Текст книги "52-й драгунский Нежинский полк. Русско-японская война"

24. Набег на Инкоу. Начало операции

Об этом походе в глубокий тыл японских войск, почти на 125 верст, имеется большая литература. Многие источники указывают, что для японцев не было никакой тайны в том, что на их тылы готовится набег. В работе капитана Генерального штаба Михаила Свечина «Набег конного отряда Генерал-Адъютанта Мищенко на Инкоу» с некоторой долей иронии отмечено:

«Октябрь и ноябрь прошли в разговоре о набеге, вопрос о котором обсуждался повсюду: в кабинете главнокомандующего, в штабах и частях войск, на станции и улицах Мукдена».

Военный корреспондент «Русского Инвалида», офицер Войска Донского П. Н. Краснов, делясь своими соображениями в статье «Мысли о действиях нашей конницы в Русско-японскую войну» («Вестник Русской Конницы», № 2, 1906 г.), более язвителен:

«…И вот о рейде, записка о котором была составлена совершенно секретно, начинают говорить адъютанты… офицеры, корреспонденты, бойки в ресторанах и торговцы. Все знают направление рейда, состав отряда, говорят свои соображения за и против, знают, что рейд в принципе решен, но отложен. Несомненно, знают об этом и японцы…»

А вот те, кто должен был принять непосредственное участие в набеге, узнали о нем в последний миг, причем у них, конечно же, не оказалось карт местности, по которой предстояло идти. Впоследствии А. Н. Панчулидзев вспоминал:

«24-го числа, в сочельник, я поехал в Коулоуцзы к ротмистру Дросси, чтобы узнать, на какой день назначена ёлка, которую мы в полку предполагали зажечь в Эльтхайзе по случаю Рождества.

“А вы знаете, Алексей Николаевич”, сказал мне командир эскадрона, встречая меня, “мы завтра уходим с Мищенко в набег”. Я сознался, что это для меня совершенно ново. Конечно, разговоры о набеге ходили в армии уже около месяца: было известно даже, что предполагают предпринять его в последних числах декабря, но о том, что наша бригада войдет в состав отряда ген. Мищенко, мы узнали лишь накануне выступления, которое назначено было на 25 декабря.

Не менее меня был удивлен узнать о набеге наш бригадный командир, генерал Степанов…»

Утром 25 декабря 2-я Отдельная кавалерийская бригада собралась в деревне Эльтхайцза (Эльтхайза). Рождество. Солнечно и тихо, полное безветрие. Некоторые художники впоследствии изображали всадников на снегу. А снега-то и не было! На самом деле земля была покрыта пылью. Вот фрагмент из воспоминаний Черниговского батюшки о. Митрофана:

«Благополучно прибыли в дер. Эльтхайцзы. Нежинский полк уже стоял в строю. Подошли мы и выстроились так, что оба полка стали лицом друг к другу.

Вдали показалось облако пыли: едет командир корпуса ген. Бильдерлинг прощаться с полками.

– Смирно! – загремело в бригаде.

Генерал объехал полки, поблагодарил за прекрасную службу и, пожелав новых успехов, поздравил с походом. Сблизились полки; выехали вперед штандарты; ассистенты открыли жалованные иконы…»

Затем состоялся молебен. Поскольку полковой священник Нежинцев о. Владимир занемог, службу провел о. Митрофан. После молебна он благословил оба полка, 51-й Черниговский и 52-й Нежинский, и в 10 часов вместе с ними отправился в поход. Продолжу его рассказ:

«Деревня Сухудяпу, резиденция генерала Мищенко.

– Эскадроны, строй взводы! – раздается голос командиров полков.

И бригада стала в резервной колонне… Скачет генерал Мищенко с конвоем. Снова “смирно!”; снова шашки блеснули».

У генерала на груди орден св. Георгия 4-й степени за успешные действия в Маньчжурии еще в 1900 году. А в руке – украшенная бриллиантами золотая шашка с надписью «За храбрость», полученная совсем недавно, 21 августа, за отражение японских атак в июле. Генерал поздоровался, поздравил с праздником.

«– Главнокомандующий берег вас это время, а теперь посылает на славную работу во славу Царя батюшки и отчизны. Уверен, что работать будете молодцами.

– Покорнейше благодарим и рады стараться, – энергично загремело в ответ…»

Затем генерал-адъютант П. И. Мищенко перед фронтом получил благословение у о. Митрофана. И бригада двинулась дальше. Дневник священника запечатлел живые сцены:

«Проезжаем массу деревень. Разоренья здесь нет; все цело и всего много: гаолян, чумиза, куры, поросята. Нас встречают массы китайцев, кричат нам “шанго, русский солдат”. А где есть китайские солдаты, то, завидя наши полки, они сейчас же выстраиваются и отдают честь».

Остановились в маленькой деревушке Синькайхэ (в литературе встречается и другой вариант названия – Синтайхэ), на левом берегу Хунхэ. Поздно вечером в фанзе, где расположился штаб 2-й Отдельной кавалерийской бригады, собрались командиры полков и дивизионов. На одном из столов офицеры спешно чертили карты. Приехал знакомиться генерал-майор А. В. Самсонов. До войны он был начальником Елисаветградского кавалерийского юнкерского училища, лично знал многих выпускников. Став командиром Сибирской казачьей дивизии, в первые месяцы войны приобрел прекрасную репутацию: казаки под его началом в нескольких крупных стычках нанесли чувствительный урон противнику, а однажды, 17 мая под Юдзятунем, за считанные минуты уничтожили японский эскадрон. Однако под Ляояном он не проявил активности, и многие ставили ему в вину, что его конница 20 августа не нанесла удара по бригаде Симамуры.

Военный совет закончился около полуночи. У костров всю морозную ночь шумели солдаты. А в 7 часов утра, 26 декабря, бригада перешла по льду на правый берег и выстроилась тылом к реке в резервной колонне. Сюда же из соседнего селения, также через реку, подошел Приморский полк. Так и была сформирована сводная драгунская дивизия из трех полков. Все уже знали, что командование дивизией возложено на генерал-майора А. В. Самсонова.

А. Н. Панчулидзев вспоминает:

«К дивизии подъехал генерал Самсонов, поздоровался с каждым полком, и мы продолжали наше движение в юго-западном направлении к деревне Сыфантай, штаб-квартире правого бокового отряда нашей армии… Наш полк шел в главных силах колонны, походное охранение было от Черниговского полка.

Гарнизон Сыфантая устроил нам торжественную встречу. Музыка играла гимн, и нас встретили и провожали громким «Ура!». Пройдя Сыфантай, мы остановились для большого привала».

Вскоре в районе Сыфантая собрались все полки, назначенные для участия в рейде. Генерал-адъютант П. И. Мищенко созвал старших начальников для ознакомления с планом предстоящих действий. Согласно диспозиции, конный отряд 27-го декабря должен был перейти на линию селения Калихе, следуя четырьмя колоннами:

1) генерал-майора Самсонова (самая западная) – сводная драгунская дивизия, 20-ая конная батарея и поршневая полубатарея – 14 эскадронов, 10 орудий;

2) войскового старшины Свешникова – Читинский казачий полк (6 сотен) и вьючный транспорт в 1500 вьюков;

3) генерал-майора Абрамова – Урало-Забайкальская дивизия, четыре конно-охотничьи команды и 1-ая Забайкальская казачья батарея – 22 сотни, 4 охотничьи команды, 6 орудий;

4) генерал-майора Телешева (самая восточная) – 4-ая Донская казачья дивизия, Кавказская конная бригада, 2-ая Забайкальская казачья батарея – 30 сотен, 6 орудий.

Каждой колонне придавалась сотня пограничной стражи, несшей ранее службу по реке Ляохэ и потому хорошо знакомой с районом предстоящих действий. Поскольку подробные карты отсутствовали (за исключением четырехверстных маршрутных), пограничники должны были служить проводниками.

Сколько всего сотен и эскадронов участвовало в рейде? В источниках разнобой. Подсчет по колоннам дает в сумме, с четырьмя сотнями пограничной стражи и полусотней разведчиков, 76½ сотен и эскадронов. В предписании Главнокомандующего генерал-адъютанту Мищенко – 72½ сотни и эскадрона (если прибавить четыре сотни пограничников, то совпадение полное). Впрочем, в этом предписании (от 24 декабря 1904 г.) состав драгунской дивизии определен в 18 эскадронов. А при подсчете колонн она почему-то сокращается до 14. Но на следующий день, при выступлении в поход, в дивизии 16 эскадронов (оказывается, два эскадрона Приморцев, находившиеся на фуражировке, не приняли участие в рейде). Ротмистр К. К. Агафонов, корреспондент «Русского Инвалида», насчитал 66 эскадронов и сотен, 22 орудия, два взвода пулеметов и один отряд Красного Креста. Барон К. Г. Э. Маннергейм пишет о 77 эскадронах, а вот по прикидкам хорунжего (корнета) А. Н. Панчулидзева их было приблизительно 80 (пожалуй, преувеличил!). В официальном труде Военно-исторической комиссии «Русско-Японская война 1904–1905 гг.», в томе IV («Шахэ – Сандэпу»), имеется дополнение – «Набег на Инкоу». Так вот тут утверждается, что в районе Сыфантая скопилась сила в 55 сотен и 16 эскадронов, 4 конно-охотничьи команды, 18 конных орудий и 4 поршневых, 2 отряда Красного Креста, 20 конных носилок и 5 вьючных транспортов. При этом в сборной сотне разведчиков было всего 70 человек. Да и многие другие части оказались недоукомплектованы. Вот сведения о боевом составе взводов: в 1-м Верхнеудинском и 1-м Читинском казачьих полках – по 9 рядов, в полках Кавказской конной бригады, в 4-м и 5-м Уральских – по 10 рядов, в 19-м, 24-м и 26-м Донских казачьих и в Приморском, Черниговском и Нежинском драгунских полках – по 12 рядов. Поэтому даже официальный отчет весьма расплывчато определяет боевой состав отряда в 7000–7500 всадников.

Из охотников были образованы шесть отрядов для подрыва в разных местах железной дороги. При каждом из них состояла конно-саперная команда. Руководство подрывным делом в разъездах, сформированных из драгун и чинов пограничной стражи, возлагалось на штабс-капитана 17-го саперного батальона Фёдорова и поручика Дерюгина.

Любопытна зарисовка, сделанная военным корреспондентом Кронидом Кронидовичем Агафоновым в Сыфантае, вероятно, 26 декабря, когда собиралась русская конница. С ней можно ознакомиться в № 39 «Русского Инвалида» от 18 февраля 1905 года («Походные заметки. Набег кавалерии на Инкоу»):

«Драгунская бригада генерала Степанова (Черниговцы и Нежинцы) сидела на хороших рослых конях, более грузные и нескладные лошади попадались вороной масти и неправильных отмастков; тела многих лошадей казались несколько тяжелыми и мало работанными, видимо, на зимовке позагрузнули немного… Под офицерами бригады генерала Степанова много кровных лошадей; в Нежинском полку видел знакомого по скачкам, знаменитого фляера (резвач), чистокровного “Талисмана”; он служит под полковником <подполковником – А.К.> бароном Маннергеймом; передние ноги сына дербиста “Тритона” были забинтованы, он получил на скачках брондаж (растяжение подвешивающих связок); чумизную солому “Талисман” уплетал, не отставая от своих менее кровных товарищей; на вид мало изменился, хотя несколько отяжелел. Были и еще чистокровные…»

На совещании у генерал-адъютанта П. И. Мищенко всем колоннам рекомендовалось, дабы не терять времени, избегать столкновений с противником и по возможности обходить занятые населенные пункты. Генерал-майор А. В. Самсонов выразил мнение, что вьючный транспорт тормозит движение всего отряда и потому лучше вообще не брать его в поход. Предложение не было принято.

В тот день, 26 декабря, правая колонна продвинулась от Сыфантая в южном направлении на несколько верст. Черниговцы заночевали в Тунхуанди, а Нежинцы – в деревне, название которой вряд ли удастся точно воспроизвести (в полковом «Дневнике» – Чу-да-ган-зу, что, по-видимому, грешит множеством неточностей). В 5 часов утра в полки пришла диспозиция на текущий день.

В РГВИА хранится несколько полевых книжек полковника П. А. Стаховича периода Русско-японской войны. Одна из них открывается недатированной копией распоряжения, из текста которого становится ясно, что отдавалось оно на биваке ночью на 27 декабря, после получения диспозиции:

«Подполков. Бар. Маннергейму;

К-рам 1, 2. 3 и 4 эскадронов

1 и 2 эскадронам под начальством подп. Бар. Маннергейма, составляющим авангард колонны, выступить в 7 ч. утра; 3 и 4 эск. под начальством полк. Ванновского, составляющим правый боковой авангард, выступить тоже в 7 ч. утра; 5 и 6 эск. выступают с глав. силами в 7 ч. 30 м. ут. Названным штаб-офицерам и командирам 1, 2, 3 и 4 эскадронов явиться ко мне, имея каждый офицера для связи; кроки пути следования к 6 час. утра.

Полков. Стахович».

До обнаружения этого документа о том, кто именно возглавлял дивизионы во время рейда на Инкоу, приходилось только догадываться. В «Дневнике военных действий» 52-го драгунского Нежинского полка записано, что 27 декабря полк нес службу охранения колонны, для чего в авангард был выслан первый дивизион (1 и 2 эскадроны) и в правый боковой авангард второй дивизион (3 и 4 эскадроны). Всё в точности соответствует приведенному распоряжению. Только вот дивизионные командиры не были указаны. Теперь в этом вопросе полная ясность.

Итак, утром 27 декабря отряд выступил из окрестностей Сыфантая. Западная колонна, у местечка Каляма переправившись по льду через реку Ляохэ, продвигалась по ее правому берегу. Местность была не затронута войной. Поражало обилие припасов у жителей. Но в деревнях встречали уже молчанием: никто не знал ни слова по-русски. Судя по всему, у наших военных по-прежнему ощущался недостаток карт. К такому выводу подводит записка в полевой книжке, опять недатированная, но относящаяся, несомненно, к самому началу похода:

«К-ру Приморского драг. полка.

Вчера вечером я дал офицеру вверенного Вам полка карту для снятия копии; по встретившейся надобности прошу ее немедленно прислать. Полк. Стахович».

К 4 часам дня авангард средней колонны достиг крупного села Даван. Тут выяснилось, что колонна войскового старшины Свешникова, в которой двигались пять транспортов (1500 вьючных животных), сильно растянулась и отстала. Проводники одного из транспортов вообще шли пешком. Ввиду этого начальник отряда принял решение не продолжать движение, как было предписано, а заночевать на линии Давана. Впоследствии за неповоротливый обоз, тормозивший всё дело, генерал-адъютант Мищенко подвергся сокрушительной критике. Некоторые острословы даже стали называть набег «наползом».

Из-за неразберихи и плохой связи эскадроны нередко принимали свои же авангардные части за подразделения противника. Вот фрагмент из воспоминаний А.Н.Панчулидзева, относящийся к вечеру 27 декабря:

«Движение наше затруднялось гаоляновыми полями… Население относилось к нам дружелюбно. В деревнях китайцы встречали с водой, а на привал приносили чумизной соломы для лошадей. В вечеру слышны были выстрелы в направлении колонны генерала Телешева и виден был дым пожара. Уже наступили сумерки. Впереди лежащей деревни темнели какие-то точки. Точки эти двигались и постепенно выросли в людей. Дозорные донесли, что впереди лежащая деревня занята пехотой. 3-й эскадрон немедля выстроил фронт, а я, также построив фронт, со своим взводом подошел уступом справа. Одновременно Крыжановский со своей боковой заставой и присоединившимися дозорами готовился атаковать перебегавшую пехоту, которая оказалась, в конце концов, людьми наших 1 и 2 эскадронов, уже остановившихся на ночлег. У выезда <въезда – А.К.> в деревню нас встретили 2-го эскадрона корнеты Гершельман и Григорьев <Григоров – А.К.>, а далее в деревне мы увидали полковника <подполковника – А.К.> барона Маннергейма, 1-го эскадрона поручика Ю. В. Бранд и подполковника <полковника – А.К.> Стаховича, отдававшего распоряжения относительно расположения на ночь сторожевого охранения нашего полка».

В этом фрагменте автор (состоявший в 4 эскадроне) допустил много неточностей, однако именно из него видно, что первыми в деревню пришли 1 и 2 эскадроны под командой барона Маннергейма. Можно сказать, повезло, что авангардные дивизионы в сумерках не вступили между собой в боевое столкновение. Из написанного в 5.15 вечера донесения командира Нежинцев начальнику правой колонны генерал-майору Самсонову становится известно и название этой деревни:

«Авангард прибыл в место назначения дер. Хуанды, линия сторожевого охранения выставляется… В дер. Хуанды сегодня утром был японский разъезд силой 20 коней; были тоже хунгузы до 300 человек…»

В полковом «Дневнике» местом ночлега названа почему-то деревня Далян-пу-цза (в официальном описании набега – Талинпуза). Этот пункт намечался накануне в штабах, отсюда, вероятно, и путаница. Из записок о. Митрофана известно, что в Талинпузе заночевали Черниговцы.

Китайские крестьяне приняли драгун очень радушно. Офицеры купили кур по 50 копеек и отлично поужинали.

И еще одна записка того дня:

«Полков. Ванновскому.

Начальник колонны приказал никого от нас к противнику через сторожевое охранение не пропускать. Секретные слова на 27 Декабря: Понтон, Прилука».

В первый день рейда полк был под седлом более девяти часов, а пройдено за это время всего около 40 верст. Впрочем, боковой авангард считал, что в этот день он преодолел более 60 верст.

25. Набег на Инкоу. 28 и 29 декабря

Половину продовольствия из обоза попытались раздать войскам, но те неохотно брали лишний груз, поскольку продовольствия и так хватало. А генерал-адъютант Мищенко рассчитывал облегчить транспорт настолько, что он уже не будет отставать. Поэтому колонна войскового старшины Свешникова была присоединена к средней колонне генерал-майора Абрамова. Таким образом, отряд продолжил движение уже тремя колоннами.

Западная колонна, выступившая в 6.30 утра, была вынуждена вновь переправляться через Ляохэ, теперь на левый берег. Лёд был прочен, но берега оказались крутыми, и пришлось немало повозиться, особенно с пушками. На переправу было потрачено много времени, но когда колонна устремилась на юг, движение не встретило никаких препятствий. Нежинцы двигались в хвосте главных сил, в арьергарде был 1-й эскадрон. Отряд сделал большой привал, подойдя к реке Хунхэ. На противоположном берегу лежала деревня Калихе. Незадолго до подхода основных сил сотни 1-го Верхнеудинского и Дагестанского полков из авангардов средней и левой колонны лихо атаковала тут хунхузов, часть которых была изрублена, а остальные разбежались и укрылись в ближайших деревнях. Разъезды и походные заставы затеяли с ними перестрелку, которая не прекратилась и тогда, когда весь отряд перешел реку. Вскоре разнеслась весть, что в одной из таких перестрелок погиб лейтенант французской службы Пьер Бюртен, доброволец в Верхнеудинском полку. Оказалось, казачьи сотни у деревни Сандакан (в других источниках – Сяомахунпао, Сяумяхунпао) вошли в столкновение уже не с хунхузами, а с японцами, силу которых первоначально определили в 1–2 роты при эскадроне конницы.

Последовал приказ очистить местность от неприятеля, найти раненых и подобрать тела убитых. Для этого к деревне был направлен взвод поршневых орудий и дивизион Нежинцев (3 и 4 эскадроны) под командованием полковника Генштаба С. П. Ванновского. Японцы укрылись за валами, а частью за кирпичными стенами ханшинного завода. На таких заводиках в Китае гнали алкогольное зелье, попросту говоря, первач, крепостью от 45° до 60°. Обстрел из орудий ничего не дал, так как видимости уже не было никакой. Тогда на штурм заводской стены пошли спешенные Верхнеудинские казаки и три взвода 4-го эскадрона Нежинцев под командой ротмистра Дросси, а 3-й эскадрон ротмистра Коломнина с еще одним взводом 4-го эскадрона остался в прикрытии коноводов. Казаки подожгли склад гаоляна, расположенный возле деревни. Зарево осветило картину ночного боя. Засевшие в фанзах японцы стреляли из бойниц, проделанных в стенах и кровле. Цепи атакующих стали быстро редеть. Однако корнету Михаилу Сиверсу удалось под сильным огнем взобраться на крышу угловой фанзы, которая сразу же загорелась.

Вскоре стало казаться, что атака захлебнулась. Японцы продолжали удерживать несколько фанз, нанося атакующим чувствительный урон. Между прочим, они забрасывали казаков и драгун ручными гранатами. Неприятный сюрприз! Ротмистр Дросси запросил подмоги. Внезапно с северо-запада показались всадники на темных лошадях. Произошло минутное замешательство, поскольку дозорные приняли их за японцев. Но вскоре выяснилось, что это два эскадрона Черниговцев, которых генерал Самсонов как раз и послал в подкрепление. Увидав лавину драгун, японцы поспешно оставили и фанзы деревни, и ханшинный заводик.

Итак, противник был сбит с позиции. Выяснилось, что деревню удерживала всего одна рота 41-го резервного пехотного полка. Потери атаковавших, однако, оказались существенными. Правда, в Нежинском полку из офицеров лишь один корнет Николай Крыжановский был легко ранен (осколком гранаты в голову, причем в го полушубке насчитали семнадцать отверстий, а в папахе – два). Но среди нижних чинов оказалось трое убитых и девять раненых (один скончался на следующий день, трое остались в строю). Штандартный унтер-офицер и запевала хора в 4 эскадроне, Гончар, был сражен наповал пулей в сердце. Его тело из-под огня вынес рядовой Ульян Комар. А после очищения деревни от неприятеля подобрали и других убитых и раненых (более пятидесяти). Впоследствии за успешную атаку Сяомахунпао в 4 эскадроне были награждены Знаком отличия Военного ордена 4-й степени уже упомянутый Ульян Комар, а также драгуны Осип Жук, Михаил Кузин, Семен Подкорытов, Иван Рожков, Антон Шилко.

Начальство было очень недовольно задержкой и большими потерями. За день отряду вновь удалось пройти всего около 40 верст. Вместо того чтобы срочно отправить раненых в тыл, решено было везти их дальше с собой. Очевидно, возникли опасения, что хунхузы попытаются напасть на транспорт с ранеными. Отряжать же для его сопровождения большие силы – значило ослабить основной отряд. Решение спорное. Поскольку колонны двигались очень медленно, конное охранение вполне могло доставить пострадавших до ближайшего безопасного места и успеть догнать отряд. А так получилось, что далеко не все раненые смогли перенести долгий тряский путь.

Об изначально непродуманном и очень медленном продвижении к намеченной цели барон К. Г. Э. Маннергейм впоследствии в «Мемуарах» высказался так:

«Важная наступательная операция протекала очень вяло. Мищенко придерживал основные силы для подавления незначительных укреплений противника, вместо того чтобы направлять туда небольшие войсковые соединения, а крупные кавалерийские части бросить против Инкоу. На всё это ушло очень много времени…»

Вечером 28 февраля начальник отряда издал приказ, в котором был и такой пункт:

«…6) Разъездам, особенно фланговым, не ввязываться в перестрелку с противником, а задаваться лишь целями разведки и донесений».

В полночь было отдано еще одно приказание:

«…всячески избегать лобовых атак, особенно в конном строю, противника, засевшего за валами или деревнями; в этом случае надлежит, держась вне прицельных выстрелов, окружить деревню лавою, угрожая пути отступления неприятеля. При упорстве его – обстрелять деревню (вал) одним, двумя взводами артиллерии. Снаряды беречь – будут нужны. Атаковать противника на чистом месте, пехоту обязательно лавою».

В тот день, 28 декабря, от отряда были направлены четыре сотни охотников (две от Донцев и Кавказцев и две от Урало-Забайкальцев) для порчи железнодорожных путей в районе города Хайчена. Мосты найти и подорвать не удалось. Разрушили телеграф и железнодорожные пути. Подрывники пустили под откос паровоз с вагонами. А вот отправленный в 3 часа ночи к станции Ташичао (Дашичао) отряд драгун под командой поручика Кургоко Дударова вообще заблудился в глубоких канавах и вынужден был вернуться… Военные аналитики впоследствии сочли этот эпизод провальным. Впоследствии в «Мемуарах» барон К. Г. Э. Маннергейм, не вдаваясь в подробности, лишь в общих чертах коснулся этих малоэффективных диверсий:

«Показательным было и то, каким образом генерал Мищенко планировал взорвать железную дорогу в Маньчжурии где-нибудь к северу от Порт-Артура. Я вызвался выполнить эту операцию, но ее доверили выполнить другому, более молодому офицеру. Поскольку командование знало, что генерал Ноги передвигается на север, то на такую операцию необходимо было обратить больше внимания, чем на захват Инкоу, и сосредоточить для нее значительные силы. Вместо этого были поспешно собраны шесть слабых эскадронов из различных полков, и это временное формирование отправили взрывать важнейший на данном этапе военных действий железнодорожный мост! Произошло то, что и должно было произойти, – попытка провалилась».

29 декабря в 6 часов утра все уже были на ногах. Священник Черниговского полка получил записку от командира Нежинцев полковника П.А.Стаховича:

«Отцу Митрофану

1904 29 Дек 7 час у

Усердно прошу Вас пожаловать к нам в полк, чтобы отдать последний христианский долг трем убитым чинам вверенного мне полка. Полк. Стахович».

О. Митрофан поехал на другой конец деревни. У фанзы командира полка драгуны с огромным трудом выдолбили могилу в промерзлой земле. Принесли убитых, положили рядком, лицом к востоку, на покрытую инеем траву. Священник облачился и отслужил панихиду. В своем «Дневнике» он записал:

«Служу. Вокруг стоят солдаты, офицеры, командир полка; часто становятся на колени; и слезы искренние, братские слезы катятся у некоторых из глаз. Трудно не плакать в такой обстановке!

Кончилось погребение; положили в могилу усопших. А по отряду давно уже несется “к коням! садись!” Зарыли наскоро могилу, поставили на нее маленький крестик, перекрестились еще раз и рысью поехали к полкам своим».

Отряд выступил по направлению к городу Ньючжуань. По непроверенным сведениям, полученным от китайцев, в этом город находилось около 300 бойцов, значит, могли быть и пушки, и кавалерия, поэтому велика была вероятность боя. 52-й драгунский Нежинский полк, согласно «Дневнику военных действий», шел в голове колонны главных сил. Военный корреспондент К. К. Агафонов пишет:

«Утром 29-го декабря… генерал Самсонов обратился к командиру Нежинских драгун полковнику Стаховичу и поручил ему вызвать охотника офицера, которому отрекогносцировать реку Тайцзы-хэ до слияния с Ляо-хэ.

Отдав последние распоряжения, генерал Самсонов приказал колонне вытягиваться… За генералом ехал его начальник штаба Посохов, генерального штаба подполковник Степанов и ординарцы: Приморского драгунского полка штабс-ротмистр Тер-Аветисов, Черниговского драгунского полка корнет Педашенко, Нежинского драгунского полка поручик Бондарский, 20-й конной батареи прапорщик Абрамович, Приморского драгунского полка поручик Никшин, 2-го Аргунского полка хорунжий Гудиев, пограничной стражи поручик Скрынников, студент переводчик П. А. Доброловский, вольноопределяющийся Нежинского драгунского полка лицеист Хрипунов и ваш покорный слуга…»

Разъезд прапорщика Кареева, направленный к реке Тайцзыхэ произвести разведку, возвращаясь с задания, совместно с Черниговцами разрушил телефонную станцию и взял в плен двух японцев. В то же время другие разъезды, высланные на рекогносцировку окрестностей Ньючжуаня, были встречены огнем из деревень. Обнаружились и небольшие кавалерийские части противника. Генерал-адъютант Мищенко, не желая ввязываться в бой, двинул левую колонну восточнее города, а среднюю и правую – западнее. Генерал-майор Самсонов приказал командиру 51-го драгунского полка, полковнику В. С. Зенкевичу, обойдя город, занять его южную окраину. Вследствие этого 6-й эскадрон Черниговцев двинулся в рассыпном строю к городской стене, а три эскадрона отправились в обход. Опасаясь окружения, японцы поспешно бежали, причем многие побросали не только ранцы, но и ружья. При этом, однако, успели поджечь склады.

За Ньючжуанем местность была пересеченная, с массой оврагов, ручьев, рощ и населенных пунктов. Тут взвод Нежинцев под командой штабс-ротмистра Петра Сукачева захватил транспорт приблизительно в сто арб. Оказалось, груз – бобовое масло и свечи для японской армии. Вскоре над равниной поднялся огромный столб черного густого дыма. Затем был захвачен еще один обоз, а также обнаружен склад японского интендантства с теплыми одеялами, спичками, папиросами и съестными припасами – рисом, окороками, вареными яйцами. Всё это драгуны и казаки забрали себе.

Поздно вечером произошло досадное недоразумение. Квартирьеры проморгали колонну генерал-майора Самсонова, следовавшую по Мандаринской дороге, и уставшим кавалеристом пришлось развернуться, идти на север и искать отведенную для ночлега деревню Лаучантхоу. Нежинский полк добрался до отведенного для постоя места только в 10 часов вечера. В этот день было пройдено всего около 35 верст. Лошади находились под седлом со вчерашнего утра, то есть около сорока часов.

В полночь, на 30 декабря, для совершения диверсии на железной дороге был повторно отправлен поручик Кургоко Дударов с драгунским эскадроном, сотней пограничников и саперами. При этом генерал-адъютант Мищенко напомнил, что следует «испортить и разрушить что-нибудь капитальное – мост (хотя бы малый), водокачку…». До моста отряд добрался, но, увидев сильное охранение, не решился произвести атаку. Текст донесения поручика Дударова, известного своей отвагой офицера, вызывает, откровенно говоря, недоумение:

«В ночь с 29 на 30 я вновь отправился к железнодорожному мосту, к которому подошли, когда зашла луна. Разведкой охотников я убедился, что мост тщательно охраняется и чтобы выполнить задачу нужна была полная решимость и желание всех участников довести дело до конца, между тем при совместном обсуждении предстоящего нам мероприятия, я убедился, что этой решимости в моих сотрудниках не было, а потому я не счел возможным прибегнуть к авторитету начальника и приказать во что бы то ни стало исполнить поручение…»

Можно подумать, что диверсанты – на какой-то туристической прогулке. В итоге, и в этот день важнейший железнодорожный мост, по которому от Порт-Артура к Мукдену перебрасывались японские подкрепления, не был взорван.

Вечером 29 декабря для разрушения участка Ташичао – Инкоу был направлен еще один отряд, состоявший из двух разъездов – 52-го драгунского Нежинского полка под командой корнета Леонида Замятнина и Приморского драгунского полка поручика Ёлкина. Около 6 утра подошли к полотну железной дороги. Отряд порвал телеграфную проволоку, заложил под рельсы четыре заряда и в 6.30 произвел подрыв. Чтобы восстановить движение, японцам пришлось аврально потрудиться.