Текст книги "Экономика социокультурной сферы"

2.2. Развитие, рост и структурные изменения в экономике социально-культурной сферы

В экономике социокультурной сферы зафиксирована ее определенная эволюция, отразившая происходящие в нашей стране глубокие социально-политические изменения в последние годы. Выделяются следующие этапы этой эволюции: 1 этап (1975–1985 гг.) – централизация (или отраслевая концентрация объектов культуры; 2 этап (1986–1991 гг.) – процесс коммерциализации в социокультурной сфере, включая хозрасчетные механизмы; 3 этап (1992–1998 гг.) – приватизация (значительной части объектов социокультурной сферы в частную собственность), а также муниципализация, предполагающая перевод многих объектов этой сферы и их имущества в ведение и распоряжение муниципалитетов; 4 этап (1999–2009 гг.) – усиление процессов децентрализации, заключающихся в разграничении полномочий органов управления культурой, реструктуризация отрасли (институциональная реформа, изменение структуры процессов удовлетворения культурных запросов, перевод объектов социокультурной сферы на программное обеспечение услуг вместо содержания сетевых единиц) [42].

В результате этой эволюции в социокультурной сфере наметились следующие тенденции:

– переход многих учреждений культуры на новые условия хозяйствования, стимулировавший предпринимательскую активность работников культуры, осваивание рынка культурных услуг с учетом реального платежеспособного спроса населения;

– наметившаяся тенденция реструктуризации и разгосударствления отрасли, в направлении развития коммерческого сектора культурных услуг и передаче части государственной собственности в руки частно-предпринимательских структур (не всегда, правда, с позитивными последствиями);

– распространение программно-целевых методов управления в сфере культуры, позволивших начать осваивать опыт финансирования социально-значимой деятельности учреждений культуры;

– внедрение многоканальной системы финансирования культуры и расширение состава субъектов культурной политики за счет расширения межведомственной кооперации и активизации коммерческого сектора для поддержки и развития культуры;

– повышение уровня политической культуры деятельности государственных органов, особенно на региональном уровне.

Также выделяются такие тенденции как:

«1. Разрушение отраслевой «вертикали» – формирование иерархии органов управления культурой на федеральном, региональном и муниципальном уровнях. Уточнение функций и разграничение доходов и отраслевых обязательств в области культуры органов власти разных уровней.

2. Изменение принципов бюджетного финансирования культуры, переход от финансирования сети организаций к финансированию услуг, т. е. увязка финансирования с достигаемыми результатами деятельности (бюджетирование).

3. Структурные сдвиги в отрасли. Сокращение сети массовых учреждений культуры (библиотек, клубов), парков культуры и отдыха. Рост сети театров, концертных организаций и коллективов, музеев.

4. Диверсификация и интеграция. Развитие новых типов учреждений культуры, которые одновременно используют многообразные формы деятельности, традиционно относящиеся к различным видам учреждений культуры и даже к другим отраслям социальной сферы, – центров досуга, эстетических центров, социально-культурных и культурно-спортивных комплексов и др.

5. Развитие альтернативных государственным организаций культуры. Формирование в культуре частного сектора (в основном в концертном и галерейном деле).

6. Расширение спектра общественных движений и объединений в культуре. Становление государственно-частного партнерства.

7. Разделение организаций культуры на коммерческие и некоммерческие. Развитие коммерческого сектора, рассматривающего культурную деятельность как вид бизнеса.

8. Появление нетрадиционных, внебюджетных источников финансирования государственных (муниципальных) некоммерческих организаций культуры: доходов от реализации авторских прав, доходов от предпринимательской деятельности, средств спонсоров и благотворителей, грантов благотворительных фондов и т. п.

9. Развитие элементов рыночной инфраструктуры культурной деятельности – театральных агентств, продюсерских фирм, бирж (ярмарок), фондов, негосударственных вузов культуры и искусств и др.

10. Необходимость переосмысления роли организаций и органов управления культурой, внедрения в их деятельность современных информационных и управленческих технологий (социально-культурное проектирование, фандрейзинг, связи с общественностью – PR и т. д.). Новые требования к кадрам культуры» [14, с. 24].

В то же время данные тенденции не могут в полной мере компенсировать негативные факторы в сфере культуры, связанные с недостаточной ориентированностью государственной культурной политики на демократизацию социокультурной сферы в качестве ее главного ресурса. Это:

– существенные ограничения в дальнейшем росте объема культурных услуг, связанные с низким платежеспособным спросом населения и хроническим недофинансированием отрасли;

– износ материально-технической базы учреждений и объектов культуры отрасли, существенную долю которой составляют высокозатратные материальные ресурсы с низкой фондоотдачей (музейные, библиотечные, архивные фонды, клубная сеть, исторические памятники и сооружения и т. д.);

– усиление коммерциализации деятельности многих государственных учреждений культуры в ущерб выполнению ими своих социально-значимых функций;

– отсутствие эффективного общественного и государственного влияния на систему культурного обслуживания населения, неразработанность соответствующих механизмов контроля за деятельностью учреждений культуры;

– неразработанность общей экономической стратегии управления, использующей гражданский потенциал отрасли;

– недостаточная инвестиционная и инновационная активность в отрасли, во многом связанная с отсутствием влияния общества на повышение социальной значимости учреждений культуры в современном обществе.

Для дальнейшего развития социокультурной сферы как отрасли макроэкономики важным является осмысление значимости культуры в современном социуме. В методологическом исследовании известного культуролога О. И. Генисаретского отмечается, что «если в общественной системе по тем или иным причинам дезорганизуется ее культурная подсистема, то, в конце концов, общественная система оказывается дезорганизованной и социально… В этом смысле принято считать, что культурная система содержит значения-образцы, устанавливающие структуру и функции социальной системы, и что их взаимодействие позволяет общественной системе сохранять и развивать свою целостность и устойчивость» [8, с. 2].

В этой ситуации необходимо в первую очередь усиление социальной востребованности деятельности учреждений культуры через актуализацию решения ими социальных задач. Именно этот социальный заказ со стороны государства и общества может стать условием дальнейшего развития экономики социокультурной сферы. В свою очередь это означает поворот последней в сторону все большего вовлечения самого населения, тех или иных гражданских структур в реальную социокультурную деятельность, в творчество, в управление культурными процессами.

В этом случае основное содержание учреждений социокультурной сферы заключается в совершенствовании образа и качества жизни населения средствами социокультурной деятельности, что является предпосылкой для расширения влияния культуры на самые различные стороны жизнедеятельности индивидов.

Соответственно основным механизмом развития экономики социокультурной сферы становится разработка и реализация различных региональных программ социокультурного развития, которые получили в последнее время достаточно широкое распространение. Особое внимание при этом уделяется так называемым партисипативным программам (основанным на изначальном взаимодействии всех заинтересованных сторон в процессе программирования и его реализации) как механизму включения самого местного населения, его общественных, творческих и гражданских структур в разработку и реализацию таких программ через создаваемые общественные фонды, подключаемые к этим программам творческие союзы, научную общественность, общественные организации. Процесс программирования в данном случае может превратиться в гражданское движение по разработке и внедрению различных социокультурных инноваций. Одним из возможных результатов внедрения программного подхода на местах является повышение роли общественного мнения, возникновение гражданских структур, меняющих сам социальный заказ на многие виды культурного обслуживания, а также формирующих новые культурные запросы.

Анализ практики регионального программирования социокультурного развития показывает, что наиболее эффективными оказываются программы, уже оформляющие и развивающие местные социокультурные инициативы по принципу встречного федерального финансирования основных «точек роста», но не всей инфраструктуры в регионе. Именно здесь чаще всего может проводиться общественная независимая экспертиза, анализирующая предпрограммную (или предпроектную) ситуацию и формирующая техническое задание на региональное программирование с участием местных специалистов, общественности.

Вовлечение различных представителей местного населения в разработку и реализацию региональных программ позволило специалистам выработать соответствующие методологические принципы регионального программирования:

«1. Ориентация на создание ситуации непосредственного сотрудничества при разработке программы всех заинтересованных в ней групп лиц, а также постоянное осмысление опыта такого сотрудничества и использование его для корректировки последующих действий;

2. В качестве исполнителей выступают не только отраслевые учреждения культуры, но любые территориально-социальные сообщества. Основными критериями для выбора такого сообщества является его осознавание себя как целостности, наличие механизмов его воспроизводства и поддержания.

3. Научное исследование сочетается с социальным проектированием и инициацией социальной активности населения.» [13, с. 34].

Вместо «вертикальной» административно-командной структуры управления начинает практиковаться «горизонтальная», именуемая нами как «сегментная». Основу последней составляет обеспечение диалога различных культур, в совокупности составляющих одно целостное культурное пространство при сохранении разнообразия его сегментов. Таким образом, культура общества начинает развиваться на собственной основе в зависимости от представленности в ней самоценных культурных инициатив, отражающих все разнообразие внегосударственной гражданской жизни с соответствующими кодами и информационно-символическими средствами самовыражения.

Отсюда и возможные соответствующие методологические требования, предъявляемые к управленческой практике такого рода:

«Управление должно предусмотреть возможные естественные изменения управляемой системы и предсказать ее будущие состояния. Поэтому оно включает в себя прогнозирование. Управление должно выработать и описать в необходимых деталях желательные состояния системы. Поэтому оно включает службу проектирования идеалов… Управление должно соединить проектирование с реализацией проектов и достигает этого путем дальнейшего развития и совершенствования проектирования, учитывающего теперь стадии внедрения и эксплуатации. На всех этапах и стадиях своего развертывания управление включает научные исследования, которые в его контексте приобретают иной характер и содержание. Управление развивает науку, создавая новые области и методы исследований» [40, с. 58–59]. Управление также «включает в себя проектирование в качестве элемента и составной части и благодаря этому делает возможным применение проектирования к системам деятельности… управление и проектирование вступают здесь и в сложное взаимодействие и взаимозависимость друг от друга, причем управление, реализуя свою специфику, прежде всего «отражает» и «познает» проектирование в его «естественных» и автономных процессах, а затем уже действует на проектирование, но обязательно – соответственно этому отражению и знанию» [40, с. 59–60].

Набирает силу тенденция выстраивания государственной культурной политики под задачи общенационального модернизационного проекта (в первую очередь через СМИ и коммерческий сектор культуры). Эта тенденция показывает наличие реальной возможности использования ресурсов культуры в дальнейшем социально-политическом реформировании общества. Несмотря на известные издержки этого отечественного проекта (о них речь пойдет в других разделах пособия) позитивным в этой тенденции следует признать влияние социокультурной сферы на гражданское самосознание в сторону роста индивидуальной инициативы и стремления индивидов отстаивать свои права в различных сферах жизнедеятельности.

Но институционально-учрежденческий подход к экономике социокультурной сферы возможен при наличии некоторого устойчивого принципа претворения его в жизнь. За рубежом такой принцип найден и его можно считать определяющим для демократизации и расширения сферы влияния государственной культурной политики. Это – широко известный принцип «длины руки». Он «призван держать политиков и бюрократов на расстоянии «длины руки» от работы по распределению финансовых средств, а также ограждать деятелей искусства и учреждения культуры от прямого политического давления или незаконной цензуры. Он обеспечивается, в частности, системой «оценки равного», берущей начало в традиционном английском праве, согласно которому судить другого может лишь равный по положению (т. е. художника должен судить только художник), а в принятии решений о предоставлении субсидий должны участвовать сами деятели культуры. Принцип «длины руки» предусматривает также, что проверка правильности расходования средств и соблюдения обязательности ни в коем случае не затрагивает прав учреждений и деятелей искусства на полную свободу творчества и самостоятельность» [25, с. 69].

Экономистами культуры выделяются в этой связи несколько уровней финансирования культуры.

Первый уровень заключается в финансировании текущей деятельности организаций, непосредственно находящихся в подчинении органам культуры; в финансировании централизованных мероприятий, в т. ч. в рамках госзаказа с использованием конкурсных процедур; в финансировании федеральных (региональных) целевых программ [43].

Второй уровень («вытянутой руки») – «правительство определяет только текущий объем государственной поддержки культуры. Дальнейшим же распределением общественных средств ведают независимые от правительства посреднические организации – фонды поддержки искусства, культурного наследия, образования и науки или общий фонд поддержки культурной деятельности [там же, с. 256].

«Третий уровень связан с еще большим «вытягиванием руки». На этом уровне применяется модель квазирыночного распределения ресурсов, при которой используется налоговый механизм: государство определяет «правила игры», предоставляя соответствующие льготы участникам культурной деятельности. Отказываясь от части налоговых поступлений в соответствующие бюджеты, государство фактически предоставляет самим налогоплательщикам решать вопрос, кому и в каком объеме надо оказать поддержку. Подобные же задачи решают и ценовые льготы предприятий. При этом налоговая политика федеральных и региональных властей может различаться в меру их полномочий и поставленных целей» [там же, с. 257].

Четвертый уровень – «распределение общественных средств путем «денежного голосования» самих потребителей» [там же, с. 258]. Это – социальные трансферы от потребителей, пожертвования, дары и т. д.

2.3. Ориентиры государственной политики в экономике социально-культурной сферы и система социальной защиты

Современная культурная жизнь в России является сложной производной различных подходов и установок, зачастую противоречащих друг другу, но фрагментарно отражающих разные модели государственной культурной политики. Для выстраивания общегосударственной стратегии политики в экономике социально-культурной сферы важно рассмотрение этих моделей, чтобы оценить их возможные положительные и отрицательные воздействия на отечественную культуру, возможности их воплощения в реальную управленческую практику.

1. Цивилизационная модель культурной политики.

Наличие элементов этой модели в отечественной управленческой практике вызвано ориентацией многих субъектов культурной политики на принцип «догоняющего развития» России по отношению к цивилизованному Западу. Соответственно и российская культурная политика, по замыслу сторонников этой модели, должна быть ориентирована в первую очередь на основные технологии и образцы культурной политики развитых западных стран. В качестве эталонных характеристик цивилизационной модели в этой связи выделяются: поощрение государством плюрализма культурных ценностей, отсутствие прямого государственного влияния на культурные процессы; предоставление возможностей индивидуальной инициативы в социокультурной сфере, свободы в развитии платных культурных услуг; широкое развитие массовой культуры с развитой индустрией развлечений, обеспечивающей определенную демократизацию приобщения к культурной информации всех групп населения. Цивилизационное значение такой культурной политики заключается в развитии социокультурной активности, значимых для самого населения (культура быта, досуга, потребления, здоровья, производства, политической деятельности и т. д.), в разнообразии субъектов культурной политики, имеющих как государственный, так и общественный статус, в мобильности использования и создания самых различных инноваций, творческих достижений в социально-культурной сфере, в защищенности создателей и потребителей культурных услуг от чиновничье-государственного произвола. Данная культурная политика способствует формированию гражданской культуры общества, которая чаще всего связывается с формированием типа личности, обладающей высокой социальной мобильностью, предприимчивостью, умением отстаивать свои права в противовес некоторым патриархальным обществам с авторитарным политическим режимом.

В то же время безоговорочное заимствование опыта культурной политики Запада без учета социально-экономической и социально-культурной специфики России, по мнению некоторых исследователей, может привести и к некритическому заимствованию культурных достижений стран, принятых за эталон. Это заимствование, по мнению некоторых исследователей, грозит «культурной колонизацией», отказом от обязательств по сохранению собственной национальной культуры. В России это – реальная угроза культурной колонизации со стороны американской культуры.

Ситуация осложняется принципиальной несводимостью культуры и цивилизации как явлений разного порядка. Это дало повод в свое время некоторым мыслителям рассматривать эти явления даже как оппозиционные.

В рамках цивилизационной модели культурной политики так и ставится вопрос – отечественная культура должна совершенствоваться в сторону соответствия мировым цивилизационным процессам. С этих позиций сторонниками цивилизационного подхода критикуется и деятельность многих государственных учреждений культуры как не соответствующая задачам модернизации и новым социально-экономическим реалиям.

К последним можно отнести: усиление стремления к большей социокультурной и экономической самостоятельности у разных социальных групп; отказ этих групп от обезличивающего коллективизма и выбор индивидуальных свобод и инициатив, позволяющих реализовать частные интересы, свободный выбор.

При этом исследователи отмечают следующий парадокс – именно в ситуации современной социальной аномии многие впервые ощущают себя частными людьми, свободными в своих культурных предпочтениях. Предлагается пойти навстречу этому процессу, реабилитировав в ценностном поле культуры важность индивидуальной инициативы, предпринимательства, коммерческой деятельности в цивилизованных формах. Не менее важно в культурной политике предусматривать удовлетворение самых разных, в том числе самых массовых культурных запросов, не отдавая предпочтения какому-либо из них, соблюдая таким образом в сфере культуры нормы цивилизованной демократии.

Именно на пути «движения за культурным спросом» сторонники цивилизационного подхода видят реальные предпосылки дальнейшего развития отечественной культуры. Соответственно государственная культурная политика, по их мнению, должна обеспечивать прежде всего те виды услуг учреждений культуры, которые пользуются наиболее массовым спросом и могут органично вписаться в систему рыночных отношений. Эти услуги относятся прежде всего к сфере массового досуга, рекреационным занятиям, развлечениям. Причем именно индустрия развлечений в соответствии с цивилизационной моделью как ориентированная на самые различные социальные группы, может способствовать активизации цивилизационных процессов в нашем обществе – приобщению к ценностям и технологиям информационного общества, демократии, толерантности к различным вкусам, пристрастиям, культурным предпочтениям независимо от нравственно-эстетической оценки этих предпочтений «официальными» экспертами. Результат – свободная, ничем не ограниченная кроме правовых норм, игра различных индивидуальных программ культурной деятельности. Поощряется любая инициатива в сфере культуры, включая самые экстремальные ее формы, если она находит «своего» потребителя.

Например: творчество «андеграунда», художественный эксперимент, свободный репертуар компьютерных игр и видеопродукции, нетрадиционные развлечения и т. д. Основным механизмом управления культурными процессами в соответствии с цивилизационной моделью наряду с правовым (сохранение прав и свобод граждан в сфере культуры) является экономический механизм.

В этом случае ставится задача цивилизованного маркетинга в сфере культуры.

Таким образом, цивилизационная модель культурной политики имеет свои положительные стороны благодаря потенциальной возможности приближенности к реальным запросам населения, гибкости применяемых технологий по созданию и тиражированию культурных услуг.

Другая ее особенность – расширение состава производителей культурных услуг, демократизация участия в культурной деятельности самых различных творцов, экспериментаторов, включая уровень «андеграунда». В этом случае возникает пространство различных нетрадиционных технологий и видов культурной деятельности, движущихся «за реальным спросом» на те или иные виды культурной деятельности.

Таким образом, формируется арсенал инноваций и экспериментов, обеспечивающих постоянное новаторство в социокультурной сфере, без которого невозможно цивилизованное развитие современного общества. Именно в этом контексте и можно оценивать в первую очередь потенциал цивилизационной модели экономики социокультурной сферы. Причем, несмотря на кажущуюся жесткую зависимость от рынка данной модели, она обладает мощным собственным экономическим ресурсом, который может умело использоваться государственными структурами. Так, одним из ведущих экономистов в сфере культуры указывается, что «у нас есть ресурс, который в нашей стране используется существенно меньше, чем во всем мире – рынок прав. Если взять авторские или смежные с ними права, в основном используются права драматурга, смежные права режиссера и т. д. И сегодня рынок прав составляет порядка 3–4 % от общего объема финансирования культуры. Если взять любую развитую страну, то в финансовых ресурсах культуры порядка 50–60 % приходится на продажу прав. Это относится не только к театрам, концертным организациям. Это относится к библиотекам, музеям и многим другим учреждениям культуры.» [31, с. 31–32].

2. Мифологическая модель культурной политики.

Как это ни кажется парадоксальным, эта модель является в значительной мере не только наследием советской эпохи, но и своеобразной модификацией этого наследия применительно к задачам постсоветского периода.

Специалистами, изучающими мифы, выделяются следующие их виды: 1) теогонические (рождение богов); 2) космогонические (создание мира); 3) космологические (строение мира); 4) антропологические (сотворение человека); 5) этиологические (происхождение природных объектов и предметов); 6) сотериологические (спасение человека); 7) эсхатологические (конец света). [7].

В современной государственной культурной политике присутствуют все варианты мифологии. Например, теогоническая мифология выражается в обожествлении национальных лидеров, (соответствующая информационно-пропагандистская политика, официальные праздничные «программы ликования» с участием новых «отцов нации», включая уровень губернаторов, мэров и т. д.); космогоническая мифология основывается на воспевании создаваемого нового демократического общества с «чистого листа», соответственно предшествующий советский период объявляется как хаос, кошмар и национальная катастрофа; космологические мифы предлагают новый мир «эффективного собственника», в основе которого лежат экономические интересы как базовые элементы строения нового социума; антропологическая мифология предполагает слом устаревшей «советской ментальности» и создание нового человека с ментальностью предприимчивого самостоятельного индивида, способного бороться за свои права; этиологическая мифология выражается в распространении технократического мифа о способности человека создавать новую сверхприродную среду средствами культурно-информационных технологий; сотериологическая – утверждает в первую очередь Прометеев миф о спасении человека через его собственный активизм, подчиняющий себе жизненные обстоятельства и бросающий вызов судьбе (соответствующие герои многих кинолент, книг, театральных постановок и т. д.); и, наконец, эсхатологические мифы проявляются как демонстрация низменной природы большинства людей и соответствующей неизбежности их гибели (распространенность культурной продукции, показывающей насилие и пороки человека).

Мифологичность в культурных процессах и в соответствующей государственной политике является особенно востребованной в ситуациях переломов, смены ценностных нормативов и мировоззренческих установок. Генерируя «семантический срез культуры», миф выполняет по отношению к обществу следующие функции:1) социально-интегративную; 2) нормативно-регулятивную; 3) сакральную; 4) средства и способа общения; 5) коллективной памяти; 6) сигнификативно-моделирующую, обозначающую построение знаковой системы и моделей окружающего природного и социального мира; 7) аксиологическую; 8) телеологическую; 9) теологическую (вера в прошлое и будущее народа); 10) познавательную; 11) компенсаторную. Другие исследователи выделяют такие базовые функции мифа, как:1) энергетическую; 2) созидание коллективов; 3) формирование идентичности; 4) воспроизведение коллективной идентичности; 5) формирование и структурирование пространства [16].

В современной России различные субъекты и эксперты государственной культурной политики склонны к культурному мифотворчеству, способствующему решению социальных и нравственных проблем общества. Соответственно и сама культура должна, по мнению, некоторых специалистов, стать хранительницей уже имеющихся и пространством создания новых мифов, консолидирующих общество вокруг наглядных, значимых, эмоционально проживаемых символов, ценностей. Не случайно в этой связи, что основные ресурсы государственного финансирования в сфере культуры направляются на сохранение культурного наследия, закрепляющего и распространяющего различные мифологемы, обеспечивающие национально-культурную идентичность народа. Но уже здесь возникает сложнейшая проблема – «Что следует сохранять силами государства как имеющими особое значение для общества?». Даже если сводить наследие к набору недвижимых памятников (что довольно распространено в реальной культурной политике), то, какие памятники следует сохранять? (Например, куда девать советский период?). Проблема заключается в том, что в области нового культурного мифотворчества возникло неразрешимое противоречие – официальная государственная мифология, включая ее внешние знаковые атрибуты (гербы, гимны, названия государственных структур и должностей типа «мэры», «губернаторы», «дума» и т. д.) реанимирует представления о досоветской буржуазно-либеральной России, а социально-экономическая реальность, в основном, существует как «постсоветская» с сохранением соответствующих реликтов еще досоветского сознания (всевластие бюрократического аппарата, подавление цивилизованного малого и среднего бизнеса, моноцентризм в управлении государством и т. д.).

Выход из этой ситуации заключается в имеющихся попытках нахождения мифологической преемственности рождающихся новых буржуазно-либеральных мифов и мифологии советского общества. Предпосылки для такой преемственности имеются, если учесть отмечаемую многими учеными устойчивую склонность к мифологизации действительности русским суперэтносом.

Таким образом, более широкий мифологический взгляд на отечественную культурную политику позволит избежать как нежелательную модель дальнейшего развития культуры, где мифологии отводится не созидательная, культуротворческая роль, а роль консерванта нежизнеспособных форм и направлений сохранения отечественной культуры вне мировых процессов культурного развития человечества.

Возможно ли в современных условиях создание общенационального культурного мифа, способного с одной стороны обеспечить создание полноценного гражданского общества в России, устранить перекосы, связанные с засильем той или иной идеологии, а с другой – войти в общечеловеческое культурное пространство? Среди различных мифологических мотивов, определивших на столетия менталитет русского народа исследователи выделяют как особый – «почитание Земли как всеобщей Матери»…Исследователи и самобытные мыслители – уже ХХ века – обратили внимание на то, что представители различных стран, народов, национальностей называются по-русски именами существительными (француз, немец, лях, финн, грузин, татарин, монгол, турок, китаец, якут, чукча, эскимос и т. п.), и только русские именуют себя именем прилагательным – как воплощение своей принадлежности сущему, причастности предмету, высшему и самоценному – по сравнению с людьми, составляющими народ. Этот высший предмет, это сущее – Русь, Русская земля, а населяющие ее люди, ее защищающие, ее обрабатывающие, любящие, пользующиеся ее милостями и покровительством, ее дети – русские, т. е. принадлежащие Руси, относящиеся к ней, составляющие в совокупности это целое (будучи ее составными частями, элементами, ее строительным материалом). Русь (территория) первична; люди, включая их племенную, национальную, этническую принадлежность, – вторичны, производны от Руси: фактически все, кто живут на Русской земле, и есть русские. Русь мыслится как суперэтнос, как категория всеобщего и универсального характера. «Комплекс принадлежности» Русской земле сохраняется в менталитете русской культуры фактически до сих пор: апелляция к Родине-матери, к Матери-Сырой-Земле, к России как носительнице высших ценностей сохраняется как устойчивая доминанта национального самосознания русских, косвенно восходящая к культу национальной природы.» [18, с. 47–48]. Эта установка органично сочетается с фактом наличия у России 30 % мировых ресурсов и соответственно значением нашей страны для всего мира как культурно-экологического феномена.