Текст книги "Главные песни ХХ века. От Дикселенда до хип-хопа"

FOLSOM PRISON BLUES/ SAN QUENTIN
Тюремные блюзы Джонни Кэша – «человека в черном»

В 1953 году будущая звезда кантри-музыки и рок-н-ролла 20-летний Джонни Кэш проходил срочную военную службу радистом на базе американских ВВС в западногерманском городе Ландсберг-ам-Лех в Баварии. Служба была не очень обременительной – настолько необременительной, что прямо там же на базе из числа сослуживцев он собрал свою первую группу The Landsberg Barbarians и стал писать свои первые песни.

Одной из этих песен стала “Folsom Prison Blues”, идею которой Кэш почерпнул из показанного солдатам на базе криминального нуар-триллера 1951 года «В стенах тюрьмы Фолсом». Открытая в 1880 году калифорнийская тюрьма Фолсом – одна из первых в Америке тюрем особо строгого режима, в ней встретили свою смерть около ста приговоренных к высшей мере узников.

Кэш родился и рос пусть и в небогатой, но вполне благополучной семье и никаких соприкосновений с законом и тем более тюрьмой в его короткой жизни практически не было. Самым серьезным и сильно повлиявшим на него переживанием детско-юношеской поры была случившаяся в 1944 году, когда Джонни было 12, смерть его старшего брата Джека. Братья были очень близки, Джек умер страшной смертью – его затащило в циркулярную пилу-станок и разрезало практически пополам. Братья в этот день должны были отправиться вместе на рыбалку, но Джек настоял на том, что должен идти работать – семья нуждалась в деньгах. Джонни всю жизнь не мог избавиться от чувства вины, тем более что суровый и безжалостный отец, узнав о смерти старшего сына, бросил в адрес младшего жестокие и несправедливые слова: «На его месте должен был быть ты». Грех и искупление – впитанные им с детства, с воспитания в глубоко религиозной, консервативно-протестантской семье темы сопровождали его всю жизнь, проявляясь, пусть нередко и самым парадоксальным путем во всех его песнях, в том числе и в самых ранних.

“I shot a man in Reno just to watch him die” («Я застрелил парня в Рино, просто чтобы посмотреть, как он умрет») – эти леденящие кровь, жуткие в своей безжалостной и бессмысленной жестокости слова – самая запоминающаяся строчка из Folsom Prison Blues.

«Я сидел и размышлял, какой может быть самая страшная причина для убийства одного человека другим, и именно это пришло мне на ум», – объяснял Кэш много позже происхождение этой знаменитой строчки в интервью журналу Rolling Stone.

Строчка эта была пропета с такой силой и такой отчаянной энергией, что не оставляла у слушателя сомнения: этот парень знает, о чем он поет.

Аналогичная судьба десятилетием позже ожидала московского актера и певца, выпускника престижного театрального вуза Владимира Высоцкого. Мало кто сомневался, что обладатель столь убедительного хриплого голоса и автор столь точных по смыслу, по акцентам, по интонации военных и блатных песен прошел и фронт, и лагеря. На самом деле никакого серьезного тюремного опыта у Кэша не было – как не было его и у Высоцкого.

«Он провел ночь-другую за решеткой, но арестовывали его, как правило, за пьяные дебоши», – рассказывает биограф Кэша Майкл Стрейсгат.

Записал песню Кэш в июне 1955 года в знаменитой студии Sun Records в Мемфисе. Она вошла в его дебютный альбом и вышла на сингле, который сумел даже добраться до четвертого места кантри-чартс журнала Billboard.

При издании сингла, правда, сам певец и владелец-продюсер Sun Records легендарный Сэм Филипс ничтоже сумняшеся указали Джонни Кэша автором песни. На самом же деле мелодию, да и часть текста Кэш попросту позаимствовал у написанной Гордоном Дженкинсом и изданной в 1953 году в исполнении певицы Беверли Мар песни “Crescent City Blues”. Кэш услышал ее там же, на базе американских ВВС в Германии и просто приписал к полюбившейся ему мелодии свои слова. «Я тогда еще и думать не думал о карьере профессионального музыканта и вовсе не хотел украсть песню», – рассказывал он в 1990 году. Однако тогда, в 1955 году, он малодушно уступил Филипсу, заверявшему его в том, что бояться обвинений в плагиате ему не стоит. Поначалу заверения Филипса оправдались – никаких проблем с авторством песни у Кэша не было.

Внезапную, полученную благодаря успеху “Folsom Prison Blues” популярность Кэш всячески подогревал своим тщательно проработанным имиджем отверженного – полной противоположностью приглаженным поп-звездам до-рок-н-ролльной эпохи. Да и с нацеленной главным образом на сексуальное раскрепощение энергией своих собратьев по раннему рок-н-роллу – Пресли, Джерри Ли Льюиса или Чака Берри – Кэш тоже имел мало общего. Никаких шагов к тому, чтобы развеять сложившийся вокруг него миф о видавшем виды и прошедшем огонь и воду «отверженном» ни сам Кэш, ни выпускавшие его диски компании не предпринимали.

В итоге сложился уникальный образ «человека в черном» – мужественного героя, в котором рок-н-ролльная раскованность шла руку об руку с восходящей в глубины американского сознания и заложившей основы кантри-музыки мифологии изгоев, людей вне закона.

Неудивительно, что в результате он стал получать приглашения выступать в тюрьмах. Первый такой «тюремный» концерт состоялся еще в 1957 году в тюрьме Хантсвилл в Техасе. Но тогда никем, кроме самих заключенных, он замечен не был.

Десятилетие спустя карьера Джонни Кэша, казалось, неуклонно катилась к закату. Он сильно пил, пристрастился к наркотикам. В 1965 году он чуть не погиб в пожаре, который сам же устроил пьяным и под воздействием наркотиков, пытаясь прогреть автофургон, в котором ехал на рыбалку с племянником. В результате пожара сгорели свыше 200 гектаров леса, служившего прибежищем занесенным в Красную книгу калифорнийским кондорам. Суд приговорил Кэша к выплате штрафа в 120 тысяч долларов.

Спустя несколько арестов и после развода с женой Кэш оказался на грани морального, психологического, да и физического краха. В 1967 году, в очередном тяжелом алкогольном и наркотическим угаре, он даже пытался покончить с собой.

Именно в таком состоянии Кэш решил вернуться к своему первому хиту и к вдохновившему его месту. 13 января 1968 года он вышел на сцену тюрьмы Фолсом, сумев уговорить Columbia Records отправить в тюрьму передвижную студию для записи концертного альбома.

«Выступление в тюрьме стало логичным выходом для человека, заточенного в темницу своих собственных демонов», – писал впоследствии об этом концерте рецензент журнала Rolling Stone.

Columbia, с которой был связан Кэш, его просьбу о записи выполнила – но с явным недоумением и недоверием. С такой же неохотой они продвигали и вышедший в мае 1968 года концертный альбом. Страна еще не оправилась от шока после убийства Мартина Лютера Кинга 4 апреля 1968 года. А 6 июня, спустя считаные неделю-другую после выхода Johnny Cash At Folsom Prison, она еще раз содрогнулась от очередного хладнокровного убийства – на сей раз сенатора Роберта Кеннеди. Строчка из открывавшей альбом к тому времени уже забытой, но ставшей теперь заглавной песни «Я застрелил парня в Рино, просто чтобы посмотреть, как он умрет» отразила пугающе-стремительно меняющийся дух времени. Времени, в котором смешалось все – и отчаянная, нередко принимавшая насильственные формы борьба за гражданские права чернокожих, и растущие протесты против войны во Вьетнаме, и крепнувшая пацифистская идеология «детей цветов».

«Джонни Кэш стал артистом, которому непостижимым образом удалось одновременно найти путь к сердцам как простых работяг, так и контркультурной молодежи», – писал в уже упомянутой рецензии Rolling Stone.

Альбом взлетел на первое место в американских чартах и стал толчком к возрождению карьеры Джонни Кэша. «С этого момента дела у меня, наконец, стали поправляться», – говорил впоследствии, вспоминая этот период, сам Кэш.

Еще год спустя, 24 февраля 1969 года, Джонни Кэш вышел на специально сооруженную для него сцену в тюрьме Сан-Квентин в Калифорнии. Состоявшая из закоренелых преступников аудитория встретила его не только как героя – как своего. К концерту Кэш пришел на пике вновь завоеванной популярности. Columbia была готова не только записать, но и снять на пленку концерт. В полном соответствии со своим имиджем Кэш спел специально написанную к концерту песню “San Quentin”:

 
Сан-Квентин, ты для меня – живой ад.
Ты держишь меня у себя с 1963-го.
Я видел, как сюда приходят, отсюда уходят и здесь умирают,
И я давно уже перестал интересоваться, почему.
Сан-Квентин, я ненавижу каждый твой дюйм.
Ты искорежил и перекорежил меня.
Что хорошего в тебе, Сан-Квентин?
Ты думаешь, я стану другим, когда покину тебя?
Ты сломал мне сердце и душу.
А твои холодные камни заморозили мне кровь.
Сан-Квентин, я хочу, чтобы ты сгнил и сгорел в аду.
Я надеюсь дожить до дня,
Когда обрушатся твои стены.
 

Песня была встречена таким восторженным ревом аудитории, что Кэш тут же пропел ее вновь. Запись концерта Johnny Cash at San Quentin стала одним из самых знаменитых и знаковых альбомов не только в дискографии легендарного «человека в черном», но и во всей популярной музыке, да и в американской культуре в целом.

Кэш достиг пика своей популярности. В 1969 году Columbia Records продала больше его пластинок, чем всех своих остальных артистов вместе взятых. А в числе артистов Columbia в то время числились Луи Армстронг, Боб Дилан, Simon & Garfunkel, Майлс Дэвис, не говоря уже о десятках менее звездных имен.

И вот тут-то автор “Crescent City Blues” Гордон Дженкинс спохватился – ведь теперь украденная у него мелодия “Folsom Prison Blues” стоила немалых денег. Он подал на Кэша и на издавшую концертный альбом Live at Folsom Prison фирму Columbia в суд, но удовлетворился выплаченными ему Кэшем 75 тысячами долларов.

«Хорошие художники подражают, великие – воруют» – эта фраза, приписываемая и Стравинскому, и Пикассо, и Фолкнеру и прославленная Стивом Джобсом, так объяснявшим свой процесс создания компьютера Macintosh, звучит в заключении пересказа эпизода с плагиатом “Folsom Prison Blues” в замечательном, вышедшем уже после смерти певца документальном фильме «Я Джонни Кэш».

Концерты в тюрьмах стали для Джонни Кэша обычным делом. Но песнями и концертами участие его в жизни отверженных не ограничилось. 26 июля 1972 года трое седеющих немолодых мужчин в непривычных и неловко сидящих на них костюмах давали показания в подкомитете Сената США по тюремной реформе. Двое из них были бывшими заключенными. Третьим был Джонни Кэш.

«Чтобы реформировать тюрьмы, мы должны думать о судьбе заключенных», – сказал он тогда в Сенате. Кэш предложил раздельное содержание отбывающих первый срок и рецидивистов, пересмотр уголовного кодекса с целью сокращения количества статей, предусматривающих тюремное заключение, акцент на перевоспитании, а не наказании, а также юридическую и психологическую помощь выходящим на свободу заключенным.

Джонни Кэш – не заключенный, не юрист и не правозащитник. Но он был настоящим, его голос, голос «парня, знающего, о чем он поет», был решающим авторитетом для законодателей.

Миллионы людей, слушая тюремные альбомы Кэша, его песни о тюремной жизни, сопровождаемые возгласами заключенных, объявлениями надзирателей по громкоговорителям, звяканьем тюремных ключей, переносятся в неведомый для них мир.

Своим голосом Кэш дал голос тысячам заключенных. И голос этот, звучащий из-за стен тюрем Фолсом и Сан-Квентин, стал голосом людей, которым он позволил забыть о том, что они отверженные.

ROCK AROUND THE CLOCK
Билл Хейли и его “Rock Around the Clock” – предтеча, Иоанн Креститель Великой рок-н-ролльной революции

Возникший в начале 1950-х годов из слияния черного ритм-энд-блюза и белой кантри-музыки рок-н-ролл быстро захватил мир и породил за первые несколько лет своего существования целый сонм шедевров жанра, заложивших фундамент и основу всего развития популярной музыки последующих десятилетий. Вторая половина 1950-х – золотой век рок-н-ролла, а созданные в эти годы несколько десятков лучших песен жанра принято объединять общим названием «классический рок-н-ролл».

Я долго думал, какие именно песни из этого «сонма шедевров» включить в книгу. А шедевров этих немало. Даже не задумываясь и не напрягая память, навскидку можно назвать “Rock Around the Clock” Билла Хейли, “Tutti Frutti” Литтл Ричарда, “Blue Suede Shoes” Карла Перкинса, “Heartbreak Hotel”, “Jailhouse Rock” и “Hound Dog” Элвиса Пресли, “Rock’n’Roll Music”, “Roll Over Beethoven” и “Johnny B Good” Чака Берри, “That’ll Be the Day” Бадди Холли, “Great Balls of Fire” Джерри Ли Льюиса.

И хотя в каждой из них своя яркая индивидуальность и автора, и исполнителя (в отличие от более позднего рока, эти две ипостаси не всегда объединялись в одном лице), в них много общего – все они брызжут неуемной энергией, радостью от вновь открытой после суровых военных лет молодежной культуры, рушащей обветшалые каноны старого мира и дерзко провозглашающей мир новый – свободный и раскованный. И еще. В этой музыке – задолго до реальной политической и социальной эмансипации чернокожего населения – стирались и рушились казавшиеся в тогдашней Америке незыблемыми расовые барьеры и предрассудки. И в этом она стала предвестником грандиозных социально-политических изменений 1960-х.

После долгих и мучительных колебаний выбор мой пал на “Rock Around the Clock”. И не потому, что считаю его лучшим образцом жанра. Более того, он даже и не первый настоящий рок-н-ролл. Но он первым обрел мировую известность и возвестил тотальную культурную революцию.

Но перед тем, как перейти к собственно песне – короткая историческая справка.

Рок-н-ролл вызревал в недрах афроамериканской музыки 1930–1940-х годов, на стыке двух ее основополагающих жанров – блюза и музыки больших оркестров.

Свинг в исполнении джазовых биг-бэндов Кэба Кэллоуя, Флетчера Хендерсона, Дюка Эллингтона и других был главной танцевальной музыкой десятилетия. Они все чаще и чаще использовали блюзовые риффы и воспроизводили восходящую еще к блюзовым корням на хлопковых плантациях вокальную манеру “call and response” (зов-отклик).

Вызванные Великой депрессией рубежа 1920–1930-х годов голод и нищета на Юге, с одной стороны, и стремительное индустриальное развитие на Севере, с другой, погнали десятки тысяч афроамериканцев, в том числе и вскормленных на корневом «деревенском» блюзе Юга музыкантов, в промышленные Чикаго и Детройт. Появившаяся в конце 1930-х годов электрогитара, а вслед за ней усиление звука в корне изменили звучание блюза, который и называться стал иначе – ритм-энд-блюз.

Сформировавшийся в 1940-е годы электрический ритм-энд-блюз в исполнении чернокожих артистов – Мадди Уотерс, Хаулин Вулф, «Биг Джо» Тернер, Фэтс Домино, Луис Джордан, Бо Диддли – уже, собственно, вплотную подошел к тому, что впоследствии стало называться рок-н-роллом.

Постепенно музыка эта все более и более настойчиво выходила за сковывавшие ее широкое коммерческое распространение границы “race music” – существовавшей в рекорд-бизнесе, как и в остальных областях американской жизни, расовой сегрегации. Чем дальше, тем больше она завоевывала внимание и интерес молодой белой аудитории, неизбежно порождая в ее среде неофитов-подражателей.

Подражатели эти были главным образом из числа музыкантов кантри – такой же, как и блюз, корневой американской музыки. И хотя кантри – культура белой Америки, она исходно, еще с начала ХХ века, впитывала в себя и черные, блюзовые влияния.

Одним из таких подражателей был 27-летний кантри-музыкант Билл Хейли, записавший в 1952 году со своей группой The Saddlemen, вскоре переименованной в The Comets, версию хита чернокожего певца и саксофониста Джимми Престона “Rock the Joint”. Считается, что именно эта песня, один из первых музыкальных гибридов белого кантри и черного ритм-энд-блюза, побудила работавшего на одной из радиостанций в Кливленде диджея Алана Фрида первым употребить словосочетание «рок-н-ролл» в его терминологическом значении.

Именно вторжение белых артистов в до того почти исключительно черную музыку и стало началом того музыкального и культурного синтеза, который породил рок-н-ролл.

Родился рок-н-ролл без участия Билла Хейли. А вот к мировой славе жанра он имеет самое прямое отношение. Он был если не его мессией, то провозвестником, Иоанном Предтечей. Спетый Хейли “Rock Around the Clock” стал первым всемирным хитом нового жанра.

Биллу Хейли было всего пятнадцать лет, когда, не получив никакого образования и лишь усвоив от своих родителей – игравшего на банджо и мандолине отца и пианистки-матери – азы музыки, он c гитарой на плече отправился странствовать по Америке в роли бродячего певца и музыканта. Его любимым жанром был йодль – пришедшая в Америку вместе с немецкими иммигрантами манера пения тирольских пастухов – без слов с быстрым переключением голосовых регистров. Пришедшийся по нраву их американским коллегам, ковбоям, йодль был особо популярным в кантри-музыке. В 1940-е годы Хейли стал одним из главных «йодлеров»-ковбоев и под прозвищем “The Rambling Yodeler” (Бродячий Йодлер) вошел в кантри-группу The Saddlemen (от слова saddle – седло).

В 1952 году The Saddlemen, успев вдохновить Алана Фрида на изобретение термина «рок-н-ролл», переименовались в The Comets, и 12 апреля 1954 года в студии фирмы Decca в Нью-Йорке Хейли и его «Кометы» сделали ставшую исторической запись песни Макса Фридмана и Джеймса Майерса “(We’re Gonna) Rock Around the Clock”.

У того же Хейли до этого был хит “Crazy Man Crazy”, а “Shake, Rattle and Roll” в исполнении Биг Джо Тернера сумела взобраться на первую строчку в ритм-энд-блюзовых чартс журнала Billboard.

Однако именно “Rock Around the Clock” суждено было стать первым всемирным рок-хитом, песней, более других способствовавших проникновению рок-н-ролла в музыкальный мейнстрим по всему миру.

Причем произошло это отнюдь не сразу. И хотя сразу после выпуска в мае 1954 года сингл попал в чартс журнала Cashbox, поначалу его считали если не провальным, то уж во всяком случае не оправдавшим возложенных на него фирмой Decca ожиданий.

Все изменилось почти через год, когда песня прозвучала на начальных титрах вышедшего в марте 1955 года фильма «Школьные джунгли» (Blackboard Jungle). Фильм, экранизация одноименного романа Эвана Хантера, был вполне серьезным исследованием расовых проблем в американской школе, и в одной из главных ролей в нем снялся тогда еще малоизвестный чернокожий актер, будущий оскаровский лауреат Сидней Пуатье. Однако в историю фильм вошел главным образом благодаря начальной песне. Для самой песни он стал трамплином к мировому успеху, ее исполнителя Билла Хейли превратил в мирового уровня звезду, а музыка рок-н-ролл начала свое триумфальное шествие по планете, обращая в свою веру миллионы подростков.

«Трудно сказать, что именно заставило меня взяться за гитару. “Rock Around the Clock” Билла Хейли вышел, когда мне было лет десять, с этого, наверное, все и началось», – вспоминал гитарист Pink Floyd Дэвид Гилмор.

И хотя по своим художественным качествам, по энергии и экспрессии “Rock Around the Clock” уступает другим последовавшим за нею лучшим образцам жанра, место песни в истории музыки как первого крупного глобального хита рок-н-ролла закреплено навеки. Она включена в Национальный реестр аудиозаписей Библиотеки Конгресса США как имеющая «историческое, культурное и художественное значение».

А к ее полувековому юбилею музыкальный критик Джим Досон опубликовал целую книгу, посвященную истории песни. Название книги говорит само за себя: «”Rock Around the Clock”. Пластинка, начавшая рок-революцию».

MY FAVORITE THINGS
От псевдорождественского китча из сентиментального мюзикла к джазовому шедевру и бесчисленным пародиям

Одна из главных достопримечательностей австрийского Зальцбурга, наряду с его великим сыном Моцартом и роскошной альпийской природой – поездка по местам, связанным с фильмом «Звуки музыки».

Вышедшая более полувека назад, еще в 1965 году, на последнем издыхании старого классического Голливуда картина по-прежнему пользуется огромной популярностью среди туристов. Популярность эта основана не только на памяти прошлого – прошло на самом деле много лет, и людей, заставших появление на экранах этой картины, осталось не так уж и много. Это еще и ностальгия по временам классической чистоты и ясности, временам, когда не только кино еще не было затронуто модернистским цинизмом нового поколения, но и популярная музыка еще упрямо вела арьергардные бои против наступающей и бесцеремонно свергающей все устои длинноволосой контркультуры. «Звуки музыки» были символом этой классичности и чистоты, и людей, испытывающих тоску по этим ощущениям и желание вернуться к ним, намного больше, чем тех, кто сам застал это время.

Основанная на реальных фактах история овдовевшего австрийского офицера-аристократа Георга фон Траппа и семерых его детей, скрывающихся в горах и с помощью очаровательной гувернантки Марии бегущих от нацистов, получила пять «Оскаров», в том числе за лучший фильм и лучшую режиссуру. «Звуки музыки» стали самым коммерчески успешным фильмом 1965 года, а к ноябрю 1966-го – самым успешным фильмом в истории кино, обогнав «Унесенные ветром». Мир буквально сходил с ума по мелодиям из мюзикла, а сыгравшая в нем главную роль британская актриса Джули Эндрюс стала мегазвездой.

Однако слава «Звуков музыки» началась еще пятью годами раньше – с поставленного в 1959 году на Бродвее мюзикла знаменитой авторской пары, композитора Ричарда Роджерса и либреттиста Оскара Хаммерстайна. И хотя в спектакле Джули Эндрюс не играла, уже через год с небольшим, в канун Рождества 1961 года она спела на телевидении один из главных музыкальных номеров мюзикла – песню “My Favorite Things”. В спектакле песня вовсе не была рождественской, но упоминаемые в тексте колокольчики-бубенчики, снежинки, пушистые котята, яблочный пирог, серебряно-белые зимы, перевязанные тесемкой мешки с подарками и масса других милых мелочей сделали ее вполне уместной для рождественского репертуара и придали праздничный ореол массе «любимых вещей», любовно перечисляемых Марией в песне-каталоге.

С этого момента “My Favourite Things” превратились в почти обязательный элемент традиционного рождественского музыкального набора. Список звезд, отметившихся с песней на различного рода праздничных сборниках, насчитывает несколько десятков, вот только самые знаменитые: Энди Уильямс, Дайана Росс, Тони Беннет, Барбара Стрейзанд, Carpenters, Барри Манилоу, Брайан Зельцер, Род Стюарт, Кэрол Кинг, Chicago, Ариана Гранде.

Не обошлось и без пародий, и без перевернутых в свою полную противоположность смыслов. Известные пересмешники из Словении, группа Laibach, спели песню в присущей им пафосно-ироничной манере. Безжалостный и беспощадный Ларс фон Триер в своем фильме «Танцующая в темноте» заставил Бьорк, играющую главную героиню Сельму, со слезами на слепнущих глазах петь радостную песню в тюремной камере накануне казни. Леди Гага на церемонии «Оскаров» 2015 года в честь полувекового юбилея фильма спела целое попурри из песен «Звуков музыки», в том числе и “My Favorite Things”. На сцене к ней присоединилась 80-летняя Джули Эндрюс, но известный композитор и автор мюзиклов Стивен Сондхайм назвал помпезное выступление поп-дивы «жалкой карикатурой».

Ну и, наконец, нельзя не вспомнить, что максимально далекая от сентиментальности московская рок-группа «Звуки Му» название себе придумала тоже не без фиги в кармане по отношению к известному мюзиклу.

Есть в истории песни еще один крайне интересный аспект, радикально отличающийся и от всей этой сладкой рождественской патоки, и от упражнений в зубоскальстве пародистов-пересмешников, а главное, начавшийся еще до стремительного восхождения ее к мировой популярности.

В 1960 году, через год после участия в записи эпохального и величественного альбома Майлса Дэвиса Kind of Blue, джазовый саксофонист Джон Колтрейн ушел из группы Дэвиса и собрал свой собственный квартет. Сложившаяся еще в 1930-е годы, в золотую эпоху мюзиклов, традиция использовать популярные бродвейские мелодии как темы для джазовых импровизаций вовсю еще существовала. Пианист колтрейновского квартета Маккой Тайнер рассказывает, как один из вечно крутящихся вокруг музыкантов агентов предложил Колтрейну ноты “My Favorite Things” – одного из номеров нового мюзикла «Звуки музыки», премьера которого только-только прошла на Бродвее. Незадолго до этого Майлс Дэвис подарил Колтрейну сопрано-саксофон. Инструмент этот всегда был на периферии джаза, из известных музыкантов им пользовался только активно работавший еще в 30-е годы и умерший в 1959 году Сидней Беше, а из современников – только-только набиравший силу и тогда еще мало кому известный авангардист Стив Лейси.

В конце 50-х Колтрейн благодаря активно выступавшему в Европе и США Рави Шанкару познакомился с индийской музыкой и невероятно увлекся ею. На концертах в его составах стали появляться индийские инструменталисты. В чистом звуке сопрано угадывалось родство с индийской разновидностью гобоя, духовым инструментом по названию шахнай, и в записанной квартетом 13-минутной версии “My Favorite Things” Колтрейн использовал воспринятый им у Шанкара ладовый строй индийских раг.

«В его исполнении задорная непритязательная песенка из «Звуков музыки» превратилась в гипнотический восточный танец дервишей», – писал об этой записи джазовый критик Эд Уилер.

В 1961 году до введших в популярную культуру новаций Джорджа Харрисона с индийской музыкой было еще далеко, а впитавшие, вслед за Шанкаром и его соотечественниками ориентальные влияния пионеры минимализма Ла Монт Янг и Терри Райли были тогда явлениями еще более маргинальными, чем джазовый экспериментатор Колтрейн.

Но в джазе шла своя революционная трансформация, и сохранившая связь с традицией, но воспринявшая новую, пришедшую на рубеже 1950–1960-х импровизационную свободу и тогда еще очень свежие, экзотические влияния ориентализма колтрейновская версия не претендующей ни на какую остроту “My Favorite Things” стала провозвестником новой радикальной эры в истории джазовой музыки.

Вышедший в 1961 году альбом пользовался колоссальным успехом – как у публики, так и у критики. Он считается бесспорным шедевром и одной из самых значимых записей в истории джаза. В 1998 году он был внесен в «Зал славы Грэмми», как запись, обладающая «историческим значением»

Вычлененная из 13-минутной композиции короткая трехминутная версия песни неожиданно стала хитом, постоянно крутилась по радио и стала фирменным знаком музыки Колтрейна, попутно внеся и свою джазовую лепту в растущую популярность песни Роджерса и Хаммерстайна.

За год до смерти, в мае 1966 года, на концерте в нью-йоркском клубе Village Vanguard Колтрейн, находившийся на пике увлечения джазовым авангардом, вновь вернулся к “My Favorite Things”. Миленькая короткая поп-песенка превратилась в монументальную 22-минутную свободную импровизацию – поток сознания окончательного раскрепостившегося музыканта и его ансамбля, в котором тема популярной песни лишь изредка проскальзывает знакомыми аккордами. Непритязательная мелодия из мюзикла стала предтечей джазового авангарда.