Текст книги "Не лучший день хирурга Панкратова"

Как и сказал Дмитрий Дмитриевич, уже через час к нему пришел доктор Сергунов. На сей раз это был совершенно другой человек. Он вежливо улыбался, несколько раз справился о здоровье и столько же раз, не меньше, отсыпал пожеланий скорейшего выздоровления. И сразу же передал координаты его друга, сказав:

– Я ему уже сегодня звонил, – сообщил Владимир Никифорович, – вы будете оформлены в самое кратчайшее время в любую арабскую страну, в которую только пожелаете.

И тут, что очень удивило Андрея, Кефирыч попросил у него прощения, объясняя свое несдержанное поведение тяжелым состоянием, до которого его довела Белла Вячеславовна.

«Вот это не удивительно, – подумал Андрей Викторович. -Она может».

Еще Сергунов почему-то добавил:

– Ваша горячо любимая.

Почему им любимая, да еще горячо, Андрей Викторович не стал выяснять, боясь нарушить состоявшееся перемирие.

Через несколько дней Кефирыч куда-то уехал. По шпионским данным, он как будто бы отправился в Троице-Сергиеву Лавру. Кто-то из его доброжелателей посоветовал ему сделать так, хотя он и не был в прошлом верующим человеком. Когда Андрей Викторович поделился этим сведениями с Дмитрием Дмитриевичем, тот на это только желчно рассмеялся. Но потом все же сказал:

– Горбатого, мой друг, только могила исправит, – тем самым давая понять, что дальнейшего обсуждения этой темы не будет.

Кстати говоря, когда доктор Сергунов узнал о намерении Андрея Викторовича уехать за рубеж, он в тот же день пришел к Дмитрию Дмитриевичу ходатайствовать за своего друга, хирурга с большим опытом, предлагая его на должность заведующего отделением. И в качестве подтверждения профессионализма своего протеже сообщил:

– Он мой лучший ученик.

Это было его ошибкой. Как сказал Дмитрий Дмитриевич в беседе с кем-то из коллег по этому поводу:

– Еще одного Кефирыча я не перенесу!

Со временем Панкратову все-таки удалось уговорить начальство на свою должность – после его отъезда, конечно же -назначить Виктора Евгеньевича. Это удалось сделать только потому, что его заклятый враг, доктор Сергунов, в те дни ходил какой-то смурной, потерянный, как раз после той самой процедуры «по замаливанию грехов». А так бы он никогда не допустил такого беспредела. С его, конечно же, точки зрения. Но, видать, все же Бог есть, если это все произошло.

Андрей с облегчением вздохнул

и откинулся на подушку, когда доктор Сергунов покинул его апартаменты. Почти блаженство, почти выздоровление. Приятная размягченность и головокружение от слабости и уколов… Что такое? Кто звонит? Странный звук привлек его внимание. Он быстро сел, прислушался. Тонкий, прерывистый сигнал раздавался снизу, явно призывая его. С трудом, нашарив тапки, он вышел в пустой коридор, спустился по лестнице и сообразил, что дотопал до реанимации. Здесь, у самых дверей, по-прежнему присутствовали четыре стража. Но присутствовали они, каким-то странным образом – сползли прямыми спинами по стене и застыли на корточках, как идолы.

«Спят, что ли, так или молятся?» – подумал мельком Панкратов, входя в палату. В зале реанимации, разделенном на отсеки занавесками, было тихо, мерно попискивали приборы. Прямо против двери лежал парень, подсоединенный к трубочке искусственного дыхания. У тумбочки, опустив голову на грудь, спала Вика, сохранив безупречность залаченной прически.

«Эх, как их всех сморило», – мелькнуло у него без удивления в голове и даже с симпатией товарища по несчастью. Не раз и у него было желание заснуть где угодно, хотя бы на операционном столе, лишь бы прийти в себя после нескольких бессонных ночей, проведенных в клинике. За занавеской лежал Андронов. Сиплое, но мерное дыхание исходило из его груди со свистом. Желая посмотреть на своего пациента, он шагнул за занавеску. Оттуда он увидел, как в комнату вошли два рослых санитара в марлевых масках. Они секунду постояли над спящим им оперированным молодым парнем, один из них показал что-то знаком. Второй достал блеснувшую под приглушенным светом ночника капсулу.

«Похоже, что хотят уколоть, – понял Панкратов, уже где-то видевший подобные „стреляющие“ иглой штуки.

– Везде достанут, гадюки! – прошипел хрипло за его спиной Андронов.

И тут же тишину разорвало резкое шипение. Панкратов обернулся. Андронов, припав на локоть, вырвал трубку из баллона с жидким азотом и направил шипящую струю белого пара на «санитара», который уже приготовился вводить своим убийственным прибором что-то в руку парня. Тот капсулу выронил и упал как подкошенный, за ним та же участь постигла и второго. Удивившись столь эффективному воздействию, казалось бы, безобидному газу, Панкратов перекрыл вентили баллона и забрал шланг у Андронова, шепнув явно с восторгом:

– Ну, ты и даешь, Валька. Молодец!

На этом дело не закончилось. Тут же появились еще двое высоких людей, на этот раз в черных балахонах и с закрытыми лицами.

– Отключите машину, – обратился один из них к Панкратову, указывая на аппарат искусственной вентиляции легких. -Больной может уже дышать самостоятельно.

Как ни странно, повинуясь властному голосу незнакомца, Панкратов достал трубку из дыхательного горла больного и, как полагается в таких ситуациях, похлопал его по щекам со словами:

– Дышите, дышите!

Его вежливо остановил третий человек, так же непонятно откуда явившийся в палату:

– Это лишнее. – И дал знак своим людям. – Несите, машина ждет. И его тоже.

Он кивнул в сторону Панкратова. Не успел сонный Андрей Викторович сообразить что-либо, сильная рука прижала ватный тампон к его лицу. Запах был незнакомым, но вполне приятным. Он мягко погрузился в сон.

…Автомобиль мчался по ночной Москве. Уютный, свободный салон. Впереди, за спинками сидений – две головы, покрытые черной тканью.

– Прошу нас извинить, доктор, это была вынужденная необходимость, – обратился к Панкратову тот, что сидел рядом с водителем. Голос, на удивление, оказался очень знакомым. -У нас много врагов, вы сами все видели и мужественно остановили убийц. За это вы будете вознаграждены вдвойне. Только доберемся до места.

– Не понимаю… как это, – совершенно потерял ориентацию в пространстве доктор Панкратов, – я же ведь… они упали…

– Они мертвы. И это справедливо. Пистолеты с глушителями. Да и ваш безногий коллега вовремя поднял шум. Так что все получилось кстати и своевременно.

– Куда меня везут?

– Следом за вашим пациентом. Впереди реанимобиль с Его Величеством, сзади кортеж. – Он позволил себе усмешку. -Самолет ждет нас.

– В Домбай? – почему-то поинтересовался Панкратов, тем самым проявив свое неполное просветление мысли.

– Почему же на Домбай? – с удивлением спросил сопровождающий. – Совсем нет. В нашу страну. Мы не могли оставить вас по двум причинам. Вас бы непременно убрали – это первое. Вы нужны Его Величеству – это второе и, пожалуй, главное.

– Но я не могу! У меня отделение… друзья… больные… консультация за городом, студенты, комиссия по инфекции! – стал перечислять Панкратов, стремительно возвращаясь к реальности. И гордо завершил: – И, вообще, у меня здесь родина!

– Ну, родина не жена, ее можно и подвинуть, – так, кажется, говорят у русских?

– Будь счастлив, что жена изменяет тебе, а не родине, – автоматически пробормотал Панкратов. – Я что-то не пойму, вы что, меня украли?

– И еще юного доктора. Из него получится хороший помощник.

Только сейчас Панкратов заметил сгорбившуюся у окна фигуру. Петька спал, едва не сваливаясь с сидения.

– Глубокий спокойный сон, – с улыбкой заметил человек. -А ведь мы подвергли его легкой обработке. Чрезвычайно гип-набельный тип.

– Бред! – рассвирепел Панкратов. – Просто какой-то абсолютно дичайший бред.

Машина между тем мчалась по пустым проспектам города, затем нырнула в плохо освещенный переулок. Панкратов опустил голову на спинку, пытаясь осмыслить происходящее. Но, процесс осмысления совершенно не складывался, путаясь с какими-то побочными темами о гипнозе, пирожках с капустой, золотистых волосах нежной девочки и угрозами Кефирыча.

– Шеф, а у меня бюст тяжелый, – проговорил тихо Петька и полез за пазуху.

– В каком смысле? – ничему уже не удивляясь, уточнил Панкратов.

– Ну, бронзовый, академика Павлова, в холле прихватил. И вентиль от баллона. Прямо кастет натуральный получается. Держите. По моей команде шарашим мужикам в затылочную область. Вы – своему, а я – шоферу. Лучше, чем местная анестезия, получится. Считаю: раз, два…

На счет три они дружно выполнили команду. Взвизгнули тормоза, машину перенесло через бордюр в какой-то сквер. Последнее, что видел Панкратов в ярком свете фар – разметанную взбесившимся автомобилем парочку. Только что обнимавшиеся в самозабвенной истоме, они шарахнулись в разные стороны.

Зазвенело и посыпалось стекло.

– Все, кранты. Я вырубаюсь, – четко, как на операции, доложил Панкратов и затих.

Вместо послесловия

Разборки странного инцидента на высшем следственном и медицинском уровне велись долго. Допросы, опросы, проверки. Панкратов уже бойко действовал беспалой рукой. К удивлению Виктора и Петра после снятия повязки он совершенно спокойно отнесся к отсутствию пальца, заметив лишь:

– Хорошо, что не правая, левая в наших делах менее важна. Что ж, спасибо, что без руки не оставили, друзья мои замечательные!

– Ничего, Андрей Викторович, – отечески похлопал его по плечу Петр Петрович.

– Вот как оперировать?

– Пока до операций дойдет, ты, Андрюха, асом следственного дела станешь! Вон, зачастили к тебе, как к кинозвезде, -кивнул Виктор в сторону шагавшего к ним по коридору человека с улыбкой и портфелем. – Сидели, как коршуны, у кровати, ждали, когда ты глаза откроешь.

– Скажи, пока они тебя не забрали в разработку, что будешь делать с твоими женщинами в свете открывшихся новых фактов твоей будущей жизни?

– С супругой мы договорились развестись в ближайшее время и уже подали заявление. Инициатором развода была Лариса. Полагаю, что до моего отъезда эта проблема будет обязательно решена. А насчет Марины…

– Как говорится, самое сладкое напоследок.

– Я бы попросил вас, доктор Кирюхин. Ты ж понимаешь, что бурному развитию наших отношений способствовала моя болезнь. Сейчас они как будто бы перешли в более спокойное русло. И это была, собственно говоря, моя инициатива. Может быть, от того, что я еще не решил свои семейные дела, по крайней мере на официальном уровне. А может быть, просто решил не форсировать события, памятуя о будущей поговорке: «Ожегшись на молоке, дуешь на воду». Да и ты, Витя, наверное, помнишь, тебе рассказывал, как однажды из окна своего кабинета я случайно увидел Марину, идущую вместе с Петром Петровичем к метро. Петр что-то оживленно ей рассказывал, а она, смеясь, в запальчивости хлопнула его по спине. Потом они долго хохотали, пока не скрылись за углом. Причем все это у них было искренне, без какого-то не нужного напряжения. В отношениях между нами так не получалось. Тогда ты, наверное, помнишь, я еще проворчал: Ну, этот Антошкин! Шустрый парень. И здесь спешит меня обойти.

Но вот когда Панкратов вернулся после последней краткосрочной прогулки на родной диван, он, открыв глаза, увидел Марину.

– Били? – спросила она участливо, прикладывая ко лбу Панкратова мокрую салфетку.

– Били. Мы их. Петруччо наш таким Джеймсом Бондом оказался! Прикинулся, что в отключке, и всю операцию спасения шефа, кажется, до мелочи просчитал. – Панкратов облизал пересохшие губы и с наслаждением выпил поданный Мариной морс.

– Лежи… лежите, лежите, – вновь перешла она на официальное обращение. – Потом все расскажете.

Он взял ее руку:

– Слушай, девочка, ты чудо, сказка. Ты умница, ты добрая, нежная, ты все поймешь… На «вы» мы с тобой никогда уж не перейдем – пройденный этап. И заметь, в бою пройден. Но и… – Панкратов отвернулся, скручивая волю в железный жгут и нагоняя во взгляд стальную твердость: – Но и ничего больше не будет. Не могу твою жизнь портить, пойми, не имею права!

– Понимаю, это вы ради Петьки. Он мне нравится, но…

– Но сейчас ты увлечена, напридумывала всякого. Это пройдет.

– Никогда, – нахмурилась Марина.

– Давай сделаем так. Вот раскрутится вся эта чехарда, отдохну я маленько, и вернемся к обсуждению вышеподнятого вопроса.

– Все шутишь, Андрюша… Смешно. – Слезы закапали на белый халатик.

Он погладил ее волосы, приблизил мокрое лицо к себе и заглянул в крапчатые глаза:

– По секрету скажу, никто пока не знает. Ехать я должен, далеко.

– Без меня?

– Без тебя. А ты здесь об Антошкине позаботься. Боюсь, совсем парень от рук отобьется – неряха, нервный какой-то, запушенный… но талант огромнейший и золотая душа. В общем, нужен женский глаз.

Почти месяц Панкратов переходил от одного заинтересованного и компетентного слушателя к другому. Беседы записывались. Никакой прибор не мог зафиксировать то, о чем молчал Андрей Викторович. А молчал он о многом, оставив возможность сыскарям формировать удобную для них версию.

В результате стараний вдумчивых профессионалов вырисовалась следующая картина. Заведующий отделением Панкратов, прельщенный, по-видимому, довольно крупным гонораром, предложенным ему родственниками или сообщниками кавказца из бандитской группы, взялся оперировать темную, в законодательном смысле, личность. Чем и спровоцировал бандитские разборки в самой клинике. Оперированный бандит бесследно исчез вместе с опекавшей его бандой. И черт бы с ним! Но что интересно – исчез столь же загадочно из реанимации полуживой бомж! Впрочем, и к лучшему.

Сам же Панкратов с доктором Антошкиным П.П. оказались заложниками бандитов, планировавших, по всей очевидности, серию террористических акций в больницах и нуждавшихся в медицинской помощи залегшим в подполье террористам. Как известно, зачастую бандитам с тяжкими ранениями удавалось скрыться от правоохранительных органов. Похищенные, действуя крайне отчаянно, но не осторожно, сумели обезвредить бандитов. Никого, кроме потерявшего сознание Панкратова и помогавшего ему Антошкина, обнаружить не удалось. Машина числилась в розыске, и никаких зацепок бесследно улизнувшие бандиты следствию не оставили.

– Я ж тоже в результате аварии немного отключился, – объяснял Петр Панкратову. – Пришел в себя – менты кругом мигалами светят, а этих черных как черт слизнул!

– Профессионалы, – буркнул Панкратов, все колебавшийся, рассказать ли Виктору и Петру подноготную этой истории. Но останавливала не боязнь прослыть слегка сдвинувшимся по фазе, а втянуть друзей в опасное дело. Чрезвычайно опасное, в этом он уже не сомневался.

…Едва придя в себя после жутких событий и потери пальца, Панкратов пробрался к комнате сестры хозяйки, в которой тогда ночью воздействовал на него какой-то гадостью бородатый старик. Связка ключей качалась в замке. Значит, вышла Мария Гавриловна, шумная хлопотунья, гроза санитарок и медсестер. Панкратов осторожно вошел, напоминая повадками не столько заведующего отделением, сколько мелкого воришку.

В комнате появились штабеля коробок с надписью: «Жидкость для мытья туалетов „Сапфир“, и запах от них шел такой, что у Панкратова стиснуло виски. Воровски подойдя к столу, он приоткрыл крышку чернильницы, ни минуты не веря в то, что найдет там перстень. Но перстень лежал в хлопьях засохших чернил, окрашивавших овальный камень в лиловый цвет.

Взяв кольцо, Панкратов уставился на него во все глаза, но заметил лишь, что камень бледно-голубой, а по темному металлу высечены какие-то знаки.

– Рада вас видеть, Андрей Викторович! На ловца и зверь бежит! – вошла в комнату, загрузив ее до отказа своим необъятным дрожащим телом, Мария Гавриловна. – Вот, взгляните квитанции! Аминазин в ампулах дали венгерский, а я запрашивала Германию! – она прихлопнула ладонью лежавшие на столе бумаги.

Глупо улыбаясь и пряча руки, как пятилетний шалун, Панкратов протиснулся между коробками с жидкостью «Сапфир» и туго стянутым несчастными пуговицами халатом Марьи Гавриловны.

– Не сапфир, а алмаз! – сообщил он ей доверительно и выскользнул за дверь.

– Бедный, похоже, и вправду слегка того… – проводила сестра-хозяйка взглядом Панкратова, предвкушая свой рассказ об этом происшествии за чаем в сестринской.

Он поднимался по служебной лестнице, когда зазвонил мобильный телефон, оказавшийся в кармане халата. Мобильника у Панкратова до той минуты не было, а размышлять, откуда он взялся – некогда.

– Слушаю, – Панкратов нажал нужную кнопку с третьего раза и услышал знакомый голос:

– Постарайтесь, чтобы нас никто не слышал…

Оглядевшись, Панкратов увидел дверь с торжественной надписью «Клизменная» и нырнул в крошечную без окна комнату.

– Слушаю… – повторил он еще раз, садясь на обитую клеенкой кушетку.

– Вы нашли свою вещь. Имейте ее всегда при себе.

– Но хирурги ничего не носят на руках… не полагается, -не нашел никаких более веских аргументов против насильственного вторжения в его жизнь Панкратов.

– Придумайте что-нибудь, но никогда, даже в ванной, не разлучайтесь с перстнем. Это в ваших интересах. Заметьте, мы ведем себя вполне лояльно после вашего… фокуса.

– Вы применили насилие. Я этого не терплю! И перстень ваш выкину в Москва-реку, сегодня же!

– Зачем горячиться. «Холодный ум и чистые руки» – так у вас говорят?

– Не у нас. У чекистов! – покосился Панкратов на висящие на стене кружки Эсмарха, напоминавшие ему всегда о подвалах Лубянки. – У нас руки грязные, а мысли чистые!

– Философский диспут перенесем до лучших времен и более подходящей обстановки. Твердо запомните одно – без перстня нам будет трудно спасти вас.

– Интересно, от кого же, если не от вас?

– У вас отвратительный характер, доктор, и вы вспыльчивы как мальчишка. Запомните – вы играете на нашей стороне, вы нужны нам. А те, кто играет против нас, могут пойти на многое, чтобы убрать вас из дела. Подумайте о жене, сыне. И поймите – идет серьезная игра, а не КВН. Это очень даже печально.

Связь прервалась, и Панкратов осторожно сунул телефон в нагрудный карман.

«Печально, – с этим трудно не согласиться. – А с остальным…»

Вот поэтому он решил не посвящать друзей в подробности «восточного эксцесса», как он окрестил эту историю про себя.

Он рассказал лишь Петру, что своими, правда, замутненными жаром глазами видел белых «санитаров», пытавшихся вколоть что-то, скорее всего, убийственное находящемуся в беспамятстве «бандиту». Понятно, что помощники успели бесшумно сразить их пулями. Но куда делись тела и все следы их пребывания в помещении?

– Восток дело тонкое, – повторил Петя популярную шутку. Они сидели в больничном скверике, приветствуя первый ясный, солнечный зимний день, и курили.

– Теперь и усиленного питания для бедных больных не будет, и премии санитаркам… – заскучал Панкратов.

– Да и перспективным молодым врачам тоже пособий на бедность не жди! – присвистнул Петр. – А что вообще-то будет, а, шеф?

– Шумят на высшем уровне. Мое место делят. Ну, куда я такой со всех сторон запятнанный теперь гожусь?

– Эх, зря мы с вашим клиентом в Эмираты не драпанули. Вызвали бы туда Маринку и Альбину Григорьевну… – он тревожно покосился на Панкратова, не сболтнул ли лишнего.

– В общих чертах идея не плохая. Но пришла поздно. Патриотизм заел. – Панкратов огляделся – окна корпусов горели на солнышке, парк, осеребренный инеем, сам был похож на Дворец Здравоохранения – стерильный, окутанный покоем и благолепием. – Люблю я эту хреновую клинику! Сердцем прирос.

– Но погулять по свету еще ведь не поздно?

– Поездить можно, тем более мужчине свободному, не обремененному семейством, – согласился Панкратов.

– Если вы приняли решение уехать в командировку, я вас поддерживаю. Пока здесь все уладится… Эх! – Петр отбросил окурок и потянулся во весь свой богатырский рост. – С каким свистом я бы последовал за вами, шеф! Кстати, в какую страну?

– Пока ничего не известно. Грезится мне Красное море. А не знаешь, совместные командировки не оформляют? Ну, со специалистом по профилю?

– Я… Я не могу, Андрей Викторович… – Петр опустил глаза и вдруг спохватился:

– Маринку хотите взять?

– Нет, не угадал. Опытного специалиста по женским болезням. Думаю, эта тема многородящих матерей Востока как раз волнует.

– Альбину? – Петр недоверчиво взглянул и вытащил из кармана пакет. – Что вы, шеф! В Тулу со своим самоваром! Там такие лани! Вспомните Сухова: Зульфия, Фарида, Гюльчатай… -он щелкнул кончиками пальцев и, озираясь по сторонам, посвистел. – Дружка на обед вызываю.

– Опять не догадался. Ей сулят большое повышение по работе.

– Вот, знакомьтесь, Кузьма.

У ног Петра сел, принюхиваясь к пакету, рыже-пегий дворняга с облезлым боком.

– Умный до невозможности! Я бинты Андронова прихватил и к корейскому ресторанчику отправился. Сказал мне там мужик, что подловили бесхозного пса.

– Где же разыскал?

– Ой, не спрашивайте, заплачу. Там как в тюряге десятки таких вот бедолаг решетки грызут и молящими глазами смотрят. Но не мог же я взять всех? Разложил перед клеткой андронов-ские бинты и вдруг вижу – лезет через головы братанов этот хиляк и от счастья даже повизгивает. Говорю мужикам тамошним: «Выпускайте этого!» Вывели мне его, прыгающего от радости. Решил, хозяин явился. Обнюхал меня, поджал хвост, посмотрел так презрительно за обман мой и побрел прочь. Думал, что кроме Андронова, он никому не нужен. А здесь девчонка одна из терапии, она на журналистку учится, написала всю его историю и у столовки вывесила. Многие плакали, честное слово. А теперь нас с тобой, Кузьма, здесь все любят.

– А меня? – присоединился к компании Виктор. – Вон как псина пирует. И глядите, я ему бок мазью обрабатываю, вроде шерсть пошла.

– Тебя, Витя, тоже любят. – Панкратов обнял друзей.

– С любимыми не расстаются… – философски заметил Виктор, глядя в сторону.

– Кто здесь расстается? Смотаюсь по-быстрому, одна нога здесь, другая там, – засмеялся он.

Никто не улыбнулся.

– Но я же вернусь, чертяки! Я непременно вернусь. Всего-то каких-то три года. А завтра у нас выход в свет, в кафе «Синичка». Как, мужики, гульнем напоследок?

– Почему бы нет? Гулять так гулять, – вздохнули оба.

Панкратов уехал работать в дальние края, но это совершенно другая история…