Текст книги "Последнее начало"

– Ты специально для меня выучил эту цитату? – саркастически хмыкнул Ратибор. – Я вот, например, многое из прочитанного хотел бы запомнить, однако почему-то не получается.

– Не всё сразу, – улыбнулся Ангел. – Но, если уж о том зашёл разговор, то процитирую ещё одного мудрого философа, хотя он жил в довольно недалёкое время советского застоя: «В большинстве болезней виноват сам человек, и чаще всего он болеет от жадности, лени, неразумности; не надейтесь на медицину, которая неплохо лечит многие болезни, но не может научить человека как стать здоровым, и не может сделать его здоровым. Чтобы стать здоровым, нужно приложить собственные усилия, которые должны возрастать по мере старения и ухудшения здоровья, но человек настолько совершенен, что вернуть здоровье можно почти всегда».[31]31
  Амосов Н. М., «Раздумья о здоровье». М. 1987 г.


[Закрыть]

– Здорово! – воскликнул Ратибор и единственный глаз у него во лбу вспыхнул неподдельным восхищением.

– Как видишь, – продолжил Ангел, – многому можно научиться у людей. Недаром ведь человек – сын Божий! Когда он это чувствует, то все дела у него получаются. Тайна жизни заключается в том, чтобы не сокращать её себе самому, потому что у человека нет большего врага, чем он сам. Что же касается упомянутого тобой бессмертия, то не каждому человеку оно действительно нужно. Проще сказать – никому. И создавать из этого нездоровый ажиотаж – всё равно, что помогать рогатому воздвигать для человека рогатки. Посуди сам. Практически все разумные осознают, что в первую очередь воспользуются правом на сверхдолгую жизнь весьма не лучшие представители человечества. Скорее всего это будут сверхбогатые личности, финансово-промышленные магнаты, американские ростовщики, не имеющие желания и силы расстаться со своей страстью к стяжательству, то есть те же архантропы. К тому же, этой идеей могут увлечься различные политические выродки, не имеющие чувства Родины и рассматривающие страны, государства и людей, как марионеток в кукольном театре. Ведь куклу всегда можно передвинуть куда захочется. А великим учёным, которым действительно бы нужно продление жизни, она, в сущности, не пригодится. И это по той простой причине, что настоящий великий учёный, писатель, художник, поэт всегда привязан к Родине, ко времени и к моральным правилам, в которых родился, по которым научился создавать что-то ценное, вечное. Бессмертие для творческого человека впоследствии окажется ежедневной гильотиной: каждый день – ожидание смерти и каждый раз – насмерть! Так что учись делать добро и не мечи бисер перед свиньями.

Надо сказать, что Ратибор много мудростей узнал из бесед с Ангелом, только тот строго-настрого запретил рассказывать об этом другим, потому как время ещё не пришло. Приходящий показывал ученику истоки Истины и между ними давно уже установилась прочная и постоянная связь. Только вот сейчас… что же случилось? Ратибор спрашивал: правильно ли он поступил, отправив Раду в стан врага? – и не находил ответа. Не находил.

Он пытался призвать Приходящего, но крест молчал. Видимо, что-то не то и не так сделано, но всё же надо решать. Ратибор слушал тишину: до боли в висках вслушивался в каждый лёгкий шорох, размытый этой тишиной, но и там не находил ответа. Визг и шум отвлёк его внимание. Два пушистых белых шарика выкатились из стены и принялись гоняться друг за другом вокруг стола, немилосердно визжа при этом.

– Шуликаны! Что вы расшалились, ух, надеру я вас!

Шарики, испугавшись наставнического окрика, вмиг убрались в стену. Наверное, покатились искать для игры комнатку поудобнее, пошире, да и места чтоб побольше. Эти хранители домового очага появились в зонах давно, считай, вместе с возникновением циклопов. Но самое интересное, что шуликаны катались где, куда и когда хотели. Даже во внешний мир. Именно они рассказали Ратибору и другим обитателям четырнадцати зон, как это делается. Все тут же, следуя примеру белых и пушистых, тоже стали совершать прогулки по внешнему миру. Правда, многие боялись путешествий просто патологически. А Ратибору, например, очень нравилось. Только сейчас домовёнки прикатились некстати. Не до гуляний, когда осаждают колючие проблемы.

Неужели всё и всегда придётся решать самому? Неужели никто и никогда не подаст руку помощи, не поможет советом? Ведь сам Космос может протянуть руку помощи. В чём же дело? Ну, хотя бы Приходящий явился, хотя бы он подсказал, что делать, чего ожидать? Ведь недаром в прошлом мудрецы говорили, что от кого-то ждать подсказки для решения проблем или же устраивать всемирную погоню за призрачными решениями – дело бездумно прожигающих жизнь, разворовывающих собственные души. Или это испытание послано не случайно?

Тут же на стене неярким ласковым светом сверкнул крест. Так и есть! Значит, не случайно. Значит он, Ратибор, должен учиться принимать решения, должен учиться и учить других. Недаром же к нему пристало прозвище – наставник. А какой из него наставник, когда сам ещё многое не знает? Может быть, в этом его предназначение? А ведь у каждого предназначение своё: важно понять какое?

И снова заиграл крест переливами тёплого света, и услышал Ратибор:

«Преклони ухо твое, и слушай слова мудрых, и сердце твое обрати к Моему знанию; потому что утешительно будет, если ты будешь хранить их в сердце твоем, и они будут также в устах твоих, чтобы упование твое было на Господа, я учу тебя и сегодня, и ты помни…».[32]32
  Апокриф. Евангелие от Фомы (8:12).


[Закрыть]

Глава 7

По коридору, освещённому сиротским больничным светом, шла Валлиса в накинутом на плечи белом кисейном халатике. За ней два угрюмых санитара, смахивающих на козлоногих сатиров, толкали каталку, на которой под простынёй лежала найденная в зоне девушка. Она казалась идеферентной[33]33
  Индеферентной – безразличной.


[Закрыть] ко всему окружающему и с самого начала не проявляла интереса к тем манипуляциям, которые проводила Валлиса: спокойно позволила сделать анализ крови, ДНК, психического и нервного состояния, сканирование мозга, нейтринное исследование. Вероятно, она правильно понимала и принимала действия своего невыбираемого врача, но голоса не подавала. Вернее, подала, но это уже потом, когда врач и пациентка нашли общие точки соприкосновения. Хотя Валлисе до сих пор казалось, что здесь ускользает от внимания важная деталь происшедшего. Что же случилось, но не до покушения на Макшерипа, а после?.. После она попыталась действовать как можно собраннее. И всё же смерть её командного, пусть даже своеобразного дилетанта-философа выбила Валлису из накатанной рабочей колеи, рассеяла внимание, поэтому было упущено что-то очень важное. Но что? И удастся ли вспомнить это «что» вовремя?

Двери в большую операционную бесшумно скользнули в сторону, и перед процессией предстал Станислав Сигизмундович, нервно переступающий с ноги на ногу в ожидании пациентки.

– Так. Это она? – спросил шеф, хотя и сам видел. – Так, – снова повторил он. Остальное всё нормально?

– Нет, – механически мотнула головой Валлиса. – Убит мой напарник. Да вы его знаете – это Макшерип.

– Как случилось?

– Сама не знаю, – пожала плечами девушка. – И до сих пор не могу сообразить. Какое-то существо, своего рода циклоп, прополз по вентиляционной шахте воздухозаборника, ворвался в лабораторию через люк, когда там находился только мой мулат, и напал на Раду. Конечно же, Макшерип кинулся между ними и получил удар чем-то металлическим в область левой ключицы. При этом лопнула сонная артерия, получил повреждение нервный центр, пославший, вероятно, сигнал на гипофиз, и гигант погиб чуть ли не в несколько секунд. Я велела сжечь труп.

– Вот это напрасно, – поджал губы Станислав Сигизмундович. – Никто бы вам не помешал привезти погибшего в Москву. Мне бы очень хотелось взглянуть на профессиональный удар дикого циклопа, не соображающего пока ещё ничего в строении организма, а тем более в нервных болевых точках. Мне кажется, нападающий был вовсе не циклоп.

– Рада его видела, – Валлиса указала на девушку, безучастно лежащую на операционной каталке. – Удар предназначался для неё и если бы не Макшерип…

– Ладно, ладно, – скривился Станислав Сигизмундович. – Мы ему памятник поставим. Покажи-ка лучше предварительные данные по исследованию организма пациентки.

Валлиса надулась на шефа за такое вот обращение, отдала ему папку с документами, вытащила с нижней полки медицинской каталки кейс автоклава, где находились самые ценные образцы почвы, структурного анализа биологических масс и… много ещё чего там было. Даже металлический штырь, которым был убит Макшерип, лежал где-то там. Ефрем специально предупредил, что в лаборатории института с орудием убийства необходимо серьёзно поработать.

Но Валлису не оставляли давно мучившие её досужие мысли: кого же всё-таки досадила Рада из поселенцев зоны? кому доставила несколько лишних моментов головной боли? или её просто живьём отдавать нам не хотели? недаром же и сам Станислав Сигизмундович потребовал срочно доставить пациентку в центральный офис института. Значит…

– А ничего это не значит! – ответила сама себе девушка и даже рубанула воздух ребром ладони для наглядности.

Ей необходимо было сейчас же собрать свою память в жёсткий жгут, провести заключительные анализы, сопоставить с исследованиями шефа, которые у него к тому времени уже появятся, и тогда картинка найдёт своё место в мозговом музее картин. Следует отметить, что залы мозгового музея в сознании Валлисы занимали довольно обширное место. Размышляя таким образом, девушка открыла кейс автоклава и принялась выгружать на рабочий стол привезённые с поля боя экспонаты.

Ага. Вот и пакет, про который Ефрем упоминал неоднократно, чтобы не забыла взглянуть. Да разве такое можно забыть! Ефрем и Макшерип в её убойной команде были первыми бойцами. И одним из первых по зубам «схлопотал» именно Ефрем. Когда Валлиса взяла его в свою команду, которая к тому моменту состояла только из неё самой и здоровяка Макшерипа, то в голову новенькому ничего путного не пришло, как только сказать на ушко мулату:

– Мужиков в команде было слишком много, но комиссарша всем дала понемногу.

– Ты, что ли, хочешь комиссарского тела? – за вопросом, произнесённым тоже шёпотом, последовал мощный подзатылочный удар. Ефрем даже охнул и присел. На звук подзатыльника обернулась сама комиссарша, а на её немой вопрос Макшерип тут же ответил:

– Одним следует кое-что объяснять на пальцах, другим – на кулаках, а третьим хватает подзатыльника.

Да, сколько в жизни приходилось делать нелицеприятного и всё ради победы – победителей не судят. А как эта победа приходит, знали только они втроём.

Сибирская тайга, молча, смотрела на малоезжую дорогу, вклинившуюся тонкой змейкой меж двух сопок в непроходимый, как показалось сначала, урман. По ней упорно, не обращая внимания на многочисленные колдобины, пробирался старенький «козлик». Такие автомобильчики из-за последних достижений технократии можно было отыскать разве что в самой глубочайшей глубинке. Но, не смотря на раритетное состояние, «козлик» привычно урчал, отсчитывая таёжные километры.

На задних откидных боковых сиденьях примостились двое мужчин. Оба прилично одеты, но сразу видно было, что это не таёжники. Никакой таёжник не отправится в дорогу в кроссовках вместо сапог и вместо «энцефалитки» или телогрейки не станет надевать яркую нейлоновую курточку модного покроя. Только путешественников удобная одежда жителей тайги вряд ли интересовала. Они приехали в своей любимой походной амуниции и вряд ли согласились бы её заменить на что-то более «приличное» для этих мест.

Мужчины сидели молча, вслушиваясь в монотонные жалобы мотора. Лишь один раз меж ними вспыхнул попутный диалог.

– Тихо ты, потрох медвежий, – рыкнул на Макшерипа Ефрем, когда тот случайно либо ради шутки наступил иудею на ногу после очередного преодоления дорожной колдобины.

– У нас в Сибири не то, что у вас в Изра-э-ле, – ехидно прокартавил мулат. – У нас и на ногу наступят – мало не покажется. Иль не по вкусу овса откус-сать?

– Это ты сибиряк?! – заржал Ефрем, будто и вправду – конь объевшийся овсянки. – Ты же больше на дикого джигита рожей смахиваешь!

– Ага, – кивнул здоровяк. – Ещё какой сибиряк. Я в студенческие годы Рассеюшку от Коми до Каспия ногами промерил, а уж по Сибири-то меня столь разов таскало – не поверишь. И здесь на Сынташте был. Знаешь, что она в Иртыш впадает, а тот в студёные моря по Оби добирается?

– Это хорошие знания и поучения географии, – кивнул Ефрем, – только забыл ты выучить в путешествиях по Сибири, что речка Сынташта сначала в Тобол впадает, а уж потом…

– Что потом, что потом? – заворчал мулат. – Я не пургомёт какой-нибудь. Сказал, что был в Сибири, значит, так оно и есть!

– Ну, хватит вам, обормоты. К месту подбираемся, – оборвала их словоизвержения Валлиса, сидящая за рулём автомобиля, предназначенного разве что для официального «удара автопробегом по сибирскому бездорожью».

Молодцы тут же замолчали и уставились на тайгу, которая в местах этих была довольно густой и, может быть, непроходимой, только бродить по таёжным дебрям, в планы команды не входило.

Грейдер не обижал старинный российский вездеходик ухабами и колдобинами. По всему видать, в этих местах автомобили показываются довольно редко. Во всяком случае, сейчас. Может быть, один-два раза в день пролетит какое-нибудь колёсное существо, и опять дорога пуста. Малолюдье этих мест как нельзя устраивало команду. Валлиса прибавила газу, и вездеходик, взлетев на бугор, оказался перед довольно обширным безлесым пространством.

Окончательно безлесной огромную равнину назвать было нельзя, но и до таёжного понятия равнина явно не дотягивала. Слева, из-за лесистых холмов, в долину впадала бурная ворчливая речка. Это и была та самая Синташта, к которой ехала команда. Валлиса подогнала машину ближе к берегу, помощники её сразу вылезли и отправились за лапником. Нарубив вскорости по большой охапке, они вернулись и принялись засыпать вездеходик со всех сторон, превратив его в большой зелёный осенний сугроб. Валлиса молча, наблюдала за ними. Пока мужчины рубили лапник, она вытащила из багажника два увесистых мешка, которые лежали чуть в сторонке. После безоговорочного переодевания вся троица выглядела как армейский спецотряд в стандартной пятнистой форме. Да и мешки теперь ничем не отличались от своих хозяев.

– Значит так, – Валлиса решила провести отвальную инструкцию. – Мы спускаемся по берегу реки в долину. И вон тот холм, – она указала на одинокую сопку в долине, слегка подёрнутую октябрьской дымкой, ничем издалека не отличавшуюся от остального лесного нагорья, – это столица допотопного царства Десяти городов – Аркаим.

– Кому нужны давно сгнившие кирпичи? – хмыкнул Ефрем.

– Разговорчики! – нахмурилась Валлиса. – Эту долину пытались затопить уже несколько раз до нашего рождения, до рождения наших мам и бабушек. Ясно? Значит, кому-то это нужно. А ещё кто-то, то есть руководство нашего исследовательского института, хочет этому помешать. Работу надо выполнить хорошо, нам за это платят. Вопросы есть?

– Отстроенную плотину мы взорвём запросто, кто нам помешает? – рассудительно заметил Ефрем. – Пластиту в этих двух мешках хватит, чтобы взорвать всё нагорье к чёртовой матери. Зачем было таинственность такую создавать?! Мы же не мальчики.

– Ну, ладно, не нам об этом судить. И не беги впереди паровоза, – перебила Ефремову воркотню девушка. – Если нам приказали одеть пероксинные бронежилеты, то эти места, я полагаю, не такие уж нелюдимые.

Боевая троица пустилась в дорогу. Идя цепочкой, каждый думал о своём, может быть, самом главном, может быть, о чём-то потустороннем.

…А почему не поразмышлять дорогой? Всё равно мысли разные ходьбе не мешают.

Оно, конечно, не мешают, только при спуске в долину ноги почему-то тяжелеть стали. Мистика!

Какая, к лешему, мистика! Пославшие нас предвидели это. Только молитесь, чтобы это была самая большая беда, чтоб ничего не случилось наиболее жуткого. Не верится что-то в жуткое.

Так здесь тихо, хорошо, вольготно. Уехать бы в такое место насовсем, построить маленький домик на берегу речки и взять в жёны такую же, как наша комиссарша.

Кто ж за тебя замуж пойдёт? Лучше одной и свободной, чем разрываться меж работой, мужем и домом.

Какая работа может быть в лесу? Здесь работать только для себя надо будет…

Вот такие мыслишки теплились в головах идущих, создавая меж собой смысловой винегрет. Но троица давно притёрлась, и освободившаяся от очередных соображений голова спокойно ловила мысли, идущего рядом. Во всяком случае, это было неплохо, так как в экстремальных ситуациях не всегда можно и нужно говорить.

Вдруг словно ветер пронёсся по оставшемуся позади лесному нагорью. Ухнул филин. Филин? Днём? Все трое живо насторожились, но ход не убавили. Скорее всего, походка каждого стала ещё пружинистей. Ветер сзади дунул ещё раз, но уже неуверенно, только чтобы отметиться. Скоро речка обогнула лесной пятачок, и перед глазами троицы встал холм, который они совсем недавно рассматривали сверху. Вблизи холм уже не казался таким же, как все остальные. Это был явно искусственный курган с винтовой дорогой от подножья к вершине. А река недалеко от кургана раздваивалась и узкой протокой окружала город с другой стороны. Так что сам он оказался на острове, и вёл к городу через протоку всего один мосток. Сразу за ним начинались какие-то постройки.

Если город древний, даже несказанно древний, как говорила комиссарша, тогда почему постройки в городе не развалились. Ведь там явно никто не живёт. А любой дом умирает без хозяина. Причём, дома виднелись и дальше, у дороги, взбирающейся по спирали к вершине. Ефрем, шедший впереди, обернулся, но Валлиса сразу сложила руки крестом на груди. Всё ясно, в город нельзя. А курган был такой безобидный и гостеприимный, что у обоих мужиков в голове появились мятежные мысли. Валлиса поняла это и вторично скрестила руки, только уже над головой.

Троица продолжала идти строевым пружинистым шагом, намеренно отворачивая взгляд от манящих чем-то пустых городских улиц. И что же в них было привлекательного? Пустота?

Вскоре курган остался позади, а не в очень далёком далеке из дымки, повисшей над равниной, стала проявляться огромная плотина. Вот то место, куда должна была прийти команда. С нагорья почему-то плотина не просматривалась, зато здесь, поблизости, встала на пути могучей стеной, вызывающей невольное уважение. Ведь кто-то же её возводил и где! Действительно, в те далёкие времена это, очевидно, была стройка века. Почему она оказалась не доведённой до конца – это уже другой вопрос. Но если плотина до сих пор не разрушена, до сих пор готова к завершению начатого когда-то, значит, вопрос времени отпадает сразу. Одна земная или же внеземная сила мечтает задействовать всю мощь плотины, другая – наоборот. Кто из них прав, не поймёт ни один живущий на земле человек, ибо многажды истина заменялась ложью в этом мире и наоборот.

Человек сможет понять назначение и смысл плотины только тогда, когда она либо заработает, либо рухнет. Но тогда уже поздно будет что-либо исправлять. Валлиса, соглашаясь на задание, долго продумывала последствия. Пыталась подъехать к существующей проблеме с разных сторон и взглянуть на проблему под различными ракурсами. Результат мог оказаться любой.

Всё решило женское чутьё. Валлиса частенько в, казалось бы, совершенно безвыходных ситуациях полагалась на женскую интуицию, и это никогда не подводило! Может быть, каждой женщине дан такой талант от Творца, но если это не подводит, приводит к положительному решению проблем, то почему бы не послушать интуицию ещё разок? А согласившись исполнить операцию, назад никакого отступления не предвиделось, все корабли уже сгорели.

 
Постоянный страх оказаться вне
досягаемости земли.
И поэтому снова не спится мне,
если рядом жгут корабли,
если душу тревожит забытый хмель
кружевных продувных морей,
если снова поёт беззаботный Лель
у закрытых чужих дверей.
Не стареющий странноприимный дом,
что на Млечном стоит пути,
где родилась, жила и умру шутом,
где спасения не найти,
где ухватит за полу малины куст,
мол, куда ты идешь? Постой!
Воздух сумерек снова и прян, и густ —
старорусский крутой настой.
С той ли, с этой ли стороны
ожидается дым-пожар,
иль не молишься ты за ны,
куренной монах Кудеяр?
Ярость века сгорит в огне,
ляжет копотью в полземли,
и поэтому снова не спится мне,
если рядом жгут корабли.
 

Надо же, вспомнилось! Ещё в детстве когда-то, можно сказать, в другой жизни Валлиса увлекалась сочинительством. А виновата во всём была бабушка, приучив девочку с детства к интуитивному чутью, которое и повлияло на сознание девочки в пользу сочинительства. А бабушка как счастлива была! Ведь песня про разбойника Кудеяра, ставшего монахом, была для бабушки чем-то светозарным. Ох, не понять нам стариков, да им тоже нас не понять. У каждого своя жизнь, свои заботы. Может быть, в этом и заложен принцип существования?

От посетивших не вовремя воспоминаний о тенетворческой молодости вернул её взволнованный громкий шёпот Макшерипа:

– Ребята, гляньте-ка!

Ему было удобнее просматривать окрестности, так как здоровяк возвышался сразу на две головы и первый заметил, как в центре плотины высветилась широкая мраморная лестница наверх. Но на самом верху к перилам был прилажен флагшток со слабо развевающимся вымпелом.

– Нас уже ждут, – отреагировала Валлиса. – Макшерип, ты влево. Ефрем, ты направо. По краям плотины два каменных пилона.

– Видим.

– Под каждым – ниша. По мешку туда, включить детонаторы и сваливать. Вправо и влево.

– А ты?

Машинально прозвучавший вопрос вызвал такой откровенный взгляд, что у Макшерипа волной прокатились по спине холодные мурашки. Троица, не сбавляя хода, разделилась на три части. Валлиса оставила за собой центр нападения и спокойно принялась подниматься наверх. Лестница заканчивалась наверху у такого же каменного пилона. Валлиса, поднявшись наверх, замешкалась перед входом на площадку. Она не знала, что её ожидает, и надо было дать хоть немного времени на бегство напарникам. Но ступив на площадку, Валлиса почувствовала пробегающие по жилам холодные струйки закипающей крови. Именно тогда ей стало понятно без объяснений, что значит выражение «горячий снег».

Так, это удар ниже пояса, как говорят мужики. Только бы успеть! А ей всего-то надо было вставить наперсный крест в отверстие на верхней части пилона и трижды повернуть по часовой стрелке. «Не успеть!» – пронеслось у неё в замерзающей на ходу голове. Ещё шаг! Какое солнце сейчас на юге! И как просто завладеть огромным счастьем – упасть раздетой под жаркие солнечные лучи! Крест, надо достать крест! Вот он! Надо было раньше снять его с шеи! Как бывает тепло у обычной деревенской печки! Память детства оставила это отогревающее состояние. Ещё шаг. Остался последний… почему рука так плохо вверх поднимается?! Ведь в том же детстве Валлиса полезла чинить электрическую розетку. Было тепло от короткого замыкания… вставить крест… даже жарко было… словно от взрыва шаровой молнии… когда же она взорвалась?..

Вдруг словно порыв ветра в крещенский мороз подхватил Валлису, но она успела в этот момент повернуть распятие по часовой стрелке в третий раз.

Ветер нёс её куда-то вниз. Ветер… почему у ветра такие сильные руки… как у Макшерипа… И тут прозвучал взрыв! Мулат скатился в подвернувшуюся канавку, подмяв под себя Валлису. Это её и спасло.

Но как выбирались они оттуда, девушка не помнила, а её напарники не вспоминали, будто ничего не было. Не было? Но ведь именно после этого на земле появились четырнадцать зон. Во что же вылилась их диверсия: конец света или начало новой жизни?