Текст книги "Реконструктор"

– Садись, Макс! – кивает он на водительское сиденье.

Устраиваюсь поудобнее. Машина еще не старая, чуть-чуть чем-то попахивает…

– Масло подтекает, герр доктор?

– Унюхал?

– Так точно, герр доктор!

– Спокойнее, Макс. Расслабься. Возьмись за руль, так. Включай передачу… первую.

Руки мои совершенно автоматически выполняют указанные операции. Снимаю машину с ручного тормоза. Только с передачей я чуток задерживаюсь, не сразу сумев выполнить то, что от меня требуется.

– Так. Нейтралка. Задняя передача. Хорошо. Снова первая, вторая… Машина спереди! Тормози!

Непроизвольно выжимаю сцепление и утапливаю педаль тормоза! А руки вцепляются в руль. Тело вжимается в спинку сиденья.

– Все, Макс! Расслабься и вылезай.

Автоматически ставлю автомобиль на ручник и открываю дверь.

– А ты водил машину! – покачивает головою Крауци. – И долго – навыки остались в памяти. Причем именно легковую! Не грузовик. Ладно, Макс, учтем и это…

А ночью, перед тем как снотворное окончательно меня вырубает, я веду незнакомый автомобиль. Большой и черный, он легко преодолевает неровности – мы едем не по дороге. Что-то бухает в ушах – музыка? Какая-то странная… «Рамштайн»? Откуда я это знаю?

– Ну что скажете, Герберт? Как там ваш пациент? Этот, как его… Макс!

– Прогресс налицо, герр профессор. Он с каждым днем вспоминает все больше. Надо полагать, до войны он был водителем. Причем на легковой машине. Таксист, скорее всего.

– Почему вы так думаете?

– Я выезжал с ним в город. Машину он действительно ведет неплохо, и я не беспокоился на этот счет. Так вот, увидев стоявшую у дороги девушку, он автоматически сбавил скорость и довернул в ее сторону – хотел подобрать. Но посмотрел на меня и сконфузился. Стоящий потенциальный пассажир – явление ему привычное.

– Хм! Возможно!

– Он вспоминает музыку, и даже мелодии какие-то мне пытался изобразить. Странные, непривычно ритмичные. Но не лишенные некоторой красоты. Хотя и весьма своеобразные.

– Имя?

– Он – Макс, это точно. Фамилия, которую он назвал в госпитале, – с большой вероятностью тоже его собственная. Солдат – его тело помнит многое. Во время воображаемого обстрела он мгновенно отыскал в моем кабинете наилучшее укрытие от огня.

– Ваше мнение?

– Полагаю, его уже можно выписать. Дальнейшая работа с ним имела бы смысл, будь это офицер, чья память и боевой опыт представляют собой большую ценность. А так… это солдат, он помнит, как рыл окопы, ворочал камни и выталкивал засевшие в грязи грузовики. Все это он может делать и сейчас, даже без дальнейшего лечения.

– Ну что ж… Полагаю, вы правы. Стало быть, Макс Красовски?

– Да, герр профессор.

И вновь стучат под полом вагона колеса. Поезд опять уносит меня в неизвестность, навстречу будущей судьбе. Разумеется, в вагоне я не один. Одновременно со мной из больницы выписали еще несколько человек, чье лечение уже подошло к концу. Хотя, по нашим данным, на скорость выписки повлияло не столько удовлетворительное состояние здоровья пациентов, сколько напряженная обстановка на фронте. Она-то и явилась для нас основным лекарством. Врачам некогда возиться с рядовыми солдатами. Ходить может? Винтовку держать способен? Команды понимает? Так чего же еще от него требуется?

Вот так и закончились для нас счастливые денечки. Мы опять движемся к передовой. Туда, откуда нас всех недавно привезли. Под Петербург. Правда, русские называют этот город по-другому, по имени одного из своих вождей. Но у нас это название популярностью не пользуется. Наш путь лежит в маршевый батальон. Обычно солдата всегда возвращают в его часть, но все мы – особый случай. Здесь не так много потерявших память вроде меня. Но получивших те или иные психические расстройства – каждый второй. Не всякий командир рискнет доверить оружие такому солдату. Но в армии всегда есть какие-то дела, которые можно выполнять и не имея вооружения. Если смотреть с этой точки зрения, многим из нас повезло: они будут вдали от передовой, а стало быть, получат лишний шанс уцелеть в этой бойне. Многим, но далеко не всем. Вот лично мне, например, такая удача не обломилась. В личном деле имеется запись: «Годен без ограничений». И эта короткая строчка уже сейчас отделяет меня от товарищей, которые едут со мной в одном вагоне. Никто из них не произнес еще ни слова на эту тему, но мысленно всем все ясно. У них есть шанс уцелеть, а я уже очень скоро буду месить сапогами окопную грязь. Скорее всего, мы уже никогда не встретимся, и каждый из нас это понимает. Поэтому, улучив момент, когда поезд делает длительную остановку для смены паровоза, шустрый и пронырливый Юрген Больц убегает куда-то на станцию и через десяток минут возвращается назад. На его лице написано торжество: вылазка удалась. Не зря мы все скидывались, собирая ему сигареты для обменного фонда. Юрген приносит с собой литровую бутылку с мутной жидкостью. Это самодельный шнапс, который гонит неведомо из чего местное население. Гадость страшная, от него поутру болит голова и сухо во рту. Но по мозгам это пойло шибает чуток послабее лома. Память вымывает начисто. А это именно то, что сейчас всем нужно. Никому не хочется сейчас думать о том, что будет ждать нас в ближайшие дни.

Мы пьем. Молча, не чокаясь. Никто не произносит никаких тостов. Да и вообще говорим мало. Каждый из нас давно уже решил про себя, за что именно он поднимет свою рюмку. Впрочем, рюмок у нас тоже нет. Наливаем мутную жидкость в колпачки от фляг. Еды у нас немного: галеты, чуток сыра и банка сардин. Странное дело, но мне вот это молчаливое застолье что-то напоминает. Перед глазами встает угловатая коробка бронированной машины. Дует холодный ветер, и с неба изредка срываются мелкие капли дождя. На окружающих меня солдатах какие-то непривычные каски и незнакомая военная форма. Мы тоже пьем. Холодную водку из жестяных кружек. Только что на мине подорвалась наша головная машина, погиб водитель. Неизвестные стрелки открыли по нас огонь из леса, и их пули высекали длинные искры от железных бортов нашей техники. Мы тоже стреляли в ответ. Потом начала бить артиллерия, кусты встали дыбом и полетели в разные стороны. А после этого мы вошли в лес. В ушах еще грохочут выстрелы и слышны отрывистые команды. Странно, но почему-то я не понимаю этих слов. Хотя и знаю, что команды обращены именно ко мне. А потом мы сидим, прикрывшись стальным боком бронетранспортера от леса, и разливаем в кружки холодную водку. Что произошло, по какой причине мы это делаем – я не помню.

– Макс! Очнись!

Рывком поднимаю голову и возвращаюсь к действительности. Вокруг удивленные лица товарищей.

– Что случилось?

– Что у тебя случилось, Макс? Ты вдруг весь побледнел, заскрежетал зубами… Мы уж думали…

– Спасибо, Юрген. Со мной все в порядке. Так… Старое вспомнил. Нас тогда обстреляли из леса какие-то бандиты. А под передней машиной взорвалась мина, и погиб водитель.

– Понимаю, – сочувственно кивает мой собеседник. – Такое у всех бывает иногда.

– Благодарю. Но мне уже лучше. Там еще осталось что-нибудь? – киваю я на бутылку. – Разливай!

И мы допиваем мутную самогонку. Она проваливается в желудок как вода, хмель не берет меня совсем.

Уже после, ворочаясь под шинелью и пытаясь уснуть, я вдруг понимаю те слова, которые кричал бегущий рядом со мной пулеметчик:

– Ложись, дурак! Не подставляй свою пустую башку под пули!

Бог знает почему, но именно эти слова он отчего-то произносит по-русски. Именно по-русски, сейчас я это отчетливо понимаю. Почему мне кричит по-русски мой товарищ? С этой мыслью я проваливаюсь в глубокий сон.

На станции наша команда разделилась. Я направился к станционному зданию: требовалось найти транспорт, чтобы ехать дальше. А мои товарищи, пожав на прощание руки, затопали в сторону складских домиков, расположенных чуть в стороне от железнодорожных путей. Их путь на этом закончился, а мой лежал дальше.

Попутного транспорта сегодня не ожидалось: мы слишком поздно прибыли. Идти пешком мне совершенно не улыбалось, тем более что и путь предстоял неблизкий. Поэтому я с благодарностью принял предложение помощника дежурного по станции переночевать в бывшем зале для пассажиров дальнего следования. Поскольку таковых пассажиров в ближайшее время никто не ждал, в зал поставили койки и сделали из него место для отдыха таких вот опоздавших, как я. И хотя спать совершенно еще не хотелось, мне вспомнилась старая солдатская мудрость: спи сейчас – потом не дадут. Руководствуясь этим принципом, я снял сапоги и завалился на матрац.

Сон вышел опять каким-то непонятным. На этот раз никто никуда не стрелял и не гнал нас ловить по кустам неведомых бандитов. Напротив, все мирно сидели около костра, изредка поднося к губам жестяные кружки. Все сидящие вокруг были одеты в привычную для меня форму, знаки различия и все остальное вполне соответствовало действительному положению вещей. Вот только разговор у нас шел какой-то странный. Многих вещей, о которых мы вспоминали, я отчего-то совершенно не понимал. Равно как и не понимал многих слов, которыми обменивались мои товарищи. Но, судя по тому, как непринужденно они ко мне обращались, этого непонимания никто из окружающих не замечал. А говорили мы совершенно спокойно, никто не дергался и не прислушивался, не загудит ли в воздухе мотор вражеского бомбардировщика. Картина была почти идиллическая, и, если бы не военная форма на моих собеседниках, можно было бы подумать, что это собрались на привале охотники. Внезапно они задвигались, начали подниматься со своих мест, освобождая проход к костру кому-то, кто подходил к нам из темноты. Отблеск огня слегка осветил его фигуру. Что-то в ней было непонятное, несвойственное… Я приподнялся, чтобы получше его рассмотреть…

– Вставай! – меня бесцеремонно толкнули в плечо. – Твоя машина подошла!

Вот как? У меня уже есть персональный автомобиль? А как же ему не быть? Около крыльца стоять должен.

Меня еще раз тряхнули за плечо, и я окончательно проснулся. Какой к чертям свинячьим автомобиль?! Какая только чушь не лезет в голову спросонья!

– Да?

– Подошла колонна автомашин. Как раз в ту сторону, куда тебе нужно. – Около кровати стоял коренастый ефрейтор. – Если ты пошевелишься и возьмешь ноги в руки, есть шанс на них попасть. В противном случае ничего обещать не могу.

Да мне и это предложение прямо как манна небесная. Не всякий водитель, да еще и в прифронтовой зоне, согласится взять на борт такого вот пассажира. Высказываю эти сомнения ефрейтору. Тот только ухмыляется в ответ:

– Ну формально мы их тоже не обязаны сюда запускать для отдыха… Война, камрад, – штука сложная. Сегодня ты не поможешь своему соседу, а завтра он про тебя забудет.

В его словах есть известный резон. Поэтому я торопливо вскакиваю, напяливаю сапоги и набрасываю шинель. Все мои пожитки, упакованные в ранец, стоят рядом с кроватью. На ходу забрасываю ранец за плечо, вылетаю на улицу. Уже темно, и я не сразу различаю, что напротив дома стоят автомашины. Освещения у машин нет, и они совершенно сливаются с окружающими строениями. Запахи бензина, нагретого металла и масла захлестывают меня горячей волной. Все хорошо знакомо и привычно. Оглядываюсь по сторонам: в голове колонны должны стоять бронетранспортеры. Странно, что я не слышу рокота их дизелей. И, только сделав несколько шагов по направлению к ближайшему автомобилю, вдруг понимаю, что все это не здесь. Нет никаких бронетранспортеров, и нам не предстоит сегодня марш по горным дорогам. Все эти воспоминания касаются какого-то другого отрезка моей жизни. Того, который и для меня самого еще скрыт за завесой прошлого.

– Ты куда это собрался?

Поворачиваю голову вправо. В свете, падающем из открытой двери, могу рассмотреть звание вопрошающего.

– Помощник дежурного по станции сказал мне, что начальник автоколонны согласился подбросить меня до места назначения. Премного благодарен вам за это, герр фельдфебель!

– Ну, – польщенно хмыкает он, – полагаю, что герр обер-лейтенант о твоем существовании даже и не подозревает. Тебя согласился подбросить я. Спасибо, конечно, за то, что ты резко повысил меня в должности, но, увы, это не так.

– Так это вам я должен сказать спасибо, герр фельдфебель?

– Считай, что уже сказал. Вон тот грузовик видишь? – тычет он пальцем в сторону.

– Так точно, вижу.

– Садись к нему в кабину. Скажешь водителю, что я разрешил. Ну и не держи рот на замке. Старина Кранц сегодня едет без напарника, а в долгой дороге постоянно хочется спать. Так что уж будь любезен, постарайся своими разговорами не дать ему этого сделать.

– Разумеется, герр фельдфебель. Постараюсь со своей стороны не слишком ему надоесть.

Фельдфебель хмыкает и, поднявшись по ступенькам, исчезает внутри здания.

Указанный мне грузовик на первый взгляд выглядел новеньким. «Опель-блитц», казалось, только вчера сошел с заводского конвейера. Подойдя к автомашине, вежливо стучусь в пассажирскую дверцу. Изнутри хриплым голосом осведомляются, кого принесли черти в такое время. Открываю дверцу и представляюсь:

– Макс Красовски! Прибыл сюда по приказанию герра фельдфебеля.

– И что же он такого тебе приказал? – ворчливо спрашивает водитель.

– Развлекать разговорами старину Кранца, дабы он не уснул в дороге.

– Слава Всевышнему, что только в дороге! Надеюсь, ты будешь столь любезен, что помолчишь хотя бы то недолгое время, пока колонна стоит здесь. А я за это время немного вздремну.

– Не смею вам мешать!

С этими словами забираюсь в кабину и пристраиваю ранец в ногах. Водитель тотчас же забывает о моем присутствии, откидывается вбок и, надвинув пилотку на глаза, засыпает. Пользуясь этим, внимательно осматриваю кабину. Грузовик действительно новый, я чувствую тот неповторимый запах, который всегда сопровождает новый автомобиль. Протянув руку, касаюсь рулевого колеса. Внутри меня появляется странное ощущение, что я когда-то уже сидел вот так и глядел на спящего водителя. Но ничего больше в памяти не возникает.

Наверное, я и сам успел задремать, потому что момент, когда Кранц завел двигатель, в моей памяти совершенно не отобразился. Помню только, как перед нами в размытых колеях прыгали в узких лучах фар какие-то кусты, деревья и прочая придорожная обстановка.

– Кто-то собирался меня развлекать?! – ехидно говорит мне водитель.

– Извини, старина, я и сам заснул.

– Из госпиталя?

– Совершенно верно.

– Давно?

– Сегодня утром сюда прибыл. Я не из самого госпиталя, после специальной клиники.

– И что ж там такого с тобой сделали? Пришили двадцать первый палец?

– После контузии я потерял память. Бомба рванула совсем рядом, и я почти ничего не помню.

– Имя-то свое помнишь?

– Честно говоря, я не уверен в том, что это мое имя. Да и фамилия…

– Бывает… – сочувственно говорит Кранц. – Ну хоть живой остался, и то уже хорошо. А сейчас куда? На фронт?

– А твоя машина едет в какую-то другую сторону? – удивляюсь я.

Водитель неожиданно смеется:

– Подловил-таки! Нет, парень, мы едем как раз туда, куда тебе и надо.

Слово за слово, и между нами завязался неторопливый разговор. Обычный, который всегда происходит между двумя случайными попутчиками: обо всем и одновременно ни о чем. За разговором я даже не заметил, как совершенно сгустилась тьма за окнами кабины. И, только глянув по сторонам, убедился в том, что по обочинам дороги возвышаются темные громады деревьев. Совершенно неожиданно дорога здесь оказалась во вполне удовлетворительном состоянии. Машины прибавили ходу и пошли резвее. Приободрился и водитель, на мои слова он теперь отвечал односложно, уделяя все свое внимание управлению автомобилем. Я не обижался: он делал свою работу.

– Хотя тут и неплохая дорога, особо расслабляться не следует, – словно отвечая на не высказанный мною вопрос, произнес он. – Пусть здесь и можно ехать относительно быстро, но в этом чертовом лесу иногда происходят всякие неприятные вещи.

– Какие же?

– Да всякие… Иной раз может упасть дерево прямо перед капотом твоей автомашины, а иногда из лесу прилетают и пули. Местная полиция не раз чистила эти чащобы, но так никого и не нашли.

– Местные… – понимающе киваю я. – Разве им можно верить? Я бы и свинарник не доверил им чистить.

Кранц кивает, соглашаясь со мной, и перехватывает баранку руками – мы входим в крутой поворот.

С хрустом разлетается лобовое стекло. По кабине словно хлещут плетью-многохвосткой. Кранца отбрасывает назад, и я вижу, как у него на груди топорщится простреленная шинель. Он что-то хрипит, и его сильные руки соскальзывают с баранки. Машину тут же мотает в сторону, и в узких лучиках прикрытых светомаскировкой фар встают перед капотом толстые стволы деревьев.

Рывком дергаю Кранца на себя, сваливаю его с сиденья и спихиваю вбок, туда, где только что были мои ноги. Перемахнув через неподвижное тело, плюхаюсь на водительское место. Еще не нащупав ногами педали, изо всех сил выворачиваю руль в сторону. Туда, куда уходят чуть заметные колеи дороги. А мне навстречу из леса опять бьют вспышки выстрелов, разбрасывая по сторонам острые лучики искр. Что-то со всей силы бьет по крыше кабины, я слышу звон и треск. Но в лучах фар уже мелькают колеи. Скорость машины все еще слишком велика, и она снова выкатывается с дороги, на этот раз в противоположную сторону. Но сейчас мне уже значительно легче: ноги достают до педалей. Выжать сцепление, передачу вниз, руль влево! А теперь – газу, газу! За моей спиной хрустит задний борт: стрелки ведут огонь по уходящему автомобилю. Отыскав на приборной панели выключатель, вырубаю габаритное освещение – теперь машину хуже видно. В свете луны за окном тусклыми полосками виднеются колеи. И по ним я сейчас стараюсь вести автомобиль.

Позади меня что-то гулко ухает, и на дорогу перед капотом автомашины падает тень. Бензовоз! Это подорвали бензовоз! В боковом зеркале я вижу, как к небу рвется дымно-огненный шар.

А вот сейчас для меня это в плюс: стрелки на какое-то время ослеплены вспышкой взрыва, значит, стрелять будут уже не так точно. Как минимум несколько секунд теперь явно есть. И если мне хочется жить, надо использовать это время с максимальной пользой для себя. И потому я жму на газ, стремясь как можно быстрее уйти из зоны действительного огня. Теперь можно уже и фары врубить – машина клюнула носом, съезжая с пригорка. И стрелкам грузовик уже не виден. Сразу стало темнее: огонь от взорвавшейся бензоцистерны больше не освещал эту часть дороги. А раз так, пусть работают фары. Поворот возник совершенно неожиданно. Торможу, сбрасываю скорость и с хрустом переключаю передачу. Боднув капотом кусты, машина вписывается в поворот, и я вижу перед собой тусклые огоньки стоп-сигналов идущей впереди колонны.

Заглушив мотор, ставлю машину на стояночный тормоз и, приоткрыв дверь, выбираюсь наружу. Руки мои с непривычки гудят, а левая нога слегка подустала. Все-таки педаль сцепления на этой машине достаточно тугая. В голове колонны мелькают фонари, кто-то идет оттуда по направлению ко мне.

– Кранц, старина!

– Похоже, что он свое уже отъездил.

– Ты кто? – И на мое лицо падает луч фонаря. – Откуда ты взялся в его машине?

– Меня фельдфебель на станции сюда посадил. Сказал, Кранц едет один, дорога трудная, будешь его развлекать разговорами.

– Да уж, вы тут неплохо развлекались, – усмехается невидимый собеседник. – Посмотри на себя, солдат!

Опускаю глаза вниз и вижу, что полы моей шинели густо заляпаны бурыми пятнами. Водитель, это его кровь.

– Это не я, слава богу, они не попали по мне ни разу. Я Кранца в кабине отодвигал, когда ему прилетело. Вот тогда, наверное, и испачкался.

– Как он там?

– Несколько попаданий в грудь – боюсь, он умер сразу. Как меня не зацепило – ума не приложу. А что там дальше? За моей спиной взорвался бензовоз, и…

– Там оставалось еще две машины. Судя по тому, что никто из них до сих пор не дал о себе знать и не приехал сюда, они остались там навсегда. Тебе еще повезло, солдат, что ты вовремя сообразил пересесть за руль.

– Герр обер-лейтенант! – От головы колонны к нам не торопясь подходили несколько человек.

– Что там? – повернулся мой собеседник.

– Прибыла рота из полицейского батальона. Их командир просит вас к себе.

– Вот так всегда, – хмыкнул офицер, – когда эти бандиты лезут из лесу, их вечно не бывает поблизости. Зато потом… Скажи, я сейчас приду. А тебе, – поворачивается он ко мне, – сегодня несказанно повезло. Я бы на твоем месте отметил это дело хорошей выпивкой. Ты дважды счастливчик, солдат!

– Осмелюсь спросить почему, герр обер-лейтенант?

– Потому что вовремя сообразил сесть за руль – это первое.

– А второе, герр обер-лейтенант?

– Так у тебя полный кузов артиллерийских снарядов! И это вторая причина выпить! Как твое имя, солдат?

– Макс Красовски, герр обер-лейтенант! После излечения направляюсь в маршевую роту.

– Я запомню тебя, солдат, и доложу о твоем поступке.

Получасом позже в машине уже был новый водитель. А подошедший вместе с ним фельдфебель принес мне новую шинель взамен испорченной. Она, правда, была немножко великоватой, но выбирать не приходилось.

А Кранца положили в кузов. Ему было уже все равно.

До места назначения мы добрались только под утро. Здесь колонна сворачивала налево, а моя дорога шла дальше. По моей просьбе водитель притормозил около дорожного указателя, и я спрыгнул на землю.

– Удачи тебе, камрад! – машу рукой водителю. – Легкой дороги!

– И тебе того же! – кивает он в ответ. – Удачи!

Топая по узкой колее, раз за разом прокручиваю перед глазами ночное происшествие. Странно. Я совсем не понимаю, почему действовал именно подобным образом. Ведь гораздо логичнее попросту выскочить из машины в лес и тихо уйти по кустам в сторону от места боя. Крайне маловероятно, что сидящие в засаде люди смогли бы меня в этом случае заметить. В глазах стрелков все еще плясали бы искры от собственных выстрелов, а в ушах раздавался их грохот. Так что ни увидеть меня, ни услышать, по крайней мере на более-менее значительном расстоянии, никто из них попросту не смог бы. А уж уйти тихо по лесу – это я могу достаточно хорошо. Что-что, а такие штучки делать мы вполне обучены. Стоп-стоп-стоп! А кто же меня всему этому обучал? Не помню. Но совершенно точно знаю, что могу ходить по лесу тихо! И этот маневр с грузовиком… Почему я выключил фары? Почему поступил вопреки всякой логике? Эти движения мне привычны и знакомы. Но ведь я никогда не водил грузовика! Или водил? Габариты машины я почувствовал. Пусть и не сразу, но почувствовал же! Всего разок кусты зацепил. Зато потом, даже и без фар, по колее машину вел. Нет, тут явно что-то нечисто. Какой такой дубинкой надо стукнуть себя по башке, чтобы там встали на место все шарики и ролики, именуемые столь возвышенным словом – «человеческая память»? Эх, сюда бы сейчас любезного доктора Крауци! Вот кто сумел бы разрешить все мои сомнения за пять минут! Но он теперь далеко… Где-то в генерал-губернаторстве. Поди сыщи. Ладно, будем разбираться сами.

Командир маршевой роты обер-лейтенант Хельмут Бользен оказался худым, как жердь, высоким человеком с неприятным выражением лица. Как только дежурный доложил о моем прибытии, меня тот же час призвали предстать пред его начальственные очи. И первое, что я услышал, – неслабый нагоняй по поводу своего внешнего вида. Обер-лейтенанту не понравилась моя шинель. Вернее, то, как я в ней выглядел.

– Вы специально так оделись, солдат? – И голос у него был такой же неприятный, скрипучий, будто колодец с несмазанный воротом.

– Никак нет, герр обер-лейтенант! Просто эта шинель с чужого плеча, она мне велика.

– Вот как? А куда вы дели свою?

– Она была испачкана кровью и вообще сильно пострадала.

– Неудачно побрились?

– Никак нет, герр обер-лейтенант. Сегодня ночью колонна автомашин, в одной из которых я ехал, была обстреляна из лесу бандитами. Я заменил убитого водителя и сел за руль машины. А в тот момент, когда его перекладывал, шинель испачкалась кровью, текущей из ран. Вот и распорядился начальник колонны выдать мне другую шинель. Он пообещал подать рапорт о данном случае.

– Хм, так передо мной, оказывается, герой? – язвительно проговорил ротный.

– Никак нет, герр обер-лейтенант, я просто выполнял долг немецкого солдата.

– Долг? Ладно, и здесь у тебя будет возможность сделать то же самое. Я распоряжусь, чтобы тебе подыскали что-нибудь более подходящее по размеру. Свободен!

Нельзя сказать, что мое пребывание в этой части было развлечением. С самого раннего утра и до поздней ночи нас безжалостно гоняли по окрестностям. Мы рыли окопы, стреляли и бросали учебные гранаты. Во всем этом я находил для себя много знакомого. Несомненно, мне когда-то приходилось делать подобные вещи. Здесь фельджандарм, с которым я беседовал еще в госпитале, был совершенно прав. Но тем не менее я не раз ловил себя на мысли, что некоторые из тех вещей, которые нам преподавали сейчас, мне не только приходилось делать раньше, но делать это совсем по-другому. Но как и почему? Ответа не находилось. Иногда на меня что-то накатывает, и я рвусь в учебную атаку так же, как в настоящую боевую. И тогда взводный меня одергивает – не лезь вперед товарищей!

Впрочем, нам не оставляют достаточно времени для размышлений на какие-то отвлеченные темы. Только-только и успеваем, что поесть и передохнуть. На что-то большее его не хватает. Да и не с кем нам особо разговаривать. Дыхание фронта ощущается даже и здесь, в тылу. Только-только переговоришь утром с соседом по койке – а в обед он уже собирает свои вещи. За неделю личный состав роты обновился почти на треть. Наш взводный офицер – лейтенант Макс Краузен, старый вояка. Прошедший еще ту войну, он смотрит на жизнь со здоровым цинизмом и справедливо не ожидает от нее ничего хорошего. Поэтому он учит нас тому, что, по его мнению, и потребуется на фронте в первую очередь. Нет, строевая подготовка у нас есть – как же без этого? По-моему, армии без строевой не бывает вообще. Но не она у нас поставлена во главу угла: стрельба, переползания – вот этим приходится заниматься постоянно, невзирая ни на какие погодные условия и прочие несерьезные (с точки зрения взводного) вещи. А вот рукопашной драки нам отчего-то совсем не преподают. На мой осторожный вопрос Краузен делает удивленное лицо:

– Ты, наверное, действительно хорошо приложился головой, солдат! Хочешь сказать, что тебе уже когда-то приходилось сходиться с русскими врукопашную?

– Что-то такое помню, герр лейтенант.

– Надо же! – Краузен с интересом на меня смотрит, словно впервые увидел. – Немного я знавал людей, которые вот так, запросто, могли бы это сказать!

Пожимаю плечами – с моей точки зрения, здесь нет ничего особенного.

– Ну… Кое-что я все-таки помню, герр лейтенант. Мы столкнулись с ними в каком-то селении… Там еще были каменные дома… И командир приказал их оттуда выбить. Мы открыли огонь, но они выставили перед собою женщин.

Стоявшие рядом солдаты поворачиваются к нам. Некоторые даже подходят поближе, чтобы лучше слышать мои слова.

– И что же было дальше, Макс? – интересуется взводный.

– Стрелять было нельзя…

– Почему? – удивляется кто-то из солдат. – Это же их женщины, какое нам дело, сколько их уцелеет?

– Фамилия?! – оборачивается к нему взводный.

– Карл Магерт, герр лейтенант!

– После занятий тебя будет ожидать штабс-фельдфебель Горн. С нетерпением ожидать, солдат! Полагаю, у него для таких нетерпеливых героев, как ты, всегда найдется какое-нибудь важное дело… А ты, Макс, продолжай…

– Слушаюсь, герр лейтенант! Мы сблизились с домами, и эти бандиты уже не могли стрелять. Тогда они вышли на улицу и набросились на нас. Все завертелось вокруг, помню, что я ударил прикладом какого-то бородача с зеленой повязкой на лбу… Он упал, и его товарищ бросился на меня с большим ножом. Мне удалось его выбить, и мы покатились по земле. А дальше… Помню, что он меня душил, а я пытался вытащить из ножен штык.

– Ну раз мы сейчас разговариваем, то вытащить его ты успел… – усмехается лейтенант. – Поучительно! Лишний раз подтверждается, что холодная голова еще никому не помешала! Даже и в рукопашной!

А ночью я вижу странный сон.

Серое небо, низко нависшее над головами. Набрякшие медлительные тучи, влекомые слабым ветерком, словно бы цепляются своим брюхом за горные вершины. Их тут много, они торчат со всех сторон. Разбитая множеством приезжающих машин дорога упирается в заржавевшую трубу, играющую роль шлагбаума. А рядом с ним выложено укрытие из промокших мешков с песком. Верхние края укрытия оплыли и покосились, такое впечатление, что кто-то на них плясал. В некоторых местах мешки подперты серыми бетонными блоками, которые удерживают их от оползания. Такими же блоками обложена и темно-зеленая громада бронетранспортера – над ними торчит только башня с толстым пулеметным стволом.

Около шлагбаума прохаживается часовой. Из-под наброшенной на плечи плащ-палатки торчит только обтянутая матерчатым чехлом каска. Чехол тоже промок, и по нему стекают струйки воды. До моего слуха доносится хлюпанье сапог по грязи – дорога тоже напоминает собою болото. Дождь… он, наверное, никогда здесь не заканчивается. Блестящий под его струйками пулеметный ствол угрюмо уставился на дорогу. Я стою у пулемета, опершись о промокшие мешки. Нам всем давно уже обрыдло это место. До чертиков надоел окружающий пейзаж. Мы все дружно ненавидим местных жителей: это по их вине наше отделение безвылазно торчит в этой дыре. А они… Они иногда проезжают мимо нас. Те взгляды, которые на нас бросают, не преисполнены братской любви. В них отчетливо читается: «Эх, повстречаю я тебя темной ночью… когда ты будешь один и без оружия…»

Но среди нас нет дураков – выходить за пределы поста по ночам. Тем более – безоружным. Никто не строит иллюзий на этот счет.

И мы мстим местным. Провожаем их машины пулеметным стволом, подолгу мурыжим их у шлагбаума и демонстративно пощелкиваем предохранителем оружия. Это сильно нервирует аборигенов, и глаза, только что горевшие злобой, становятся испуганными и неуверенными.

Но рано или поздно наступает ночь. Нормальные люди ночью спят, даже на войне. Однако эта война – особенная. Здесь редко случаются открытые столкновения, чаще всего пули прилетают откуда-то издали, из кустов и густого леса. Никто не знает, насколько эффективен наш ответный огонь. Бывает, мы выкашиваем из пулеметов целые просеки, срубая тонкие ветви кустов и подстригая густую траву. Но редко когда кто-то из нас ходит в лес, для того чтобы проверить результативность собственного огня. А вот стрелкам нет необходимости заглядывать к нам на пост: сарафанное радио работает исправно, оповещая их обо всех наших потерях и передвижениях.