Текст книги "Спят курганы темные"

Я благополучно пережил все пертурбации – и приход к власти Кучмы с его «Украина – не Россия», и его перевыборы, и «Украину без Кучмы», и третий тур и «избрание» Ющенко, и возвращение Януковича… А в марте этого года целый этаж в штаб-квартире СБУ в Киеве заняли наши «коллеги» из США, которые сразу же постарались показать всем, кто в доме хозяин.

По их рекомендации (читай – приказу) практически сразу же выперли на пенсию многолетнего – и весьма толкового – начальника аналитического отдела. Вместо него назначили молодого человека, чьим единственным достижением до того момента было тернопольское происхождение вкупе со знанием тамошней гвары и так называемой литературной мовы (для меня литературный украинский язык – это Котляревский или, на худой конец, Шевченко, а не Андрусевич со товарищи). А через неделю в мой кабинет вошли четверо – некий американский «специальный агент» (офицеров в ЦРУ, кстати, нет), начальник отдела, и двое звероподобных ребятишек, коих я раньше не видел – не иначе как из какой-нибудь «самообороны майдана».

Американец заговорил по-английски; я этот язык знаю в совершенстве, но один из майданутых перевел сказанное на плохую мову. В общем, мне было заявлено, что они не уверены в моей лояльности, и потому у меня есть выбор – добровольно уйти на пенсию в тот же день, либо отказаться, но тогда меня уволят приказом – по статье, которую для меня подберут, уж не беспокойтесь. Правда, после этого мне весьма затруднительно будет найти хорошую работу в любом серьезном учреждении.

Когда я согласился на первый вариант, один из майдановцев выдал мне картонную коробку, и я сложил туда то немногое, что принадлежало лично мне – фотографии жены, сына и дочери, кубок, некогда завоеванный отпрыском в соревнованиях по футболу, коробки с чаем и сахаром, чашку, кипятильник (знаю, его было запрещено держать в кабинете, но их все держали, наплевав на запрет) и зарядку для телефона. Но не успел я выйти из кабинета, как на пороге, как чертик из табакерки, нарисовался бывший мой коллега, которого я давно уже не видел.

– Что здесь происходит? – спросил он у громил по-русски.

Те объяснили на мове, что пан Кононов уходит на пенсию.

На что тот сказал:

– Вот другой приказ. Пан Кононов поступает в распоряжение Отдела по необъясненным явлениям.

Оказалось, что его воссоздали, а меня решили туда определить, а подпись на бумаге была пусть не главы СБУ, но одного из его заместителей, да еще и с визой какого-то важного американца.

А несколько дней назад пришли сведения, что на Саур-Могиле происходит что-то странное. Сначала американцы послали туда этого урода-поляка – того самого Моравецкого – а теперь туда же пришлось отправиться и мне. То, что мне доложили, сильно меня удивило, хотя, как я считал, за время работы в конторе я отвык чему-либо удивляться. Оказалось, что к нам попали как минимум двое субъектов, которые, судя по всему, пришли в наше время из прошлого. И не факт, что такие же не окажутся по ту сторону фронта.

Но Моравецкий, вместо того чтобы заниматься делами, бездарно загремел в плен. И даже если его освободят, я буду настаивать на том, чтобы он поскорее вернулся в свою поганую Польшу. А если нет… Страшно даже подумать, сколько всего он может рассказать противной стороне! Ведь ни для кого не секрет, что он не столько работал на польские спецслужбы, сколько был мальчиком на подхвате у соответствующих структур в ЦРУ…

5 августа 2014 года. У подножия Саур-Могилы. Комкор Революционной повстанческой армии Украины Каретников Семён Никитич

– Пли! – услышал я команду большевика, руководившего расстрелом.

Прогремел залп из винтовок, и я почувствовал несколько тупых ударов в грудь. Потом на секунду стало очень больно, и навстречу мне понеслась черная пустота.

Трудно сказать, чего я ожидал. Про рай и ад, куда после смерти попадает душа человека, в церкви рассказывал священник. Да и от родителей я в детстве наслушался немало страшных рассказов о том, что ожидает грешника после смерти. Все-таки родители мои были православными, и потому я ждал, что окажусь либо в раю, либо – что было намного более вероятно, если учесть то, что мне пришлось пережить – в преисподней.

Конечно, повзрослев и став идейным анархистом, я отрицал само существование Бога. Но мне как-то не хотелось навсегда исчезнуть во вселенской пустоте без какой-либо надежды на воскресение. И потому в самое последнее мгновение, когда душа моя неслась куда-то по темному тоннелю, в голове у меня мелькнуло нечто, похожее на молитву: «Господи, если Ты есть, дай мне возможность перейти на сторону добра!»

…Очнулся я на пожухлой выгоревшей траве, только не той, которая была в ту проклятую осень в мелитопольской степи, а в жаркий летний день на склоне неизвестного мне холма. Сказать, что у меня ничего не болело, я не мог, старые раны, полученные в боях с врагами трудового крестьянства, давали о себе знать. Но грудь моя почему-то даже не ныла. Осторожно ощупал ее и, к удивлению, обнаружил, что на сукне добротного английского френча нет ни одной дырки – а ведь перед расстрелом красные курсанты заставили меня снять шинель, которая стала моим спасением от ноябрьской промозглой стужи.

А вот кобура на моем боку была пуста – наган я сдал, когда вместе с Петром Гавриленко – моим начальником штаба – прибыл в ставку товарища Фрунзе. Вообще-то мне очень не хотелось туда ехать, но я вспомнил приказ, полученный от самого батьки Махно – не ссориться с большевиками и по возможности выполнять все их распоряжения. На сей счет имелись недвусмысленные указания в соглашении о совместной борьбе Повстанческой и Красной армий против белогвардейцев и Врангеля.

Я знаю, что Нестор Иванович не хотел нашей смерти, но он слишком часто безоговорочно доверял большевикам. Помню, как я долго и безуспешно убеждал его не заключать это соглашение, но он лишь приобнял меня за плечи и сказал:

– Сема, ничего не бойся, все будет хорошо. Михаил Васильевич Фрунзе – человек чести, и никогда не нарушал своего слова.

Когда я с Петром поехал в Мелитополь, Фрунзе потребовал, чтобы мой корпус немедленно перешел в полное подчинение командования Красной армии. Я отказался, сославшись на первый пункт соглашения. Фрунзе предложил нам хорошенько подумать, прежде чем дать окончательный ответ, но мы твердо стояли на своем.

Тогда в штаб ворвались вооруженные люди, отобрали у нас оружие, связали и посадили нас в погреб со связанными за спиной руками. А на следующее утро меня и Петра вывели на плац, где нас уже ждала расстрельная команда. Вот так и закончилась моя жизнь – точнее, так мне тогда казалось. Не знаю, что после того случилось с Петей, но сам я каким-то чудесным образом оказался здесь, на этом холме. Не иначе сам Господь внял моей молитве и решил дать мне возможность еще немного пожить. Только для чего Он это сделал?..

Я поднялся с пожелтевшей травы, отряхнул с одежды сор и прилипшие к ней травинки. Потом, пошатываясь, я побрел вниз по склону. В голове крутились разные мысли, но я пытался не обращать на них внимания – поначалу лишь только радовался тому, что я снова жив и даже здоров. Но потом я все-таки задумался – а что мне надо будет сделать такое, чтобы хоть как-то искупить свою вину за сотни жизней, отобранных моими хлопцами у мирных людей, которые чем-то нам не понравились?

Да, мы, наверное, пролили меньше крови, чем те же большевики или петлюровцы. Но ведь мы делали же это, и нередко по моему приказу. Да и священнослужителей мы, бывало, тоже убивали. Одного даже в паровозной топке сожгли – за то, что он призвал нас покаяться и остановить братоубийственную войну, а прихожане ему внимали и осуждали нас. Тогда мне казалось, что это правильно, только таким образом мы могли пресечь возможный мятеж в зародыше. А сейчас я в этом совсем не был уверен.

Раздумывая над случившимся, я не заметил группу вооруженных людей, одетых в странную пятнистую униформу. Увидев жовто-блакитные нашивки – только желтый цвет был почему-то снизу, а не сверху[15]15
  Как уже упоминалось, на петлюровском флаге желтый был сверху, голубой снизу.


[Закрыть], я сделал вывод, что это хлопцы главного атамана армии и флота УНР Симона Петлюры. Странно, ведь мы вроде их разбили наголову – кого постреляли, кто бежал за границу, а кто вернулся к мирной жизни…

– Ты хто такый? – спросил меня их командир.

Я ответил на русском:

– Семен Каретников.

– Москалик… Трымай його!

Я перешел на суржик и объяснил, что я родом из-под Гуляйполя, и к москалям отношения не имею. Но петлюровец тупо повторил:

– Чому суржиком, чому не мовою? Трымай його!

Меня сбили с ног и повалили на землю. Карманы мои тщательно обыскали, с ремня сняли пустую кобуру, потом связали мне руки за спиной и долго и больно били. Устав, петлюровцы рывком подняли на ноги, и старший приказал:

– Пийшов!

Вскоре мы оказались у какого-то одноэтажного здания, построенного из чего-то вроде цемента. Оно было низеньким, и внутри него находились клетки – наверное, подумал я, загоны для скотины. Но сейчас в одной из них были люди. Кто-то сидел прямо на земле, кто-то лежал, свернувшись калачиком – места было не очень много. Среди них оказалось много женщин. Почти все они были молоденькие – среди них попадались даже девочки лет тринадцати-четырнадцати. Примерно треть арестованных состояла из мужчин. В отличие от женщин, у них были связаны руки, а на лицах видны синяки и запекшаяся кровь. Ни один из них не носил униформу, из чего я сделал вывод, что это мирные люди, арестованные за какие-то преступления.

Меня пинками подогнали к решетке, старший петлюровец открыл замок, затолкнул меня внутрь и вновь запер дверь. Часовых они не оставили – выбраться из клетки было невозможно. Запах мочи и дерьма шибанул мне в нос – похоже, что нужника здесь не было и люди оправлялись по большому и по малому прямо в клетке. Вот какая-то гарная дивчина попросила мужчин отвернуться, после присела на корточки, задрав платье. В углу зажурчало.

– Ты кто? – спросил меня один из мужиков.

– Семен Каретников, – ответил я, внимательно осматривая свое узилище.

– Что на тебе за форма такая?

– Раньше служил, – буркнул я, не вдаваясь в подробности.

– Странная она какая-то. Я нечто подобное видел лишь в фильмах про гражданскую войну.

– Слушай, а какой сейчас год? – спросил я. – Меня эти байстрюки так по голове чем-то ударили, что я до сих пор свое имя вспоминаю с трудом.

– Тю! Видно, знатно тебя отлупцевали, если даже это ты позабыл.

– Да, эти петлюры хуже зверей.

– Петлюры, ха-ха-ха! Да их, парень, уже почти сто лет как нет. Это «азовцы», то есть бандеровцы. А год сейчас на дворе две тысячи четырнадцатый, если ты и правда ничего не помнишь.

– Какие бандеровцы?

– Ну ты, паря, даешь! – отозвался другой из угла. – У тебя точно что-то с башкой не в порядке. Нацики – еще те зверюги. Для них наша жизнь ничего не стоит. Мы же дончане, а значит, как они говорят, ненастоящие украинцы.

– А где мы?

– У Саур-Могилы, паря.

– Понятно…

Ни разу мне не довелось побывать в этих краях, но кое-что я слыхал про этот курган – все-таки до Гуляйполя отсюда не так чтобы было очень далеко. Про то, что они не врут ни про год, ни про каких-то там «бандеровцев», я понял сразу.

Тем временем эти самые петлюры-бандеровцы – бис их разберет – вернулись – не все, правда, а лишь четверо. Двое навели на нас короткие карабины с чем-то вроде длинной ручки в передней их части, а третий, пошуровав ключом в замке, открыл дверь, схватил одну из девушек, которая сразу истошно заорала, двинул ее под дых кулаком и передал четвертому. Потом он снова запер дверь на замок. Они потащили упирающуюся дивчину из здания, и вскоре снаружи послышался женский вопль, полный отчаяния, – и точно так же внезапно прервался.

– Это уже третья, – хмуро сказал один из сидевших со мной мужиков. – Первые две так и не вернулись. Порешили их, наверное, эти гады. Зачем только? Ну, потешились и отпустили. А убивать для чего?

– Как часто они ходят за девками? – спросил я.

– Раз в час примерно. Половые гиганты, блин!

Последних слов я не понял, но было ясно, что нужно срочно что-то делать. Мы, махновцы, никогда не допускали насилия над женским полом, и за это всегда следовало весьма суровое наказание. Более того, натешившись с девками, эти живорезы могут приняться и за нас. Насильничать, понятно, не будут, но глотки всем могут запросто перерезать – приходилось мне видеть такое на отбитых нами хуторах, на которых успели похозяйничать петлюровцы. Я внимательно посмотрел на своего нового знакомого и сказал:

– Повернись!

Тот послушно повернулся ко мне спиной. Я обратил внимание на узел, которым были связаны за спиной его руки – тот, кто это сделал, видимо, служил во флоте, либо был знатоком разных хитрых узлов. Только и я кое-чему в жизни научился. Развязать именно этот узел было несложно, надо просто знать его секрет. А я его знал.

Дотянувшись онемевшими пальцами до узла, я быстренько развязал веревку и, дождавшись, пока парень разомнет затекшие руки, повернулся к нему спиной, велев развязать меня. Как оказалось, узел, которым связали меня, был намного проще. Веревки ослабли, и я стряхнул их на грязный пол нашей клетки.

– Не надо этого делать, они вернутся, увидят, что руки развязаны, и всех нас перестреляют, – заблажил один из сидевших на корточках мужиков.

– Угу, – ухмыльнулся я, – а если будешь сидеть смирно, то, думаешь, тебя не тронут? Ладно, мы с… Как тебя зовут-то? – спросил я у парня, который, закончив разминать руки, зачем-то стал шарить пальцами по поясу своих штанов.

– Миша. Миша Левченко, – ответил тот. Он, похоже, нашел то, что искал. Из маленького кармашка на поясе Миша извлек какую-то черную штучку. Проделав с ней несколько манипуляций, он превратил ее в короткий, но острый ножичек. Мой новый знакомый показал его мне и подмигнул подбитым глазом. Я понимающе кивнул. Так, кое-какое оружие у нас уже есть.

– Мы встанем так, что не будет видно, – сказал я Мише, – что у нас руки развязаны. Слушай, братишка, а ты в солдатах служил? Уж больно ловко у тебя все получается.

– Служил, конечно, – ответил Миша. – И не просто в армии, а в ВДВ. Только давно это было.

Я не стал спрашивать, что такое это «вэдэвэ», а лишь поинтересовался:

– Когда они вновь придут, надо попробовать схватить того, кто за девкой полезет, и еще одного – того, кто его за калиткой ждет. Потом мы ими прикроемся. Что у них за карабины такие?

– «Калаши».

– Никогда таких не видел. Это германское или французское оружие?

– Ну ты, парень, даешь, – с удивлением ответил Миша, но, как смог, объяснил, что это такое, заодно показав на начерченном щепкой на земляном полу рисунке, где у него предохранитель, и как переставить его на одиночные выстрелы. Я удивился – этот автомат был чудо-оружием. Тридцать выстрелов без необходимости передергивать каждый раз затвор – о це дило!

– Так ты со мной? – я внимательно посмотрел на него.

– С тобой. Помирать, так с музыкой!

Вызвался помочь нам освободиться из неволи еще один парень, назвавшийся Алексеем. Все мы изнывали от жажды и голода (мне перед расстрелом милые большевички не дали ни поесть, ни попить – а когда их Петя об этом попросил, ответили, мол, все равно умирать – зачем оно тебе?). Но мы несколько раз, как могли, отрепетировали захват этих «бандеровцев».

Действительно, примерно через час раздались два выстрела, а еще минут через десять четверо «бандер» вернулись за очередной жертвой, причем на этот раз от них за версту несло горилкой. То, что мы репетировали, прошло как по нотам. Гада, который первый сунулся в клетку, Миша ловко полоснул ножом по горлу. Петлюровец схватился руками за шею, а я тем временем выхватил у него нож, висевший на поясе, и положил им двух бандюков из оставшихся. Те, не ожидая от нас такой прыти, даже не успели дернуться. Четвертого мы оставили в живых, чтобы допросить.

Оказалось, что это был командир отделения. Он рассказал, что через два часа караул сменится. Здание, в котором они держали пленных, раньше было питомником для собак, иными словами – псарня.

– А где остальные? – грозно спросил я.

– Трое в офисе (что это за слово такое – никогда его раньше не слыхал). Это если вы выйдете, повернете направо и зайдете в первую дверь.

– А где другие девушки?

Наш пленный вдруг побледнел, и глаза его забегали:

– Мы их потом выбрасываем в овраг… там рядом.

– Вы их всех убили?

– А что с ними делать? Товарный вид они потеряли. – Потом он начал нас умолять: – Не убивайте меня! Пожалуйста! Это все они – я здесь ни при чем!

– А чому не мовою? – вдруг вспомнил я про то, как они надо мною глумились.

– Я из Кривого Рога. У нас в городе мовнюков почти нет.

– Ясно, – сказал я и, недолго думая, полоснул и его ножом по горлу. Еще нам не хватало возиться с пленным…

В «офисе» все прошло без сучка и задоринки. Трупы убитых мы добавили к телам бедных девушек в овраге. Потом забрали всю еду, побросав ее в ранцы, которые Миша почему-то назвал рюкзаками. Кроме всего прочего, мы прихватили еще две железные банки с водой, а также бутылку горилки (для дезинфекции, понятно). Затем мы вернулись, освободили пленников, хотя двое из них – мужчина и женщина лет сорока, единственная, кто был не первой молодости – отказались идти, мол, с вами, такими отчаянными – всем верная смерть, а с этими хоть шанс какой-то есть. И как я их ни уговаривал, они продолжали стоять на своем.

Тогда я дал им напиться, оставил немного провизии, после чего все покинули это жуткое место.

Конечно, умнее было бы уйти втроем с Михаилом и Алексеем, но я догадывался, что будет с теми, кто остался, и потому решил, что нужно спасти всех. А той парочке, которая с нами не пошла, я не завидовал, и, как оказалось, не зря – позже мне рассказали, что их изуродованные трупы нашли в одной из клеток. На мой вопрос, куда нам идти, Алексей сказал:

– Я знаю, где наши были вчера.

– Что это за «наши»?

– Наши, дончане. Воюют против… этих. Я-то думал, у меня жена, ребенок скоро должен родиться, и потому не пошел к ним. А теперь пойду обязательно. Тем более жену я сумел отправить к ее дяде в Ростов – она уже звонила, сказала, что страху натерпелась по дороге, но все-таки ее смогли переправить через границу.

«Граница? Интересно, кого она разделяет?» – подумал я, но вопросов задавать не стал – потом найду время как следует расспросить своих спутников. Я лишь кивнул и сказал:

– Понятно. Ну что ж, веди, Алексей. Эти сволочи еще не знают, кто такой Семен Каретник. Скоро узнают!

5 августа 2014 года. Донецк. Министерство внутренних дел ДНР.

Подполковник ФСБ Жарков Александр Павлович

– Здорово, тезка! – я дружески приветствовал заместителя министра внутренних дел Донецкой республики, входя в его кабинет. – Знаю, что тебя недавно подранило в руку, поэтому обниматься с тобой я не стану. А то, не ровен час, жиману посильнее и сделаю тебе больно.

– Здравия желаю, товарищ подполковник, – улыбнулся замминистра, поправляя повязку на руке. – Вот, не выдержало ретивое, поднял своих ребят в атаку. Ну и получил пулю…

– А в мае в аэропорту – осколок в ногу… Ты, Васильич, поберег бы себя. Не всегда следует под пули лезть впереди всех.

– А вы, Александр Павлович, в Чечне, как я слышал, тоже не в штабах отсиживались… – замминистра, хитро улыбнувшись, посмотрел на меня.

– Ну, ладно, не будем перемывать косточки старшим по званию, – я нахмурил брови и постарался сделать грозное лицо, но не выдержал и рассмеялся.

– Вы к нам как, Александр Павлович, по делу или просто новых впечатлений набраться?

– По делу, дружище, хотя иной раз очень хочется послать все куда подальше и снова взять автомат в руки. Помню, в Афгане…

– Слыхал я про ваши похождения «за рекой» от Каскадера. Вы ведь вместе с ним воевали?

– Было дело, тезка. Я, кстати, сюда приехал после его сообщения.

– Слушаю вас, товарищ подполковник, – лицо замминистра стало серьезным. – И что такого интересного для вашей конторы сообщил он вам?

– Дошли до нас вести, – начал я, – что в районе Саур-Могилы стали происходить какие-то странные вещи. А именно – неизвестно откуда появились люди, которые вроде бы умерли давным-давно. Они же живехонькие, даже не пылинки на них нет. Причем они не какие-то там ряженые реконструкторы, а самые настоящие участники Первой мировой и Великой Отечественной войн.

– Мне тоже докладывали об этом, – кивнул мой собеседник. – Поначалу я не поверил этому, думал, то ли чья-то плохая шутка, то ли кто-то сбрендил от перенапряжения. А потом это подтвердили люди, которым я полностью доверяю. В голове не укладывается, но факт остается фактом – вполне реальные люди перемещаются во времени.

– Вот и у нас многие засомневались, – я развел руками. – Для того меня сюда и послали. Если все обстоит именно так, то будем над этим работать, подключим серьезных ученых, которые попытаются как-то это все объяснить. Или мы установим, что имеем дело с очередным фейком, напишем соответствующую справку и отправим материал в архив.

– Понятно, Александр Павлович. Могу обещать вам, что с моей стороны вам будет оказана вся необходимая помощь. Кстати, если вас интересует, то могу сообщить вам одну интересную вещь. С помощью одного из этих «путешественников во времени» ребята из «Востока» притащили из разведпоиска засланного казачка. Точнее, не казачка, а, скорее, шляхтича.

– Поляка? – насторожился я. – Ну-ка, ну-ка, расскажи мне обо всем поподробнее.

Мой собеседник вкратце рассказал о пойманном в районе обитания «Навоза» пшека. Меня насторожило то, что пан Анджей Моравецкий не занимался обычным шпионажем и не пытался выведать о силах и планах донецких ополченцев. Ляха тоже заинтересовали люди, о которых мы только что говорили. Но самой Польше путешественники во времени были вроде ни к чему. А вот «старшему брату» со звезднополосатым флагом, который маячил за спиной воинственных поляков, сведения о столь необычном явлении были бы весьма интересны.

– Слушай, тезка, а не мог бы ты дать мне возможность побеседовать с вашим импортным пленником? Он, наверное, сидит под замком где-нибудь в вашем министерстве?

Замминистра смущенно почесал подбородок.

– Видите ли, Александр Павлович, его пока еще не доставили в Донецк. Обещали сделать это на днях. Я сейчас свяжусь с Саур-Могилой и отдам соответствующий приказ.

– Может быть, мне самому туда съездить? Заодно и с этими таинственными «путешественниками» познакомлюсь поближе. Ты найдешь мне машину и пару сопровождающих?

– Все сделаем, товарищ подполковник. Завтра с утра…

– А сегодня вечером нельзя?

– Вот это я бы вам не советовал. Неспокойно у нас, и ночью ездить никому не рекомендую. Случись чего с вами – никогда этого себе не прощу.

– Ну что ж, нет так нет.

– Отлично. Я сейчас распоряжусь, чтобы вам сообразили номер в гостинице. А заодно и поговорите с Алексеем Ивановичем Степаненко, он у меня занимается подобными делами.

– Леша Степаненко? Однако… Я-то думал, что он давно на пенсии.

– Был на пенсии. А когда у нас началось, вспомнил, что родился в Краматорске, и приехал к нам. Можете ему доверять, как мне лично.

– Мы с Лешей старые знакомые, – улыбнулся я.

– Сейчас за вами приедет машина, доставит вас к нему, а после отвезет в гостиницу. А завтра утром за вами заедет джип. Много народу вам в сопровождение дать не могу – на фронте бойцов не хватает. Водитель и один боец из «Востока», который вам поможет, если что.

– А для меня автомат найдется?

– Это запросто. Только, товарищ подполковник, дай бог, чтобы он вам не понадобился. Вы там не забывайте сообщать мне о том, что происходит. А то я буду сидеть как на иголках. Можно и через Александра Ивановича.

– Не боись, тезка, все будет хорошо. Моя чуйка пока меня еще ни разу меня не подводила. Думаю, что не подведет и на этот раз…