Текст книги "Родина простит. Невыдуманные рассказы"

Чужая революция

Танька – настоящий профессор с настоящей Ph. D., с десятками научных работ, с тремя собаками и двумя котами. А ещё Танька – дитя Сороса, одна из тысяч молодых и талантливых, выехавших в начале 90-х по тем, забытым уже, программам. Она любит спорт, своих студентов и обстоятельные разговоры.

– А почему в ЮАР, Тань? Ты ж грант в Штаты выиграла.

– Нет. После МИФИ меня принимали две страны на мой выбор. Но я сделала роковую ошибку. Всё дело в том, что мама моя выгуливала в Москве собачку…

– Давай опустим этот, безусловно, важнейший эпизод. Почему в ЮАР?

– Я тогда вообще ничего не буду рассказывать!

– Ну хорошо. Мама гуляла собаку…

– И встретила дядьку со щенком. Возникла странноватая дружба. Умный этот дядька маму настращал, что в Штаты меня пустят только и исключительно одну, а вот в Южную Африку мать потом сможет ко мне приехать. Родительницу я очень любила – подписалась на ЮАР. И вот зимой 1992 года я прилетела в Йоханнесбург и направила свои стопы в учебное заведение, название которого по-русски звучит неблагозвучно – Университет Витватерсранд. Встретил меня мой тамошний руководитель – человек невероятной склизости. Он объявил, что русская женщина-ученый его интересует постольку-поскольку и что его вполне устроит просто покладистая русская женщина. Так я с ходу, с пол-оборота невзлюбила эту страну. Захотелось обратно в Москву. Очень и очень скверно, когда вступаешь в говно, делая в чем-то первые шаги! Руководителя, впрочем, мне заменили, но осадочек… осадочек.

Однако дальше было еще хуже. Университет пригласил меня, забыв по рассеянности упомянуть, что страна находится в пике революции.

– Что – баррикады? Телеграф-телефон?..

– Вроде того. Белые ушли в глухую самоблокаду. У них все было закрыто и неплохо охранялось – комплексы, где они жили, паркинги, моллы. Фермеры открыто носили оружие. В воздухе висело жуткое напряжение. Помню, однажды, опоздав на автобус, я простодушно вышла на обочину и подняла руку. Остановилась машина с двумя белыми. Мало того, что они отчитывали меня всю дорогу – оба поднялись в общагу и долго клеймили моих друзей! Они знали, чувствовали, что происходит в их стране и куда все летит. Спасибо им.

Я же была наивна и глупа. Стыдно сказать, но я тогда не понимала – какой жуткий, эпохальный, цивилизационный разлом мне довелось наблюдать. Утешаюсь тем, что и многие местные не понимали тоже. Уже не ходили по вечерам автобусы, уже в магазинах появились гнилые продукты, уже на моих глазах на переходе обстреляли молодую пару – а Университет продолжал имитировать мирную жизнь и даже отправил нас на конференцию в Дурбан. На ту самую Золотую Милю! На те самые лучшие в мире пляжи. Как на притчу, именно в тот самый момент г-н Мандела решил провести там свой митинг, и пляж заполнился тысячами и тысячами его сторонников. На золотом песке, абсолютно голые, они спали, срали, ссали, совокуплялись – все перед моими окнами! Незабываемое зрелище. Ничто не сотрет его из моей памяти! Прямо там, у окна на пляж, я поняла – пора бежать. Это не моя война, не моя страна и не моя революция.

– А как же их мощная экономика?

– Просела жутко. Я вообще получала гроши. Ездила исключительно на автобусе – ни о какой машине не могло быть и речи. Кроме того, пела по ночам в русском ресторане романсы. Тоже, впрочем, за копейки. Однажды ко мне подошла женщина лет ста и, придерживая челюсть, со словами «О, это любимая песня моей мамы», обняла, дав какую-то мелочь. Много лет прошло, но до сих пор не могу понять – что именно меня скосило в этом эпизоде, но в ресторан я больше не выходила.

Обстановка, между тем, все накалялась. Президент Де Клерк, внешне – копия Горбачева, оказался абсолютно беззубым импотентом – страна стремительно скользила вниз. Срались все – не только белые и черные. Англы срались с бурами, считая последних идиотами, индусы и китайцы не хотели больше ездить на втором этаже автобуса – хотели с белыми на первом. Нервозность. Всеобщая нервозность и психоз.

И я начала нудную переписку со своими грантодателями. Произошла чудовищная ошибка, – писала я, – пустите Таньку в Америку!

– И что – проникся Сорос? Вошел, старый, в положение?

– Таки да! Купили мне билет в Штаты, но только из Бельгии. На последние свои грошики, отмотав в Южной Африке год, я взяла билет до Брюсселя – меня ждала Америка и Университет неведомого мне штата Юта.

Интересно, что в течение года наша развеселая общага, некогда набитая под завязку людьми со всего света, намеревавшимися посвятить свою жизнь подъему и процветанию Черного континента, полностью опустела. Да что там общага – многие из местных свалили в Австралию и Европу.

– Не скучаешь по ЮАР?

– Неее

О счастье – 2

Много раз меня жалели хорошие люди – родные, знакомые, знакомые знакомых. Иногда и совсем случайные щедро обдавали меня жалостью. А уж после отвала в Америку число их просто самовозвелось в квадрат. Особенно запомнилась мне одна девочка, продававшая грибы. А дело было так. В один из приездов на родину понесло меня охотиться, аж на север Пермского края. Никого, с божьей помощью, не убили, и вот едем мы вечером обратно, а за рулем свердловский косметический олигарх. Видим, у обочины стоит девчонка лет шестнадцати с большой колбасой пустых пластиковых ведер, вставленных друг в друга – стоит и руку поднять стесняется.

– Останови, – говорю, – подвезем.

– Да забоится она в эту машину. В полуторку или уазик сядет…

Но девчонка села. Была она абсолютно, невероятно счастлива. Глаза горели как фонарики. Все грибы продала! До обеда торговали вдвоем с матерью, но за той пришла машина интернатовская. А вот она – пассажирка, значит, наша – осталась торговать. При этом думала и боялась, что распродать не успеет и придется до завтра прятать ведра в лесу. А они, ведра-то, как на притчу яркие такие – как спрячешь? Но успела! А все знают, что продать грибы до наступления темноты – это и есть счастье.

– А кто ж насобирал-то такую прорву грибов?

– Так с интерната старшие. Вот мать-то их обратно и повезла.

Видно было, что ей жуть как хочется пересчитать деньги. Вот прямо сейчас – достать эти мятые бумажки, разложить одна к одной аккуратно, а уж после вывести сумму и тихо охнуть. Но предпринимательница терпела, и лишь блуждающая по лицу улыбка выдавала ожидание радости.

– А вы сами-то пермские или свердловские? – вдруг поинтересовалась она.

– Да он вот вооще – в Америке живет, – ответил Тимур голосом похоронного распорядителя и кивнул головой в мою сторону.

– Правда? – спросила она меня, глядя прямо в лицо.

– Ну да, – говорю в смущении, и волна стыда накрывает меня.

– БЕДНЕНЬКИЙ! – с неповторимой интонацией глубокого русского сострадания протянула грибница и замолчала. До сих пор у меня в ушах стоит это «е», растянутое, как слеза по щеке.

А ведь, по совести – может, она и права? Что я понимаю в счастье? Способен ли я его испытать? Достоин ли? Что я вообще почувствую, продав на обочине восемь ведер с грибами?

Так и размышлял до самого до города. Да что греха таить – и сейчас порой вспоминаю да задумываюсь…

Любовь & грин-карта

История эта печальна, поучительна и в трех действиях. Познакомился Артур с симпатичной официанткой. То есть она была учительницей, но в Армении, а в Лос-Анджелесе работала без документов в ресторане. Артур тихоню полюбил и незамедлительно предложил ей руку, сердце, американский паспорт и кредитные карты. Сыграли скромную свадьбу, подали бумаги ей на статус и стали ждать.

Тут наступает Действие Второе – «Те же и добрые люди».

Поток эмигрантов из России давно иссяк, но из Армении он широк и стабилен, как река. И принесла эта река каких-то негромких людей, которые знали невесту еще по Еревану. Они шепотом рассказали Артуру, что у его новой жены Анаит уже есть муж в Армении, что развелась она с ним фиктивно и что именно с ним, а не с подругами, скайпится, коварная, ночными часами. Запечалился Артур, загрустил, но виду не подал. Из грусти его родился иезуитский план. «Взял я ее фотографию и поехал на Восьмую и Альварадо – ну ты знаешь…»

А кто не знает этот угол в мексиканском квартале? Там быстро и не слишком качественно за невеликие динеро страждущим изготовят грин-карту, права или что клиент пожелает. Фуфлыжную грин-карту на имя жены Артур сам отправил на собственный домашний адрес в серьезном официальном конверте. Через три дня его сексуальная жизнь закончилась навсегда. Простодушная Анаит, распечатав официальный конверт со своей фамилией, и подумать не могла, что держит в руках не вожделенную грин-карту, а бессмысленный кусочек пластмассы. Бедняжка посчитала, что вопрос с ее статусом решен, и начала думать, как элегантно выйти из этого брака. Стала она рассеянна, о чем-то думала, улыбалась невпопад и от Артура дистанцировалась. Горько было джигиту это наблюдать, но план есть план, и вот он уже предлагает ей провести выходные в Мексике. Там он замыслил ее оставить в расчете на то, что Анаит самостоятельно попрется к границе, предъявит поддельную грин-карту и услышит, как на ее руках с металлическим щелчком закроются наручники.

В Мексику она не хотела, но потом согласилась – может, ей показалось приятной мысль въехать обратно в Америку, предъявив погранцу новенькую грин-карту. Откуда ж учительнице-официантке знать, что подделку тот различит, даже не взяв пластик в руки, что в Америку она больше никогда не въедет, что…

Как известно, контроль на этой границе осуществляется только в обратку, то есть при возвращении в Штаты. Молодые беспрепятственно выехали в Мексику.

Как на самом деле разворачивалось Действие Третье, никто толком не знает. Артур утверждает, что, развернув машину на грунтовой мексиканской дороге, он выкинул неверную под высокие кактусы на обочину, включил громко музыку и устремился в облаке пыли обратно к границе, но мне тут видится почему-то не Артур, а Тарантино. К тому же Хачик, Артуров племянник, как-то говорил мне, что расстались влюбленные мирно, что Анаит была усажена в самолет и что она теперь даже иногда позванивает из Еревана Артуровой маме – с праздниками поздравляет.

Вот что бывает, когда переплетаются любовь и грин-карта.

Хачик

В бесконечно далеких уже 90-х случилось мне быть автодилером – машинами банчил. Покупал на аукционах и отправлял в Калининград, объявленный в то время свободной экономической зоной. Перед отправкой машины нужно было подкручивать, доделывать и даже иногда ремонтировать – этим занимался механик Хачик и это его настоящее имя! Постоянного прихода работа со мной ему не приносила – он все время искал халтуру на стороне. И вот однажды, подкопив деньжат, Хачик купил пыльный Ford Mainline 1956 года, известный в СССР как «Волга ГАЗ-21», и начал его потихоньку восстанавливать. Восстанавливал, однако, недолго: как только заработал мотор – машину угнали. Явление это в Америке чрезвычайно редкое – если таковое и случается в армянской диаспоре, то обычно это влечет за собой цоканье языком, подмигивание, понимающее похлопывание по плечу и вопрос вполголоса о жирном чеке от страховой компании. В нашем случае никакой страховки не было, что придавало ситуации особый трагизм. Хачик был безутешен, но время лечит душевные и материальные раны, и вскоре мы об этом позабыли.

В армянском языке нет слова «позвонили» – в буквальном переводе это будет «пришел звонок». Так вот, через пару лет Хачику пришел звонок от пограничников, задержавших на границе Мексика – Аризона автомобиль нашего механика. И вот что интересно – машина была полностью восстановлена трудолюбивыми руками мексиканских нелегалов: перетянуты сиденья, отреставрирована панель, двигатель работал как часики. Авто сияло новой краской, и даже резина была с белыми боками, как и положено винтажному средству передвижения. Хачик еще с полгода гордо рассекал по армянскому району Глендэйл, пересказывая эту историю на разные лады, а потом кому-то этот раритет неплохо продал.

Так что, если у вас украли кошелек, страну или невесту, – это не всегда конец истории…

Свет в конце тоннеля

Щенку по имени Потрох выписали dewormer – антиглистин по-нашему. Справедливости ради следует заметить, что его превентивно выписывают всем псам. Тем не менее я встревожился и решил нагуглить эту тему.

Ужасная, не поддающаяся описанию, шокирующая и глубоко депрессивная картина открылась передо мной! Оказалось, что лекарство это не содержит токсинов, что, безусловно, является признаком глубокого гуманизма, присущего американской фармацевтике. Но как же тогда они убивают этих самых глистов? – озадачился я. Читаю дальше и мороз по коже – оказывается, таблетка этого самого глиста вовсе и не убивает! Оказывается, действие таблетки таково, что бедные, ни в чем не виноватые глисты просто засыпают и в таком беззащитном состоянии выносятся на травку моего двора. Пробуждение их будет ужасно!

– Как же так, пацаны? Как же это случилось, – ёжась от холода и еще не вполне понимая весь кошмар произошедшего, вопрошает старшой, – отчего же не поднялись мы дружно вверх по кишке? Как докатились до самой жопы и даже далее??

– Отчего, отчего… проспали, ёпта! – сладко потягиваясь, отвечают ему друганы. Они тоже пока не врубились.

Воистину: свет в конце туннеля – это самое печальное, что можетприключиться с некоторыми…

Вообще у меня во дворе живности полно

Паук, например. Жырный и черный. Наплёл, сучара, паутины – хер сам распутает.

– Ну чё, – говорю, – как бизнес?

– Ой, братан, и не спрашивай – тухляк. Мёртвый сезон. Голодаем, ара!

– Ну кааак же? А кто третьего дня бабочку-красавицу запутал?

Паук не находится с ответом и позорно пятится – типа не расслышал. Но встревает его серенькая сожительница.

– Та шо там исти в той бабочке? Шо там мяса? Одни крылы сухия и больше ничего!

– Ничего! – как эхо повторяет чорный. Он боится что я могу смыть их пентхаус из шланга и он, бездомный, опять шлёпнется о мать сыру землю. А потом начинай с нуля – снова паутину наводи. Но я после кофе добр и мы с Потрохом идем дальше – к нелегалам. Нелегалы не в духе – сидят в гнезде, смотрят боком.

– Иваныч, ну чо за херня? Тебя тоже так растили? Три, бля, часа ни папаши и ни мамаши! Мы тут с голоду пухнем, а они где-то оттягиваются! Удовольствие от жизни получают, тусят где-то! Срам какой!

И затягивают нестройно, но с сарказмом: «Паадхади пехота и матросы!…паасматрите – ноги мои босы!..».

Но я им не верю – вполне себе упитаны, кляузники.

– Иваныч! Иваныч! – кричат они в спину, – давай их лишим родительских прав, Иваныч…

Зря вышел из дома, напрасно покинул зону комфорта.

Полдень в собачьем парке

Эти американцы такие неразборчивые в связях! На весь парк нет ни одного породистого пса – всё бродяги какие-то. Вот слюнявый полумопс на кривых ногах – вся морда у него мокрая от соплей. Как такое чмо на руки взять? Запросто! Пацан в очках подхватывает его левой рукой, вытирает харю салфеткой – и вот кривоногий у него на плече. Оба счастливо смеются. Мимо проносится немецкая овчарка с пластмассовой тарелкой в зубах. Беда в том, что она никакая не немецкая, да и не овчарка вовсе – лапы ее в два раза короче, глаза озорные и в них ликование. Где видали вы таких, с позволения сказать, овчарок? Мой дворняга Потрох выглядит среди этой своры чистокровным арийцем – только монокля да формы от Hugo Boss не хватает.

Вот подбегает к нам нечто несуразное – клок реденькой шерсти на тооооненьких ножках и два глаза-пуговицы. Именно так я представлял себе covid-19.

– Это Люси, – говорит дама-хозяйка.

– Если это не кобель, то имя ей должно быть Чахотка! – хочется крикнуть мне, но я помалкиваю.

– А вашего как зовут?

– Потрох.

– Какое интересное имя. А что оно означает?

Вот, думаю, и прилип! Как же ж превести, если я и по-русски-то не уверен в значении этого слова?

– Loyal, – вру.

– Вот, Люси, познакомься, – тараторит дама, – это Potrokh. Он жуть какой преданный!

И Любовь. Повсюду в собачьем парке разлита Любовь. Она просто колышется над четвероногими метисами-мутантами и клубами перемещается к хозяевам. И даже дальше – на паркинг, где все обмениваются телефонами и долго прощаются, размахивая при этом руками.

– А ты чего Чахотку-то мне сватал? – интересуется в машине Потрох. И глядит в окно.

– Ну, во-первых, это Люси. Очень приличная девушка. А во-вторых, зачем ты тогда у нее под хвостом нюхал, подонок?

– Это вежливость!! Простая собачья вежливость, – обижается пёс и замолкает. Больше он не проронит ни слова. Раним очень.

Я еду и размышляю о вежливости. Хорошо ли это, что у людей и лучших их друзей разные о ней понятия? Правильно ли это? Наверное, правильно…

Три товарища

Мой хороший приятель Ашот, не посмотрев сводку погоды, вышел со товарищи в океан ловить тунца. Вышли они на десятиметровом двухмоторном катере. Как и предписано всем игнорирующим прогноз погоды – парни попали в сильный шторм. Сначала не поняли и даже простодушно закинули снасти, но вскоре они осознали, что никуда не плывут, а вся энергия моторов уходит на борьбу с усиливающимися волнами. А еще они поняли, что назад им уже не вернуться – надо прорываться до ближайших островов Чаннел Айлэндз. Два часа они, забираясь на волну и падая вниз, плыли к заветным островам, имея намерение укрыться в Китайском заливе, что на острове Санта-Круз. Кое-как дошли. В бухте уже стояли две яхты, и было видно, что их тоже нещадно бьет и подкидывает до неба. Решено было туда не заходить, а попытаться укрыться за скалами мыса Коч. Но там наши рыбаки обнаружили совсем уже невменяемые волны, которые били со всех сторон. Лодка проваливалась в гигантские водные ямы, взлетала вверх, и возникла совсем реальная опасность пропустить боковой опрокидывающий удар волны. Тут не выдержали нервы у одного из них – сильного, кстати, аквалангиста. Он схватил радио и подал мэйдэй – сигнал бедствия. Оператор монотонным голосом без всяких признаков удивления или беспокойства переспросила размер плавсредства, местонахождение и подтвердила: таки да – бедствие у вас, высылаем вертолет – готовьтесь оставить судно. Идея бросить любимый катер не нашла отклика в сердце владельца. Лютой злобой налился Ашот и длинно обматерил паникера. Хотел, говорит, даже в грызло ему заехать, да боялся на полсекунды отпустить управление. Тут радио сообщило, что вертолет взлететь не может ввиду штормового ветра. Ашот понял, что на самом-то деле ему катера совсем-совсем не жалко. Ну ни капельки не жалко. И если надо оставить – так отчего же не оставить? Да запросто бы оставил…

У парней началась паника. Один судорожно пил коньяк и тут же его выблевывал, а второй впал в полуобморочное состояние. Ашот схватил изо льда бутылку водки в 0,7 литра, засунул ее под спасательный жилет и даже не почувствовал холода. Водка стала для него дороже всего на свете: «Я решил – как только окажусь в воде, сразу всю бутыль выпью. Если повезет – отключусь, а в отключке и помирать легче». Но тут по радио сказали, что к ним направлено коммерческое судно, с тем чтобы, закрыв волну бортом, попытаться вытянуть их веревками. Через какое-то время из ниоткуда задом приблизилось огромное синее судно. Было очень неприятно увидеть, что его точно так же болтает вверх и вниз, причем из воды зловеще обнажались исполинские винты, каждый по размеру не меньше катера наших рыбаков. Сверху что-то непрерывно орали в мегафоны, но Ашот их игнорировал – он понял, что ничего не получится, что в этом месте, где волны лупят и справа, и слева, и спереди, отгородиться не удастся, а вот разбиться о борт – запросто. Под крики мегафонов корабль исчез так же внезапно, как появился. Вновь ожило радио, и уже другой голос сообщил, что на помощь сейчас подойдет корабль Береговой охраны США. Три товарища были уже умотаны до последнего вздоха, когда к ним подошел небольшой, не больше 100 футов, корабль US Coast Guard. Довольно ловко с ходу на катер был спущен погранец-спасатель. Погранец был бодр и энергичен, но быстро сдулся, побледнел и затих. А сдулся он оттого, что еще два долгих часа ничего не получалось – и катер не становился как надо, и веревки летели мимо, однако Ашот совершенно успокоился и глядел на спасателя влюбленными глазами. «Наш заложник, – думал он, – теперь точно вытащат…»

Но все хорошее кончается – вот уже три мокрых армянина один за другим затянуты на борт пограничника и смачно шлепнулись на казенную палубу. Занавес.

Странно то, что они не рассорились, а немедленно принялись искать новое судно. Так что, если кто в большом Лос-Анджелесе желает продать яхту не менее 36 футов с двумя дизелями, у меня есть только что подсохшие покупатели.