Ваня, мой второй номер.

– Ну уж нет. Бегом, твою мать!

Конечно, тянуть за собой пулемет на колесном лафете – то еще приключение. А иначе нельзя – можно, конечно, было бы его понести вдвоем, он весит со станком чуть более шестидесяти килограммов. Но я уже один раз случайно дотронулся, всего лишь на мгновение, до ствола во время боя – не этого, первого, где я был пулеметчиком – до сих пор волдырь на пальце на том самом месте. Хорошо еще, что на мизинце.

К счастью, укропы так и не пошли в атаку – отбил им мой «максик» желание, когда в начале боя положил с десяток супостатов. Мы беспрепятственно проскочили до второй лесополосы, где увидели разбитую миной повозку с боеприпасами, а рядом с ней – моего тезку, Леху Немцова, с развороченной грудью. Я проверил на всякий случай пульс – его не было. Времени похоронить его по-человечески попросту не оставалось – я высыпал патроны из ящика в холщовую сумку, повесил ее на плечо, и мы засеменили дальше.

А еще минут через пятнадцать я вышел к своим. Ребята лихорадочно окапывались, и я присоединился к ним. Да, битву за гребень Саур-Могилы мы проиграли. Но не войну.

7 августа 2014 года. Сауровка на Саур-Могиле. Командер-лейтенант Питер Тарас Фрэнк, специальная группа «тюленей» ВМФ США

– Простите, я плохо говорю по-украински, – заблеял командир «азовцев». – Можно по-английски или по-русски?

Конечно, английский его был всяко похуже, чем мой русский. Но ладно, пусть лучше так, чем эта с детства ненавистная москальская мова, которую мне пришлось учить в преддверии командировки на родину предков. И я ответил по-английски:

– Хорошо, сэр, – хоть его чин был и повыше моего, и мне пришлось титуловать его «сэром», я вложил в интонацию всю издевку, на которую только был способен. – Покажите мне на карте, где, по вашим данным, держат этого поляка и его приспешника.

Панкратов склонился над картой и показал мне на небольшое село в нескольких километров от нашего местопребывания.

– Если хотите, сэр, то можно будет прогуляться на наш НП у вершины – только это небезопасно, сепары то и дело стреляют, причем довольно метко.

– Не сепары, а кацапы. Да, необходимо будет сходить понаблюдать. Но лучше это не оттуда, а с какого-нибудь лесистого участка, чтобы хорошо была видна та сторона гряды. Есть такая точка?

– Так точно, сэр, есть!

Мне, конечно, это обращение от вышестоящего по званию не полагалось, но я его не поправил – все-таки здесь я «белая кость», человек из самой что ни на есть Америки, а еще представитель титульной нации на Украине – простите, теперь принято говорить «в Украине», чтобы не как у москалей. Подумать только, у них тут и командир москаль, и человек из их балагана, якобы соответствующего нашей ФБР – тоже кацап. Ничего, когда наши победят, я надеюсь, что всем им будет «чемодан-вокзал-Москва». Это если они этого еще заслужат. А если нет, то каждому москаляке по гиляке. Бабам, детям, старикам – без разницы, главное, чтобы они не портили нашу чистую славянскую кровь своей угрофинской.

Я всегда считал, что мой дед, Петро Франчук – именно в его честь меня и назвали – воевал с Советами в составе дивизии СС «Галичина». И, как большинство «воякив» этой дивизии, сдался в плен англичанам под Юденбургом в Австрии пятого мая 1945 года. В Америке он был активным членом «Братства ветеранов 1-й дивизии Украинской национальной армии», как «Галичина» стала официально именоваться с 24 апреля 1945-го, дабы скрыть свою принадлежность к СС. Зря, как мне кажется – СС были элитными частями вермахта, и все, что рассказывают об их якобы «преступлениях» – выдумки москалей и евреев[41]41
  Такое мнение нередко можно услышать от ревизионистов разных мастей.


[Закрыть].

Но в самом начале семидесятых, по рассказам бати, мой дед неожиданно для всех поменял фамилию для всей семьи с Franchuk на Frank и перебрался, по рекомендации одного старого знакомого из «Братства», в городок на юго-западе Флориды, где находилась украинская колония. Позднее мой отец женился на дочери этого знакомого – тоже бывшего «вояки» из «Галичины», Ярослава Шкуряка, – а через год у них родился я.

Меня поразило, что дед Ярослав очень не любил рассказывать о войне, более того, по его словам, «Галичину» русские разбили без особого труда у Бродов, и с тех пор она воевала против партизан в Польше и Югославии, а потом была послана в Австрию, где почти сразу же сдалась в плен – Восточный фронт немцы им больше не доверили. Зато дед Петро – простите, Питер – то и дело описывал бои, в которых доблестное украинское войско било кацапов, как хотело – если бы немцы не подкачали, то УПА освободила бы всю Украину, а может, даже пошла бы на Москву.

Позже, уже после смерти деда, я разбирал его библиотеку и обнаружил целую кучу книг и журналов, выпущенных под эгидой «Братства». Оказалось, что все то, что дед рассказывал мне в молодости, он вычитал именно там. А еще я нашел книгу про немецкие концлагеря, и в ней приводилось фото охранников в Треблинке, на котором я узнал своего деда. Издана она была незадолго до того, как дед поменял фамилию и уехал во Флориду.

Там же был и его военный билет дивизии «Галичина», где было указано, что числился он в дивизии с первого августа 1944-го – то есть уже после битвы при Бродах – и две или три фотографии – дед и другие в немецкой форме то на фоне руин, то горящей деревни, но непременно рядом с трупами. И в основном трупы были в гражданской одежде, вот только на одном фото, где на обороте было написано «Варшава», лежали вповалку мертвяков десять или даже больше в польской военной форме.

Тогда я наорал на отца, мол, как он мог… На что батько объяснил мне, что добро должно быть с кулаками – мол, Степан Бандера сам говорил, что наша власть должна быть страшной. Теперь-то, после Афганистана, Ирака и Сирии, я знаю, что он был прав… И сделаю все, чтобы в прекрасной незалежной Украине будущего не оставалось ни кацапов, ни жидов, ни даже кацапомовных.

И наша эта командировка – первый шаг. Конечно, не очень хотелось покидать уютный немецкий Бёблинген, где находится штаб-квартира нашей тактической группы, но я сам напросился на эту командировку. Я настоял на том, чтобы в моей группе не было ни черных, ни ярко выраженных латиноамериканцев, ни азиатов – никто не должен знать, что мы не украинцы. Оделись мы в украинский же камуфляж, вот только оружие у нас с собой наше.

Еще месяц назад мы прибыли в Днепропетровск – эх, опять москальское название, хотя местные меня и заверили, что он вскоре станет Сичеславом, – а сегодня днем нас привезли на этот пыльный и жаркий кряж. Ну что ж, поскорее сделаем наше дело, поскорее слиняем отсюда. А задача у нас простая – экстрадировать этого глупого поляка[42]42
  В Америке анекдоты про поляков сродни позднесоветским про чукчей, а выражение dumb polack до недавнего времени было вполне стандартным.


[Закрыть], его же спутника ликвидировать на месте.

Мы вышли в небольшую рощицу и через нее аккуратно перебрались на другую сторону гряды. Я сверился с картой. Вон то самое Первомайське – пока оно еще так называется, но недолго ему осталось. Будут тут своим названием – ещё и москальскою мовою – прославлять анархистов, устроивших мятеж первого мая тысяча восемьсот восемьдесят шестого года на площади Хеймаркет в Чикаго. Но переименование, понятно, произойдет не прямо сейчас.

Дальше – еле видный в дымке – город, вроде Снижне. Ну, не нам его брать – мы, «тюлени», скальпель, а не секира. Но наша операция приблизит тот день, когда эти недоумки вокруг меня смогут занять и его. Да, а что там, поближе? Хуторок какой-то? Вот с него и начнем.

Я дал знак Панкратову, и мы поползли на ту сторону. Эх, кто же так ползает… у нас за подобное на курсе молодого бойца сержант снес бы ему башку. Везет же ему, что сепары не контролируют территорию… Задницу отклячил, пыхтит, как допотопный паровоз, разве что не гудит и не пускает пар. А еще то и дело голову зачем-то поднимает.

Раздался выстрел, и я понял, что мои опасения подтвердились – кто-то прострелил этому кацапу голову. Более того, оба наших сопровождающих вскочили и бросились наутек – и один из них тут же словил еще одну пулю, а другой кубарем скатился под откос по другой стороне холма.

К нам уже бежали какие-то «азовцы». Я бросил:

– Панкратова и еще одного то ли ранило, то ли убило. Пусть посмотрят, что с ними. Только аккуратно, там стреляют.

– А кто командир?

– Беру командование на себя, – сказал я устало по-москальски. – И еще, пришлите мне этого Васюру. А потом Кононова.

7 августа 2014 года. Первомайское у Снежного. Подполковник ФСБ Жарков Александр Павлович

Первым для допроса мне привели сержанта Михайлюту. По большому счету он мне был не очень интересен. О его работе на противника пусть разбираются коллеги из службы безопасности ДНР. Там есть несколько толковых сотрудников (кое-кого я знал еще до событий недавнего времени), и узнать, на кого конкретно работал сей «оборотень в погонах», они прекрасно смогут и без меня.

Интересно было другое – это ничтожество было мне лично интересно как агент, получивший задание спасти поляка. Ведь, уйдя с ним к укропам, он обесценивается как разведчик, работающий нелегально. Назад ему пути нет. Кураторы Михайлюты это наверняка понимали, но все равно отдали команду на расшифровку агента. Значит, поляк – личность того стоящая, и было бы неплохо получить о нем хотя бы косвенную информацию от Михайлюты. Но меня поджимал фактор времени. С минуты на минуту нацики могут взять Саур-Могилу и пойти дальше на Первомайское, а вместе с ними могут заявиться и ребята из сопредельных стран. Так что, уж извини, гражданин Михайлюта, но политесы с тобой мне разводить недосуг. Будем колоть тебя жестко.

Я потолковал с Мишей Варенчуком, и он согласился в случае необходимости немного попортить фейс изменника. Главное, чтобы Миша не перестарался. Мне Михайлюта нужен будет потом без справки об инвалидности. А самое главное, чтобы он умишком не тронулся, и говорить мог членораздельно, даже несмотря на отсутствие части зубов. Но мне почему-то казалось, что допрашиваемый не будет особенно запираться. Не такой уж он идейный, чтобы с песней про «щеню», которая «вмерла», отплевываться кровавыми слюнями и проклинать «клятых москалей».

В общем, так оно и произошло. Михайлюта был мужиком тертым и опытным. Он сразу понял, куда он попал, и что с ним не будут нянчиться, как с детсадовской лялечкой. Правда, поначалу он выбрал старую и, как казалось таким, как он, надежную тактику. Надо изобразить жертву, которую обстоятельства и нехорошие люди завлекли угрозами, обманом (нужное подчеркнуть) в липкие сети вражеских разведок. Ну и слезу, конечно, изронить, да такую, что не дай бог на ногу упадет – отдавит.

Однако, поняв, что этот номер не пройдет, он довольно быстро и практически без физического воздействия, заговорил, старательно отвечая на мои вопросы.

Да, задание освободить Моравецкого он получил от своего куратора. В случае удачного завершения операции Михайлюта должен был получить солидную сумму в европейской конвертируемой валюте, после чего отбыть на территорию бывшей Речи Посполитой, где он собирался заняться коммерцией. Кстати, когда разговор касался денег, Михайлюта на какое-то время выходил из образа несчастного страдальца, и в голосе у него появлялись нотки сожаления. Он прекрасно понимал, что воспользоваться скопленным капиталом ему в ближайшие лет десять-пятнадцать вряд ли удастся. Да и сомнительно, что он когда-нибудь вообще выйдет из каталажки. Таковы издержки тайной войны.

Что касается личности поляка, то, по словам Михайлюты, похоже, что сей поляк, несмотря на его малую схожесть с рыцарем плаща и кинжала, действительно был непростым человечком. Естественно, перед своим спасителем пшек не исповедовался, но Михайлюта сделал вывод, что поляк на линии фронта занимался отнюдь не разведкой позиций ополченцев. Не панское это дело. В конце концов, это задача укропской разведки. Поляк же успел проговориться, что он искал в районе Саур-Могилы НЕЧТО, что выходит за пределы человеческого понимания. Получается, он мой коллега?! Занятно…

– Гражданин начальник, – Михайлюта с самого начала стал употреблять в отношении меня это обращение, из чего я сделал вывод, что он успел побывать «по ту сторону шлюза», или как минимум ему приходилось иметь дело с уголовниками. – У этого поляка в карманах я видел всякие штучки, которыми торгуют в магазинах для магов и колдунов. И под нос он бормотал слова точно не польские и не украинские. Только, если этот пан такой колдун, то почему он не превратился в птицу или мышь, или не отвел глаза своим охранникам? Нет, на мольфара или характерника[43]43
  Мольфар – у гуцулов человек, обладающий сверхъестественными способностями. Характерник – казак в Запорожской Сечи, ведун и целитель.


[Закрыть] он не похож.

«Ну, это мы потом посмотрим, – подумал я, – чем тут занимался пан Моравецкий. Главное, что его занятия были направлены против ополченцев, защищающих свою землю».

– Ладно, на сегодня хватит. Поговорю с твоим поляком, проверю, наврал ты мне или нет. Это зачтется тебе в будущем.

Я вызвал конвойного, велел увести Михайлюту и минут через десять привести поляка. Мне понадобится некоторое время для того, чтобы обдумать сказанное предыдущим фигурантом и набросать план допроса.