Текст книги "Художник механических дел"
Автор книги: Александр Ивич
Жанр: Литература 20 века, Классика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Потехи
На празднествах весенних и летних непременным развлечением были фейерверки. Празднеств же было много – и при дворе, и у вельмож.
Фейерверки шли по ученой части. Готовили их академики. Составляли аллегорические фигуры из разноцветных огней и ракет, сочиняли приличные случаю стихи. Занимался в прежние времена фейерверками, хотя без особой охоты, и сам Ломоносов.
Механический художник Кулибин, славный выдумщик, мог пригодиться для забав двора. Надлежало поручить ему фейерверки.
Во время публичного собрания – праздновали пятидесятилетие Академии наук – показал Кулибин первую свою картинную иллюминацию.
Двор не ошибся: и здесь Кулибин поступил своеобычно. Невелик был бы труд по описанным образцам составить пороховые смеси для ракет и огненных фигур, взлетавших в небо. Да это уж видано.
Кулибин искал новые составы, завел тетрадь для записи опытов. Делал он огни разноцветные из инбиря[17]17
И н б и́ р ь (имби́рь) – многолетняя трава, пряный корень.
[Закрыть], шафрана[18]18
Ш а ф р а́ н – многолетняя трава, используемая как пряность.
[Закрыть], из змеиной крови.
А для иллюминаций комнатных приготовил особые составы на спирту.
Но то еще не было диковиной. А слава великого искусника пошла с того, что применил Кулибин для ночных и комнатных иллюминаций свои оптические опыты.
На академическом празднике трудами Кулибина представлено было в воздухе средь ночи сияющее солнце. И чудо: в небе пронеслась фигура греческого бога Аполлона.
Свеча, оптические зеркала, резанная из картона фигура Аполлона да механические устройства, чтобы луч света, усиленный и отраженный зеркалами, перенес изображение Аполлона на облака, – вот что придумал для иллюминации Кулибин[19]19
Это было устройство, напоминающее появившийся позднее «волшебный фонарь».
[Закрыть].
И с той поры фейерверки поручали ему постоянно.
Был почет, была слава, да не радостная. Сгорает фейерверк – сгорает и труд, на него положенный. А пользы обществу от того труда не проистекает нимало. Это Ивану Петровичу горько.
Стоит модель моста на Волковом дворе. Зимой вырастает на модели снежный холм, летом поливают ее дожди, сушит солнце.
О строении же моста через Неву-реку молчит императрица, молчит и Потемкин.
Приходил к Кулибину Николай Фус, один из членов комиссии, свидетельствовавшей модель. Принес письмо, полученное из Базеля, от славнейшего механика и математика Даниила Бернулли. О кулибинском мосте ему писал Фус. Бернулли был удивлен, как выдержала модель огромную тяжесть. Писал, что чистой теории для выполнения таких работ мало – невозможно исчислить все обстоятельства, которые должны быть приняты в расчет. Приходится работать ощупью, обращаться к врожденной сообразительности. В этом признает Бернулли некое преимущество Кулибина-строителя над теоретиками.
«Великий мастер» – так назвал в своем письме Бернулли смотрителя академических мастерских. И это было радостно.
На Волков двор всякий день и в немалом числе хаживали любопытные – поглядеть модель. Справлялись, когда мост начнут строить. Вопрос был безответен – великий мастер сочинял иллюминации и фейерверки. Искал, как бы забаву обратить на пользу обществу. И нашел.
Применив для картинных иллюминаций игру света, рожденную зеркалами, Кулибин приметил, как много могут усилить зеркала малый свет. Он сочленил десятки небольших зеркал – и представил, к великому удовольствию двора, невиданный фонарь. О том сообщали «Санкт-Петербургские ведомости».
«Санкт-Петербургской Академии наук механик Иван Петрович Кулибин изобрел искусство делать некоторою особою согнутою линиею составное из многих частей зеркало, которое, когда перед ним поставится одна только свеча, производит удивительное действие, умножая свет в пятьсот раз противу обыкновенного свечного света… Оно может поставляться и на чистом воздухе в фонаре[20]20
Кулибинский фонарь – это первый прожектор.
[Закрыть], тогда может давать от себя свет даже на несколько верст, также по мере величины его… Изобретатель имел счастие 11 сего месяца представить таковое зеркало Ее Императорскому Величеству и в Ее высочайшем присутствии произвесть разные опыты действия оного. Галерея на 50 сажен была освещена сим зеркалом посредством одной только свечи… Сие же изобретение рассматривано и свидетельствовано было в общем Академии наук собрании, и по рассмотрении отдана всеми должная справедливость умопроизведению почтенного господина Кулибина».
Еще ни одно изобретение академического механика не имело такого успеха. О Кулибине говорили. Императрица его наградила.
Отбою не было от заказов. Вся столичная знать требовала кулибинские фонари – их ставили на кареты для освещения пути.
Была слава, в доме завелись деньги, но это было совсем не то, ради чего трудился великий мастер. Умопроизведение господина Кулибина опять пошло на забавы. А он пытался показать, что фонарь годен для дела. Выставил его как-то в окне своего дома и осветил набережную на Адмиралтейской стороне, по другую сторону Невы.
Потом из нескольких фонарей соорудил звезду над набережной, а сам поехал в Красное село, за двадцать пять верст от столицы, и отсюда, с церковной колокольни, видел свет своего фонаря.
Тем хотел показать Кулибин, что годны фонари и для освещения улиц, и для ночных работ. Предложил Адмиралтейству освещать зеркальными фонарями корабли и гавани для безопасности ночного плавания.
Адмиралтейство предложением Кулибина пренебрегло, на улицах фонарей не поставили. И двадцать лет спустя освещались еще улицы столицы подвешенными у подъездов плошками со светильным маслом да свечами, выставленными в окнах домов, и то лишь в праздники.
А Потемкин был доволен: императрица милостиво улыбнулась. Еще бы, невидаль какую показал: фейерверк в дворцовом зале.
Потемкин царицу предуведомил о потехе. Поначалу Екатерина перепугалась:
– Да он дворец сожжет, все вещи перепортит – ракеты в покоях пускать!
Потемкин хитро улыбнулся:
– Что испортим, мы с Кулибиным за свой счет обновим.
Одной игрой света чрез зеркала да поставленными пред зеркалами картинками, без натурального огня, Кулибин такую устроил иллюминацию, что императрица приказала повторить и пожаловала механику две тысячи рублей. Что за часы, что за модель моста, плоды трудов многолетних, в которые вся сила таланта вложена, что за игрушку – цена по царскому счету вышла одна.
Ах, не по ветру ль развеять трудные мысли о важных замыслах, о пользе общественной, не предаться ли душою забавам? Деньги, почет…
В зимних сумерках сидит Иван Петрович за клавикордами[21]21
К л а в и к о́ р д – струнный клавишно-ударный музыкальный инструмент.
[Закрыть], наигрывает грустные напевы. Мысли неотвязны. На строение моста через Неву потребно полмиллиона. Да деньги, видно, царице на другое надобны. Триста тысяч потрачено на пикник, полмиллиона уплатила государыня за алмаз некоему греку. Архитектура моста не понравилась! Ее переменить можно.
Однако надо думать: долголетен ли мост деревянный? И можно ли сочинить проект моста железного?
Иван Петрович вышел на Неву – посмотреть, подумать. По наплавному Исаакиевскому мосту свернул к Адмиралтейской стороне. Навстречу – карета Льва Нарышкина, пребогатого чудака и великого любителя пиров. При царском дворе – главный забавник.
Завидев Кулибина, Нарышкин остановил карету, подзывает художника:
– Садись! Не отпущу – выручать меня надо. Завтра праздник даю в Петергофе, государыня будет. Механический фокус припас для праздника, а вышел конфуз. Подвел театральный механик, итальяшка Бригонций.
И умчал Кулибина в Петергоф. Едва дал время собрать потребные инструменты.
Иноземный фокус был занятный: автомат. Сидит в кресле старик – переставляет шашки, считает деньги. При перевозке в Петергоф Бригонций автомат разобрал, а собрать не сумел.
Без большого труда Кулибин привел автомат в действие. Шутник Нарышкин позвал итальянского механика, слезно просит его еще раз попробовать как-нибудь с автоматом справиться.
– Голову мне рубите, коли хоть один человек, кроме того, кто построил автомат, теперь собрать его сможет!
Автомат рукой на Бригонция указует и говорит басом:
– Руби ему голову.
Это сказал Кулибин, спрятанный за автоматом. Бригонций от страха слова молвить не может, бросился бежать, потеряв шляпу.
Повезло Нарышкину. Вместо одной потехи на празднике – сразу две. Гости смотрят, как механический старик считает деньги, а Нарышкин им рассказывает, как он с Кулибиным подшутил над Бригонцием.
Вот опять на забавы день ушел. Да редко днями отделаешься. Приказала императрица для малолетних внуков механические игрушки сочинить. Построил Кулибин гору со стеклянным водопадом, с водяными мельницами, с прудами, по которым игрушечные утки плавают. Игрушка заводная – все движется. Занятно, а время ушло несчитанное.
Новые труды, прежние заботы
Седеет борода. Неторопливой стала походка. Лета немалые – шестой десяток. Сколько сделано! Нет, мало сделано. Неустанны были труды, а все в моделях, проектах, чертежах. К модели моста уже и любопытные редко ходят.
Умер Потемкин, и это печально. Видел от него и дурное – отрывал от дела нещадно, никогда не спрашивал, есть ли охота и время фейерверки к его праздникам сочинять. Однако и дело жаловал. Не было в нем небрежения душевного, любил талант и мастерство. Чванлив был с вельможами, людей же славных делами своими отличал. И это было Кулибину дорого.
Вот умирают ровесники, спешить надо с большими замыслами. Времени свободного стало больше. Мастерские за двадцать лет смотрения налажены – лучших в России нет. Из учеников выросли добрые мастера, не требуют присмотра. Время есть. И сил еще много – стареть Кулибин не хотел, замыслов не счесть.
Коляска-самокатка, трехколесная. Лошадей не надо: двое сидят, а слуга, стоя на запятках, нажимает ногами педали пружинные. Нашел, как движение от пружин к колесам передавать, сочинил устройство руля, тормоз.
Подумал – и отложил чертежи в сторону. Пользы обществу мало. Баре будут сидеть в коляске, а слуга – вместо лошади. Да и выдуманы уже, говорят, самоходные коляски в Париже[22]22
Кулибин не знал, что «самобеглую коляску» изобрел на сорок лет раньше, в 1752 году, крестьянин Шамшуренков. Коляска, предложенная Кулибиным, была прообразом велосипеда.
[Закрыть].
Телеграф оптический – быстро вести передавать. Машину придумал: она движет крылья на высокой башне, на манер ветряной мельницы. Движения крыла – вверх, вниз, либо в сторону – телеграфические знаки, изображают слоги. Из слогов слова складываются. Знаки от одной башни передаются к другой, потом к третьей. Поставлены башни так, что с одной крылья другой видны. Для сообщений создал особую азбуку – из букв, цифр, запятых и слогов. Сообщения, передаваемые той азбукой, секретны – не имея таблиц, их не прочтешь.
Модель телеграфической машины смотрела императрица. Нашла ее занятной и повелела сдать на хранение в кунсткамеру. Снова пользы для общества не проистекло – телеграф сочли игрушкой.
На все те опыты деньги были надобны, и немалые. У семьи урывал, из жалованья. А от наград, от продажи фонарей семье тоже радости не было – все на строение моделей шло. И кончилось недолгое благополучие – вовсе денег не стало у Кулибина.
Директором Академии наук была в ту пору, по воле императрицы, княгиня Дашкова Екатерина Романовна. Невидаль: дама – глава ученого общества. Впрочем, должность директора академии была не по научной части, а по придворной: для почета должность, не для дела. Занимал же ее прежде Владимир Орлов, в науках вовсе несведущий.
Дашкова не в пример ему была образованна, умна и деловита. Немало полезного сделала. Однако капризна. Академического механика невзлюбила. Просить ее о деньгах хлопотать толку мало; кроме унижения, ничего не произойдет. Надобно искать путь обходный – мимо академии. Как прежде, когда к Потемкину шел о модели моста говорить.
И обходный путь нашелся.
Секретарем императрицы по принятию прошений в те годы был славный российский поэт Гавриил Державин. Кулибина он знал, удивлялся его фонарю, который, как писал Державин, «производит чрезвычайный свет вдали горизонтальной полосой, а чем ближе подходишь, свет уменьшается, и наконец у самого фонаря совсем темно».
И другому фонарю дивился Державин – магическому, что посредством оптических стекол отражал на стене и даже в облаках поставленные пред фонарем картины.
Об этих фонарях поэт размышлял и о своих думах поведал стихами. Фонарь, что вдаль отражательными зеркалами большой свет дает, а вблизи темен, сравнил Державин в басне с вельможами, кои умны секретарями, как кулибинский фонарь, что ярко светит не своей свечой, а окружными зеркалами.
А о волшебном фонаре были стихи философические – о мире действительном и мире мечтаний, что появляются и исчезают, как картины волшебного фонаря.
Очаровательный огнь чудный
Малюет на стене луну.
В ней ходят тени разнородны:
Волшебник мудрый, чудотворный,
Жезла движеньем, уст, очес
То их творит, то истребляет.
Державину и передал волшебник мудрый, Кулибин, прошение о прибавке ему жалованья. И получил от поэта скорый ответ. Писал Державин, что о прошении Кулибина докладывал и дан указ: сверх жалованья и казенной квартиры от Академии наук платить механику по девятисот рублей в год из императорской казны.
Однако в указе был второй пункт: починить на казенный счет часы, представляющие павлина на дереве. И третий был пункт: удостовериться, может ли искусственный, без огня, фейерверк, показанный прежде в комнатах дворца, служить к увеселению народа на открытом воздухе.
А о том, что Кулибину дорого, что творил он не для увеселения народа, а для пользы его – о строении моста, – императрица не вспомнила.
Ну что ж, павлин так павлин, будь он неладен. На старости лет нет охоты часы починять. С этого начинал – это пройденное. А большие замыслы без движения. Жалованьем с профессорами сравняли – почет. Да вот плати, старик, за царскую милость – сочиняй забавы, фейерверки.
Меж тем указ вызвал свару.
Дашкова превеликой обидой себе сочла, что о жалованье Кулибина мимо нее, директора академии, Державин хлопотал.
Прежде бывшая Державину большой приятельницей, княгиня Дашкова тут с Державиным поссорилась и на него жаловалась – почему, мол, докладывал о Кулибине, не спросясь ее. Державина нападки и жалобы Дашковой сильно уязвили. В Записках о своей жизни тем он объяснял ссору, что Дашкова «Кулибина за какую-то неисполненную ей услугу не жаловала и даже гнала». И недовольна была, что Державин выпросил ему жалованье в сравнение с профессорами.
Но те неудовольствия шли мимо Кулибина: ссора была меж сановниками и академический мастер о ней, может статься, и вовсе не знал.
А прибавка жалованья в первый год ухнула. Чрез павлина.
Часы, что по указу велено Кулибину чинить, были сугубо затейливы, с трудным секретом. Бронзовое дерево, на нем павлин сидит. На ветви пониже – сова в клетке, на другой – петух. Колокольчики развешаны. По бронзовой земле – бронзовые грибы. И в срединном грибе – циферблат.
Хранились часы в дворцовой кладовой. Хорошо, кабы часы, а то одна видимость. Механизмы разобраны, и части их свалены в великом беспорядке. Шутка ли – часовых механизмов четыре, а для фигур особые устройства: чтобы павлин хвост распускал, петух кукарекал и сова глазами хлопала. Колеса, пружины, цепочки – одни в ящике, другие в корзинах, большой и малой. Прежде починки огромный был труд – описать устройство часов, составить предлинный перечень частей. Многие поломаны, иные утеряны. Их Кулибин вычерчивал и отдавал в работу чеканным мастерам.
День за днем сидит Кулибин над часами, неделю за неделей. Денег на изготовление частей издержал более тысячи рублей. А счет оплатить забыли, и вышло, что прибавки жалованья как бы и не было. Впрочем, деньги вернули. Через четыре года. А время потраченное – кто ж его может воротить…
Игрушка была в исправности. Павлин распускал хвост и напоминал Кулибину молодых франтов на придворном балу. Колокольчики звонили, петух кукарекал, сова хлопала глазами. Пользы же обществу от сего труда было не более, нежели от франтов на балу.
Ивы плакучие
Модель моста загромождала двор Волкова дома. Сторожа Кулибин нанимал за свой счет. Часто ходил смотреть, не повреждена ли. Берег модель, ждал случая похлопотать о постройке моста. Напоминать не пришлось: внезапно во дворце вспомнили о мосте. Приказано было модель разобрать и перевезти для украшения новоустроенного сада при Таврическом дворце. Перекинуть там мостик через пруд для услаждения взоров и развлечения гуляющих.
Вот и конец, вот и смерть большого замысла, дерзкой мечты. Удивлялся гениальный Бернулли, хвалил великий Эйлер, кланялся сам Суворов. Да что хвалы! Людей спасал бы мост от гибели, для пользы общественной свершен был труд. Сердце отдано строению, еще в свете не виданному, бессонные ночи, жар ума ему отданы.
Веселые люди во дворце, легкие люди. В гордой вещи сумели увидеть игрушку. Для развлечения гуляющих…
Разбирать модель Кулибин отказался – не соберешь потом. Взялся перевезти как есть, целиком, с Васильевского острова через весь город в Таврический сад.
Ночью чертил приспособления для перевозки.
Несколько раз спускался во двор, будто бы за делом, что-то мерить, подсчитать. А по правде, прощаться ходил, будто с покойником.
Через два дня поставили модель на катки и потащили волоком.
«Похороны» вышли торжественны, при огромном стечении народа и длились шесть дней.
Медленно двигалась модель через Неву по наплавному мосту. Жалобно скрипели доски, и глубже уходили в воду плашкоуты. Наплавной мост оседал, словно понимая ничтожество свое перед соперником.
По улицам города тридцать работных людей медленно, тяжким трудом тянули трехсотпудовую модель. Лямки на плечах, вперед наклоненное тело, глаза смотрят в землю. Вспоминал Кулибин бурлаков на Волге.
С утра до темна провожала шествие толпа, дивясь и модели, и хитрой механике, измышленной для ее перевозки.
На седьмой день игрушечный мост украсил пруд дворцового сада. И над мостом склонились прибрежные ивы.
Кулибин в сад больше не ходил. Счет же за шествие модели в Таврический сад, пятьсот три рубля, оплатить строителю моста забыли.
Императрица постарела, стала грузна непомерно, ноги не служат. По дворцовой лестнице носят ее слуги в креслах. Для облегчения их труда и для удобства царицы придумал Кулибин подъемное кресло[23]23
Это проект первого лифта.
[Закрыть] – с этажа на этаж поднимать его по двум столбам в образе винтов. Подъем покойный – сидящей в кресле особе не может быть никакого опасного воображения.
Однако кресло подъемное построить не успел – императрица умерла.
На престол вступил нелюбимый сын ее, Павел. Новый император не терпел порядков, заведенных матерью, и людей, ей угодных, не жаловал. Переменчивый и злой, он тратил ум, временами острый, на фантазии несбыточные, на вздоры. Подозрительный, без меры боязливый, Павел заперся в Михайловском замке, подобном крепости либо тюрьме, и держал в трепете двор, столицу, страну.
Переменились и обстоятельства Кулибина. От сочинения забав он был избавлен. Уже не надо скакать вслед за Потемкиным на курьерских в Тавриду для устройства там фейерверков. Уже не надо сочинять игрушки для малолетних принцев и праздничные иллюминации. Но и большого дела нет. О Кулибине во дворце не вспоминали.
Размышления в кунсткамере
Бродит Кулибин по залам кунсткамеры. Ныне и она в загоне. Прежде посетителей угащивали напитками и сластями, чтобы тем привлечь полезное внимание к произведениям естества и художества. Потом угощение отменили, и билеты для входа в кунсткамеру давались из академической канцелярии. А ныне вход и вовсе затруднен: потребно иметь для осматривания собственное директора академии позволение. У нового императора не было нужды в расположении умов к просвещению.
Ходит с Кулибиным по залам унтер-библиотекарь Академии наук, хранитель кунсткамеры Осип Беляев. Маленький, сухонький, остроглазый. С Кулибиным почтителен. Показывает, как изделия его в кунсткамере размещены. Вот часы яичной фигуры, вот часы планетные. Подальше – модель телеграфической машины.
А рядом с часами яичной фигуры – не полюбопытствует ли Иван Петрович? – бюро работы немецкого мастера.
Устройство весьма хитрое. Крышку открыть – там бронзовая доска, изображен на ней храм художеств. Действием потаенной пружины доска опускается, за ней – секретные ящички для поклажи бумаг. Другую пружину нажмешь – ящички отходят назад, а изнутри поднимается красиво убранный кабинетец с другими ящичками, особо секретными. И притом слух услаждается приятнейшей музыкой. Между тем зритель поражается новым явлением. Из-под бронзовой фигуры Аполлона, коей украшено бюро, выдвигается лодка и с великим громом раскрывается, превращаясь в налой[24]24
Н а л о́ й (анало́й) – в православных церквах высокая подставка или столик для книг.
[Закрыть] для писания, с чернильницей и прочими принадлежностями.
– Высокого искусства вещь, знатным артистом строена! – похвалил Кулибин.
– Восхищаюсь каждодневно, – согласился Беляев. – Однако полагаю, часы яичной фигуры – произведение искусства более высокого, ибо несравненная трудность – поместить механизмы часовой, музыкальный и театрального действа в столь мизерном корпусе… – И прибавил шепотом: – А ведомо ли вам, почтеннейший Иван Петрович, сколь щедро покойная императрица наградила немецкого мастера? За бюро пожаловано мастеру двадцать четыре тысячи рублей.
Кулибин невесело улыбнулся. Ему-то за часы жалована тысяча. Промолвил:
– Директор академии господин Домашнев исчислил, что образование одного профессора стоит казне сорок тысяч. Мои успехи хоть невелики, да я ими казне и малого убытка не сделал. И тем весьма утешен.
Вспомнил, сколько сил положено – деньги доставать на опыты, – и рассердился:
– О трудах моих три раза в Европе публиковано! А об успехах в изобретениях господ профессоров сорокатысячных, к несчастию моему, слышать не случалось. А должны быть велики! – язвительно прибавил он.
Думал: Потемкин перед ним, Кулибиным, не кичился. Сам великий Суворов поклонился низко, встретив на балу. Трижды поклонился и громко, на всю залу, проговорил: «Помилуй бог, много ума! Он нам изобретет ковер-самолет!» Знаменитейший Бернулли назвал великим артистом. А вот господа профессоры свысока поглядывают, за ровню не считают…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.