Текст книги "Суннитско-шиитские противоречия в контексте геополитики региона Ближнего Востока (1979–2016)"

Окончание ирано-иракской войны знаменовало собой новый этап политической истории ИРИ. Сменилось и иранское руководство. После кончины в 1989 г. аятоллы Хомейни на пост рахбара пришел один из его ближайших соратников, аятолла Али Хаменеи, а президентом стал умеренный прагматик Али Акбар Хашеми Рафсанджани. Новое руководство Ирана начало широкий диалог с мировым сообществом.

Выверенный и прагматичный теоретический подход для налаживания диалога между Ираном и странами Запада, а также Россией был позже продемонстрирован президентом Ирана Мохаммедом Хатами (1997–2005), выдвинувшим концепцию «диалога цивилизаций», также вписывающуюся в рамки политической доктрины теории Имамата. Теория диалога цивилизаций подводила теоретическую базу под установку иранской внешней политики на необходимость вывести страну из экономической и политической изоляции, не поступаясь при этом суверенитетом Исламской Республики, ее самостоятельным экономическим и политическим курсом. Концепция диалога цивилизаций являлась развитием выдвинутой еще Али Шариати теории о необходимости «модернизации без вестернизации». Методологическая дифференциация между понятиями «модернизация» и «вестернизация» сама по себе имеет очень большое значение. Как подчеркивает современный российский социолог А. Г. Дугин, базовые интенции либеральной идеологии направлены на то, чтобы в массовом сознании эти термины стали синонимами[76]76
  Дугин А. Г. Модернизация без вестернизации // Дугин А. Г. Русская вещь. М., 2001.
  С. 64.


[Закрыть]. Это подразумевает, что изменения или реформы в социально-экономической жизни будут эффективны только тогда, когда они будут ориентированы в западном ключе и будут копировать западные образцы. В качестве альтернативы этому процессу позиционируются «архаизм», «отсталость», неэффективность. Таким образом, Запад как суперэтническая общность добивается своей цивилизационной цели – навязывает остальному миру рамки, законы и критерии, хорошо освоенные им самим. Между тем концепция «модернизации без вестернизации» является попыткой сохранить цивилизационную идентичность, заимствуя при этом лучшие технические и экономические достижения западной цивилизации. Реформы же и политические изменения в рамках того или иного общества должны проводиться в соответствии с присущими ему стандартами. Логическим выводом из такого подхода являлась доктрина «диалога цивилизаций».

В применении к внешнеполитической сфере она означала, что Иран должен стать равноправным актором и участником международной политики, преодолеть навязанный ему международным сообществом и странами Запада, прежде всего США, имидж «страны-изгоя», но при этом утвердить свой статус великой державы, ведущей независимую политику на мировой арене.

Соображения бывшего президента Ирана по этому поводу изложены в его книгах «Ислам, диалог и гражданское общество», «От мирового города к миру городов», «Религия и интеллект в сетях тирании», «Страх перед бурей», «В человеке сосредоточены душа Востока и разум Запада», а также в его многочисленных речах и выступлениях, в том числе выступлении в университете Флоренции (Италия, 08.03.1999), выступлении на ежегодном заседании ЮНЕСКО (Париж, 29.10.1999), выступлении на «саммите тысячелетия» ООН (09.09.2000).

Внешнеполитический курс ИРИ, построенный на основе концепции «диалога цивилизаций», был прерван после поражения реформаторских сил и прихода к власти фракции неоконсерваторов во главе с президентом М. Ахмадинеджадом в 2005–2006 гг. Представляется, что радикальным изменениям во внешней политике Ирана способствовали ряд внешних и внутренних факторов. Во-первых, на изменения во внешнеполитическом курсе ИРИ повлияла эскалация внешнеполитического давления на эту страну, прежде всего со стороны Соединенных Штатов Америки. Еще в 2002 г., когда у власти в Иране находился не «ястреб» Ахмадинеджад, а «голубь» Хатами, Иран был внесен администрацией Дж. Буша, стоявшей в то время у власти в США, в «ось зла»[77]77
  Дунаева Е. В. Внешняя политика ИРИ: старые подходы и новые веяния // Ближний Восток и современность: сб. Вып. 44. М.: ИБВ, 2012. С. 6–14.


[Закрыть]. Дополнительные американские санкции, введенные против Ирана в 20062007 гг. в связи с ядерной программой, а затем и международные санкции, принятые в 2010 г., к которым под нажимом США присоединились Россия и КНР, не только свернули на нет диалог ИРИ с мировым сообществом, предложенный М. Хатами, но и усилили позиции «непримиримых» политиков в иранском руководстве. Такие факторы, как нежелание США идти на прямой диалог с иранским президентом М. Ахмадинеджадом и военная агрессия НАТО в Ираке и Ливии, побуждают иранское руководство проводить более наступательную политику с опорой на силовой потенциал.

Во-вторых, в этот период началось обострение внешнеполитической ситуации, связанной с так называемой иранской ядерной программой. Рассмотрение ядерной проблемы далеко выходит за рамки данного исследования и поэтому не будет здесь проводиться. Укажем лишь на несколько принципиальных, с нашей точки зрения, моментов, проясняющих, как нам кажется, истинные мотивы антииранских действий США и их союзников.

Во-первых, иранский ядерный проект начался не в эпоху правления исламских революционеров в Иране, а гораздо раньше, в шахский период. Первоначально большую помощь в строительстве ядерного реактора в Бушере Ирану оказала Федеративная Республика Германия. В те годы Иран был геополитическим союзником США на Ближнем Востоке, и перспектива появления у него ядерного оружия не вызывала опасений у американской и европейской элит. Таким образом, первопричиной американо-иранских противоречий стала не иранская ядерная программа. При определенных условиях американцы примирились бы с наличием ядерного оружия у ИРИ, как они примирились с его наличием у американских союзников – Пакистана и Израиля. Более того, американская дипломатия могла бы признать институты исламского правления (велаят-э-факих) в Иране. Единственным условием для этого является встраивание в американскую модель «Большого Ближнего Востока», что подразумевает отказ ИРИ от политического суверенитета. Американцы никогда не были привередливы в выборе союзников и партнеров на Ближнем Востоке. Они поддерживают и поддерживали партнерские отношения с такими разными режимами, как абсолютная монархия в Саудовской Аравии, демократические режимы в Ливане и Пакистане, авторитарный режим Мубарака с элементами однопартийной диктатуры в Египте и сменившее Мубарака правительство «Братьев-мусульман». В конечном счете Вашингтон примирился бы и с иранской исламской демократией, если бы иранская элита отказалась от проведения независимого внешнеполитического и экономического курcа и перешла бы под внешнее (западное) управление. Иранская политика, по крайней мере в течение последних 20 лет, как видно из вышеприведенного анализа, не носит агрессивный характер. Главным камнем преткновения в отношениях Ирана с Западом является то, что Иран позиционирует себя в качестве великой державы и пытается вести диалог с западными странами «на равных», отстаивая свою независимость во внутриполитических и внешнеполитических аспектах.

В-третьих, «стратегическое одиночество» Ирана, отсутствие у него союзников среди великих мировых держав, «враждебное окружение» Ирана странами со значительным американским военным присутствием или сателлитами США способствовали появлению у иранской элиты настроений великодержавного национализма. Был взят курс на превращение Ирана в супердержаву региона. Ярким проявлением таких настроений служит заявление командующего КСИР генерала Яхьи Рахима Сафави, сделанное им в 2006 г., в котором содержалось требование к США и странам Евросоюза признать Иран «великой региональной державой»[78]78
  Дунаева Е. В. Внешняя политика ИРИ. Стр. 6-14.


[Закрыть].

В-четвертых, на изменения внешнеполитического курса повлияла внутриполитическая борьба в иранской элите. Основу сторонников М. Ахмадинеджада составляют представители светской бюрократии, бизнеса и особенно выходцы из КСИР, оспаривающие власть у высшего духовенства. В политике М. Ахмадинеджада прослеживались тенденции к организации в Иране «исламского правления» без духовенства, к оттеснению старой элиты от рычагов управления. Такой курс предполагал позиционирование президента в качестве верного наследника политики аятоллы Хомейни, «большего революционера», чем лидеры исламской революции 1979 г. из числа старой гвардии.

Новый внешнеполитический курс, проводившийся командой М. Ахмадинеджада с 2005 г., включал в себя несколько компонентов. Во-первых, отказ от концепции «диалога цивилизаций». Во-вторых, стремление к гегемонии в регионах Ближнего и Среднего Востока. В-третьих, «взгляд на Восток». Эта концепция подразумевает опору на «третью силу» (под первой подразумевается Иран, под второй – страны Запада). В 2005–2009 гг. в качестве такой «третьей силы» иранское руководство рассматривало Россию. Начиная с конца 2009 г. – Китай[79]79
  Мамедова Н. М. О некоторых проблемах формирования внешней политики ИРИ // Ближний Восток и современность: сб. Вып. 44. М.: ИБВ, 2012. С. 79.


[Закрыть]. В-четвертых, внешнеполитическая доктрина М. Ахмадинеджада делает акцент на концепции справедливости в международных отношениях. Последнее подразумевает равенство государств мира перед международным правом и их равный доступ к финансовым ресурсам.

На состоявшихся в июне 2013 г. в Иране президентских выборах победу одержал бывший секретарь Высшего Совета национальной безопасности Ирана (ВСНБ) Хасан Роухани. Учитывая то, что выборы были выиграны с минимальным перевесом (51 %), логично предположить, что в приходе Роухани на президентский пост было заинтересовано высшее духовенство страны, в частности верховный лидер Ирана Али Хаменеи. По существу, новый лидер получил от иранской элиты карт-бланш на разблокирование иранской ядерной проблемы и вывод страны из международной изоляции. С самого начала администрация президента Х. Роухани взяла курс на диалог с международным сообществом и прежде всего с США, которые в Тегеране рассматриваются в качестве основного брокера по урегулированию ядерной проблемы. Об этом, в частности, свидетельствует речь Хасана Роухани на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в сентябре 2013 г. Основным посылом иранского президента являлось позиционирование Ирана в качестве регионального ближневосточного оплота в международной борьбе с терроризмом. При этом подчеркивалась «умеренность» внешней политики Исламской Республики. Слова «разум» и «умеренность» рефреном проходили в докладе Х. Роухани. Иранский президент, в частности, заявил: «Сочетание демократии с религией в политической системе Ирана и мирная передача исполнительной власти доказывают, что Иран является островом стабильности в бушующем море региональной смуты. Твердое убеждение нашего народа и правительства в необходимости стабильности, спокойствия и мирного разрешения споров; опора на избирательную урну как на базис власти, народного доверия и легитимности сыграли ключевую роль в создании безопасной политической среды»[80]80
  Роухани Хасан. Сохнан-э раис-э джомхур дар маджмуйе омуми Сазман-э-бейнольммеллалью септембр 2013. URL: www.president.ir (дата обращения: 13.03.2019).


[Закрыть]. Роухани оценил терроризм как «чудовище, не знающее границ, и бесчеловечность в последней стадии»[81]81
  Там же.


[Закрыть].

Необходимо отметить, что уже с 90-х гг. прошлого века иранская дипломатия подключилась к разрешению региональных кризисов и конфликтов, стремясь играть миротворческую роль. В частности, Тегерану принадлежит большая роль в урегулировании межтаджикского конфликта. В 1994 г. в Тегеране при посредничестве России и Ирана было заключено соглашение о прекращении огня между враждующими фракциями в Таджикистане. В 1995 г. в Тегеране прошли переговоры между президентом Таджикистана Эмомали Рахмоновым и лидером Движения исламского возрождения Таджикистана (ДИВТ) Абдулло Нури. В 1997 г. Иран совместно с Россией принял участие в разработке Бишкекского соглашения об установлении мира и гражданского согласия в Таджикистане[82]82
  Afrasiabi K., Maleki A. Reading in Iran Foreign Policy after September 11. N. Y., 2008. P. 75–111; Afrasiabi K. Iranian foreign policy after 11 September // Middle East Quarterly. Winter – Spring 2003. Vol. IX. P. 252–263.


[Закрыть].

Другим примером подобного рода является посредническая роль Ирана в урегулировании Нагорно-Карабахского конфликта. В 1993 г. ИРИ оказала определенную политическую и экономическую поддержку Армении в противостоянии с Азербайджаном, надеясь таким образом минимизировать прозападный крен тогдашнего азербайджанского правительства. Однако в 1994 г. Иран разместил свои войска вдоль ирано-азербайджанской границы, предостерегая армянские вооруженные формирования от оккупации азербайджанских земель, лежащих за пределами НКР, – Физулинского и Зангеланского районов. В этом же году иранская дипломатия участвовала в переговорах о прекращении огня между двумя сторонами. В апреле 2001 г. глава Минской делегации ОБСЕ по урегулированию Нагорно-Карабахского конфликта посетил Тегеран и пригласил иранскую сторону участвовать в переговорах во Флориде, учитывая «ярко выраженную роль Ирана в обеспечении мира и стабильности на Южном Кавказе»[83]83
  Ibid.


[Закрыть].

Для лучшего понимания целей и задач иранской внешней политики целесообразно провести анализ геополитических вызовов и угроз, с которыми сталкивается Исламская Республика. Согласно геополитической концепции Хэлфорда Макиндера (1861–1947), Иран (по крайней мере, его южные и центральные регионы) принадлежит к так называемому Римлэнду (Rimland), «окаемочным землям», опоясывающим «Хартлэнд» (Heartland), геополитическую ось Евразии. К Римлэнду британский геополитик относил территории Западной Европы, Северной Африки, Ближнего Востока, Индийского субконтинента, Юго-Восточной Азии, приморских провинций Китая и Японии[84]84
  Mackinder H. J. The geographical pivot of history // The Geographical Journal. 1904. № 23. Vol. 21. July.


[Закрыть]. В то же время англосаксонский мир, прежде всего Великобритания и США, оценивались Макиндером как талассократии, морские могущества, представители цивилизации Моря. Основным соперником Британской империи Макиндер видел континентальные державы: Россию и Германию. Контроль над Римлэндом со стороны «цивилизации Моря» обеспечивает сдерживание континентальных держав (теллурократий) в их удаленных от «теплых морей» границах, позволяет создать и поддерживать планетарное господство океанического характера[85]85
  Mackinder H. J. Democratic Ideals and reality. A study in the Politics of reconstruction. Washington D. C.: National Defense University Press, 1996. P. 120–126.


[Закрыть]. Учитывая то, что Хэлфорд Макиндер был не просто теоретиком, но многолетним депутатом британского парламента и первым председателем авторитетной американской организации – Совета по международным делам (Coundl on Foreign Affairs), его взгляды оказали влияние на значительную часть англосаксонского истеблишмента.

Значение прибрежной зоны (Римлэнда) для геополитики и международных отношений было еще больше акцентировано американским ученым Николасом Джоном Спикменом (1893–1943). Н. Спикмен, внимательно изучивший труды Х. Макиндера, предложил свой вариант базовой геополитической схемы, несколько отличающийся от макиндеровской модели. По его мнению, Макиндер переоценивал значение Хартлэнда. Эта переоценка затрагивала не только современную Н. Спикмену ситуацию, в частности могущество СССР, но и историческую схему. С точки зрения Спикмена, Хартлэнд является лишь потенциальным пространством, получающим все культурные импульсы из береговых зон и не несущим в себе никакой самостоятельной геополитической миссии или исторического импульса. Геополитическую формулу Макиндера «Тот, кто контролирует Восточную Европу, тот управляет сердечной землей (Heartland), кто управляет сердечной землей, тот правит миром»[86]86
  Ibid. P. 106.


[Закрыть] Спикмен предложил заменить своей: «Тот, кто доминирует над Rimland, доминирует над Евразией; тот, кто доминирует над Евразией, держит судьбы мира в своих руках»[87]87
  Spykman N. J. The geography of the Peace. N. Y.: Harcourt Brace and Company, 1944. P. 45.


[Закрыть].

Для достижения безопасности границ и позиционирования Ирана в качестве региональной сверхдержавы критически важен поиск стратегической глубины, то есть создание по периметру границ Ирана союзников и групп влияния в сопредельных странах. Причем на Ближнем Востоке такой поиск побуждает Иран к экспансии в направлении Восточного Средиземноморья. Исторически политическое и экономическое процветание Ирана всегда обеспечивалось выполнением им роли моста между Восточной Азией и Восточным Средиземноморьем на Великом шелковом пути. Таким образом, нет ничего удивительного в том, что пиком имперского величия Ирана была эпоха Ахе-менидов (VI–IV вв. до н. э.), которым удалось присоединить к своему государству территории Малой Азии, Сирии, Палестины и Египта[88]88
  Оценку эпохи Ахеменидов см.: Ру Ж.-П. История Ирана и иранцев. От истоков до наших дней. СПб.: Евразия, 2012. С. 68–90.


[Закрыть]. Тренд иранской экспансии в сторону Восточного Средиземноморья прослеживается и в эпоху Аршакидов (II в. до н. э. – III в. н. э.), когда Иран вел ожесточенные войны с Римской империей за гегемонию в Армении и в Сирии. В аршакидскую эпоху иранцам лишь один раз удалось достичь значительных успехов, завоевав в 40 г. до н. э. часть территории Сирии с помощью римского ренегата Квинта Лабие-на. С I в. н. э. парфянский натиск на запад сменился римским натиском на восток, сопровождавшимся захватом значительных регионов Месопотамии при императорах Траяне, Марке Аврелии и Септимии Севере[89]89
  Моммзен Т. История Рима. Римские провинции от Цезаря до Диоклетиана. М.: АСТ, 2002. Т. 5. С. 364–473.


[Закрыть].

В эпоху правления династии Сасанидов (III–VII вв. н. э.) экспансия на запад становится константой иранской внешней политики. Этим объясняются бесконечные войны сасанидского Ирана вначале с Римской, а затем и с Византийской империями. В качестве примеров можно указать войны за территории северной Месопотамии и Армении 240–244 и 259–260 гг. при Шапуре I, 359387 гг. при Шапуре II (закончилась для персов дипломатической победой при разделе Армении), 530–532, 540–545 и 572–579 гг. при агрессивно настроенном персидском царе Хосрове Ануширване. Последний старался воспользоваться занятостью Византийской империи на западе для захвата ближневосточных владений империи. Во время одной из этих войн (541) была захвачена Антиохия, столица восточных владений Византии[90]90
  Пигулевская Н. В. [и др.]. История Ирана с древнейших времен до середины XVIII в. Л., 1958. С. 38–75; Прокопий Кесарийский. Война с персами // Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. М.: Наука, 1993. С. 7–87.


[Закрыть]. Апогеем противостояния двух империй стала война 602–628 гг., развязанная против Византии сасанидским шахом Хосровом Парвизом, в ходе которой персам удалось захватить территории Сирии, Палестины, Малой Азии и Египта. Однако экономический кризис, связанный с военным перенапряжением, привел к коллапсу Сасанидской империи. Византии удалось сохранить государственность и малоазиатские владения, однако итогом ослабления двух великих держав в ходе «первой мировой войны» стал легкий захват арабами регионов Восточного Средиземноморья и Северной Африки[91]91
  Пигулевская Н. В. [и др.]. История Ирана… С. 38–75; Пигулевская Н. В. Византия и Иран на рубеже VI и VII веков // Труды Института востоковедения. 1946. XLVI. С. 1–291.


[Закрыть].

В VII–XII вв. самостоятельного иранского государства не существовало, однако после завоевания Ирана монголами, в эпоху династии Хулагуидов (1259–1336), императив экспансии в сторону Восточного Средиземноморья встал перед новыми властителями Персии. Стремление к овладению Сирией и Палестиной привело к войнам между ильханами Ирана и мамлюкскими султанами Египта. Решающей победой Египта был разгром монгольских войск мамлюками при Айн-Джалуте 3 сентября 1260 г. В результате Иран не смог контролировать торговые пути и оказался заперт в естественных границах, что привело к экономическому застою и последующему падению централизованного государства ильханов. В результате войн 1275–1293 гг. мамлюкам удалось существенно ослабить единственного союзника монголов в Восточном Средиземноморье – Армянскую Киликию, а военно-политический союз с Золотой Ордой позволил Каиру блокировать Иран с севера[92]92
  Гумилев Л. Н. В поисках вымышленного царства. М.: Товарищество Клышников, Комаров и К°, 1992. С. 157–161; Spuler B. Die Mongolen in Iran (1220–1350). Berlin, 1955. S. 136.


[Закрыть].

После преодоления феодальной раздробленности и объединения Ирана династией Сефевидов (XVI–XVIII вв.) перед страной вновь стала задача расширения в сторону Средиземного моря. Сефевиды пытались вести экспансию в сторону Закавказья и Ирака, результатом чего стало ожесточенное геополитическое соперничество Ирана с Османской империей. Оно результировалось в военных конфликтах 1514–1555 гг., 1603–1612, 1614–1616 и 1618–1622 гг. Однако больших преимуществ Ирану эти войны не принесли. Ирану удалось отстоять за собой восточную Грузию, восточную Армению и Азербайджан, но не достигнуть успехов в Ираке и Сирии. Причинами скромных иранских успехов были недостаток экономических ресурсов (османская Турция была гораздо богаче) и недостаточная централизация государства, несмотря на реформы шаха Аббаса I[93]93
  Sarwar G. History of Shah Isma’il Safawi. Aligarh; Sarwar, 1938. P. 140; Пигулевская Н. В. [и др.]. История Ирана… С. 38–75.


[Закрыть].

Несмотря на смену общественных формаций, политических режимов и религий, геополитические константы Ирана сохранились. В рассматриваемый в монографии период стремление Ирана к Восточному Средиземноморью выразилось в установлении стратегического партнерства с Сирией, поддержке движений «Хизбалла» в Ливане и ХАМАС в Палестине, помощи, оказываемой шиитам-хоуситам в Йемене. Таким образом, экспансия в сторону восточного побережья Средиземного моря является вторым фундаментальным принципом иранской геополитики.

Масштабные геополитические изменения на Ближнем Востоке, начавшиеся в 2003 г. с американской агрессией против Ирака и продолжившиеся в ходе «арабских революций», привели к значительному усилению иранских позиций в регионе. Если в 1980-1990-е гг. основной внешнеполитической заботой иранской политической элиты были защита страны от внешних, особенно американских, посягательств, а затем вывод страны из международной изоляции, то после 2003 г. одним из основных направлений иранской внешней политики стала экспансия в страны арабского мира. Вначале в иранскую зону влияния вошел Ирак, где в 2005 г. при поддержке американцев к власти пришли зависимые от Тегерана шиитские партии. Вмешательство ИРИ в сирийский конфликт на стороне законного правительства Башара Асада привело к усилению иранских позиций в этой стране с помощью созданных иранцами вооруженных формирований (милиций), зачастую автономных от сирийского военного командования. Взятие сирийской армией совместно с иракскими шиитскими вооруженными формированиями «Хашед аш-шааби» значительного участка иракско-сирийской границы вместе с городом Абу Кемаль в ноябре 2017 г. привело к тому, что иранцы получили в свое распоряжение сухопутный коридор Иран – Ирак – Сирия – Ливан. Если Ирак полностью находится под иранским доминированием, то влияние Тегерана в Сирии и Ливане чрезвычайно велико, что позволило многим политикам и экспертам говорить о «шиитском полумесяце», протянувшемся от иранских границ к Средиземному морю.

Третьей характерной чертой геополитики Ирана является соперничество с Саудовской Аравией и в меньшей степени с Израилем – основными опорами американского присутствия в регионе Ближнего Востока. Политическое противостояние Исламской Республики Иран с Израилем объясняется поддержкой Тегераном палестинского движения сопротивления, особенно его исламистских компонентов – организаций ХАМАС и «Исламский джихад». Помимо поддержки справедливой борьбы палестинского народа пристальное внимание Тегерана к данному вопросу обусловлено утверждением своей легитимности в арабском мире. Политическая система и идеология ИРИ представляют шиитский ислам. В то же время шиизм является миноритарным течением в исламе, особенно на Арабском Востоке. Для того чтобы позиционировать себя в качестве центра исламской уммы, Тегерану жизненно важна поддержка палестинцев в вопросе об Иерусалиме, являющемся краеугольным камнем современного исламского коллективного политического сознания[94]94
  Hiro D. The Iranian Labyrinth. Journeys through theocratic Iran and its Furies. N. Y.: Nation books, 2005. P. 96–110.


[Закрыть].

В то же время, если исходить из принципов Realpolitik, основным геополитическим соперником ИРИ является не Израиль, а Саудовская Аравия. Вопрос о сложных отношениях между Ираном и Саудовской Аравией будет подробно затронут в следующей главе. Достаточно отметить, что конфликтные противоречия между двумя странами разворачиваются на нескольких уровнях: религиозном, идеологическом, экономическом, геополитическом.