Текст книги "Образ зверя"

V

С того памятного дня, который теперь называли Богоявлением, прошло тридцать лет. Петр, его жены и дети – весь поселок – готовились к годовщине, украшали дома и ратушу. Петр проковылял мимо большого зеркала, обвешенного мишурой, – с годами что-то разладилось в ноге. Он скользнул глазами по отражению и, блеснув лысиной, в который раз чертыхнулся из-за утраченных волос. Где-то глубоко внутри он ненавидел подступающий праздник, потому что ничего не забыл. Хотя все вокруг делали вид, что забыли.

По стенам висели картины Юли, младшей жены Петра. Он помнил ее еще крохой, а вон, кроха выросла, разменяла пятый десяток. Юля всегда отличалась склонностью к рисованию. Ее рисунки пестрели во всех соседских домах – еще до того, как все полетело к чертовой матери. На новых картинках, украшавших ратушу, изображались события придуманного прошлого: Иса в развевающихся одеждах сходит с небес по золотому лучу; священник, смертельно больной, на руках у Исы, в окружении встревоженных людей; Иса касается лба Петра и выводит на нем красный крест; Иса забирает мужчин и они возносятся на небо.

Ложь, проклятая ложь – все было не так!

Петр ни на секунду не переставал об этом думать. Мечтал о забвении, но боялся забыть, подменить правду вымыслом. А было так: пришел мясник, перерезал всех бычков, кроме двоих; одного пожалел, второго оставил во главе. Расчет был верный: бычок оказался трусливым и не стал сопротивляться. Даже научился радоваться происходящему. Радость, правда, была недолгой.

Петр тихо присел в углу, оставляя суету тем, у кого больше сил. Сколько раз он раздумывал, что бы произошло, поступи он иначе в тот день? Был ли у него выбор? И почему он, а не кто-то другой? Невольно он вспомнил Гаврилу, второго мужчину, которого пощадил Иса. Гаврилы нет уже двадцать лет – вышел однажды из дома и исчез, наверное, сгинул на Полосе, – а вопрос как был, так и остался. Почему он, Петр, и Гаврила? Жалость? Очередное издевательство? Очередная насмешка?

Чем больше Петр размышлял над случившимся, тем больше убеждал себя, что у него не было выбора. Мужчин, пропустивших проповедь, в тот же злополучный день нашли мертвыми – жуткое зрелище. Каждому – своя смерть. Лесник, распростертый на полу своей сторожки, с топором, вбитым в желто-бело-алую кашу на месте головы; дядька-повар, выпотрошенный и повешенный на крюк по соседству со свиньями; кузнец, оказавшийся между молотом и наковальней…

Петр помнил, как Иса отвел его в сторону и нашептал план действий. Петр стоял, не соображая, хлопал ртом, напуганный, обделавшийся, потерянный. Но слова плана отпечатались в голове, несмотря на испуг. И все эти годы он жил согласно этому плану и требовал, чтобы уцелевшие следовали за ним.

– Во-первых, – шептал Иса, – ты провозгласишь меня богом и себя – наместником бога на земле. Ты расскажешь им красивую сказку. Ты заставишь их забыть все, что произошло сегодня. Ты заставишь их полюбить меня. А сегодняшний день сделаешь праздником – Богоявлением.

«Сделано», – горько успехнулся Петр, глядя на картинки, на большие, неуклюжие фигурки – пшеничный колосс и серп, которые он сам вырезал из дерева – символы их новой веры.

– Во-вторых, ты возьмешь всех женщин и будешь жить с ними как с женами. Ляжешь с каждой, и каждая родит тебе сына. Если родится девочка – убьешь.

Женщины, напуганные, плачущие, с перекошенными лицами, в одно мгновенье лишившиеся отцов, мужей и сыновей, – вот так, разом, стали его наложницами. А он – дрожащим убийцей, отправлявшим на дно реки всех, кого бог (в их случае – Иса?) не наградил членом.

– Даже со старухами. Даже с маленькими девочками, которые могут родить, – прошептал Иса.

Все эти годы он, Петр, как бык-производитель, старался, пыжился, мучился между женских ног, пока еще был способен. Пытался породить как можно больше воинов для армии Исы – или зачем там они ему понадобилось. В минуты помрачения он испытывал гадкую радость, головокружительное всемогущество, свое бесконечное всесилие, но все чаще и чаще – только пустоту и пресыщение.

– В-третьих, ты должен ждать, что я вернусь. Каждый день, каждую минуту. И я вернусь. И я проверю, как ты выполняешь мои требования. И если я останусь недоволен – то, что произошло сегодня, покажется тебе детским праздником.

Иса сдержал обещание: он приходил к ним три раза. Всегда – в этот самый проклятый день. Богоявление, будь оно неладно.

– И последнее. Никогда, запомни, никогда никто не должен выходить на Полосу.

* * *

В первый раз он явился через год. Притащил какую-то черную коробку – большую, тяжелую. Еле донес. Идет, скалится, на лбу вены вздулись. Петр завидел его издалека. Он шел откуда-то от реки. Петр не поверил глазам, ноги подогнулись. А потом он пустился бежать, чтобы помочь. Они вместе доволокли коробку до ратуши. Встречные женщины на колени падали, когда видели испуганное лицо Петра, яростно кивающего им. Поставили коробку за сценой – так она и простояла там без малого тридцать лет. Стоит себе, гудит. Иса от нее какие-то провода протянул, подсоединил к старому щитку. Устройство взвыло и заработало. Иса бросил что-то бегло насчет старой электростанции, да только Петр ничего не понял.

Поселяне устроили большой праздник в честь своего бога. Все были напуганы, но выдавливали из себя улыбки. Оказалось, бог не прочь выпить и перекусить. Иса выглядел очень довольным, просил всех рассказывать об их житье-бытье, выслушивал их проблемы. Все врали: мол, всем довольны. А Петр сидел по правую руку от маньяка и все смотрел на нож. Не всадить ли ему в горло? Иса перехватил его взгляд. Петр и не заметил, как нож по рукоятку оказался в поросячьей ноге, что блестела жиром на блюде перед ним. Иса продемонстрировал силу, напомнил.

Под конец вечера бог выбрал на свой вкус трех самых красивых жен, уединился с ними в доме Петра, выпроводив того на улицу. Когда утром Петр робко постучался в дверь, Иса открыл ему. Приказал убрать за собой. «Если будет ребенок – знаешь, что делать». И ушел – совсем. Внутри Петр нашел два тела. Третья девушка сидела в углу и рвала на себе волосы. Петр никогда не видел, чтобы люди на себе волосы рвали. Думал, фигура речи – оказалось, нет. Петр постарался успокоить девушку, но та оттолкнула его и молча ушла куда-то. Пожила еще неделю, ни с кем не разговаривала, а потом бросилась на вилы.

Два тела Петр зарыл у себя за домом. Вроде бы не видел никто – а как на самом деле, кто знает? О том, что происходило ночью, Петр предпочитал не думать.

Петр скорбел по убитым. Все-таки это были его жены, он по-своему любил их. Но больше завидовал – той, храброй, что смогла покончить с собой. Он вот не смог, так и не решился. Сначала общим благом себя утешал, пропадут все без него, а потом перестал себя обманывать, признался, что трус.

В следующий раз Иса явился через пять лет. Ничуть не изменился – казалось, время над ним не властно. Ничего с собой не принес. Посмотрел на детей, которые уже начали подрастать. По-видимому, снова остался доволен. В этот раз на пир не пошел и женщин не мучал. Куда-то спешил. Ушел – как не бывало. Все вздохнули с облегчением.

И с тех пор его не видели.

Так Петр и прожил жизнь – в страхе. Он ждал, рассчитывал, строил предположения, одно нелепее другого, пытался угадать, когда Иса нагрянет в следующий раз. Бог, казалось, забыл про них.

И слава богу!

Глава 5

I

Бар пустовал. Редкие посетители разбрелись по углам и там, погрузившись в свои мысли, тихо напивались. Таши устроились за барной стойкой. Головы они прятали под капюшоном, не хотели смущать гостей. Мушкетер протирал стаканы, чтобы чем-то занять руки. Он поглядывал на близнецов, прислушивался к их разговору. Казалось, ждет момент, когда можно вмешаться в беседу.

– Посмотри! – Таша кивнула на пустую сцену с шестом. – Осталось только выпивку в барах запретить, и простому человеку уже нечем развлечься будет.

– Развлечение было так себе, – вяло возразил Таш. Он уже ополовинил свой коктейль и чуть осоловело водил глазами из стороны в сторону.

– А мне нравилось, – сказала Таша. – Красиво. Настоящая акробатика!

– Да я помню. У тебя даже любимица была – блондинка в ковбойской шляпе.

– Да-а, настоящая красотка. Интересно, как у нее сейчас дела? – Таша повернулась к Мушкетеру. Тот заметно оживился, довольный, что его заметили. Отставил стакан:

– Вы про Лесю спрашиваете? Или про Настю?

Таша пожала плечами; брат, потревоженный, недовольно глянул на сестру.

– Не знаю. Про ту, что в ковбойской шляпе. Кудрявая такая.

– Значит, Леся, – кивнул бармен. – Когда нам запретили показывать натуру, девочки разбежались кто куда. Насколько я знаю, очень многие пошли по религиозной части. Леся вроде бы тоже в церкви устроилась.

– М-да, – протянул Таш. – У церкви много дополнительных доходов.

– Опиум для народа, – сказала Таша и прыснула.

– Я слышал, они даже свидание с богом продают. Каково, а?

– Прогресс. Раньше – только бумажками торговали, ин-дуль-ген-ци-я-ми, – по слогам произнесла Таша, как будто хотела показать, что напилась сильнее, чем это было на самом деле.

– А сколько стоит, не слышали? – полюбопытствовал бармен.

– Исповедаться хотите? – спросил Таш, не скрывая иронии.

– Да не в чем, – вздохнул бармен и вдруг сделался серьезным. – Мама у меня болеет. Может, помогло бы.

– Бог, – махнул рукой Таш, – тот, что с экрана вещает, тебе не поможет. Он скажет: «Пусть поскорее отходит твоя матушка, ей на земле больше делать нечего».

– Тише, прошу – бармен всплеснул руками, блуждая взглядом по углам, в которых прятались посетители.

– Тут помогут только деньги, – продолжил Таш, послушно понизив голос. – На них сегодня все можно купить.

– А что с твоей мамой? – спросила Таша.

– Плохо видит. – Бармен приложил руку к глазу. – И со временем все хуже и хуже становится. Мы к врачу ходили, но сами знаете, какие сейчас врачи. Боюсь, ослепнет.

– Вот ты все свои деньги лучше врачу отнеси, – сказал Таш. – От такой взятки больше толку будет.

– А, может, оно и к лучшему, – задумчиво сказала Таша. – Ослепнет – и не будет видеть все это.

Помолчали.

– Что-то Урс задерживается, – сказал Таш. – Не передумал ли?

– Не думаю. Он кажется надежным, – сказала Таша. Бармену: – Спасибо за совет. Хороший мужик. Выглядит внушительно. И вроде не дурак.

– Хотя едва не согласился бесплатно работать, – сказал Таш, усмехнувшись.

Бармен пожал плечами.

– Не за что. Все, кто его знает, очень хорошо о нем отзываются.

– Мы его только в бою видели. Настоящий зверь.

– Это да. На ринге ему нет равных. Есть в нем что-то такое, – бармен покрутил рукой в воздухе, подгоняя мысль, – будто это искусство. Танец, музыка, что-то в этом роде.

– Не хотел бы я с ним станцевать, – сказал Таш.

Бармен перескочил на другое:

– А вас как, нормально к нему прошли?

– Ага, как по волшебству.

– Отсыпав страже лунные гульдены. Эффектно получилось. Он – с боя, с пылу с жару, а мы – тут как тут.

Таша, приложившись к выпивке, повернулась к бармену:

– Что вообще известно об этом Урсе?

– Кроме того, что он лучший боец всех времен и народов, – уточнил Таш.

– Не очень много, – бармен прищурился, припоминая. – Говорят, он вырос под землей.

– Почему тогда Медведь, а не Крот?

Мушкетер пожал плечами:

– Не знаю. Про родителей тоже ничего не знаю. Кажется, драться начал еще там, в метро. Потом у него разладилось с Крысиным Королем. Может быть, личное, но скорее всего, дело в деньгах. Под кого-то не лег, кого-то не того побил.

– Проза, – зевнул Таш.

– А вдруг он сын Крысиного Короля? – предположила Таша.

– Банально, – отмахнулся брат.

– Крысиный принц, – хмыкнул бармен.

– Он же медведь, – сказала Таша.

– Зоопарк, – резюмировал брат.

– Крысиный Король… – протянула Таша. – Что за прозвище такое?

– О, про него много слухов ходит, – сказал бармен. – Я сам думаю, что его так прозвали из-за места жительства.

– Среды обитания, – поправил Таш.

– Да, среды обитания. Но люди рассказывают всякое…

– Что он наполовину крыса? – сказала Таша, хлебнув из стакана.

– И такое говорят, да, – кивнул бармен. – Самое главное – правительство его терпит, потому что он щедро делится с ними своим подпольным доходом.

– Подпольным – в прямом смысле, – вновь перебил Таш.

– Пока платит, ему разрешают полноправно царствовать в метро.

Таша присвистнула:

– Метро-то побольше любого округа будет.

– Поэтому Крысиный Король – одна из самых важных фигур в Сердце. Говорят, у него там столько народу, что если бы он захотел, прибрал бы весь город к рукам. И денег у него – куры не клюют.

– Животные, птичьи, рыбьи метафоры начинают утомлять, – пожаловался Таш.

– Про рыб еще не говорили, – возмутилась сестра.

– Уже говорим, – кисло сказал брат.

– В общем, – подытожил бармен, – Крысиный Король – что-то вроде городской легенды.

Таша уважительно закивала, поджав губы. Таш легонько хлопнул ее ладонью по щеке.

– Да прекращай уже разводить его! Ты нам ничего нового не рассказал. Знаем мы, кто такой Крысиный Король. Дела с ним ведем. Правда, никогда не видели. Работаем через посредников. Мы же состояние на ставках сделали.

Дверь бара с грохотом распахнулась. Что-то большое и черное кубарем ввалилось внутрь. Посетители повскакивали со своих мест, вжались в стены. Таши и бармен резко обернулись на шум. Между столами вырос Урс, в котелке и помятой одежде.

– Извините, что задержался. Меня немного отвлекли. – Гигант, улыбаясь, виновато развел руки в стороны.

– Что это ты нацепил? – спросила Таша.

– Может быть, выпьешь? – Таш подхватил со стойки недопитый стакан и поднял его над головой.

– Нам лучше поспешить, – сказал Урс. – Возможны нежелательные гости.

Бармен побледнел. Таши засмеялись – пьяно или в насмешку. Опрокинули разом свои стаканы, вскочили с места, поправили капюшон.

– К бою готовы! – промурлыкала Таша.

– На абордаж! – рявкнул Таш и икнул.

Урс покачал головой, все еще улыбаясь, и заспешил к выходу. На ходу он снял котелок и одел на голову одному из посетителей. Тот в недоумении захлопал глазами.

Таши обернулись на бегу и бросили в бармена увесистой пачкой денег.

– Это твоей матушке.

– Дай ей бог здоровья!

Свернутая трубкой пачка ударилась о грудь бармена и покатилась по барной стойке. Бармен схватил ее, ошеломленно повертел в руках, пошевелил губами и вдруг испустил радостно-облегченный крик.

– Это Урс был, что ли? Боксер? – пробормотал кто-то.

II

Урс толкнул дверь магазина. Колокольчик над дверью чуть слышно звякнул. Продавщица, благоухающая ароматом дорогих духов, выпорхнула из-за прилавка и устремилась навстречу новому покупателю. Когда она увидела Урса, невольно остановилась и сделала один нерешительный шаг назад.

– Могу я чем-нибудь вам помочь? – спросила она с сомнением в голосе.

Урс усмехнулся. Забавно, наверное, он выглядел со стороны – огромный и неуклюжий среди всех этих изящных дамских побрякушек.

– Да, можете, – сказал он. – Хочу подарить что-нибудь своей… – Урс ненадолго замялся, пытаясь понять, кем ему приходится Лиза, – …подруге.

Продавщица чуть расслабилась, поскольку от незнакомца не исходила явная угроза, дежурно улыбнулась и сказала:

– Конечно! Что вы хотите? Серьги, колечки, подвески? – Ее кисть запорхала по подсвеченным полкам, где сверкали украшения.

– Серьги она не носит, – сказал Урс. – Можно, наверное, кольцо, но боюсь ошибиться с размером. Может быть, крестики или медальоны. То, что можно носить на цепочке.

Продавщица кивнула и проворно вынула из стены вместительный ящик. В нем на мягких подушечках лежали украшения. Урс подошел к прилавку и склонился над ними, чтобы получше разглядеть. Помимо обычных золотых квадратов с крестом, символизирующих экран и бога, здесь можно было найти медальончики самых разных форм и размеров: в виде цветов, ягод, фруктов, снежинок, геометрических фигур. Урс посчитал ряды – десять по вертикали и десять по горизонтали, всего сто. Сто значит один, то есть шансы на успех – примерно 50 на 50. У Урса начали разбегаться глаза, и он снова решил довериться цифрам.

– Скажите, пожалуйста, какое здесь самое дорогое украшение?

Продавщица заинтересованно взглянула на него из-под длинных накладных ресниц.

– Из медальонов или вообще?

– И то, и другое.

– У нас здесь товары расположены в зависимости от цены. Верхние ряды – самые дорогие. Вот этот ряд, – продавщица провела рукой с ярко-красными ногтями для наглядности или для того, чтобы акцентировать внимание на отсутствии кольца на безымянном пальце, – здесь все очень дорого. Более пятисот тысяч.

Пятьсот – это пять, а это просто отлично. Урс сразу заприметил медальончик в виде розочки, и на душе у него стало полегче: если не подойдет другое, точно купит его.

– А самая дорогая вещь в нашем магазине, – продавщица вышла из-за прилавка, как бы невзначай провела рукой по предплечью Урса, приглашая проследовать за ней, – вон там. Пойдемте, покажу.

Урс двинулся за девушкой в глубь магазина, внимательно глядя под ноги и стараясь ничего не задеть. Удавалось ему это с трудом: магазин был рассчитан на миниатюрные женские фигурки. Люди комплекции Урса нечасто сюда наведывались.

Главный экспонат магазина занимал отдельное пространство, отгороженное четырьмя изящными колоннами. Протиснуться сквозь них Урс не надеялся, поэтому наблюдал за драгоценностью с расстояния. Между колонн на невысокой подставке под стеклянным куполом парила роза.

– Пуленепробиваемое стекло, антигравитационный эффект, – пояснила продавщица. – Стебель из чистого золота, стеклянные лепестки из 113 ограненных рубинов. Капельки росы – 23 бриллианта. Шедевр неизвестного мастера из первого века после Перемены.

Урс среагировал на числа, сложил их в уме и радостно закивал.

– Сколько стоит?

Выразительно подняв бровь, вложив побольше драматизма в голос, девушка ответила:

– Пять миллионов кредитов.

– Беру, – не раздумывая, ответил Урс.

Продавщица поперхнулась и некоторое время стояла, хлопая ртом и глядя на Урса.

– Потребуется время, чтобы оформить документы… – наконец проговорила она.

Урс поморщился:

– Плачу пять с половиной, если отдадите поскорее.

– Да, да, конечно, – закивала девушка. – Только мне нужно сделать один звонок.

* * *

Урсу пришлось проторчать в магазине битый час. Пришел владелец, начал интересоваться целью покупки и родом занятий. Было очевидно, что ему не хочется расставаться с сокровищем. Он не сразу узнал Урса, а когда узнал, дело пошло быстрее. Урс расплатился электронной картой и вышел за порог, прижимая к груди мешок с рубиновой розой. Мешок для упаковки нашли простой, из грубой ткани, но, по заверениям владельца и продавщицы, это должно было только усилить эффект. Колокольчик на выходе звякнул, и за спиной остались дородный мужчина со слезящимися глазами и женщина, мечтательно глядящая ему вслед.

Отсюда до Лизы было рукой подать, и Урс быстро добрался до места. Он не знал, дома ли она, но обычно в это время она никуда не выходила. Кивнув охраннику на входе, он втиснулся в скоростной лифт и поднялся на 56-й этаж, который Лиза занимала целиком. Урсу здесь нравилось: открывался отличный вид на все Сердце и соседние небоскребы. Аренда составляла астрономическую сумму, но Урс безболезненно расставался с ней каждый месяц, потому что любил Лизу.

Да, любил.

Он позвонил в дверь, и в животе неприятно екнуло: вдруг ее нет дома? А потом за дверью раздались приглушенные шаги, через мгновение зашуршало в замке, и дверь открылась. Урс не смог сдержать улыбку.

На пороге в небрежно перевязанном халате стояла Лиза. Главная женщина в жизни Урса выглядела сногсшибательно: густые русые волосы с расчетливой драматичностью падали на плечо, взгляд ярких глаз был усилен аккуратным макияжем, губы на бледном лице накрашены кроваво-красной помадой. Она очень старалась выглядеть моложе своих лет, и это ей с успехом удавалось: самая строгая недоброжелательница не дала бы ей больше двадцати пяти. Вот только Урс знал, что Лизе давно не двадцать пять. Впрочем, его это заботило мало, потому что он любил ее.

Лиза посмотрела на Урса, скользнула взглядом по мешку с подарком и чуть отстранилась, пропуская мужчину в квартиру. Урс пошел к дивану, уселся и поставил мешок с розой на столик перед собой.

– Подарок. Тебе.

Странная штука любовь. И женщины – странные существа. Что за власть дана им над мужчинами, если они могут шутя справиться даже с самыми сильными из них?

Лиза подошла к столику, аккуратно расправила складки грубой ткани и потянула мешок, высвобождая розу.

Несколько секунд он внимательно смотрела на подарок, оценивая его.

– Ах, Урс! Что это?

– Роза. Драгоценные камни. Золотой стебель, серебряные листья. Колпак пуленепробиваемый, с антигравитационным эффектом, – произнес он, как будто заучил текст.

Лиза издала высокий звук, почти писк, и бросилась на Урса. Она повалила его на спину, обняла и застучала голыми ногами по дивану, демонстрируя радость.

– Спасибо! Спасибо! – шептала она между поцелуями.

– Рад, что тебе понравилось.

– Ты меня балуешь! – сказала она, отстранившись и игриво надув губки. – За что?

Урс приподнялся и осторожно отодвинулся, чтобы лучше ее видеть.

– Хочу с тобой кое о чем поговорить.

Лиза насторожилась.

– Что такое?

– Ничего страшного, – Урс чуть помедлил, размышляя, а потом решился. – Я хочу завязать с боями.

Лиза посмотрела на него настороженно. Поплотнее запахнула раскрывшийся халат, пряча проглянувшую грудь.

– Что это значит? – проговорила она с дрожью в голосе. Что было в этой дрожи – волнение или подступающее раздражение?

– Это значит, что я больше не хочу драться на ринге. Не хочу больше калечить и убивать людей.

– А чем же ты тогда будешь заниматься?

– Что-нибудь придумаю.

– А как собираешься зарабатывать?

– У меня есть сбережения. Большие сбережения.

– Ну, теперь-то они поменьше, – Лиза кивнула на розу.

Урс свел брови:

– Я не о деньгах пришел говорить.

– А о чем? – Лиза нахмурилась в ответ и сложила на груди руки.

– О нас.

– Интересно. Давай поговорим.

– Я всю жизнь провел на ринге. Считай, что с детства. Я не знаю другой жизни. Хочу попробовать, начать все сначала. И надеюсь, что ты поможешь мне в этом.

Лиза непонимающе тряхнула головой.

– Я говорю о семье, о детях, – начал Урс.

Лиза отстранилась, выставив вперед руки, будто закрываясь от его слов.

– Так, начинается серьезный разговор. Такие беседы не ведутся на трезвую голову. Не хочешь выпить?

Урс пожал плечами.

– Тогда, с твоего позволения, я налью нам по стаканчику.

Лиза ушла на кухню и через некоторое время возвратилась с двумя стаканами, до краев наполненными водкой. Из всех алкогольных напитков Лиза предпочитала водку.

Они чокнулись, и каждый ополовинил свой стакан.

– Хочешь чем-нибудь закусить? – сказала Лиза, морщась.

Урс помотал головой, тоже морщась и ожидая продолжения разговора.

– Знаешь, Урс, – сказала Лиза, – я понимаю, к чему ты ведешь. Семья, дети. Я понимаю. И вот что я тебе скажу. Ты совершаешь ошибку. Нет-нет, погоди, не перебивай, выслушай, – Лиза подняла руку, увидев, что Урс собирается возразить. – То, что с тобой сейчас происходит, называют кризисом среднего возраста. Ты как хомячок в колесе. Ты бежал, бежал, и тебе это надоело. Ты хочешь выскочить из колеса, походить своими лапками по опилкам, поссать там, не знаю, осмотреться. Ну вот, представь, походит хомячок туда-сюда, и что будет дальше?

– Не самое лестное сравнение, если честно.

– Какое есть, – отмахнулась Лиза.

– Я бы предпочел сравнение с медведем, – пожал плечами Урс.

– Урс, это банально! – Лиза всплеснула руками, забираясь на диван и поджимая ноги. – Так вот, у этого самого хомячка немного вариантов. Угадаешь, какие?

– Поспать? Поесть?

– Побродить вокруг и вернуться в свое колесо. Или подняться на второй этаж и покрутиться в другом колесе. Понимаешь?

– Не очень, если честно.

– Тебе не нужна новая жизнь, Урс. Ты заскучаешь и вернешься на ринг.

– Знаешь, кое-кто уже вел со мной похожий разговор.

– Ну-ка, ну-ка! И кто же? Как зовут эту сучку?

– Вообще-то это он.

Лиза как-то странно посмотрела на Урса.

– Как ты вообще можешь представить нас семьей? По-твоему, я похожа на домохозяйку?

– Нет, но и я на нее не похож.

– А дети? Ты представляешь, как меня разнесет? Я еще не готова расстаться со своей красотой.

– Однажды это случится. Время-то не стоит на месте, – сказал Урс.

– Только не со мной, – сказала Лиза. – Твои деньги не позволят мне состариться.

– Никто не живет вечно. А если не задуматься о старости вовремя, можно умереть в одиночестве.

Лиза отпила из стакана и усмехнулась.

– Да, Урс, ты полон сюрпризов! То эта роза, то разговоры о женитьбе.

Урс пожал плечами.

– В общем, – сказал он, – ты понимаешь, чего я от тебя хочу. У тебя будет время подумать: мне нужно отлучиться по одному делу. Когда вернусь, – «Если вернусь», – подумал он, – сможем договориться.

– А что это изменит?

– Мы будем жить вместе.

– Мне это не подходит. Я привыкла к свободе.

– Хорошо, что ты это сказала. Это нужно обговорить. Ты больше не сможешь вести тот образ жизни, к которому привыкла.

Безапелляционный тон Урса вызвал возмущенное молчание.

– Это значит?..

– Это значит, что ты больше не сможешь встречаться с другими мужчинами, – сказал Урс.

Лиза криво улыбнулась.

Урс вглядывался в ее зеленый глаза, и видел в них ответ, от которого сердце пошло трещинами. Все эти годы он тешил надежду, что у них это всерьез, что он не покупает ее, а она ему не продается. Оказалось иначе.

– Тогда это мне не подходит, – поставила точку Лиза, с деланным равнодушием пожимая плечами.

Урс думал, что ему должно быть больно. Но, к своему удивлению, он не почувствовал боли – только облегчение. Лиза в его странной, переиначенной, перевернутой вверх дном жизни символизировала все нормальное, человеческое. Это тяготило его, искушало, тянуло прочь от ринга, от того, чем он на самом деле являлся. Он был зверем под человеческой кожей, и поскольку повсюду вокруг были люди, а не звери, он невольно смотрел на них и пытался копировать их поведение. Теперь, когда открылось, что человеческое – только иллюзия, Урс чувствовал себя освобожденным.

Могло быть у этого разговора продолжение? Неизвестно – в дверь постучали.