Текст книги "Тайна черных дайверов"

Настя рассказала, что работала после окончания мединститута хирургом-травматологом. В декабре прошлого года ее вызвали в военкомат, ведь она лейтенант запаса медицинской службы, и предложили ей, как несемейной, поехать на стажировку по военной травме в Афганистан. Настя согласилась. И вот она здесь уже третий месяц работает оперирующим хирургом-травматологом в медроте Кандагарской мотострелковой бригады. В Кабул же она прилетела вчера ночью – сопровождала в кабульский госпиталь тяжелораненого бойца с черепно-мозговой травмой, и завтра должна улететь обратно.

Из ее сбивчивого рассказа Илья уяснил главное – Настя не замужем и у них есть целая ночь впереди. Все остальное для него не имело значения. По ее сияющим глазам он понял, что она думает о том же, что и он. Бывают моменты, когда слова не нужны. Когда рядом тот самый, без которого ты не можешь теперь жить и дышать. Встретиться здесь, в далекой стране, – это было как знак судьбы. С молчаливого согласия Насти Илья поймал такси, и они поехали в отель «Интерконтиненталь». Закрывшись в его уютном номере с двуспальной кроватью, они начали с того, на чем оборвалось их первое романтическое свидание у моря, – с проникновенного поцелуя, от которого у Насти, как и десять лет назад, вскружилась голова.

После безумной ночи любви Илья твердо решил, что летит в Кандагар вместе с ней, лейтенантом медицинской службы Анастасией Ворониной. По уговору с главным редактором АПН, темы для своих репортажей Илья мог выбирать себе сам, разумеется, придерживаясь рекомендаций, данных ему завотделом прессы ЦК КПСС, так что никаких особых разрешений на вылет в Кандагар ему не требовалось. Достаточно было уведомить о своих планах заведующего афганским бюро по телефону, что Илья и сделал, не выходя из своего номера. Настя к тому времени уже проснулась. Из его разговора по телефону она узнала, что Илья собрался сделать репортаж о военных медиках Кандагарской медроты. Понятно, что все это он затеял только ради нее. Новость, что Илья летит в Кандагар вместе с ней, Настю не могла не обрадовать, только вид при этом у нее был какой-то растерянный, что Илья не мог не заметить. На его вопрос, чем она так смущена, Настя лишь пожала плечами, мол, все это так неожиданно. Ведь у нее нет там даже своей комнаты, а только койка в женском модуле – щитовом фанерном общежитии. Но это была лишь отговорка.

Настоящая же причина ее растерянности была в том, что в бригаде все знали: на нее положил глаз сам начальник политотдела подполковник Акиев. И хотя Насте пока удавалось отшивать все его притязания, это только еще больше распаляло подполковника, он буквально не давал проходу лейтенанту медицинской службы Ворониной, из-за чего за глаза ее даже стали называли ППЖ – походно-полевой женой начпо. И сейчас Настю бросало в жар от одной мысли, что Илье могут невесть что про нее в бригаде наговорить. А в том, что злые языки найдутся, сомневаться не приходилось. С первого дня ее появления в медроте на нее с плохо скрытой завистью пялились все бабы гарнизона. Как же! Не успела приехать, как на нее сразу запал сам начальник политотдела бригады, а она, видишь ли, еще кочевряжится, цену себе набивает!

Настя же относилась к этому мужлану как к неизбежному злу. Акиев обладал практически неограниченной властью в их гарнизоне, и лейтенанту медицинской службы Ворониной жаловаться на домогавшегося ее подполковника было некому. Всемогущего начпо побаивался даже замполит бригады. Замполиты батальонов и рот в Афгане были боевыми офицерами, участвовали в операциях и командовали в бою подразделениями. Офицеры же политотдела в основном лекции на политзанятиях читали и на «боевые» не выезжали, но гонору у них было хоть отбавляй. И если замполит бригады во всем подчинялся комбригу и был рядовым коммунистом, то начпо бригады – это номенклатура Главного Политического Управления Вооруженных Сил СССР, и его указания были обязательны для всех членов КПСС, включая и командира бригады. Брежневской конституцией 1977 года в пресловутой шестой статье была законодательно закреплена руководящая и направляющая роль КПСС, так что начальник политотдела Акиев как бы руководил комбригом по партийной линии.

Свое превосходство Акиев обычно демонстрировал на общем построении бригады. Через десять минут после того, как комбриг подполковник Шатров начинал выступление перед личным составом, вдалеке возникала фигура Акиева, нарочито неспешным шагом направлявшегося к трибуне, и вся бригада следила за этим «явлением начпо народу». Его лицо всегда выражало какое-то недовольство и пренебрежение к окружающим. В подразделениях его видели редко, но благодаря своим стукачам-информаторам он знал о каждом офицере и солдате все, что его интересовало, в основном – негатив.

Политработников батальонного и ротного ранга, по должности непосредственно подчиненных ему, Акиев держал в абсолютном страхе и смотрел на них как удав на кроликов. Его тяжелого взгляда боялись почти все офицеры. Особенно те, кто планировал поступать в академию или мечтал перевестись в престижный округ, ведь начальник политотдела мог исковеркать судьбу любому офицеру. Поэтому люди не тянулись к такому «отцу-командиру», а подчиненные ему политработники обращались к нему только в крайнем случае. Начпо держался со всеми высокомерно, был неразговорчив и скрытен.

Самым обидным для Насти было то, что за нее совершенно некому было заступиться. Начальник политотдела здесь бог и царь, и в бригаде никто пикнуть против него не смел. «Илья, конечно, другое дело», – подумала Настя и отговаривать его от поездки с ней не стала.

До аэропорта они доехали на желто-белом такси без особых приключений. Настя провела Илью к стоявшему под погрузкой большому вертолету Ми-6, на котором она прилетела вчера утром из Кандагара. Неподалеку готовилась к вылету железная птичка поменьше – вертолет сопровождения Ми-8. Со знакомым командиром экипажа Ми-6 Настя договорилась насчет Ильи без проблем. Тот в это время помогал солдатам перегружать из кузова КамАЗа в салон Ми-6 какие-то ящики и коробки. Спустя полчаса погрузка была закончена и КамАЗ тут же укатил, после чего все, кто принимал участие в погрузке, и Настя, которая была единственной дамой в их компании, укрылись от жары в тени вертолета.

Вскоре к ним подошел бортовой техник и сказал, что вылет задерживают по погодным условиям, пояснив это тем, что в зоне полета начинается песчаная буря – «афганец».

Илья про этот «афганец» был наслышан – среди ясного неба вдруг налетает сильный ветер и небо затягивается тучами красно-коричневой пыли, которая засоряет глаза и скрипит на зубах. Эти песчаные бури были настоящим бичом для авиации, и собравшимся в тени Ми-6 пассажирам ничего не оставалось делать, как ждать, пока им дадут «добро» на вылет.

Через пару часов к соседнему Ми-8 подъехала на БТР группа из десяти человек в полной экипировке, а спустя еще полчаса подошли экипажи обоих «вертушек». Разрешение на вылет наконец было получено. Все пассажиры Ми-6, а их было человек двадцать, вошли в его огромный салон и расселись на скамейках у иллюминаторов. К ним из кабины летчиков вышел бортовой техник. Он проверил крепление грузов и сообщил пассажирам, что они полетят другим маршрутом – зайти на Кандагар с севера не получится, там продолжает дуть «афганец», поэтому им придется сделать большой крюк, дабы облететь песчаную бурю с юга.

Когда вертолет поднялся в воздух и начал набирать высоту, в иллюминатор было видно и сопровождавший их Ми-8, который летел параллельным курсом на той же высоте, отстреливая тепловые ловушки, будто салютуя им. Насмотревшись на этот салют, припавшие к иллюминаторам пассажиры начали подремывать – шум от винтов все равно не давал спокойно поговорить. При крейсерской скорости Ми-6 двести километров в час пассажирам на его борту казалось, что вертолет просто завис на месте, настолько медленно проплывала под ними земля, расчерченная на небольшие квадратики полей, садов и виноградников.

Илья же с интересом разглядывал в иллюминатор незнакомые ему афганские пейзажи. Смотреть, правда, было особенно не на что – кругом горные вершины и пустыня, посреди которой можно было кое-где разглядеть тянущуюся вдоль рек «зеленку» – полосу плодородной земли в предгорьях Гиндукуша, орошаемой горными потоками через систему арыков. Вот они выбрались из окружения гор, и вертолетная пара, отбрасывая на землю две скользящие тени, пошла над кишлаками, сверху похожими на лабиринты из плоских крыш домов, окруженных глинобитными заборами. «Вертушка» сопровождения следовала за ними словно привязанная, в точности повторяя их траекторию движения. Затем опять потянулись горы. Вертолеты мирно парили в воздухе, кружа над вершинами и погружаясь в ущелья, над которыми рваными клочьями поднимался мокрый туман.

Где-то на пятидесятой минуте полета, когда они пролетали над горной грядой красно-бурых скал, Илья заметил, как на одной из вершин вдруг ярко заискрила «сварка». Это стреляли по ним из ДШК – крупнокалиберного пулемета Дегтярева-Шпагина, прозванного в Афганистане «королем гор», который Илья сверху принял за работающий сварочный аппарат.

Вертолет сопровождения дал залп по «сварке» неуправляемыми реактивными снарядами (НУРСы), но промазал и теперь стремительно набирал высоту для захода на второй круг. Илья увидел внизу уже две пульсирующие точки. Вскоре заговорил бортовой пулемет их десантно-транспортного Ми-6. Всем его пассажирам теперь было уже не до сна. Настя крепко обхватила сидящего рядом Илью, будто он мог ее в этой ситуации как-то защитить. Чтобы успокоить пассажиров, из кабины летчиков вышел в салон бортовой техник, и в этот момент что-то застучало по днищу вертолета, будто кто-то бил по нему кувалдой. Схватившись за ногу, борттехник упал как подкошенный. Вопя от боли, он стал кататься по полу, а по его брючине расползалось кровавое пятно.

Настя первой бросилась к раненому технику, а вслед за ней кинулся и Илья. Вдвоем они стали удерживать кричащего раненого.

– Да у него артерия перебита! Илья, быстро возьми у летчиков аптечку, там должен быть жгут! – скомандовала Настя, пытаясь руками зажать сквозную рану, из которой толчками вырывалась алая кровь.

Илья бросился в кабину и через минуту вернулся с аптечкой. Настя сноровисто наложила жгут выше места ранения и остановила кровотечение, а чтобы облегчить раненому страдания, вколола ему из шприц-тюбика промедол, который подействовал довольно быстро, и борттехник перестал наконец кричать. Разрезав ножом из аптечки его штанину, Настя осмотрела рану и ужаснулась – крупнокалиберная пуля раздробила бедро чуть выше колена правой ноги, из зияющей раны торчали обломки костей. Она поспешно накрыла рану стерильной салфеткой и туго перебинтовала ногу бинтом, а под жгут вложила записку, указав время, когда он был наложен.

Вертолет тем временем начал крутиться вокруг своей оси и терять высоту. Тем не менее экипажу удалось немного выровнять винтокрылую машину, и она полетела какими-то зигзагами, но главное, что им удалось вырваться из зоны обстрела. Тут в салон вбежал один из летчиков и предупредил пассажиров, чтобы те берегли свои головы, так как они идут на вынужденную жесткую посадку, поскольку пуля перебила главный редуктор.

Теряющая устойчивость в воздухе «железная стрекоза», заваливаясь на бок и оставляя за собой дымный шлейф, неумолимо приближалась к земле, все сильнее и сильнее зарывалась носом вперед. Илья изо всех сил уцепился одной рукой за металлическую скамью, а другой удерживал впавшего в забытье раненого борттехника. Настя и остальные пассажиры также за что-то ухватились в салоне.

Проявляя чудеса летного мастерства, пилоты делали все возможное и невозможное, чтобы избежать крушения. Надсадно ревущий газотурбинными двигателями Ми-6 со свистом рассекал своими лопастями воздух, пытаясь хоть немного замедлить падение. Перед ними вздымалась гора, в которую они непременно бы врезались, если бы в последние секунды им на помощь вдруг не пришел поднимавшийся из долины воздушный поток. Поймав восходящий поток, вертолетчики каким-то чудом смогли в последний момент преодолеть гору и пролететь над ней, едва не задевая днищем острые скальные выступы. Место для вынужденной посадки выбирать было особенно не из чего. Впереди у них была более-менее подходящая терраса, а вокруг простиралась горно-пустынная местность. Командир экипажа с тревогой посмотрел на приборы, показания которых были удручающими. Авиагоризонт показывал, что они имеют правый крен около пятидесяти градусов, а высотомер стремительно уменьшал свои показания. Отчаянно стараясь замедлить скорость падения, летчикам все же удалось вывести свой подбитый вертолет на спасительную террасу. Посадка была настолько жесткой, что не выдержала и подломилась передняя опора шасси и огромная «стрекоза», ломая лопасти, с жутким скрежетом пошла юзом. Пропахав носом широкую борозду в выжженной солнцем террасе, шеститонная махина замерла в нескольких метрах перед обрывом.

Чудовищный удар о землю сорвал с мест всех, кто был в салоне. Ударяясь о борта и сталкиваясь друг с другом, пассажиры покатились по полу, как сбитые кегли, а сверху на них сыпались коробки с грузом, травмируя и калеча людей. Как ни старался Илья уберечь раненого борттехника, тот так ударился головой о какой-то ящик, что потерял сознание. Илья же рассек лоб о выступ скамейки, за которую пытался удержаться при падении. Кровь мгновенно залила ему глаза, но ему тут же пришла на помощь Настя, которая зажала ему рану своим носовым платком.

– Ты сама-то как? – заботливо осведомился у нее Илья.

– Да все нормально, – небрежно отмахнулась она. – А вот нашему борттехнику повезло меньше, – сокрушенно произнесла она, осматривая разбитую голову борттехника, который пока так и не пришел в сознание.

Остальные пассажиры в салоне тоже получили травмы различной степени тяжести – у кого-то была сломана рука, кто-то ногу подвернул, кому-то по голове сильно досталось, но главное, все были живы! Члены экипажа, находившиеся в момент жесткой посадки в своих кабинах, – два летчика, штурман и радист – вообще не пострадали.

Настя тем временем перевязала голову раненому борттехнику, который благодаря ее стараниям наконец пришел в себя, и стала оказывать медицинскую помощь другим пассажирам. Экипаж же занялся осмотром своей подбитой машины. Выводы были неутешительными – рация не работала, а значит, связаться с вертолетом сопровождения было невозможно, сама же «вертушка» нуждалась в серьезном ремонте, который они вряд ли могли провести в полевых условиях.

Пришедшие в себя после пережитого стресса пассажиры вышли из салона и растерянно оглядывались. Высоко в небе над ними кружил вертолет сопровождения. Подавив НУРСами огневые точки душманов, Ми-8 скрылся за горной грядой. Командир экипажа вышедшего из строя Ми-6 разъяснил недоумевающим пассажирам, что вертолет сопровождения высадит боевую группу на ближайший блокпост, чтобы освободились места у него на борту, и скоро за ними вернется. Действительно, минут через двадцать Ми-8, подняв своими винтами тучи пыли, завис над ними на небольшой высоте. В него погрузили раненого борттехника, затем на борт стали подниматься остальные пассажиры, в первую очередь те, кто наиболее пострадал. Настя, как врач, тоже должна была улететь этим рейсом, и Илья помог ей забраться в салон. Самому же ему пришлось остаться с теми, кому не хватило мест в Ми-8. Экипаж поврежденного Ми-6 тоже остался возле своей разбитой машины.

Пока ожидали спасателей, Илья разговорился с пилотами, и те охотно поделились с ним своими историями, но главной, конечно, была их сегодняшняя посадка. Еще не остыв от полета, летчики в таких подробностях рассказали, каким чудом им удалось посадить машину, что до Ильи только сейчас дошло, что все они были обречены, если бы не случайный воздушный поток, спасший их всех от неминуемой катастрофы.

Командир экипажа майор Миронович сказал, что они просто падали на скалы и запас по мощности у них был практически исчерпан.

– Ручка «шаг-газ» была у меня уже под мышкой. И за всю свою летную практику я впервые тогда услышал такой жуткий вой двигателей своего вертолета, будто стая из тысячи волков выла на луну, а в наушниках пронзительным женским голосом завопила «Зойка»: «Пожар! Пожар! Нарушена гидросистема! Нарушена подача масла! Падают обороты двигателей!» «Зойка» – это мы так прозвали бортовой речевой информатор, – увидев недоумение на лице Ильи, пояснил майор. – И пока мы падаем, – продолжил он, – «Зойка» дотошно перечисляет все постигшие нас неприятности: «Отказал правый генератор постоянного тока, отказал левый генератор постоянного тока». Это означало, что оборотов винта у нас уже не было и мы держались в воздухе лишь на остатках тяги несущего винта. Из-за прекращения электропитания отключился автопилот, хоть как-то помогавший нам удерживать машину в воздухе, а у меня в эти секунды была только одна мысль: «Главное перед ударом успеть выключить двигатели, чтобы они не взорвались и мы не сгорели!» Успел, как видишь! И отдельное спасибо надо сказать разработчикам этой замечательной машины, заложивших в нее такой запас прочности, – кивнул майор Миронович в сторону беспомощно лежащего на брюхе вертолета. – Наша рабочая лошадка все выдержала. Не развалилась и не взорвалась.

– Командир, к нам гости! – встревоженно произнес подошедший к ним штурман Василий Ус. – Вот, посмотри! – он протянул бинокль Мироновичу.

Тот припал к окулярам. Окружающая местность резко приблизилась, и он увидел, как с соседней горки к ним спускается большой отряд душманов, одетых в черную униформу, с черными чалмами на головах и все в черных солнцезащитных очках. Это были «Черные аисты» – элитное подразделение исламских фанатиков, состоящее из отборных головорезов Гульбеддина Хекматияра – одного из самых влиятельных полевых командиров моджахедов, прозванного за свою звериную жестокость «кровавым мясником». Из всех афганских полевых командиров только Ахмат Шах воевал по правилам – пленных не пытал и не продавал в рабство, наркоторговле не потворствовал. Дав слово противнику, Масуд всегда его сдерживал. Хекматияр же «прославился» тем, что самолично сдирал кожу с пленных, так что лучше было сразу застрелиться, чем попасть к нему в плен.

Излюбленной казнью душманов из отрядов Хекматияра было надрезать кожу пленного по окружности пониже пупка и, завернув ее чулком, завязать над головой вместе с руками, а потом оставить кричащего от невыносимой боли и ужаса солдатика умирать на солнце внутри кровавого мешка из его собственной кожи. Соревнуясь друг с другом в изуверствах и жестокости, непримиримые «борцы за веру» снимали скальпы с голов, отрезали уши и отрубали пальцы на руках и ногах, насаживали пленных на колья и изощренно истязали, а потом подбрасывали к воинским частям фотографии изуродованных тел советских солдат для устрашения.

Рассматривая в бинокль приближавшийся к ним отряд «Черных аистов», майор Миронович насчитал с полсотни вооруженных до зубов головорезов. Расстояние до них было километра три.

– Похоже, это «черные аисты» слетелись по нашу душу. Их там с полсотни, не меньше, а нас всего чертова дюжина, и мы практически безоружны против них, – обреченно констатировал он.

На их Ми-6 был установлен ПКТ – танковый вариант пулемета Калашникова, весивший без боекомплекта десять килограммов. Его можно было снять с борта и отстреливаться, но поскольку у этого пулемета не было прицельных приспособлений, вести прицельную стрельбу, удерживая его в руках, весьма проблематично. Экипаж же был вооружен табельными пистолетами, из которых в такой ситуации можно было лишь застрелиться. Кроме пистолетов Макарова, у каждого члена экипажа были еще короткоствольные автоматы Калашникова – АКС74-У, с прицельной дальностью до пятисот метров. Еще у двоих пассажиров были длинноствольные автоматы АК-74 – у сопровождавшего груз капитана военторга и у прапорщика, чья служба в Афганистане проходила на продуктовом складе. Вояки из них были еще те. Остальные же и вовсе были сугубо гражданскими людьми – журналист и пятеро специалистов, прибывших из Союза строить мукомольный комбинат.

– А кто такие эти «Черные аисты»? – спросил Илья.

– «Черные аисты» – это душманский спецназ, прошедший подготовку в Пакистане у американских инструкторов. Долго против них мы не продержимся и вызвать подмогу не можем. А отступать нам некуда – ну разве что только спрыгнуть в пропасть. Так что готовься к худшему, корреспондент, – угрюмо заключил майор.

– Я не всегда был корреспондентом, – ответил ему Илья. – И стрелять умею не хуже каких-то там «черных аистов». Боекомплект к пулемету, надеюсь, вы не весь расстреляли?

– У нас две коробки с лентами по двести пятьдесят патронов осталось, – заверил его Миронович.

– Тогда чего мы ждем с моря погоды? Быстро снимаем пулемет и готовимся к бою! – предложил Илья, в голосе которого сразу прорезались командирские нотки.

На то, чтобы отсоединить кабель электроспуска и снять с ползунов 7,62-мм ПКТ, у них ушло несколько минут. У этого пулемета не только отсутствовал прицел, но и не было приклада, поскольку он был предназначен для установки внутри башенной пулеметной системы. Стрелять из него Илья мог только стоя, удерживая танковый пулемет левой рукой за верхнюю рукоятку, а правой жать на гашетку. Зато убойная сила пуль из ПКТ сохранялась на расстоянии до четырех километров.

Пока Илья с Мироновичем возились с пулеметом, расстояние между ними и растянувшимися в цепь «черными аистами» сократилось до двух километров. Первую короткую очередь из ПКТ Илья дал для пристрелки. Пули легли намного ниже накатывающей на них толпы душманов. Илья взял повыше и тоже мимо. В ответ «черные аисты» открыли по ним шквальный огонь из своих автоматов, при этом все орали как недорезанные.

– На психику давят, гады, – прокомментировал их беспорядочную стрельбу Миронович, подававший Илье ленту с патронами.

Прицельная дальность китайских автоматов Калашникова, которыми вооружены были душманы, составляла восемьсот метров. Илья же из своего ПКТ сейчас мог легко достать «черных аистов», шедших на них в полный рост. После того как он сразил точной очередью с десяток душманов, остальные залегли за камни, но стоило пулемету Ильи хоть на секунду замолчать, как они снова ринулись в атаку, паля из всех стволов. Главное сейчас было не дать им приблизиться на расстояние автоматного выстрела, но душманы упорно перли вперед, не считаясь ни с какими потерями. Сделав очередной бросок, они мгновенно падали на землю, полностью сливаясь с каменистой почвой. «Духи» накатывали на них волнами. Пока одна группа бросалась вперед, вторая прикрывала их огнем. Потом они менялись ролями, при этом их автоматы не умолкали ни на секунду.

Илья в таких условиях мог вести из ПКТ в основном только сдерживающий огонь, который не очень-то «черных аистов» и сдерживал. Фанатики ислама смерти не боялись, ведь умереть в бою для них – это прямой путь в рай, а Илья в свою очередь старался как можно больше их отправить в рай. Никаких терзаний из-за того, что он кого-то там убил, Илья в пылу боя не испытывал. Наступающая цепочка душманов была все ближе и ближе, и фонтанчики пыли от их пуль стали возникать уже перед его позицией. Расстреляв из ПКТ, в основном мимо, последнюю ленту, Илья укрылся вместе со всеми за фюзеляжем Ми-6. Вместо пулемета майор Миронович выдал ему теперь короткоствольный автомат борттехника.

На каждый автомат у них было всего по два рожка с патронами. Подпустив «черных аистов» метров на двести, они дружно ударили короткими очередями, скосив первую цепь атакующих, после чего душманы просто осатанели и обрушили на обороняющихся «шурави» такой плотный огонь, что фюзеляж Ми-6 за минуту превратился в дуршлаг. Несколько человек, включая и гражданских специалистов, были ранены, а у тех, кто способен был держать в руках оружие, осталось по одному рожку. Зацепило и Илью – душманская пуля обожгла ему висок, оставив на коже глубокую царапину, из которой теперь сочилась кровь.

Когда Илья взял на прицел очередного душмана, передвигавшегося короткими перебежками, его всего трясло от нервного напряжения. Подстреленный им моджахед упал замертво, но сколько они еще смогут сдерживать «черных аистов»? Пять минут, десять? О том, что будет, когда у них закончатся патроны, даже подумать было страшно. Такие же гнетущие мысли, очевидно, одолевали всех, кто держал сейчас с ним оборону, отстреливаясь от наседавших душманов.

– Эй, пресса! Нашему брату в плен к «духам» нельзя, так что ты последний-то патрон прибереги для себя, – посоветовал ему залегший рядом с ним прапорщик.

– Я знаю, – ответил Илья.

– А еще лучше – сразу подорвать себя гранатой, – продолжил стращать его прапорщик. – Бабах! И ты уже на том свете без боли и мучений. После подрыва гранатой никто еще живым не оставался. А чтоб наверняка, надо гранату к горлу прижать – разворотит так, что «духи» над твоим телом уже не надругаются. Эх, жаль, что гранат у нас нет! – посетовал он.

– Да, гранаты нам сейчас бы пригодились, – согласился Илья. И хотя он уже был немало наслышан о зверствах душманов над нашими пленными, с которых «духи» живыми сдирали кожу – эта изощренная казнь называлась у них «красный тюльпан», он скорее готов был сойтись с «черными аистами» в рукопашной, чем пустить себе пулю в лоб.

Когда у Ильи оставалось в рожке всего несколько патронов, со стороны солнца на предельно допустимой скорости к ним на выручку уже неслись пара «крокодилов» Ми-24 и поисково-спасательный Ми-8.

Как только грозно ощетинившиеся стволами и подвесками «вертушки» показались в небе, боевые Ми-24 сразу начали стрелять по душманам, превратив их позиции в сплошное облако дыма и огня. Пока «крокодилы» кружили над полем боя, расстреливая из пулеметов недобитых душманов, Ми-8 забрал всех своих.

Каково же было удивление Ильи, когда он увидел на борту Ми-8 Настю, развернувшую в салоне мини-госпиталь. Весь полет до Кандагара она занималась перевязкой раненых. У Ильи рана на виске нестерпимо саднила и отдавала пульсирующей болью в правую часть головы, но обращаться к Насте за медпомощью он постеснялся. Подумаешь – царапина!

Через час их вертолет приземлился рядом со зданием аэропорта. Раненых забрал подъехавший к ним санитарный автомобиль, а за Ильей с Настей прислали БТР. В салоне бронемашины Настя первым делом старательно обработала рану на голове Ильи. Он сказал ей, что просто оцарапался о какой-то выступ. Внимательно осмотрев эту царапину, Настя решительно заявила, что это касательное пулевое ранение. Пришлось Илье рассказать ей, как все было на самом деле.

– В таких случаях говорят – в рубашке родился, – заметила она. – Возьми душман чуть в сторону и все…

– Мы все сегодня чудом спаслись. Так что жить мы с тобой будем долго и счастливо, – заверил он.

– Хотелось бы, – вздохнула она.

– Со мной? – уточнил он.

– С тобой, конечно! – отозвалась она.

За разговорами Илья с Настей даже не заметили, как оказались в расположении бригады. У штаба бригады их лично встретил начальник политотдела подполковник Акиев. Настя, предпочитавшая держаться от начпо подальше, сразу же ушла в медсанбат. Она проживала в женском модуле с двумя медсестрами в узкой, по-домашнему обустроенной комнатушке – палас на полу, на стенке коврик, столик со скатертью, кухня за фанерной перегородкой. Илью же поселили в офицерском модуле. В комнате с кондиционером он оказался один – вторая кровать пустовала, но Насте сейчас было не до любовных утех. Во второй половине дня в медсанбат поступило много раненых, и до утра она вряд ли могла освободиться. Ближе к вечеру Илья наведался к ней, но пообщаться им толком не удалось – Настю срочно вызвали в операционную, из которой санитары время от времени выносили в эмалированных ведрах ампутированные ноги и руки.

Вскоре к приемному отделению подвезли новую партию раненых на двух бэтээрах и медицинском гусеничном тягаче «таблетке». На этом же тягаче доставили и шестерых погибших. Сопровождавший их врач батальона доложил дежурному врачу медроты о раненых: трое тяжелых – один в голову осколочный и два пулевых в живот. Им нужны были срочные операции. У остальных бойцов ранения были средней степени тяжести и легкие – в основном осколочные в конечности. Дежурный врач распорядился выгружать всех. Илья не мог не помочь водителям и фельдшеру выносить лежачих, которых они размещали под навесом. Погибших тоже надо было выгрузить, только в другом месте – возле устроенного на окраине медсанбата морга – небольшого барака в окружении нескольких палаток. Как только они подъехали к моргу, Илью обдало нестерпимой вонью. Помогая выносить из тягача завернутые в брезент тела, он весь перепачкался кровью.

– Надо замыть пятна, пока свежие, а то джинсы свои потом не отстираешь, – посоветовал ему солдат в резиновом фартуке, вышедший из морга перекурить.

Когда Илья, морщась от невыносимого трупного запаха, от которого у него сразу начали слезиться глаза, зашел в помещение морга, чтобы замыть пятна на джинсах, он увидел зрелище не для слабонервных. Посреди барака на металлическом столе лежал труп, который фельдшер морга омывал из шланга, а в углу барака два пьяных в стельку солдата разбирали сваленные в кучу окровавленные ошметки. Еще один прикатил тележку с цинковым ящиком. Солдаты заполнили этот ящик фрагментами тел и отвезли его в сторону, чтобы приварить крышку.

– Это все, что осталось от попавших в засаду разведчиков. Душманы порубили их в капусту, а останки побросали в захваченный «Урал» и приказали привезти их нам в подарок, – пояснил подошедший к Илье начальник морга – старший лейтенант с засаленными волосами и мутными глазами, такой же пьяный, как и его подчиненные.

Насмотревшись на все это, Илья вышел из морга в полуобморочном состоянии. По дороге в офицерский модуль он, надеясь еще раз сегодня увидеть Настю, заглянул в медсанбат. Судя по потоку раненых, поступавших на два операционных стола, за одним из которых работала лейтенант медицинской службы Воронина, мотострелковая бригада понесла серьезные потери.

Как только бесчувственных раненых вносили в операционную, санитары большими ножницами распарывали им одежду и кидали ее в угол. Настя в красных от крови хирургических перчатках извлекала из их тел осколки и пули. Илья, разжившийся у дежурного врача белым халатом и марлевой повязкой, стоял в сторонке и заставлял себя смотреть, как она роется в распоротом животе солдата, пытаясь добраться до засевшей где-то в кишках пули. Ему надо было это увидеть. Он невольно примерил увиденное на себя и внутренне содрогнулся – нет, это не про него. Все это не может иметь к нему никакого отношения. Наконец Настя подцепила пулю пинцетом и выхватила ее из липких внутренностей. Осмотрев на свету сплющенный кусочек металла, она кинула его в эмалированный таз, заполненный окровавленными бинтами и тампонами.