Текст книги "52-й драгунский Нежинский полк. Русско-японская война"

17. Полковой обоз в потоке отступающих войск

В альбоме Н. С. Самокиша «1904–1905. Война из дневника художника» имеется подробное описание трудного пути к Мукдену, который он проделал вместе с обозом Нежинцев. Остались не только дневниковые записи, но и рисунки. На одном из них видим уныло бредущую пехоту, двуколку и несколько кавалеристов вдали, на другом – хмурого вида всадника на темном коне, который преодолевает раскисшее место, где уже валяются в жиже две сдохшие клячи. Есть еще зарисовка плотного потока людей, лошадей, мулов, нагруженных двуколок, переправляющихся через реку по мосту. И опять на переднем плане павшая лошадь… Цепкий глаз художника подметил в пути множество любопытных деталей, поэтому его правдивое описание отступления, несомненно, очень ценно в информативном плане.

Поездка с самых первых верст оказалась чрезвычайно трудной. Из Сыквантуни 19 августа вышли уже в темноте. Н. С. Самокиш вспоминает:

«Батюшка, ветеринар и я поехали вперед, сзади нас следовал денежный ящик при офицере и взводе драгун, а затем до 50-и повозок обоза, что представляло очень длинную ленту, особенно потому, что дорога была узка и неудобна.

Выбравшись с трудом из деревни и доехав до поворота на большую дорогу, мы получили приказание остановиться, так как одна из телег сломалась, и нужно было делать перегрузку клади на другие повозки.

Мы стояли на повороте дороги; сзади нас в зловещей темноте трещали залпы ружейного огня, прерываемого залпами орудий. Огоньки выстрелов в ночном мраке мелькали, как молния. Лошади наши были неспокойны, и стоило большого труда удерживать их на месте. Совершенно ясно раздался раскат ура. Очевидно, что наши или отражают атаку, или сами пошли в штыки. Выстрелы приближались. По дороге в темноте послышался шум и грохот колес, и затем на рысях проехала батарея, очевидно, отступая по той же дороге. Положение наше ухудшилось: мы поняли, что теперь не попасть нам на большую дорогу, пока не пройдет вся артиллерия с ящиками и парками…

Топот и фырканье лошадей, грохот колес, шум большой массы людей с одной стороны, и треск выстрелов, поминутно приближающийся, с другой, делали наше ожидание невыносимым. Лошади бесились…

Наскучив ожиданием, я переехал канаву и по гаоляну хотел пробраться вперед, но, вероятно, забрал слишком в сторону…»

В результате художник едва не наткнулся на японцев. Совсем близко раздался залп, пули защелкали по листве. Изида сама повернула в противоположную сторону и помчалась, ломая гаолян. Через несколько минут лошадь вынесла художника на большую дорогу, где он, к великому своему удивлению, увидел обоз Нежинцев, медленно двигавшийся в окружении беспорядочной толпы пехотинцев.

«Части были перемешаны; офицеров не было видно, солдаты, нервно возбужденные боем, передавали свои впечатления друг другу на ходу. Попалось несколько носилок, несли тяжело раненых, а в одних был мертвый, но солдаты не хотели его оставить и продолжали нести, чтобы похоронить.

Группа солдат вела под руки офицера, раненого, но не хотевшего оставить своей части. Знамя трепалось в сумраке изорванными клочками, более густая кучка людей окружала его, и все это, обгоняя наш обоз, двигалось и двигалось…»

Дальнейшие события подробно описаны в главе «Отступление». На следующее утро полковой обоз продолжил движение в потоке людей, лошадей, двуколок, телег и орудий. Необходим был отдых, но как вырваться из этого потока? Н. С. Самокиш пишет:

«Ко мне подъехал на красивой белой лошади командир обоза Шевченко. Закурили, разговорились, передавая свои впечатления. “Когда мы будем отдыхать?” – спросил я его. Шевченко, вместо ответа, развел руками, показав на окружающую нас толпу».

Интересно, что позже академик создал рисунок «Начальник обоза». На ней видим энергичного офицера, лихо несущегося на разгоряченном коне наперерез, похоже, артиллерийской упряжке. Портретное сходство этого драгунского офицера с известной фотографией (1904 года) поручика В. А. Шевченко очевидно. Несомненно, его и имел в виду художник, работая над своим произведением. Да ведь ни с каким другим начальником обоза он и не знакомился столь близко на той войне. Смущает, пожалуй, лишь одно: офицер изображен на горячем скакуне темной масти.

Возможно, того требовали законы композиции и цветовых контрастов. Ведь цель мастера – чтоб смотрелось эффектней! Но может быть и другое, более простое, объяснение: у начальника обоза 52-го драгунского Нежинского полка было несколько верховых лошадей, и он их время от времени менял. Так по крайней мере утверждает семейное предание (В. А. Шевченко – мой прадед). В любом случае – картина великолепна: она будто документальный кадр, выхвативший моего предка из гущи отступающих войск, весточка от него из далекого 1904 года. И это, несомненно, придает мне сил и вдохновляет на создание книги.

Поручик В. Шевченко. 1904 г.

Приведу еще фрагменты из рассказа Н. С. Самокиша:

«Решили в подходящем месте свернуть с дороги и расположиться биваками. Было около 2 часов, когда на повороте дороги, где была возможность выбраться из потока людей, мы круто свернули в сторону и среди ругани толпы, которая была задержана нашим поворотом в сторону, выбрались на поле, засеянное бобами…

Мигом обоз был выстроен четырехугольником по краям бобового поля, корм был готов: сейчас бобы были собраны и даны лошадям; драгуны быстро развели огоньки из сухого гаоляну, и закипели котелки.

Приготовили чай, все заметно оживились. Обозная кухня заманчиво дымила и привлекала общее внимание, но были и такие, что, повалившись на пучок бобов, спали мертвым сном, раскинувши руки и подставляя себя лучам жгучего полуденного солнца. Наконец обед готов, все с жадностью набрасываются на еду».

Привал посреди половодья отступающей армии представляется вполне логичным и в то же время необычайно рискованным. Ведь теперь предстояло втиснуть десятки повозок в бушующий людской поток. Дело, действительно, оказалось непростым.

«Уже вечерело, и было решено пройти немного вперед до наступления ночи. Быстро запрягли двуколки и поседлали лошадей, ободренных отдыхом; обоз подъехал к большой дороге. Немало труда стоило втянуться в общую линию и не разорваться на части; сколько споров, криков, ударов нагайками пришлось потратить, пока всё было налажено, и мы поползли – иначе нельзя назвать наше движение.

Сумерки спускались на землю, толпы терялись в таинственной мгле; скоро по сторонам дороги засветились огоньки отдыхающих войск; мы шли часов 6 и не могли найти подходящего места свернуть с дороги на ночлег».

Начальник обоза поручик Василий Шевченко предложил Н. С. Самокишу с несколькими драгунами отправиться вперед для поиска подходящей полянки. Группа всадников рассыпалась по гаолянным и чумизным полям. Через полчаса художника вынесло на проселок, по которому, как показалось, будет легко свернуть на ночлег. Но тут выяснилось, что сопровождавшие его драгуны потерялись. Николай Семёнович встал у большой дороги, всматриваясь в проходящую толпу, но обоза не было видно. Пришло решение двинуться ему навстречу по параллельной дороге тропке. Изида прошла версты две – обоза всё не было. Можно представить себе отчаяние незадачливого разведчика!

В конце концов, он отправился на прежнее место. Злоключения продолжились.

«Подъехав к ранее отысканной дороге, я увидел, что вся она занята артиллерией: орудия, передки и лошади в запряжке стояли посреди дороги неподвижно, тут же лежала, повалившись на землю, прямо в пыли, усталая прислуга… головы спящих часто приходились под колесами орудий и копытами лошадей, одно легкое движение лошадей вперед, и голова спящего была бы неминуемо раздавлена, но лошади так же спали, как и люди…

Немного в стороне от дороги я увидел огни и палатки; как оказалось, это был саперный лагерь. Я подъехал, часовой спросил меня – кто и зачем, я сказал ему, что отбился от своего обоза и хочу отдохнуть… Часовой позвал разводящего и, посоветовавшись с ним, пропустил меня на площадку, вокруг которой были палатки.

Оказалось, что часовой был вольноопределяющийся и сейчас сменился; он подошел ко мне после смены, помог расседлать лошадь, привязал ее под деревом, бросил пучок бобов, мне принес циновку и положил ее у костра, а сам отправился делать чай…»

Проснулся Н. С. Самокиш, когда уже светало (это было утро 21 августа). Он пишет:

«К величайшему изумлению, увидел я среди темной толпы всё движущихся вперед людей группу всадников на серых лошадях. Неужели это наши драгуны? (Масть лошадей у Нежинских драгун серая). Я стал пристально всматриваться, действительно, это был наш обоз.

Я быстро поседлал Изиду, вскочил в седло, поблагодарил моего любезного хозяина и рысью поехал навстречу обоза».

Оказалось, обоз двигался очень медленно. Часа три вообще простоял, так как всё вокруг было загромождено поломанными арбами и телегами. Офицеры и батюшка отдыхали на обочине в ожидании, пока очистится путь. Наконец, начальник обоза приказал перейти на другую дорогу, параллельную Мандаринской.

«Перешли у полотна железной дороги, причем на подъеме к переезду произошли сцены, которые трудно описать. Почва размокла от начавшего моросить дождя, и всё покрылось слоем водяной пыли, я чувствовал, что промокаю насквозь: седло, поводья, моя Изида, мой костюм, всё было мокрее воды… На подъеме лошади скользили, падали, катились вниз, опрокидывались телеги, у которых копошились какие-то, обмазанные клейкой маньчжурской грязью, гномы, в которых трудно было разобрать образ человеческий. И это в продолжение нескольких часов, пока наступила наша очередь скользить, падать и перепачкаться в грязи по уши. Наконец, мы проделали всё вышесказанное и перебрались на другую сторону полотна».

Дорога стала просторнее, по ней было возможно двигаться даже в темноте. Решили засветло стать на ночлег, свернули в сторону и на первой же поляне расположились на сырой земле, подложив пучки мокрого гаоляна. Вокруг – ни деревца, ни жилья. Художник вспоминал:

«…огня развести нечего и думать, а, следовательно, и согреться чаем нельзя; расположение духа у всех самое скверное. Батюшка устроил себе что-то вроде палатки и поместился в ней вместе с командиром обоза, предложив и мне ползти под мокрый холст; но я предпочел остаться на открытом воздухе.

Ночь была холодная, я укрылся, как мог, промокшим плащом и, положив голову на седло, заснул. Спал, по всей вероятности, долго, так как проснулся, когда уже было совсем светло, дождя не было, но за ночь лужи увеличились, и мое белье, платье, сапоги – всё было мокрое. Я дрожал, как в лихорадке…».

Верстах в полутора от бивака виднелся дымок. Художник направился туда и, подойдя ближе, увидел лагерь артиллеристов, где у офицерской палатки на костре кипятился чайник. Академик Н. С. Самокиш представился офицерам, и те с радостью напоили его чаем с сухарями. Когда взошло солнце, Николай Семёнович вернулся к обозу 52-го драгунского Нежинского полка:

«…все как-то повеселели; где-то добыли брошенный на дороге ящик, послуживший нам дровами, на нем приготовили чай и согрели консервы. Солнце начало пригревать и обсушивать нас.

Часов около 10-ти выступили и шли вдоль полотна железной дороги. Шли весь день и к ночи подошли к станции Янтай, где и расположились биваком, неподалёку от станции. Ночь прошла спокойнее…»

Утром 23 августа обоз двинулся по Мандаринской дороге дальше на север. К полудню подошли к реке с крутыми песчаными берегами, неглубокой, но с быстрым течением (судя по описанию – Шахэ). Войска переправлялись вброд. Н. С. Самокиш извлек из чехла свой фотоаппарат и принялся снимать, по его словам, «живописные группы». Попытки разыскать эти фотографии пока не увенчались успехом… Сохранились ли они? Найти их – вот это была бы сенсация! Художник пишет:

«Чтобы снять некоторые группы, особенно артиллерию, въезжающую в воду, я несколько раз переходил реку вброд, останавливаясь посредине, чтобы поймать красивые моменты.

Сапоги мои были полны воды, но это меня не беспокоило: я был увлечен красотой картины и забыл о своих ногах, за что и поплатился сильным насморком. Перешел реку и наш обоз, я сел на лошадь, и мы двинулись вперед».

Далее повествование Н. С. Самокиша переносится к понтонным мостам через Хунхэ. Обоз остановился, ожидая очереди. Художник успел сделать несколько снимков китайских беженцев, переправлявшихся вплавь на своеобразных плотах – арбах с привязанными кипами гаоляна. Тут поручику Василию Шевченко удалось схитрить и втиснуть свой обоз не в очередь, при этом, конечно, ему пришлось выдержать перепалку с другими начальниками. Вскоре повозки очутились на другом берегу реки – и двинулись к Мукдену. Не доезжая версты до города, Нежинцы расположились биваком и приступили к чаепитию.

Академик-баталист вспоминает:

«Я смотрел, лежа под деревом на зеленой траве, на виднеющуюся близко Мукденскую башню и думал, что заслужил отдых, что теперь я могу каждый день ложиться спать под крышей и, что самое важное, сбросить с себя те лохмотья, которые остались на мне после похода, и одеть свежее белье…»

У стен Мукдена Н. С. Самокиш расстался с обозом 52-го драгунского Нежинского полка.

18. Как отходили Нежинцы

20 августа, после разгрома дивизии генерал-майора Н. А. Орлова, бригада Симамуры, развивая наступление, выбила конницу генерал-майора А. В. Самсонова из Янтайских копей. Попытки I-го Сибирского корпуса атаковать противника не увенчались успехом, приведя лишь к большим потерям. Генерал-лейтенант Г. К. Штакельберг вынужден был отвести свой корпус. Однако сил у генерала Куроки было недостаточно для продолжения атак и преследования. Его войска замерли перед Сыквантунской позицией, подтягивая резервы.

Как уже сообщалось, в 3 часа пополудни Нежинские драгуны получили приказ двинуться на присоединение к левому флангу I-го Сибирского корпуса. Видимо, тогда же обнаружился разъезд корнета Мышецкого, связь с которым была потеряна два дня назад. 18 августа разъезд, наблюдавший Тайцзыхэ выше устья реки Сихэ, был отрезан переправившимися японцами. Корнет отвел своих людей на северо-восток, к Дагестанской сотне. Соединившись, кавалеристы устремились в атаку, и передовые части противника были оттеснены. Но с появлением значительных сил неприятеля, 19 августа, пришлось отступить. Только сделав большой крюк, через Янтайские копи, разъезд смог присоединиться к своему полку, когда исход сражения был уже фактически предрешен.

Чем занимался 52-й драгунский Нежинский полк во второй половине дня? В «Дневнике военных действий» указано, что он был использован для службы связи I-го Сибирского корпуса с кавалерийским отрядом генерала Самсонова. В РГВИА сохранилась записка начальника штаба отряда князя Г. И. Орбелиани подполковника Д. А. Лопухина:

«Нежинск. Драгун. п.

1904 20 августа 4 час. 40 мин. по пол.

№ 84. Полку поить, кормить и седлать. Подп. Лопухин».

Возможно, предполагалось куда-то перебросить полк. Известно, что как раз в это время к атаке готовились части XVII-го и Х-го корпусов, рассчитывавшие, выбив противника с Нежинской сопки, занять исходное положение для дальнейших наступательных действий. Для этой цели было назначено 27 батальонов под общим командованием начальника 35-й дивизии генерал-лейтенанта К. А. Добржинского.

После 17 часов 152 орудия, расположенные западнее деревни Сахутунь, начали вялую артиллерийскую подготовку – отчасти из-за недостатка снарядов, отчасти из опасения поразить собственные войска. Наступление велось тремя группами, без должной взаимной связи, поскольку в эти группы входили батальоны различных полков и дивизий.

Командование не имело ясного представления о реальных силах противника. Армия генерала Куроки в это время была невероятно растянута: 24 батальона Симамуры, Кигоши, Окасаки, Мацунаги (его 3-я бригада из 2-й дивизии была переброшена ночью) и батальоны гвардии, оставшиеся на левом берегу, занимали по фронту около 15 верст, а бригада Умесавы находилась далеко, за Янтайскими копями. Поэтому вначале у наших частей был ощутимый перевес сил. Атака на правом фланге началась успешно. Один из полков бригады генерал-майора Э. В. Экка, пройдя высоту 131, очищенную японцами, занял Сыквантунь. Затем атакующие попыталась продвинуться к северу, в охват Нежинской сопки, но, подвергшись интенсивному обстрелу, отхлынули на юго-запад. Левое крыло войск генерал-лейтенанта К. А. Добржинского приблизилось к Нежинской сопке уже в темноте. Неприятель открыл по подошедшей пехоте сильный артиллерийский и стрелковый огонь. Наступавшие по скрещивавшимся направлениям русские полки приняли друг друга за противника и вступили между собой в перестрелку. В результате особенно пострадал недавно сформированный и прибывший на фронт как раз накануне боя 284-й пехотный Чембарский полк. Сперва его обстреляли Выборгцы (85-й полк), затем в перестрелку в зарослях гаоляна втянулись Пензенцы (121-й полк) и Козловцы (123-й полк) из 31-й пехотной дивизии. Сигналы «отбой» и «сбор в колонну» не остановили хаоса. Только когда оркестры заиграли полковые марши, расстроенные батальоны несколько успокоились и потянулись в тыл, к Сахутуню. Тем не менее, при всей этой неразберихе, части 137-го пехотного Нежинского полка смогли зацепиться и некоторое время удерживать северный склон сопки. И все-таки в 2 часа ночи 15-й бригаде Окасаки удалось захватить высоту целиком.

Интересно, что в центре событий тогда находился 51-й драгунский Черниговский полк. Как записал о. Митрофан, эскадроны хорошо держались в бою и не только не предались панике, но даже сдерживали бегущих, останавливали и возвращали назад. А 52-й драгунский Нежинский полк был в то время далеко. В «Дневнике военных действий» записано:

«Ночевал полк не расседлывая в версте от 1 Сибир. корпуса в поле».

Этой ночью решилась судьба Ляояна. Генерал-адъютант А. Н. Куропаткин был подавлен плохими вестями: генерал Зарубаев жаловался на слабый резерв и недостаток снарядов, приходили подробности разгрома 54-й дивизии генерала Орлова, удручала потеря Янтайских копей, генерал Бильдерлинг доносил о неудавшейся атаке Нежинской сопки… Но особенно пугала угроза мнимая: якобы после захвата Бенсиху неисчислимые вражеские полчища готовы двинуться на Мукден, а это грозило окружением и полным разгромом. А на самом деле с востока, от Бенсиху, в северо-западном направлении, с охватом Янтайских копей, продвигалась лишь одна резервная бригада Умесавы.

В 4 часа ночи командующий Маньчжурской армией разослал в войска приказ об отступлении 21 августа «к Мукдену и далее». При этом предполагалось выиграть время для очищения Ляояна от скопившихся обозов и обеспечения беспрепятственной переправы через Тайцзыхэ II-го и IV-го Сибирских корпусов. Для этого защищавшая южные подступы к городу группа генерала Зарубаева должна была удерживать свои позиции до конца дня. Затем III-му Сибирскому корпусу предстояло отходить, прикрывая направление на станцию Янтай. В арьергард отступающих назначался I-й Сибирский корпус.

В первой половине дня 21 августа 52-й драгунский Нежинский полк нёс ту же службу, что и накануне: прикрывая левый фланг I-го Сибирского корпуса, поддерживал его связь с отрядом генерала Самсонова. Затем было получено приказание передвинуться на правый фланг XVII-го корпуса. Полк выступил в 7 часов вечера и, пройдя 24 версты, в 2 часа ночи прибыл в деревню Лотатай. Отдых был кратким. Рано утром 22 августа драгуны перешли железнодорожное полотно и двинулись на северо-запад, производя разведку местности вдоль реки Тайцзыхэ. Повсюду отходили на север наши войска, переправившиеся за ночь через реку. Японские 2-я и 4-я армии еще накануне, на закате, захватили траншеи на подступах к Ляояну, затем штурмовали форты и, войдя в город, водрузили знамя на башне ворот. Утром японцы хозяйничали уже всюду на левом берегу Тайцзыхэ. Потому неудивительно, что в трех верстах от того места, где река делает крутой поворот, один из разъездов от 3-го эскадрона подвергся интенсивному обстрелу с противоположного берега, при этом пострадали две лошади. На ночь полк отошел на 4 версты к северу от реки, оставив для наблюдения разъезды.

Получается, после переброски отряда генерала К. А. Кондратовича (6 батальонов, 2 сотни и 8 орудий) на станцию Янтай, Нежинские драгуны оказались чуть ли не единственными нашими кавалеристами в излучине Тайцзыхэ севернее Ляояна. Этим и объясняется их арьергардное слежение за противником. Положение полка было сложным. Японская гвардейская кавалерия заняла равнину между сопками 151 и 131, и вот-вот ее могли пустить в дело. Генерал Куроки еще в 2 часа пополудни 22 августа отдал приказ 2-й дивизии пробиваться сквозь заслоны к Лотатаю для того, чтобы отрезать русские арьергарды. К счастью, приказ этот был выполнен с большой задержкой: 2-я дивизия выступила, когда уже смеркалось. Обе ее бригады сбились с пути в гаоляне и, пройдя всего 2 или 3 мили, расположились на отдых в ожидании рассвета.

23 августа, около 9 часов утра, прошел сильный дождь – настоящий грозовой ливень. Получив сведения, что арьергард XVII-го корпуса отошел от станции Янтай, Нежинские драгуны перешли в деревню Шаоэртай (на некоторых картах Ша-эр-тай) – это в 4 верстах западнее станции. Когда донеслась канонада, генерал-майор князь Г. И. Орбелиани выслал на разведку две сотни Терско-Кубанского полка и 6-й эскадрон Нежинцев. Оказалось, станция Янтай обстреливалась с юго-востока. Это наступала от угольных копий 12-я дивизия японцев. Ночью русские пехотинцы атаковали в штыки, вдоль железнодорожной ветки, подходящие колонны. Неприятель был остановлен. А когда наши части с рассветом отступили, выяснилось, что у японцев тут нет кавалерии для преследования.

Вообще во всем районе наблюдения летучие офицерские разъезды Нежинцев обнаруживали только мелкие разведочные партии противника. Однако по разъездам несколько раз издалека открывали огонь хунхузы. Это же самое наблюдалось и 24 августа. Ясное, солнечное утро не очень-то радовало, поскольку было свежо, почти холодно. Отступление армии продолжалось. Полк по-прежнему входил в отряд князя Г. И. Орбелиани. Глубокой ночью князь получил из штаба XVII-го корпуса следующее послание:

«Ввиду неполучения до настоящего времени указаний о действиях на завтрашний день от Штаба Армии, командир корпуса приказал завтра 25 августа частям корпуса остаться в занимаемом расположении. Арьергарду и Главным силам принять более самостоятельные меры по охранению своих флангов. Выслать разъезды для связи с соседними частями и уведомить их о положении своих частей. Только в случае перехода японцев в наступление Арьергарду медленно отходить, уведомив предварительно Главные силы и Штаб Корпуса. Вокруг расположения частей пехоты притоптать гаолян шагов на 400. Конному отряду кн. Орбелиани продолжать наблюдение за флангами. 3 пех. дивизии войти в самую тесную связь с отрядом кн. Орбелиани. Обозы II разряда, летучие парковые бригады и все излишние батареи и повозки I-го разряда отправить в тыл, причем обозам II разряда отойти на целый переход к северу от р. Хунь-хе и расположиться с восточной стороны Мандаринской дороги… Охранение всех обозов и парковых бригад Корпуса возлагается на 137-й Нежинский полк.

Начальник Штаба Генерал Майор Тизенгаузен.

Генерального Штаба Капитан Дитерихс».

В 10 часов утра, на основании приведенного приказа, 52-му драгунскому Нежинскому полку было предписано двинуться в деревню Сахэпу и войти в состав арьергарда XVII-го корпуса под началом генерал-майора В. П. Якубинского. Деревня эта находится на реке Шахэ, в 3 верстах к востоку от станции с таким же названием. Тут дали задание: прикрывать движение арьергарда. Полк сперва отправился на запад, за железную дорогу, и прошел более десяти верст, по пути высылая разъезды в сторону противника. Вот, к примеру, донесение начальника одного из них, отправленное в 2 часа 45 минут дня:

«Впереди, вправо и влево разъезды из отряда Ген. Мищенко прикрывают отступление арьергарда. Последние разъезды их стоят на высоте дер. Шилихе. Начинаю отступать. Пор. Дударов».

Примерно в это же время было получено сообщение от поручика Алексея Бондарского:

«Генерала Мищенко нашел в дер. Сахэпу. Получил от него следующие сведения: отряд ночевать будет в Сахэпу, на северном берегу реки…»

Как видно, в прикрытии были задействованы несколько крупных кавалерийских соединений, причем для безопасности предполагалось на ночь обосноваться на правом берегу Шахэ. Дойдя до селения Сандиаза, Нежинцы повернули на северо-восток и медленно проследовали до деревни Хоашихэ. При этом они прошли более 12 верст, и им вновь пришлось переходить железную дорогу.

Любопытную зарисовку ночного лагеря отступившей к Мукдену армии оставил о. Митрофан:

«…Земля пылает: море костров, фонарей, факелов. Шум: движутся обозы, орудия; несется волною в одном конце священное пение молитвы Господней, в другом удалая русская военная песня; доносится откуда-то издали музыка, кричат “ура”; визжит пойманная свинья; кричат “ку-ку-ре-ку” петухи на повозках; мычат коровы; перекликаются приветным ржаньем лошади. У костров оживленные группы солдат: пьют чай, варят картошку в котелках…»