Текст книги "Смотрящие вниз"

Следствие в очередной раз упёрлось в тупик. Не было заметного продвижения и у генерала. За исключением нескольких разрозненных фактов из биографий Хватова и Угрелидзе ничего нового выяснить не удалось. Перетряска нумизматического сообщества Москвы казалось бы дала некоторую надежду на практические результаты, но и дальнейшая отработка этой версии тоже ничего не привела ни к чему. Был, правда, установлен факт однократной продажи двенадцати серебряных испанских реалов полностью идентичных найденным в «Мерседесе». Оперативники установили, кто их купил, а так же кому их впоследствии перепродали. Вот только выявить, кто был самым первым поставщиком этой партии, не удалось, несмотря на все усилия. Была даже предпринята попытка составления фоторобота загадочного и только однажды всплывшего продавца. Однако единственный свидетель, после двух дней трудов признал, что портрет не похож, но что в нём не так, сформулировать не сумел.

– Он ведь появился на Таганке только один раз, – пояснял промышляющий перепродажей монет спекулянт. В прошлом году это было. В конце мая или даже в начале июня. Вы ведь знаете, где мы обычно стоим? Так вот, в тот день ближе к обеду закрапал дождь и все остальные ушли курить в подворотню, а я остался, поскольку захватил с собой зонт, да ещё потому, что ждал одного клиента и не хотел того пропустить. И вдруг подходит ко мне этот мужик, лет сорок ему примерно. Спрашивает меня, к кому бы ему обратиться насчёт продажи серебряных монет. Я возьми да и скажи: – Можно и ко мне обратиться. Он не говоря более ни слова, лезет в карман и вытаскивает оттуда серебряный реал, почти что новый! Я, было, насторожился, поскольку такими новыми могут быть только новоделы. Однако вскоре понял, что это оригинал, да ещё и в прекрасном состоянии! Я естественно спросил, сколько он за него хочет? Но тот головой покачал и высказался в том смысле, что хотел бы срочно пристроить не одну, а сразу двенадцать таких монет. Я тогда предложил ему четыреста баксов, дабы не упустить столь редкую удачу. Тот согласился и мы, наняв частника, поехали ко мне домой. В подворотню мы естественно не заходили, и нас более никто не видел. Что было дальше? Мы заехали ко мне во двор. Я вынес ему деньги, а он отдал мне остальные монеты. Я ещё спросил, не принесёт ли он что-нибудь ещё? Тот задумался, но потом головой помотал и быстро ушёл. Какое-то время я надеялся, что он всё же появится, уж больно долго он думал, но тот так более и не приехал. Монеты эти, естественно, ушли довольно быстро. И когда ваши сотрудники предъявили мне фотографии монет, я сразу узнал и те реалы.

Показания эти дали Чеснокову лишь убеждение в том, что «копатель» добрался до монет как минимум год назад, да ещё, пожалуй, то, что к тому времени никакого иного канала сбыта найденного у него не было.

– Но поскольку больше к торгующему монетами магазину он не являлся, – рассуждал Чесноков, – то постоянных покупателей найденного им сокровища, он всё-таки нашёл. В противном случае, пришёл бы снова. А интересно, где ещё в Москве можно, естественно не привлекая к себе внимания продать золото и серебро. Ведь не на рынках же! В антикварных магазинах, наверное, можно, но скорее всего очень немного, ну штуку, ну две. При большем количестве антиквариата у работников магазинов обязательно возникнут вопросы. Сдать золото в ломбард? Допустим. Но там обычно заполняется масса документов. А наш удачливый приятель явно не стремится оставлять за собой следы.

Итак, предположим, что он, выкопав в мае первую партию монет, делает первую попытку реализовать их. Будем считать, что попытку удачную. Как-никак, а четыреста долларов это по нашим временам неплохие деньги! Однако ему этого явно мало. Что он будет делать дальше? Рискнёт ещё раз? А где гарантия того, что на этот раз за ним не установят наблюдение? Гарантий нет. Стало быть, он был изначально обречён на поиск надёжных посредников, тех, кто будет покупать у него его находки постоянно. Значит и мне предстоит пройти весь его путь!

Чесноков начал реализовывать свои задумки немедленно. Выйдя на улицу, он принялся читать все попадающиеся ему на пути объявления, не пропуская и те, что держали в руках многочисленные продавцы. Примерно через три часа ему повезло. В переходе между станциями метро Новослободская и Менделеевская он приметил устало переминающегося мужчину с табличкой руке, на которой было начертано «Золото, серебро, ордена». Подойдя к нему вплотную, Чесноков громко щёлкнул пальцами.

Мужчина настороженно поднял на него взгляд.

– Монеты берёшь? – шепнул ему на ухо Чесноков.

– Современные, коллекционные или лом? – скороговоркой отозвался мужчина.

– Просто монеты, – смешался следователь, – старые, но в хорошем состоянии.

– Только на лом, – опасливо зыркнул по сторонам мужчина. Что там у вас, золото, серебро?

– И то и то.

– Много?

– Тебе и не снилось!

– Килограмм, два, три?

– Сказал, не снилось, значит, не снилось!

– Тогда это не ко мне, я здесь просто на «завлекалке» стою. Двигай сейчас к Белорусскому вокзалу. Из кольцевой станции как выйдешь, поверни налево. За палатками, прямо на тротуаре стоит малиновый Фольксваген. В нем сидит мужик. На правой его руке должно быть серебряное кольцо в виде жука. Скажешь, что от Мисюры пришёл. И передай ему вот это, – сунул ему что-то в ладонь мужчина. Там и поговорите.

Чесноков, едва сдерживая себя, чтобы не побежать, двинулся далее. Только в вагоне он разжал крепко сжатые пальцы. В его ладони лежала трёхкопеечная монета выпуска 1952-го года.

– Какие хитрые ребята, – усмехнулся Чесноков, двигаясь в указанном направлении. За картонный плакатик с надписями этого Мисюру никак не привлечёшь, за горсточку медных монеток тоже. Может в том переходе десять лет стоять! И хоть ты как, а придраться не к чему!

Выйдя из метро, он повернул в указанном направлении и вскоре действительно увидел малиновый автомобиль, украшенный более крупным плакатом, извещающем всех и каждого, что здесь производится скупка монет, часов, аппаратуры украшений из драгметаллов и прочего. Укоризненно взглянув на безмятежно прогуливающийся в десяти метрах от машины патруль, Чесноков заглянул в открытое окно.

– Свободен?

Сидевший за рулём массивный детина приветливо кивнул ему в ответ: – Садись браток!

– От Мисюры я, – бойко начал следователь, – передачку одну принёс.

С этими словами он залез двумя пальцами в нагрудный карман и вытянул из него монетку.

Детина сделал ладонь ковшиком, готовясь принять её.

– Рад бы отдать, – отдёрнул руку Чесноков, – да не вижу кое-чего у вас.

Кривовато усмехнувшись, владелец машины в свою очередь надел на палец массивный, действительно похожий на скарабея перстень.

– Что имеете предложить? – произнёс он, окидывая Чеснокова более внимательным взглядом.

– Монеты, – столь же лаконично отвечал следователь, – золотые и серебряные. Разного качества и сохранности.

– И много их у тебя, монет этих?

– В зависимости от того, какую дадите цену.

– Только от этого? – недоверчиво повёл подбородком скупщик. Ладно. За грамм золота готов отвалить по восемьдесят рублей. За серебро по двенадцать.

– Нет, нет, – воскликнул изобразивший искреннее возмущение Чесноков. Я же говорю монеты у меня, неплохого качества. Они и сами по себе денег стоят!

Скупщик недовольно сморщился, но голос его остался всё так же ровен и спокоен.

– Мы только на лом берём, дорогой! – повторил он уже слышанную сегодня следователем фразу. Для лома это очень даже неплохая цена!

– Нет, – отчаянно закрутил головой Чесноков, – маловато будет. Вот если бы девяносто пять на пятнадцать, я бы ещё согласился.

Назначая столь завышенную по отношению к исходной стоимости цену, он рассчитывал на то, что его собеседник откажется, и можно будет на досуге обдумать создавшуюся ситуацию. Однако торг на этом отнюдь не закончился.

– По девяносто пять никак не могу, – прижал руки к груди детина. По восемьдесят шесть – это предел.

– Пусть я и погорячился, – неуступчиво повысил голос Чесноков, – но меньше чем за девяносто три не отдам.

Говоря это, он совершенно не представлял себе современную стоимость золота, действуя чисто по наитию. А по серебру я и торговаться не буду, – добавил он, – на Таганку пойду.

– Тю-ю, – неуверенно произнёс скупщик, – на Таганку! Возьмут они там десяток другой кругляшков, вот и всё. А вы же говорили, что у вас большой запас.

– Большой, – не стал отпираться Чесноков, – вернее солидный. Вы то, что теряете, – перешёл он в наступление. Чем по мелочам собирать целый год, получите зараз. А?

– Перейдём к конкретике, – выхватил детина калькулятор из бардачка. Возьмём, допустим, для примера… – он ожидающе взглянул на Чеснокова.

– Хорошо, – кивнул тот, прикинем. Допустим триста монет по…

Тут он осёкся, судорожно прикидывая, сколько же может весить одна золотая или серебряная монета. Ведь в Можайске они взвешивали попавшие к ним ценности простым безменом.

– Будем считать, что одиннадцать грамм они…, в среднем, – неожиданно пришёл к нему на помощь скупщик. Итого три триста. По девяносто рубликов, это будет аж почти что триста тысяч рубликов! Сумма, согласитесь, совсем неплохая, более двенадцати тысяч доллариков. А что по серебру? – с ласковой нежностью заглянул он в глаза следователю.

– Да там почти ведро, – потёр тот лоб, – не взвешивал, да и не считал даже.

– Ничего, – радостно засуетился мордастый, – мы сейчас прикинем и это дело!

Он бойко застучал по клавишам счётной машинки.

– Примерно пятьдесят килограмм и если взять по двенадцать…

– По пятнадцать, – прервал его Чесноков, – и ни копейкой меньше!

– Ладно, допустим, по пятнадцать, пусть так. И что же смотрите, имеем на серебре миллион, семьсот пятьдесят тысяч. Да где же такие цены платят, помилуйте!

– Нормально, – радостно заулыбался Юрий Николаевич, – пойдёт! Давайте лучше рассмотрим вопрос о том, как осуществим сделку в плане общей организации?

– Это совсем просто, – услышал он в ответ. Есть две возможности. Либо прямо здесь…

– А эти? – быстро кивнул головой Чесноков в сторону патрульных.

– Да они-то здесь причём? Наоборот, под их присмотром и безопаснее будет, – пожал плечами скупщик. Приезжайте на машине, поставьте рядом. Пересчитаемся, обменяемся, всё будет чин-чинарём. А ребята эти, они что ж, они всех охраняют. И нас… и вас!

– Не годится, – отверг его идею Чесноков. Предпочитаю более камерную обстановку. Может быть где-нибудь на природе?

Пришла пора морщиться скупщику.

– Не могу я на природе, – процедил он сквозь зубы, – суммы уж больно солидные.

– Это дело преодолимое, – отвёл его сомнения Чесноков, – начнём с малого. Я принесу десятка два монеток для затравки, недорогих, серебряных. Посмотрим, как оно пойдёт. Двадцать монет не жалко в любом случае. А там прикинем, как дальше действовать будем. Но только не здесь не в толпе. Ведь вы учтите, что то, о чём пока говорили, это только начало, скромное начало. К тому же нападать на вас из-за нескольких тысяч, мне с моим бараньим весом просто глупо.

– Пожалуй…, – неохотно согласился скупщик.

– Вот и прекрасно, – воскликнул Чесноков, – на том и порешим. Телефончик не дадите? Звякну вечерком…

– Телефона у меня естественно нет, – ехидно осклабился скупщик, – можем прямо сейчас договориться.

– Тогда встретимся прямо завтра у кинотеатра «Рига», – предложил Чесноков. – Часа в три.

– Согласен. В три у «Риги».

Чесноков вышел из Фольксвагена и, прощаясь, показал скупщику три пальца, как бы напоминая ему, что встреча назначена на три часа. После чего, не теряя ни минуты, прямо с места встречи следователь помчался на Петровку, рассчитывая выпросить у генерала две дюжины монет для завтрашней встречи. Однако тот ему категорически отказал.

– Ещё чего, – отрицательно замахал он руками. Ты что удумал? Во-первых, большая часть можайской находки уже сдана в ГОХРАН. Естественно, кроме некоторого количества установочных образцов. Кроме того, мне совершенно непонятна сама идея задуманной вами операции. Ну, хорошо, продашь ты ему первую партию, дальше-то что?

– Может быть, он когда-нибудь покупал аналогичные монеты у нашего «копателя» и как-то обнаружит это во время нашей сделки? – неуверенно произнёс Чесноков.

– А если не покупал? – повысил голос генерал. – А, что если не обнаружит? Да и вообще, почему ты решил, что именно этот деятель с Белорусского когда-либо имел дело с твоим мифическим «копателем»? Таких вольных скупщиков как он, по городу не менее сотни действует! И ты что же, каждому по горсти монет будешь скармливать?

– Нет, – совсем стушевался Чесноков, – я рассчитывал на то, что, начав как бы с низового звена, мне удастся выйти на более высокие сферы оборота драгоценных металлов. Наверняка и наш «копатель» шёл той же дорогой. Напрямую получить деньги, без каких либо документальных следов, это ли не идеал для подобного случая?

– Нет, капитан, остынь пока не поздно, – уже более мирным тоном сказал генерал. Влезать в эту сферу в одиночку смерти подобно. Ты, что думаешь, мы тут сидим и совсем ничего не делаем по этому вопросу? Будь спокоен, делаем. Только не так быстро всё получается, не так всё легко достаётся. Впрочем, если хочешь, можешь провести эту встречу, навести мосточек. Возможно, и повезёт тебе. Вот тебе для начала номер телефон большого специалиста в области нумизматики Марка Захаровича Смейко. Обратись для начала к нему. Он мне кое-чем обязан и наверняка предоставит тебе некоторое количество серебряных кружочков. Правда деньги, вырученные за них, тебе придётся в тот же день привезти тому же Марку. Иначе у старика будет бессонная ночь. Но это так, мелочи.

Тут генерал охватил голову ладонями и задумчиво уставился в пол.

– А впрочем… – произнёс он через некоторое время, – дам-ка я тебе ещё одну штучку. Чем чёрт не шутит.

Вскрыв сейф, он вынул из него половинку золотой монеты и бросил её на столешницу.

– Пиши расписку, капитан. Выдаю тебе восемь с половиной граммов чистого золота. Впрочем, её ты только покажешь скупщику. Затравочку ему дашь. Вдруг да он признает эту половинку, или может быть покажет как-то, что знаком с таким необычным предметом. Всё-таки половинки золотых гульденов встречаются в наше время очень и очень редко.

Ранним утром, когда на городских часах не было и восьми, Чесноков проник на территорию Главного Ботанического сада, использовав для этого уже знакомую дыру в заборе. Осмотрев окружавшие его деревья, он вскоре приметил стоящий особняком дуб, в котором примерно на уровне глаз имелось небольшое дупло. Однако, засунув туда руку, Чесноков понял, что дупло это слишком глубоко для тайника. Выход из столь неудобного положения он нашёл довольно быстро. Наломав веток с ближайшего куста, он забил ими часть отверстия в дереве, сделав, таким образом, вполне приличный тайник. После этого он некоторое время простоял неподвижно, внимательно прислушиваясь к звукам утреннего леса. Убедившись в том, что поблизости никого нет, он вынул из кармана носовой платок с завязанными в нём монетами и опустил его в дупло. Еще раз подозрительно оглядевшись, следователь неторопливо направился к выходу. Всё оставшееся до встречи с перекупщиком время он просидел в кинотеатре, переходя из зала в зал и просматривая весь предложенный на тот день набор фильмов. Когда его часы показали половину третьего, он поднялся с изрядно надоевшего кресла, и вышел на улицу. Постояв несколько минут на ступеньках, он увидел, что неподалёку припарковался знакомый Фольксваген.

– Поедемте вон туда, – указал Чесноков в сторону массивной чугунной решётки окружающей Ботанический сад, – монеты у меня там.

– Надеюсь, недалеко от входа? – недовольно буркнул скупщик.

– Совсем рядом! – обнадёжил его Чесноков.

Добравшись до дуба, он повернулся к своему спутнику: – Так, где же денежки?

Скупщик, шумно вздохнув, вытащил из пухлой барсетки несколько пятисотрублёвых купюр и потряс ими в воздухе.

– А где ваш товар?

– Монеты лежат рядом с вами, прямо в дупле, – отозвался тот.

С самым недоверчивым выражением на лице скупщик помедлил несколько минут, после чего опасливо запустил руку в дупло. Выудив из него полотняный комочек, он присел на корточки и высыпал монеты на расположенный неподалёку от дуба массивный пень.

– А-а-а, – разочаровано протянул он через мгновение, – полтинники советские.

Отсчитав положенную сумму, скупщик протянул деньги Чеснокову.

– Пересчитайте!

– Что так не понравились мои полтинники? – небрежно спросил тот, небрежно мусоля в руках купюры.

– Нет, это я так, – мотнул головой скупщик.

– Но всё же?

– Да, всё время жду чего-то необычного. Но по большей части всё николаевские, да советские рублёвики попадаются.

– Неужели так ничего необычного и не встречается?

– Почти нет, – сухо отозвался скупщик, ловко ссыпая монеты в потайной карман, расположенный в прорези левой брючины. – Впрочем, не всё ещё потеряно, – хитро взглянул он на следователя, – пока жду, каким будет продолжение.

– А я как знал, что вы поинтересуетесь, – отозвался Чесноков, – и захватил с собой образчик. Взгляните-ка вот на эту штучку.

С этими словами следователь извлёк из кармана завёрнутую в обрывок газетного листа половинку золотого гульдена.

– Почему только половинка? – повертел её в руках скупщик. – Специально что ли рубили?

– Нет, они у меня все такие.

– Странно? И понадобилось же кому-то их перерубать. Чудно даже.

– Кажется, – уныло подумал Чесноков, – выстрел сделан вхолостую. Этот явно видит рубленные монеты впервые. Прав был генерал, поторопился я. Поспешил.

Вынув золотой обрезок из ловких пальцев скупщика, он снова завернул его в бумагу, после чего упрятал поглубже в карман.

– Вам же всё равно лом нужен, – буркнул он. Этот лом не хуже любого. Или не берёте такой?

– Нет, почему же, – пожал плечами скупщик. Сколько в следующий раз подвезёте подобных обрубочков?

– Тоже штук двадцать – тридцать, – неопределённо ответил следователь. Как удастся. Давайте через два дня встретимся на том же месте в то же время. Идёт?

Отвезя, от греха подальше, деньги за только что проданные монеты Марку Захаровичу, Чесноков, не желая и лишней минуты находиться в душном, прокалённом солнцем общежитии, отправился гулять по городу. Он бесцельно прошёлся по Тверской, и дойдя до Пушкинской площади повернул на Броннную. Увидев стеклянную пристройку закусочной «Макдональдс», забрёл вовнутрь и, ознакомившись с меню, понял, что ему по карману только стакан напитка. С удовольствием потягивая на ходу холодную жидкость, капитан продолжил своё путешествие. Тут его взгляд зацепился за небольшое кубообра́зное здание, стоящее на противоположной стороне улицы.

– Библиотека имени Некрасова, – прочитал он вывеску у дверей. Мысли его тут же вернулись к расследуемому делу. Надо бы мне сюда завтра наведаться, – тут же решил Юрий Николаевич. А то пытаемся отыскать клад начала семнадцатого века, а что за события в то время происходили, не имеем ни малейшего понятия. Это кстати идея. Что если пытаться отыскать не того, кто нашёл клад, а сами ценности. Ведь, в конце концов, именно этому меня и учили, отыскивать всё тайное, укрытое и невидимое. Конечно, шансов на это у меня немного, но может быть это поможет мне понять, как действовал когда-то «копатель». Вполне возможно, что и он приступал к своим поискам именно так!

Глава третья: Карты в старой коробке

26 ноября 1998-го года начинался в одной из небольших квартир подмосковного городка Красногорск тягостно и грустно. Отмечалось девять дней со дня смерти хозяина дома. Шаркающие шаги престарелых родственников, негромкий звон расставляемой на столе посуды, тихие разговоры по углам. Звонок в дверь нарушил эту тягостную тишину. Дверь открыла сама вдова. На пороге она увидела мужчину держащего в руках букет цветов.

– Клара Ивановна, здравствуйте! – церемонно поклонился он. Выражаю вам самое искреннее сообщение. Я Григорий, Щербаков, – продолжил он, видя в глазах своей собеседницы искреннее недоумение, – Павла Андреевича двоюродный племянник. Помните, вы ещё к нам в Люблино приезжали лет двадцать назад. Я ещё тогда в речку с мостика свалился, и вы меня вытаскивали за рубаху и оторвали рукав.

– Бог ты мой, – всплеснула та руками, – так вы и есть тот белобрысый мальчик! Ой, – спохватилась она, – проходите, пожалуйста, что это я вас на лестнице держу!

– А я только вчера узнал о постигшей вас утрате, – протиснулся Щербаков вслед за ней в узенькую прихожую, – вернулся из командировки, а жена мне и рассказала, о смерти дяди.

– Что ж поделать, – скорбно отозвалась та, – все там будем. Заходи в комнату, нет, не туда, направо.

Через три часа, когда Григорий Васильевич вышел в ту же прихожую, чтобы одеться, перед тем как попрощаться, его окликнула хозяйка дома: Да, Гришенька, я совсем позабыла. Паша ведь тебе оставил кое-что. Не совсем уж, правда, тебе, ну да ничего…

Она вышла на несколько минут из прихожей и вскоре вернулась, держа в руках небольшую густо обмотанную тонкой медной проволокой жестяную коробку.

– Держи Гриша, – коротко, то ли вздохнула, то ли всхлипнула она, – надеюсь, это будет тебе лучшим напоминанием о Паше.

Взяв такси, поскольку сил ждать автобуса под ледяным дождём не было, Григорий Васильевич прижал к груди коробку и откинулся на спинку сиденья.

– Что там мог мне оставить дядя? – думал он. Никаких особых доходов у него не было, всю жизнь он, по-моему, проработал в городской больнице. Что-то ценное его вдова вряд ли отдала бы ему, у неё вон свои две дочери взрослые, да две внучки. Что же мог отписать мне покойный из своего скромного имущества?

Вернувшись домой, он осторожно прошёл на кухню, так как и жена и дети уже спали и уселся за обеденный стол. Попытавшись освободить коробку от опутывающей её проволоки, Щербаков мгновенно запутался и, порезав палец, решил всё же воспользоваться кусачками. Разрезав медную оплетку в нескольких местах, он бросил обрезки в мусорное ведро и открыл крышку. Всё пространство коробки оказалось плотно набито скрученными в плотные свитки листами бумаги.

– Это что ещё за письмена? – вынул один из них Щербаков.

Развернув один рулон, он тут же понял, что перед ним лежали выполненные хоть и вручную, но очень тщательно выписанные карты. Даже ему, человеку никак не связанному с картографией было абсолютно ясно, куда течёт изображённая на листе река и что на левом её берегу, а на правом находится небольшая берёзовая рощица, окаймлённая по периметру гранитными валунами. Но более всего его поразил масштаб, в котором были выполнены эти карты. Одному сантиметру изображения соответствовали всего двадцать метров на реальной местности.

– Где же снималась все эти карты, и для чего всё это делалось? – прошептал Щербаков. Ишь ты, до последнего кустика всё изображено, до последнего булыжника. Село Губино, на окраине сгоревший дом, деревня Купрово, овраг…, колодец…

На одной из самодельных из карт он обнаружил проставленную на ней дату, и она его удивила. 3 июля 1937-го года, значилось в углу одного из листочка, видимо завершавшего весь составной лист.

– Вроде бы не совсем подходящее время для составления карт, – подумал было Григорий, – хотя чёрт его знает, чем в то время люди занимались. Наверное, тем же чем и мы сейчас.

Вынув все свитки, он обнаружил на дне коробки общую тетрадь в истрёпанном коленкоровом переплёте.

– Вот где разгадка таится, – решил Щербаков, с трудом раскрывая слипшиеся от времени страницы. Сейчас посмотрим, что здесь понаписано.

Однако, прочитав тетрадь на треть, он так и не понял, ради чего затевалось всё это действие. Постоянно цитировались отрывки из какой-то писаной старинным слогом летописи, да проводился сравнительный анализ применительно к реально существующей местности.

– Да он что-то искал! – догадался Щербаков. Какую-то плотину или каменную насыпь. Зачем только она ему понадобилась? Не ясно даже в каком месте расположены эти деревеньки. Ладно, как-нибудь потом разберусь.

Щербаков протяжно зевнул и, небрежно затолкав устилавшие стол листы обратно в коробку, засунул её на антресоли и отправился спать. В следующий раз он вспомнил о ней только через две недели, когда во время уборки его супруга задела тряпкой злополучную коробку и та рухнула вниз, засыпав бумажным ковром всю кухню.

– Гриша, что это такое, что за бумаги здесь валяются? – недовольно позвала его жена.

– Это я от тёти Клары привёз, – подскочил к ней Щербаков. Наследство мне так сказать перепало.

– И что же это?

– Сам не знаю. Карты какие-то разрозненные. И тетрадка.

– Разобрался бы. Не зря же тебе её дали. И собери-ка с пола эти листочки, пока они не намокли.

Тяжело вздохнув, Григорий Васильевич поплёлся на кухню. Собирая рассыпавшиеся части карты, он обратил внимание на то, что раньше не привлекло его внимания. В середине каждой стороны листа были изображены двухбуквенные сочетания.

– О, да похоже это ориентиры для сборки всей композиции, – догадался он.

Взяв один из листов, он принялся подбирать к нему пару. За два часа ему удалось собрать весь лист, который занял по площади едва ли не всю гостиную.

– Вот смотри лапочка, – обвёл рукой своё творение Щербаков, – правда, красиво!

– Да, красиво. Так это же Протва, – радостно воскликнула Наталья, – разглядывая красочный лист. Верховья её. Значит, этот район находится где-то южнее Можайска. Я почему, ты думаешь, знаю? В тех местах был спортивный лагерь от нашего института. Походами там ходили в молодости.

– Зачем моему двоюродному деду понадобилось составлять эту карту?

– Может быть, он это делал по долгу службы?

– Вот бы знать ещё, где он тогда работал.

– Позвони тётушке, может быть она вспомнит!

Щербаков с готовностью снял телефонную трубку: – Не будем откладывать дело в долгий ящик.

– Так вот оно что, – повернулся он к жене, положив трубку, – оказывается Максим Леонидович, отец её мужа, служил в картографическом управлении. Как раз с тридцать шестого по сорок четвёртый год. Вот только неясно, почему ему так понадобился именно этот район.

– Вдруг он дачу там решил строить.

– Ну что ты! Тогда об этом люди в то время и думать не смели. Ты на дату-то взгляни, 37-ой год. Нет, была, вероятно, какая-то другая причина.

Щербаков взял руки тетрадь и принялся её перелистывать.

– Я полагал, что в этом «талмуде» присутствует какое-то объяснение, но пока не нашёл.

– Во, – вдруг воскликнул он, – а это что такое?

– Что там?

– Конверт приклеен на заднюю обложку. Интересно, что там лежит?

Григорий Васильевич откинул клапан конверта и запустил пальцы вовнутрь. Через секунду на столе оказался сложенный вчетверо лист толстой серой бумаги, исписанной каллиграфическими письменами с давным-давно отменёнными «ятями».

– Давай, мать, – подтолкнул Щербаков лист супруге, – переведи-ка эту цидулю на современный русский.

– Кладовая запись, составленная королём польским Сигизмундом в 1611-м году, марте месяце, – начала та. Писано по оригинальному письму Фёдора Заковыкина. 1814 год.

– Кладовая, это как, – поднял голову Щербаков, – о содержании кладовки, что ли?

– Не мешай, – отмахнулась от него Наталья, – я и так еле разбираю. Хорошо, что ещё в школе увлекалась старославянским фольклором, а то бы и слова не поняла.

– Постой, я карандаш возьму, запишу для памяти, – остановил её супруг. Готов, – вновь уселся на своё место Григорий, – диктуй, только медленно.

«Я отправил из Москвы с разным добром 973 подводы, в Калужские ворота на Можайск. Из Можая пошёл я Старой дорогой на Смоленск, становился недошедши медынских и вяземских округ. Остановился по нужде от болезни падучей лошадей на Куньем бору. Речка там течёт из ночи на зимний восход, а имя этой речки Маршевка, и потом я велел русским людям на Куньем бору сделать на суходоле каменную плотину из красного камня, плотину глиной велел замазать, а в ней положил доску аспидную и на ней написано, где что положено шедши из Москвы до Можая…»

Перевод и запись восстановленного текста занял у них более часа.

– Вот это да? – возбуждённо хлопнул в ладоши Щербаков. – Теперь понятно, чем занимался наш Василий Матвеевич. Он втихомолку искал клад короля Сигизмунда. Для этого-то он и карту создал. Точно! Смотри Наташа, – бросился он на пол, где была расстелена самодельная карта. Видишь этот пунктир? Что около него написано? Погост Николы Лапотинника. Это же тот самый погост Николы Лапотного из кладовой записи! А Протва. Ты взгляни, а я-то всё удивлялся, почему так написано. Вот здесь написано слово «Протва», а под ним в скобочках «Маршевка». И ведь ты заметь, как оригинально написано «Из ночи на зимний восход». Ведь это в переводе на современный язык означает, что река течёт с северо-запада на юго-восток. И ты заметь, мать, Протва-то в своём верховье так и течёт. Интересно, интересно. А у места, где расположен погост, как раз на водоразделе отмечены речки Чернавка, Хворостень и Гремячка. И Чернавка вытекает из болота. Тут даже приписка есть «Вода тёмная, мутная». Очень логично, отсюда и название речки – Чернавка.

– Погоди ты радоваться, – прервала его супруга. – Раз твой родственник так хорошо всё разобрал и отметил, что ему помешало отыскать и сам клад?

– Не знаю, – почесал Щербаков затылок. – А с чего ты взяла, что клад не найден?

– Но если найден, то зачем тебе всё это передано, – обвела Наталья рукой карту. Да и, наверное, твоя тётушка жила бы совсем не так, как она надрывалась всю жизнь на работе. Нет, нет, мне кажется, им была проделана только предварительная работа. Василий Матвеевич воспользовался своим служебным положением и составил доставшуюся тебе карту. Но когда всё было готово, не смог воспользоваться ею.

– Я слышал, что он после войны долго болел ревматизмом, – вспомнил Григорий.

– Вот именно и поэтому отдал все имеющиеся материалы по этому вопросу своей дочери. Думал, что у той будут мальчишки, которые продолжат его дело.

– Скорее даже не его, – потряс Щербаков текстом кладовой записи. Уж очень стара эта бумажка. Может быть, Василию Матвеевичу он тоже достался от его отца, а может быть даже и деда?

– Вот это вернее всего! Ну ладно, посмотрели чуток, и будет, давай обед готовить.

Карта была вновь уложена в коробку и жизнь четы Щербаковых продолжилась ровно так же, как и до этого. Хотя и не совсем так. Теперь, вернувшись с работы, Григорий Щербаков уже не укладывался с газетой на диван, а вынимал из ящика стола заветную тетрадь и углублялся в чтение. Постепенно он вжился в образ мыслей, которые обуревали некогда отца его тётки. Написанные в виде дневника отрывочные записи, всем своим содержимым свидетельствовали о глубокой страсти, не отпускавшей Василия Матвеевича долгие годы. В мелких, прыгающих строках был описан путь рассуждений, по которым тот двигался к разгадке тайны многовековой давности.