Текст книги "Барон Маннергейм в 52-м драгунском (18-м гусарском) Нежинском полку. Азиатская экспедиция 1906–1908"

9. Набег на Инкоу. Отход

Из труда Военно-исторической комиссии «Русско-Японская война 1904–1905 гг.»:

«Нежинские эскадроны оставались в д. Хуаинтай до 5 час. утра 31 декабря, когда ими было получено известие об отступлении всех частей отряда полк. Хоранова. Прикрывая это отступление сначала с левого фланга, а потом с юга, они двинулись к д. Ленсантын».

А «Дневник военных действий» полка сообщает:

«В ночь с 30 на 3 1 – е второй эскадрон полка занимал сторожевое охранение для охранения отряда с севера. В 1 1 час. 20 мин. утра весь полк выступил в хвосте колонны главных сил».

Это позволяет определить, где в начале отхода находился дивизион подполковника барона К. Г. Э. Маннергейма. Поскольку возникли опасения, что возможны атаки с севера, от Ньючжуаня, и, кроме того, ожидалось преследование от Инкоу, видно, что Нежинские эскадроны посылались для охранения на особо угрожаемые направления.

Не доходя до Ньючжуаня, три колонны повернули на северо-запад и устремились к реке Ляохэ. На походе, при движении к переправам, не раз появлялись японские конные дозоры, которые сразу исчезали при приближении наших разъездов.

Ночью подморозило, а с утра под лучами солнца началась оттепель. Она могла затруднить переправу через Ляохэ, тем более что в нижнем течении этой реки лёд считался ненадежным. Опасались, что японцы поспешат взорвать его и тем самым отсекут пути отступления. Поскольку предполагалось, что переправляться, возможно, придется с боем, вперед от колонны генерал-майора Самсонова были посланы эскадроны Черниговских драгун. Однако первая досадная преграда возникла еще перед Ляохэ: следовало преодолеть узкий, но глубокий, с крутыми берегами приток – Лихэ. Через речушку был перекинут единственный мостик, и по нему пошла средняя колонна с транспортом раненых. А Черниговцам и Нежинцам пришлось спускаться и подниматься по обрывистым откосам.

Колонна подошла к Ляохэ в 7 часов 45 минут вечера. Ширина реки была около 90 саженей, то есть приблизительно 190 метров. Взошедшая луна ярко освещала местность. Зеркальная поверхность замерзшей реки, к счастью, выдерживала вес орудий. Мороз усиливался, и это вселяло надежду в успех переправы.

Вероятно, вскоре луна скрылась в облаках, потому что в официальном труде Военно-исторической комиссии говорится, что переправа происходила в темноте. А хорунжий А. Н. Панчулидзев, описавший вид реки в лунном освещении, чуть далее сообщает:

«Переправа происходила в густом тумане. В двух шагах ничего не было видно. Четыре последних эскадрона оторвались от головы полка. Долго бродили мы в тумане…».

Переправа завершилась в общем благополучно, хотя несколько провалившихся лошадей пришлось вытаскивать с помощью веревок. К серьезному просчету можно отнести то, в ходе переправы была утрачена связь с правой (восточной) колонной генерал-майора Телешева.

На ночлег Нежинские драгуны прибыли в 1 0 часов вечера, пройдя в тот день около 50 верст, всего же в последние двое суток 1904 года кони были под седлом 40 часов.

Корнеты Михаил Сиверс и Николай Крыжановский из 4-го эскадрона предлагали дождаться полночи и чокнуться рюмками с ромом. Но измотанные кавалеристы, поздравив друг друга и пожелав благополучия, валились от усталости, так и не дотерпев до полуночи.

А утром 1 января 1905 года все проснулись от артиллерийской пальбы. Выяснилось, что подошедшая от Ньючжуаня японская колонна силою в два батальона, с артиллерией, начала переправляться через Ляохэ, но ей воспрепятствовали спешенные сотни 2 6-го Донского казачьего полка и взвод 2-й Забайкальской казачьей батареи. Понеся значительные потери, японцы отошли. Однако в это время головной отряд другой японской колонны, уже переправившейся ранее через реку, начал выдвигаться в западном направлении. Противник стремился заградить пути возможного отхода наших частей, при этом из-за тумана не видел их и даже не подозревал, насколько они близко. И тут отличились 2-й и 3-й взводы 2-й Забайкальской казачьей батареи, которые остановили вражескую пехоту сильным огнем, нанеся ей большой урон.

Услышав звуки боя, генерал-адъютант Мищенко решил приблизить левую и среднюю колонны к правой (восточной). От 52-го драгунского Нежинского полка для охраны движения левой колонны был выслан 3-й эскадрон вперед и два эскадрона в боковой авангард. Для разведки и освещения местности назначили три разъезда.

Вот фрагмент из воспоминаний А. Н. Панчулидзева, относящийся к этому моменту:

«…“Господа офицеры, назначенные в разъезды!” – послышался голос командира полка. Дударов, Соколов и я собрались перед полковником Стаховичем, ожидая указаний.

“Никаких карт у нас нет”, говорил командир полка, “мы пойдем по дороге на местечко Шанлин, держите направление на север и выдвиньтесь верст на 5 на 6 вперед авангарда”. Я вышел с разъездом на рысях, приняв должные меры охранения, и стал уходить от авангарда. Скоро я мог отправить следующее донесение начальнику авангарда, подполковнику барону Маннергейму:

“Вошел в связь с головными разъездами колонны генерала Абрамова, которая идет в северо-западном направлении. До сих пор неприятеля мною не замечено”».

Итак, выясняется, что 1 января 1905 года подполковник барон К. Г. Э. Маннергейм командовал эскадронами, находившимися в авангарде колонны генерал-майора Самсонова.

Противник прекратил преследование колонны генерал-майора Телешева и отошел к Ляохэ. Разгромить его так и не удалось.

Нежинские драгуны прибыли на ночлег в город Фуцзячжуань в 10 часов 3 0 минут вечера. Переход составил 3 5 верст. В половине первого ночи от трех эскадронов было выставлено сторожевое охранение на юг, север и запад.

2 января полк выступил в 9 часов утра и составил арьергард колонны. Высланными разъездами присутствие противника не было обнаружено. Пройдя 3 0 верст, драгуны в 7 часов вечера пришли в деревню Янцзыджан, где и заночевали. А на следующий день полк следовал в главных силах колонны и в 4 часа дня прибыл на ночлег в местечко Калима. Переход показался сравнительно легким – всего в 2 5 верст. Тут была двухдневная стоянка. Произошла встреча с вышедшим навстречу отрядом генерал-майора В. А. Коссаговского, которому и передали всех раненых.

На отдыхе в местечке Калима военный корреспондент «Русского Инвалида» К. К. Агафонов смог внимательно рассмотреть офицерских коней и оценить их состояние после трудного похода. Вот фрагмент из зарисовки от 3 января, которой заканчиваются его «Походные заметки. Набег на Инкоу»:

«…Отлично выдержал и чистокровный сын “Тритона” – “Талисман”, отмаршировав под бароном Маннергеймом весь пробег с забинтованными ногами».

6 января в 1 0 часов утра состоялся церковный парад по случаю праздника Святого Богоявления. От Нежинского полка, согласно приказу, в параде участвовал сборный эскадрон со штандартом. В этот же день Отдельная драгунская бригада была выделена из состава отряда генерал-адъютанта Мищенко и возвращена в состав 3-й армии. Генерал-майор Степанов получил приказание выступить через Сыфантай в место постоянной стоянки. Нежинцы прибыли в деревню Эльтхайза 7 января в час пополудни. Их потери за время похода составили 5 офицеров ранеными и около 40 драгун убитыми и ранеными.

Часть II
Русско-японская война. 1905 год

1. Сандепу

В «Послужном списке» барона К. Г. Э. Маннергейма отмечено, что 8 января 1905 года он был назначен исполняющим должность помощника командира полка по строевой части. Номер приказа по полку, к сожалению, узнать не удастся, потому что подшивка приказов той поры не сохранилась. Однако этот факт красноречиво говорит о том, насколько грамотно действовал во время недавнего рейда штаб-офицер, пробывший в полку всего-то около двух месяцев.

По воспоминаниям А. Н. Панчулидзева, 10 января (по другим источникам – 8 января) в деревне Эльтхайза, в штабе 52-го драгунского Нежинского полка, была зажжена ёлка:

«Настоящая ёлка, украшенная исключительно трудами полкового адъютанта И. В. Брандта и вольноопределяющегося Аппель; впрочем, все, кто мог, работали над украшением этой ёлки и приведением фанзы полкового штаба в праздничный вид. В обеих половинах фанзы были расставлены в два ряда длинные столы, уставленные посудой походного собрания.

На ёлку из деревни Коулоуцзы приехал начальник бригады генерал-майор Степанов. Все радовались и веселились, как настоящие дети, разрывали хлопушки, наряжались в бумажные костюмы и танцевали вокруг ёлки, взявшись за руки.

Командир бригады не отставал от других, и его бодрости и веселости могли позавидовать самые молодые офицеры. Он удивительно умел вносить с собой веселость и непринужденность всюду, куда появлялся. Он уехал поздно, провожаемый офицерами и вольноопределяющимися. Мы долго еще не расходились».

А на рассвете 12 января войска 2-й Маньчжурской армии перешли в наступление на левый фланг окопавшейся японской армии генерала Оку. Операция эта готовилась давно, с конца ноября. Как раз в ноябре командующим 2-й армией был назначен, при особом Высочайшем рескрипте, многоопытный и отважный генерал от инфантерии, генерал-адъютант О.-Ф. К. Грипенберг (1838–19 1 5). Родился он в Великом княжестве Финляндском, а происходил из старинного дворянского рода со шведскими корнями. Фамилию генерала зачастую пишут Гриппенберг, на немецкий манер, однако в оригинале, по-фински, от рождения он – Oskar Ferdinand Casimir Gripenberg.

Новый командующий армией сразу после своего назначения стал настаивать на переходе к наступательным действиям. Этого жаждали все: и армия, уязвленная чередой неудач, и общество, в котором заколебалась уверенность в способностях правительства и высшего генералитета. Несомненно, появление в Маньчжурии такой фигуры как генерал-адъютант О.-Ф. К. Грипенберг воодушевило фронтовиков. Даже показалось, что в войне может наступить долгожданный перелом.

В «Мемуарах» барона К. Г. Э. Маннергейма читаем:

«В январе наш полк принимал участие в известном наступлении на Сандепу – им руководил мой соотечественник Оскар Гриппенберг, известный со времен туркестанской войны. Таким образом, я получил возможность участвовать в единственной в своем роде широкомасштабной военной операции – единственной в том смысле, что, по крайней мере, ее начало было многообещающим. Нам следовало вклиниться в левый фланг противника и разведать возможности для крупного удара по оборонительным укреплениям японцев».

52-й драгунский Нежинский полк участвовал в операции под Сандепу не с самого начала, и о его действиях сохранилась самая скудная информация. Вообще о боях 2-й армии в январе 1905 года имеется специальная литература, в частности, брошюра полковника Генерального штаба В. Ф. Новицкого «Сандепу». Однако в этой работе среди участников январского наступления почему-то даже не упомянут Нежинский драгунский полк. Что же касается последовательности и характера боев в целом, то, надо отдать должное, разобраны они довольно основательно.

Первые два дня сражения не позволили 2-й Маньчжурской армии сломить сопротивление японцев и удачно развить наступление. При большой разбросанности частей так и не удалось наладить четкую работу связи и оперативное управление войсками. Части атаковали разрозненно и довольно вяло.

Впрочем, как выяснилось, этим грешили и изначальные планы командования: роль атакующего, как правило, отводилась только одному какому-либо соединению, остальные должны были лишь демонстрировать и поддерживать артиллерийским огнем. Поэтому и не удалось ни взять вражеские опорные пункты в клещи, ни совершить глубокий стратегический охват. Вечером 1 3 января показалось было, что укрепленная деревня Сандепу захвачена 14-й пехотной дивизией VIII-го армейского корпуса. Внезапно обнаружилось, что всего в 500–600 шагах восточнее имеется еще одна укрепленная деревня, из которой ведется убийственный огонь. Пришлось отступить. Позже выяснилось, что в темноте был занят всего лишь выселок, а огонь по наступавшей пехоте обрушился как раз из Сандепу…

Именно тогда решено было подтянуть к месту событий драгунскую бригаду. Лучше всего запутанную череду событий, сбивчивость получаемых приказов и непредсказуемость тактического маневрирования передает «Дневник военных действий 52-го драгунского Нежинского полка».

Поздно вечером 1 3 января командир Нежинцев полковник П. А. Стахович получил приказ: по распоряжению Главнокомандующего полк должен к рассвету 14 января, в составе 2-й Отдельной кавалерийской бригады, занять деревню Хуанди, находящуюся в районе V-го корпуса. При этом вся бригада поступала в распоряжение командира Х-го корпуса генерал-лейтенанта К. В. Церпицкого. Первоначально бригада предназначалась для того, чтобы, заняв Хуанди, поддержать оттуда атаку пехоты на деревню Сандепу. Но когда драгуны прибыли в расположение штаба Х-го корпуса, пришло донесение, что деревня Сандепу уже захвачена, а потому бригаду направили в резерв, в деревню Синьтайцзы. Однако вскоре выяснилось, что Сандепу не взята, поэтому вновь поступило приказание идти в Хуанди. Через два часа и это приказание было отменено. Весьма красноречивая путаница! В конце концов, пришел приказ все-таки обосноваться в Синьтайцзы и выслать вперед от Черниговского и Нежинского полков по эскадрону. 1-й эскадрон Черниговцев ускакал в Хуанди. А от Нежинцев 1-й эскадрон был направлен в деревню Гуцзяцзы, причем ему надлежало выслать разъезд на 15 верст вперед. Однако оказалось, что уже в трех верстах к югу были расположены сплошные неприятельские окопы. Дозоры подобрались почти к самым окопам, где и были окружены. Им все-таки чудом удалось прорваться, правда, один унтер-офицер был серьезно ранен.

Вот так, с неразберихи и потерь, начиналось для драгун Нежинского полка участие в операция. Впрочем, тогда, после первых двух-трех дней, она уже неудержимо шла на убыль. Боевые действия перестали носить общий наступательный характер и сводились лишь к весьма медленной подготовке повторной атаки на Сандепу, постоянно откладываемой из-за того, что противник на некоторых участках сам контратаковал. Таким образом, происходил переход от активных, хотя и вялых, действий – к пассивным.

Запись за 1 5 января в «Дневнике военных действий 52-го драгунского Нежинского полка» открывается словами:

«В 1 2 час. дня первый эскадрон Черниговского полка был сменен четвертым и шестым эскадронами Нежинского полка…»

Именно в этот момент в воспоминаниях хорунжего (корнета) А. Н. Панчулидзева вновь возникает барон Маннергейм:

«1 5-го утром наш эскадрон получил приказание выступить в дер. Хуанди на смену эскадрону Черниговцев… За эскадроном приехал в Хуанди подполковник барон Маннергейм».

И далее:

«Пока шла лишь незначительна перестрелка между пехотой, подполковник барон Маннергейм, ротмистр Дросси, корнеты: Сиверс, Крыжановский и я, а также вольноопределяющиеся Цирус, Нитче и Терентьев вошли в фанзу и заварили чай. Крыжановский достал консервы, а барон Маннергейм отличный коньяк, и мы принялись закусывать».

Кавалеристы находились на северной окраине деревни Хуанди. От взоров неприятеля они были скрыты рядами фанз. Тем временем в четырех верстах от них к юго-западу продолжался вялый бой за Сандепу. Японцы на центральном участке сами перешли в наступление. По приказу командующего 2-й армией генерал-адъютанта Грипенберга, Х армейскому корпусу генерал-лейтенанта К. В. Церпицкого следовало угрожать Сандепу с востока, однако эти действия носили уже, скорее, отвлекающий характер. В 3 часа дня русские батареи, расположенные на южной опушке Хуанди и замаскированные гаоляном, открыли огонь по двум деревням, на которые была направлена атака 12 1-го Пензенского, 12 2-го Тамбовского и 12 3-го Козловского пехотных полков из 3 1-й дивизии Х-го корпуса.

«Барон Маннергейм, А. Д. Дросси и Сиверс вышли из фанзы и направились к орудиям, откуда были ясно видны наши цепи, залегшие несколько впереди, и деревни Лабатай и Сяотайцзы. Крыжановский и я поспешили докончить наш завтрак и также пошли на батарею, где бар. Маннергейм и Сиверс рассматривали в бинокли видневшуюся японскую пехоту, отвечавшую нам ружейным огнем…».

Узнав о начале наступления войск Х корпуса, Главнокомандующий лично позвонил в штаб 2-й армии и, как всегда, опасливо заявил:

«Приказываю в действиях от Хуанди соблюдать осторожность при выдвижении вперед, ибо противник может действовать, при выдвижениях вперед, против обоих флангов; особенно предписываю охранять левый фланг: желательно прикрыть его драгунскою бригадой, которая в этом районе…»

Этим распоряжением и были вызваны дальнейшие перемещения бригады. Вскоре в Хуанди появился вольноопределяющийся Аппель, который доложил, что полковник П. А. Стахович ведет еще два эскадрона – Нежинцев и Черниговцев. Как раз в это время вперед двинулись батальоны Пензенцев, Тамбовцев и Козловцев. Град японских снарядов посыпался на деревню Хуанди. Пехотные резервы несли большие потери. Как вспоминает А. Н. Панчулидзев, один из снарядов разорвался во дворе той самой фанзы, в которой незадолго перед тем драгунские офицеры пили чай. А далее он пишет:

«Перебежав открытое пространство, на котором снаряды ложились особенно часто, мы остановились за стенкой одной из фанз. Бар. Маннергейм достал карту, и мы принялись по карте изучать расположение японских батарей, судить о которых можно было отчасти по огню. Снаряды ложились всё чаще и чаще».

Похоже, впечатления именно от этого боя впоследствии отразились в «Мемуарах» барона К. Г. Э. Маннергейма:

«Мне пришлось удостовериться, как прекрасно японцы использовали рельеф местности и насколько они были незаметны в своей форме цвета хаки. В русской армии тогда еще не было полевой формы. В тактическом отношении артиллерия противника сильно превосходила нашу. Японцы использовали замаскированные артиллерийские позиции, в то время как русская артиллерия вела огонь с открытой местности».

Пока разворачивалось медленное наступление пехоты, у деревни Хуанди постепенно собралась вся 2-ая Отдельная кавалерийская бригада. В «Дневнике военных действий 52-го драгунского Нежинского полка» переброска эскадронов отражена так:

«В 4 часа дня было получено приказание еще двум эскадронам немедленно выступить в дер. Ху-анди. Назначены были 5 эскадрон Нежинского полка и эскадрон Черниговского полка, эскадроны повел командир полка полковник Стахович. По распоряжению командира корпуса, эскадронам приказано было стоять за дер. Ху-анди и в случае чего поддержать атакующую пехоту и преследовать отступающего противника. Через Ѕ часа командир корпуса послал приказание генералу Степанову на рысях привести к дер. Ху-анди все оставшиеся в дер. Син-тай-цзы эскадроны. К 8 часам вечера генерал Степанов с этими эскадронами прибыл к дер. Ху-анди».

В сумерках, при двадцатиградусном морозе, обе атакованные деревни были заняты полками 3 1-й пехотной дивизии. Тут же находились и эскадроны Нежинцев. Казалось, теперь можно будет повести наступление на Сандепу с востока. Но тут случилось непредвиденное: в восьмом часу вечера Главнокомандующий лично передал по телефону начальнику штаба 2-й армии распоряжение, которое не только перечеркивало планы по захвату Сандепу, но и вообще отменяло всю операцию против левого неприятельского фланга:

«Войскам в эту же ночь отступить и занять сосредоточенное положение…»

Приказание это вскоре было подтверждено телеграммой:

«Обнаружилось наступление значительных сил японцев на III армию и частью на 1 0-й корпус. Полагается возможным, что это главная атака. Необходимо временно отказаться от взятия Сандепу…»

Оказывается, генерал-адъютант А. Н. Куропаткин предположил, что мелкие наскоки японцев на 3-ю армию могут внезапно обернуться крупным наступлением, что сделает положение 2-й армии чрезвычайно опасным. Никто в 3-й и 2-й армиях не верил слухам о возможном наступлении противника, живой силы у которого было, как известно, в полтора раза меньше. И, тем не менее, операцию, стоившую уже стольких жертв, пришлось сворачивать.

Поздно вечером 1 5 января одни наши части еще наступали, другие уже отводились. Эскадроны Нежинцев начали распыляться во все стороны:

«5-й эскадрон был выслан в распоряжение 9 пехотной дивизии;

3 и 4 эскадроны в 3 1 пехотную дивизию прикрывать правый фланг атакующей пехоты; 6 эскадрону и эскадрону Черниговцев под командой подполковника барона Маннергейма приказано было идти в дер. Фу-цзя-чжуань-цза…»

Как видно по карте, эта деревня находится верстах в 8 восточнее Хуанди, из которой с наступлением ночи наша пехота ушла, спасаясь от артиллерийского огня японцев. Закончились четвертые сутки боев, а деревня Сандепу, словно заговоренная, так и стояла несокрушимым оплотом.

В деревне Фуцзячжуанцза два эскадрона под началом барона Маннергейма расположились на ночлег. А утром от полковника П. А. Стаховича поступило распоряжение (сохранилось в РГВИА):

Подполк. бар. Маннергейму

ротм. Тупальскому и Серебренникову

1905 1 6 Янв 9 часу

При 9 пех. див. будет 5 эскад. 52 др. полка, при 3 1 пех. див. 4-ый эскад. 52 др. полка; Вашим обоим эскадронам отходить в д. Синьтайцзы.

Как видим, в тот момент под командой подполковника барона Маннергейма, действительно, находился какой-то странный смешанный дивизион: 6-й эскадрон Нежинцев (ротмистра Тупальского) и эскадрон Черниговских драгун, ведомый ротмистром Серебренниковым.

Из «Дневника военных действий 52-го драгунского Нежинского полка»:

«1 6 января. В 1 0 часов утра возвратились 3 и 4 эскадроны… 6 эскадрон и эскадрон Черниговского полка в 1 1 час. утра возвратились в дер. Син-тай-цзы… Ночью было получено приказание бригаде возвратиться на свою постоянную стоянку.

17 января. К 1 0 часам утра полк собрался и выступил в дер. Эль-тхай-зы, куда прибыл в 2 час. дня…»

Понятно, что после такого бестолкового маневрирования и фактически провала наступательных действий у офицеров надолго сохранилось ощущение досады. В «Мемуарах» барон Маннергейм пишет:

«Несмотря на успешное начало, главнокомандующий, вмешавшись в операцию, принялся отзывать один батальон за другим, собирая вокруг себя всё больше новых полков, и, таким образом, сделал всё, чтобы дальнейшее наступление стало невозможным».

Как результат – 52-й драгунский Нежинский полк последующие две с половиной недели бездействовал. В «Дневнике» о той поре имеется лаконичная запись:

«С 1 7 января по 4 февраля полк продолжал стоять в дер. Эль-тхай-за».

Командующий 2-й армией генерал-адъютант О.-Ф. К. Грипенберг, не находя возможным оставаться на своем посту, 17 января телеграммой испросил Высочайшее разрешение на отъезд из армии «по расстроенному здоровью». На следующий день, в ответ на просьбу Императора открыть истинную причину ходатайства, он телеграфировал:

«Истинная причина, кроме болезни, заставившая меня просить об отчислении меня от командования 2-й Манчжурской армией, заключается в полном лишении меня предоставленной мне законом самостоятельности и инициативы и в тяжелом состоянии невозможности принести пользу делу, которое находится в безотрадном положении».

Получив разрешение царя, генерал-адъютант О.-Ф. К. Грипенберг немедленно сдал командование армией и отбыл в Санкт-Петербург.