Текст книги "Гроза Византии"

XXIV. В ожидании чуда

Мало кто спал в эту ночь в Константинополе, а если кого сон и посетил, то зловещие звуки набата не медленно призывали к бодрствованию.

С быстротой молнии весть о всем случившемся в палатах патриарха распространилась по форуму, а оттуда уже эта весть понеслась, ободряя собой и вселяя в сердца надежду, по всем уголкам и закоулкам столицы.

Андрей юродивый метался всюду, и везде слышен был его хриплый крик:

– Чудо, чудо! Во Влахерн, во Влахерн!

В то же время пронеслась и другая весть. По указанию свыше, патриарх со всем своим клиром, правители со всеми военоначальниками, придворными и народом пойдут во Влахерн, где хранится святая риза Небесной Владычицы.

Разом вселилась в народ какая-то уверенность в том, что против земного врага на защиту Византии стали сами силы небесные…

Звон колоколов – уже не набат, а торжественный византийский звон – призывал всех верующих в храмы, откуда они могли присоединиться к торжественному шествию патриарха, заместителей императора и народа во Влахерн.

Под общим названием Влахерна было известно предместье Константинополя, находившееся в западном углу столицы Византии. Влахерн славился своими святынями. Еще во времена Феодосия Младшего [40]40
  408– 450 г .г.


[Закрыть] во Влахерн, на берегу залива, построен был магистром Пименом великолепный монастырь. При Льве Великом [41]41
  Он же Македонянин, в 474г. по Р.Х.


[Закрыть] здесь сооружена была церковь во имя Пресвятой Богородицы, куда и положена была честная риза Пречистой Девы. По преданиям, эта местность названа была по имени какого-то Влахерна, княжившего недалеко от Византии еще до Константина Великого. В царствование Льва Македонянина два брата, Гильвий и Кандид, похитили в доме одной старой галилейской еврейки честную ризу Богоматери [42]42
  Чет. Мин. июля 2.


[Закрыть] и положили ее с особой торжественностью в нарочно выстроенной для этого императором церкви.

Теперь в эту церковь и направлялся крестный ход во главе с патриархом.

Это для несчастных обитателей Константинополя было уже последним средством защиты, вне которого не оставалось спасения.

Торжественное шествие вышло из храма святой Софии при громком перезвоне всех колоколов. Громко пели соединенные хоры певчих гимны Пресвятой Богородицы. Толпы народные все прибывали и удлиняли собой шествие.

Впереди, в полном облачении, шел Фотий, с крестом в руках. За ним следовали придворные с Василием Македонянином и константинопольским эпархом во главе. Все замечали, что шествие идет поспешно, чуть не бегом, как приказал патриарх.

А Фотий, идя впереди, вопреки всем обычаям, высоко держал голову и не спускал глаз с небес.

По временам он вздрагивал, на лице его появлялась довольная улыбка, губы шевелились, как-будто он шептал какие-то молитвы.

Всем казалось, что патриарх что-то видит на небе.

Но что?

Фотий, как и все высоко-талантливые люди, был замечательно наблюдателен. Когда, рассеянно слушая в своих палатах бред юродивого, он подошел к окну, чтобы взять в грудь чистого воздуха, ему показалось странным, сто на безоблачном горизонте видно какое-то чуть заметное пятнышко…

Это сказало ему все…

Ведь, была осень… Над Черным морем наступило время бурь… Всякий мореход, увидав это пятнышко на горизонте, поспешил бы укрыться в удобную гавань…

Все это сообразил гениальный человек.

Это пятнышко – предвестник наступающей бури, было чудом, ниспосланным Византии свыше в тот момент, когда все надежды на спасение исчезли…

Крестный ход с громким песнопением поспешно, чуть не бегом, шел ко Влахерну…

XXV. Чудо Пресвятой Богородицы

У загражденного цепями входа в бухту Золотого Рога, между тем, шла оживленная работа.

Аскольд и Дир вспомнили походы викингов на Лютецию, когда норманские смельчаки, поставили на колеса свои драхи и распустив паруса, шли по суше, как по морю…

Здесь было слишком незначительное пространство: на колеса, по расчетам князей, струги не стоило ставить, и они решили прямо перетащить их волоком, чтобы к вечеру уже нагрянуть в беззащитный Константинополь и начать там хозяйничать по-своему.

Но Аскольд, несмотря на то, что торопил приготовлением и сам распоряжался волоком судов, все-таки чувствовал себя смущенным.

Вчерашнее видение не выходило из его головы.

Он рассказал про него Диру, но тот в ответ только пожал плечами.

– Ты слишком тоскуешь по своей Зое, – сказал он ему, – и, вот, тебе последствия этого!

– Но я видел своими глазами!..

– Тебе просто померещилось; оставь об этом думать! Что может спасти Византию? Прежде чем наступит закат, она будет в наших руках…

– Но что значит этот заунывный звон? – спросил Аскольд.

– Это христиане, – засмеялся подвернувшийся Руар, – по своему обычаю готовятся к смерти, молясь своему Богу.

Как раз в это время задул ветер.

Аскольд, а за ним и Дир, взглянули на небо…

Оно совершенно изменило свой цвет. Прежней синевы как не бывало. Мрачная, грозная туча, с свинцовым отливом, надвигалась на Византию.

– Пожалуй, будет буря, – равнодушно проговорил Руар, – хорошо, что она застает нас здесь, а не в море…

– Да, согласился с ним Дир, – жаль, что мы не переволокли всех наших стругов, здесь бы им было совсем спокойно…

Варяги, не обращая внимания на надвигавшуюся бурю, продолжали свое дело.

А, между тем, во Влахерне весь Константинополь от мала до велика молился коленопреклоненно пред вратами Богородичной церкви.

Патриарх и все духовенство, сохраняя по возможности торжественность, с подобающими песнопениями вынули из сокровищницы святую ризу.

Возложив св. одежду на головы, духовенство вышло их храма при громком пении хвалебного гимна.

Проникшиеся, наконец, всей важностью переживаемого момента царедворцы, сановники, небольшие кучки воинов, весь народ, как один человек, пали на колени, лишь только из дверей храма показалось патриаршее шествие с св. одеждой.

Какое-то высшее, недоступное в другое время, чувство овладело всеми.

– Владычица Пресвятая, заступи, спаси и помилуй нас! – завопил весь народ, с надеждой и умилением обращая взор свой к ветхой, уже значительно поддавшейся времени, одежде, лежавшей на главе патриарха.

А тот твердыми шагами шел вперед к берегу Золотого Рога.

Он верил, что чудо будет!

Об этом сказал ему ветер, налетевший шквалом, об этом сказало ему скрывавшееся в свинцовой туче солнце, об этом сказали ему покрывшие весь залив валы с зеленоватой пеной на своих вершинах.

Фотий теперь смело и уверенно шел к воде.

Вот, он и все духовенство уже на берегу. Весь народ замер в томительном ожидании.

Патриарх снял с своей головы драгоценную одежду, осенил себя крестным знаменем и с лицом, на котором ясно был написан восторг, поцеловал край ее.

– Владычица небесная! – громко, во весь голос, произнес он, так что его далеко-далеко было слышно среди наступившей тишины. – Владычица небесная! Ты – наше убежище, Ты – наша сила, на Тебя уповаем мы!.. Покровом своим огради, спаси и помилуй нас!

– Помилуй нас! – как эхо, повторил за патриархом весь народ.

Раздалось пение хвалебного гимна Богородицы.

Все видели, как Фотий опустил драгоценную одежду на волны Пропонтиды.

И как раз в это время совсем близко-близко на волнах забелели паруса подступавших к несчастному городу передовых варяжских стругов…

Патриарх второй раз опустил святую одежду, третий, и вдруг народ в ужасе заметил, как сразу померк дневной свет. Грозная туча покрыла все собой. Налетел с ужасающей силой шквал, другой, третий, залив заревел, ударил гром, засверкала молния…

Началась буря, какой не запомнили даже старожилы Константинополя.

Легкие варяжские струги, как щепки, подхватывал ветер, кружил в воздухе, бросал снова на волны, бил и трепал их о прибрежные скалы. Среди воя бури, рева ветра, слышен был треск разбивавшегося о камни дерева, громкие крики погибающих, и ко всему этому вдруг прибавилось торжественное пение всего этого, так недавно еще несчастного, упавшего духом, а теперь снова воскресшего народа:

– Тебе, Военоначальнице славной, победная песнь, Ты избавляешь нас от ужасного врага…

Часть IV. Небесами побежденные

I. После бури

Страшная буря ревела с рассвета и далеко за полдень.

Было нечто ужасное, несокрушимо-стихийное, в этом подавлявшем своим величием страшном явлении природы.

Весь Константинополь видел в нем чудо Пресвятой Девы, и хотя буря ревела и бесновалась, но все так и застыли на берегу в молитвенном экстазе.

То, что творилось в заливе, не поддавалось никакому описанию.

В тот момент, когда началась буря, большинство людей было на судах. Славяне, которых среди варягов было большинство, мало были знакомы с морем.

Для них маленькая тучка на горизонте не сказала ничего…

Они не заботились даже укрепить или укрыть свои легкие струги, и налетевший шторм застал их врасплох.

Несчастные не поняли даже, что такое случилось с ними в эти минуты…

Они слышали рев, вой, стон, свист, видели громадные надвигавшиеся валы, чувствовали, что какая-то страшная неведомая, непреодолимая сила поднимает их струги, кидает на прибрежные камни, разбивает их в мелкие щепки и самих их бьет, крутит, вертит и, лишив сил в непосильной борьбе, влечет в пучину, где царит смерть, откуда нет возврата.

Открытая местность не давала даже возможности думать несчастным о спасении, каждый потерял всякую нравственную связь с другими, заботился только о себе, думал только о своем спасении и погибал…

Крики отчаяния, проклятия, стоны смешивались с ревом бури.

Зато Константинополь торжествовал.

Все чувствовали, что всякая опасность теперь надолго миновала.

Патриарх с драгоценной одеждой Пресвятой Девы, духовенство, заместители императора и двор поспешили удалиться с берега во Влахернский храм при самом начале бури, но народ не расходился.

Все были под впечатлением только что виденного…

Народ был достаточно защищен и мог безопасно держаться на берегу; издали доносился грохот срываемых крыш с домов, треск падавших ветхих построек, но что до этого, когда чудо Пресвятой Девы было так очевидно?..

Во Влахернском храме пережидали бурю Фотий и заместители императора. Эпарх и Василий Македонянин были с ними.

– Святейший! – воскликнул Македонянин, обращаясь к Фотию, – это – чудо!

– Ты сам видишь, Василий, – ответил кротко улыбаясь, патриарх.

В искренних слезах радости, в смиренном преклонении выразилась благодарность этих людей Богу за так очевидно чудесно посланную с выси небес помощь.

Богослужение длилось до тех пор, пока не начала утихать буря.

Снова, наконец, прояснился небосвод, засияло солнце, залив начал успокаиваться…

Бури на юге всегда ужасны по своей силе, но, вместе с тем, большею частью кратковременны…

Больной Вардас ничего не знал о происходившим в эти часы.

Дворец весь казался вымершим.

Ушла даже прислуга, которая должна была безотлучно находиться при больном правителе.

Правитель оставался совершенно один, беспомощный, бессильный, и не знал, что и подумать о всем происходившем.

Он жалобно звал прислугу, врача – никто не откликнулся на зов больного.

Шли нескончаемо долгие часы.

Старик прислушивался к реву бури, доносившемуся до его слуха, к грохоту срываемых ветром крыш и рушившихся построек и приписывал весь неестественный этот шум ни чему иному, как неистовству ворвавшихся в городские стены норманнов, ожидая с мига на миг их появления и в своем покое.

Мучительные мгновенья переживал теперь этот человек, так еще недавно считавший себя всесильным…

Он считал свою смерть неизбежною…

Вардас удивлялся только одному, что окна его палат не озарены пламенем.

Он по многим примерам, знал, что варвары при нападении прежде всего поджигают занятые им города и потом уже начинают грабеж.

Вдруг шум поспешных шагов раздался совсем близко от больного.

«Варяги… Конец!» – подумал он, и впервые ощутив страх, зажмурился.

Но, вместо страшных варваров, забывая все требования этикета, в покой старого правителя вбежал запыхавшийся от скорой ходьбы и волнения Василий, только что вернувшийся из Влахренского храма.

Македонянин был бледен и восторжен.

– Вардас, Вардас! – громко кричал он, – слышишь ли ты меня? Чудо!Чудо!

Услыхав этот знакомый голос, старик широко открыл глаза.

– Это ты, Василий? – произнес он, – мне казалось, что я уже умер! Но я жив! О каком чуде ты сообщаешь мне?..

Василий отвечал еле переводя дыхание.

– Пресвятая Дева спасла Константинополь: страшной бурей, рев которой ты слышал, разметаны суда варваров, опасности более нет!

– Слава Владычице! – прошептал Вардас. – Но расскажи мне, Василий, все подробно… Я, ведь, ничего не знаю…

Македонянин поспешно передал все, что ему самому было известно.

Чем дальше к концу шел рассказ, тем все более прояснялось лицо Вардаса, а когда Василий умолк, в больном проснулся прежде всего прежний умный и тонкий политик.

– Небеса и в самом деле не отступились еще от Византии, – воскликнул он, – но теперь следует с большею для нас выгодою воспользоваться последствиями этого чуда. Это так ясно, и мы не должны упускать случая. Что ты скажешь на это, Василий?

II. Небесами побежденные

Аскольд и Дир, в свою очередь, только чудом спаслись во время застигшего их дружину несчастия.

Они оба находились на суше в то время, когда началась буря.

Это их и спасло. Вожди сами не пытались скрываться в защищенном месте на берегу, но Аскольд внезапным порывом вихря был так брошен об землю, что лишился чувств. Заметив несчастие с названным братом, Дир поспешно кинулся ему на помощь, но новый шквал сбил и его. Боясь, чтобы ветер, легко поднимавший и бросавший ладьи, не унес бесчувственного друга, он кинулся на его тело и своею тяжестью удержал его. В это время несколько дружинников, забывая о своей опасности, кинулись на помощь к своим князьям и оттащили их обоих в более защищенное место.

Когда этот неслыханный погром стал несколько утихать, едва пришедшие в себя от неожиданно ужаса варяги с удивлением заметили странного одетого в лохмотья человека, суетившегося и бегавшего среди них и в то же время что-то громко говорившего.

Те из них, которые знали византийское наречие, разобрали его слова.

– Великий Бог во Св. Троице!.. Разумейте, вожди!.. Нет конца Его сил, могуществу, крепости! В морских пучинах потопил Он сонмище нечестивых и теперь на варварах, явившихся к св. городу, он доказал свою силу! Слава ему, Единому, Великому, Предвечному!..

Этот человек был Андрей юродивый. Каким-то, одному ему ведомыми, путями успел он пробраться из Константинополя в становище варягов…

Несчастным было не того, чтобы прислушиваться к этим странным речам, они не обратили на Андрея внимания, да и он сам, казалось, совсем не видал их.

Он весь ушел в свой порыв.

– Слава Тебе, показавшему нам свет! Слава отныне и во-веки веков! Только слепой не увидит совершенного Тобой чуда, только немой не возвестит о нем, только глухой не услышит про него! Слава, слава Тебе! Смотрите, язычники, трепещите и изумляйтесь: Божье видение, божественно чудо свершилось перед вами. Бог явился вам в реве бури, в вихре, в громе, в молниях… Изумляйтесь, и да озарит вас и сердца ваши свет христианской истины!..

Прославляя так Бога, Андрей приблизился к тому месту, где, охраняя своего друга, прижался к одиноко стоявшему дереву растерявшийся Дир.

Юродивый сейчас же узнал того, с кем он накануне был удостоен лицезреть великое видение.

Он остановился и заговорил снова.

– Вот – тот вождь, чье сердце немножко уже озарено вечным светом!.. Божественная Дева явилась ему! Она удостоила его счастья лицезреть себя, и милость Ее над ним!

Дир, заподозривший, что старик задумал недоброе, замахнулся на него мечем.

– Пошел прочь, безумный! – закричал он.

Андрей только дико засмеялся в ответ на это.

– Мечем грозишь? Мечем? – заговорил он, – а что твой меч? Вот – меч, – поднял он перед Диром крест, который держал в руке, – он поражает без боли, но наверное… Это – меч христиан! Им мы победили тьмы тем!

И, не обращая внимания на славянских вождей, он побрел далее.

Но Аскольд в это время пришел в себя.

Первый его взгляд упал на юродивого.

– Этот старик, этот старик! – закричал он.

– Успокойся, друг, – помог ему сесть Дир, – о каком старике ты говоришь?

– Вчера… видение…

– Ах, да! Ты говорил… Какая буря!..

– Это Бог христиан послал на нас…

– Увы! Все так благоприятствовало нашему походу, и, вот, теперь, когда мы были уже у самой Византии, все рушилось.

– Это Бог христиан послал на нас! – повторил Аскольд.

– Ты можешь встать?

– Да… силы возвращаются ко мне.

– Тогда пройдем… посмотрим, что наделала нам буря…

Названные братья, поддерживая друг друга, побрели вдоль берега.

Везде видны были следы бури.

Там лежал разбитый вдребезги струг, здесь в беспорядке навалены были обезображенные разбитые ударами о скалы тела. Слышен был кое-где слабый стон. Отовсюду, завидя князей, сходились шатавшиеся от усталости, измученные люди, так еще недавно полные сил и мужества.

– Все пропало, князь! – встречали они Аскольда, – все погибло! Будь проклята эта буря…

– Немедленно собрать всех наших! – приказал Аскольд. – Где Руар, где Ингвар?

– Увы, князь, на наших глазах они были унесены в пучину вместе с своим стругом.

Витязь в глубокой печали поник головой.

– Это – Бог христиан!.. – в третий раз прошептал он, – Руар, Ингвар, Инголет более других настаивали на этом походе…

Звуки княжьего рога созывали оставшихся к князю. Заслышав его, они стали сходиться. С великой грустью увидали Аскольд и Дир, что от их слишком десятитысячной дружины остались одни жалкие остатки… Из двухсот стругов, ушедших из Киева, осталось немного более полусотни.

Чуть не плача, глядели князья на эти жалкие остатки.

– Велик Бог христиан! – раздался за ними чей-то голос.

Они быстро обернулись.

Позади них стоял Андрей и указывал им на ничтожное число дружинников.

– Велик Бог христиан! – повторил он.

– Да, ты прав! – в один голос ответили ему князья.

III. Смирившиеся

Уныние овладело киевскими князьями…

Еще бы! Только чуть ли не одна четвертая часть осталась от их дружины. Куда же девались остальные? Одни погибли, другие в паническом страхе разбежались, куда глаза глядят.

Те же, которые остались в целости, были неспособны ни к какому ратному делу…Они окончательно упали духом, были разбиты и физически и нравственно.

Если бы не это, то их было бы вполне достаточно для нападения на беззащитный Константинополь. Как их ни мало было, но при некотором одушевлении они смогли бы причинить Константинополю непоправимый вред.

Но теперь в славянской дружине никто об этом не думал.

Около князей не было таких влиятельных и решительных советников, как Руар, Ингвар, Ингелот, остальные же норманны не были смелы в обращении с князьями, а славяне самостоятельно никогда не действовали и всегда шли за норманнами.

Их бы могли повести за собой князья…

Но и Аскольд, и Дир сами так были поражены всем случившимся с ними, что оставили всякие помышления о нападении на Константинополь.

Аскольд даже о клятве своей забыл.

Душа его была в сметении. Ведь, он и раньше слышал о могуществе невидимого Бога христиан, а тут на его глазах этот Бог совершил явное чудо, спасший от разгрома свой город.

Ко всему этому прибавилось еще то, что этот сумасшедший старик – так называли в своих беседах юродивого Андрея князья – почти ни на шаг не отступал от Аскольда.

– Видел ты чудо? – громко кричал он ему, следуя за ним по пятам, – убедился ты, что велик наш Бог?

– Да, видел и убедился…

– Велик наш невидимый Бог?

– Велик!

– Обратись к Нему, уверуй в Него!..

– Он не примет меня, я шел против него…

– Милостив Он! Нет грешника, который бы по истинном раскаянии прощен не был.

Сам не сознавая почему, Аскольд жадно прислушивался к этим так недавно чуждым для него словам. В сердце его как-будто что перевернулось. Он был уже не прежним киевским князем. Это был совсем другой человек, с другими новыми чувствами, с другой новой верой, с другими новыми воззрениями.

Жадно прислушивался к словам Андрея и Дир. Он был так же, как и Аскольд, только был моложе его, а потому и легче относился к вещам и событиям. Но явное чудо небес, спасшее Константинополь, произвело и на него впечатление. Он видел в этом что-то новое, неизмеримо чудесное, таинственное, и эта таинственность влекла его к себе.

К тому же они быстро узнали, что предшествовало началу бури. Пришла к ним весть, что буря началась, лишь только опушена была на воды залива одежда святой Матери христианского Бога.

Это не осталось без впечатления на восприимчивые души киевских князей.

От природы суеверные, услышав рассказ о погружении ризы, они не сколько не сомневались в чуде и до глубины души верили в совершившееся чудо.

– Сами небеса за Византию, нам ли бороться с нею?.. – говорил Аскольд.

– Да, ты прав, брат, – подтверждал Дир, – мы храбры с людьми, но с незримыми силам борьба не по нашим силам.

– Мы видели, что Бог христиан всесилен!

И вдруг в это время перед ними, как из под земли, вырос Андрей.

– Обратитесь к Богу невидимому, просветите сердца ваши!

– Что нужно сделать для этого? – спрашивал Аскольд.

– Креститесь от воды!

– Это значит, от стать от всего прежнего!

– Вы тогда перемените тьму на вечный свет!..

– Но мы прежде всего должны познать веру твоего народа.

– Она проста.

– Но чего она требует от людей?

– Только того, чтобы они Бога и своего ближнего любили, как самих себя.

– И только?

– Разве этого мало? Прощение врагу, любовь к брату, правда во всем – это такие победы над собой, что не всякий решится на них.

Такие разговоры велись часто, и под влиянием их все больше и больше смягчалось сердце князей.

– Знаешь ли, брат? – сказал раз своему другу Аскольд, – чувствуется мне, что судьба недаром привела нас сюда.

– И мне кажется то же, Аскольд…

– Судьба хотела показать нам все величие христианства… Под Византией нам делать нечего. Если Бог христиан оградил этот город от тьмы храбрецов то неужели он не спасет его и во второй раз от остатков нашей дружины?

– Ты прав…

– Я думаю так…

– Я разделяю твои думы.

– Я еще не все сказал.

– Говори же, что у тебя на сердце.

– Но неужели мы уйдем, не узнав, что это за всемогущее существо, повелевающее стихиями!

– Нет, мы должны непременно узнать это учение, и кто знает? – может быть, и сами обратимся к Богу византийцев.

– Но как это сделать?

– Мы пошлем послов в Византию, объясним, что не хотим войны, а просим мира, и пусть нас пустят туда. Мы осмотрим их храмы и потом позовем жрецов христианского Бога к себе на Днепр. Пусть и нам, как византийцам, помогает этот Бог!

Полное согласие Дира было ответом на это предложение.

Братья – друзья решили отправить к императору послов с мирными предложениями.