Текст книги "Шантаж"

Знаменский хотел было угомонить ругательницу – ради Зиночки, но та шепотом воспротивилась:

– Не ханжествуй. Такое услышишь раз в жизни!

Действительно, хоть на магнитофон пиши «для внутреннего пользования».

Пал Палыч сел против Праховой с пистолетом, который ему вручил кто-то из токаревских парней.

– Бельгийский браунинг, Антонина Валериановна.

– Вы думаете, это настоящий? – невинно спросила она.

– Вполне. С оружием я как-нибудь знаком.

– Боже мой, как любопытно! Я всегда считала его зажигалкой, но мы с Настей не курим, и я хранила просто как память о моем третьем муже… Или о втором?.. Ах, я в таком состоянии от вашего нашествия… Даже пасьянс не удается!

– Зина, на минуту!

Та подошла танцующей походкой, непринужденно лавируя среди мебельных дебрей.

– Зинаида Яновна, наш эксперт, – представил Знаменский.

Прахова впилась в Кибрит неприязненным взглядом.

– Антонина Валериановна утверждает, что принимала браунинг за игрушку. Ты его осматривала?

– Да. В отличном состоянии, последний раз смазывали дней десять назад. И я знаю место на обойме, где наверняка сохранились отпечатки пальцев того, кто это делал.

– Вы рассказываете весьма интересно, дорогая, но…

– Спасибо, Зина, все.

Зиночка улыбнулась и скрылась за шкафом, где на створках два кавалера скрестили шпаги.

До сих пор Знаменский допрашивал Прахову урывками – отвлекало общее руководство обыском. Но теперь дело наладилось и можно было заняться Праховой более основательно.

– Не скажете ли, зачем к вам приходил этот человек? – показал он фотографию Чистодела.

– Хотел отдать долг Борису.

– А этот?

Прахова долго рассматривала шантажиста.

– Какая неудачная фотография, даже не разберешь лица.

– Полно, Антонина Валериановна, фотография достаточно разборчива.

– Настя! Настя, милая, ты узнаешь этого человека?

– Первый раз вижу.

– Ну? Что я говорила?

– Антонина Валериановна, совершенно точно известно, что он пробыл у вас вчера более полутора часов.

– Да?.. Ну, если известно… Но в жизни он гораздо красивее.

– Так кто он и с какой целью вас навещал?

Прахова поправила прическу и устремила на Пал Палыча томный взор:

– Вам не кажется, что вы задаете нескромные вопросы?

– Такая работа.

– Ах, нет, я не в том смысле. Не забывайте, что я женщина, и как у всякой женщины у меня могут быть свои тайны. Вы следователь, вы должны быть психологом, как Порфирий Петрович у Федора Достоевского. Нельзя же так грубо, в лоб спрашивать даму, с какой целью ее посещал мужчина!

Смешливо фыркнул ощупывавший стену миноискателем оперативник. Настя где-то невдалеке вновь принялась браниться.

«Нет, это не допрос – это оперетка!»

Знаменский с трудом сохранял серьезность.

– Надеюсь, вы не ждете, что я приму ваше объяснение за чистую монету?

– Полагаете, я стара? Вы просто невежливы с дамой, голубчик!

Зазвонил будильник. Прахова огляделась в поисках своих лекарств.

– Где моя гомеопатия? – строго вопросила она Пал Палыча. – Такие маленькие коробочки – три круглые, три квадратные? Боже, вы все так перерыли, что теперь не найти! Никто не видел? Шесть коробочек…

Внезапно она замолкла, уставясь в угол. Знаменский проследил за ее взглядом. Присев на корточки, Миша Токарев достал из кармана перочинный нож и поддел одну из паркетин. Та поднялась вместе с несколькими соседними.

– Пал Палыч, тайник!

Из образовавшейся дыры Миша извлек большую и явно очень тяжелую жестяную банку. Торжествуя, понес Знаменскому, водрузил поверх пасьянса:

– Шлих, Пал Палыч.

– Вот мы и добрались до сути дела. Откуда у вас золотой песок, Антонина Валериановна?

Прахова еще пыталась бороться:

– Его приобрел мой покойный муж.

– Который по счету? – язвительно осведомился Токарев и отправился на дальнейшие поиски.

– Второй… А может быть, третий… Когда я волнуюсь, я их путаю.

– И вы хранили его – тоже как память?

– Ну, мало ли, на черный день…

– Золото похищено с приисков. Кто вам его продал?

– Моему мужу, – упрямо поправила Прахова.

– Значит, он у вас давно?

– Ну разумеется!

– Зина! Можно установить, когда добыто золото – много лет назад или недавно?

Кибрит отозвалась откуда-то слева:

– Даже очень легко!

– Отлично. Ну как, Антонина Валериановна, может быть, шутки в сторону и поговорим начистоту?

– Не понимаю, о чем вы.

Знаменский переставил неподъемную банку на черный стол, предложил Праховой собрать карты – раз пасьянс не удался. Та согласилась, но собирала не спеша, выгадывая время на какую-нибудь еще увертку. Знаменский мельком подумал, что намучается с ней на будущих допросах. Но сейчас ему тоже некуда было спешить.

Когда столик очистился, Пал Палыч галантно поблагодарил (хотелось, как и остальным, подурачиться).

– А теперь, Антонина Валериановна, позвольте познакомить вас с показаниями Бориса Миркина, благодаря которым я и получил санкцию на обыск.

Прахова посерела.

И тут донесся смех Зиночки и ее возглас:

– Пал Палыч, еще тайник!

И опять появился Миша Токарев, неся жестянку.

– Мадам, – проникновенным пасторским голосом укорил он, – с вами грыжу наживешь, право слово!

Ах, если бы он еще знал о Париже!

* * *

Тем временем Томин в аэропорту проделывал свое «просто».

Все помещения были грамотно и скрытно прочесаны. (Сказать легко – осуществить хлопотно: в аэропортах, мягко выражаясь, людно.) Убийцу не нашли. Фотографию показали девушкам в кафе, в кассах и всем служащим, бывающим в залах или на выходе к летному полю. Томин снова и снова описывал его внешность, манеры. Люди отрицательно качали головами.

– И что теперь? – спросил подполковник милиции, помогавший Томину.

«Беда, что мы ничего не знаем. Все предположительно. Он мог явиться сюда ночью, с ходу взять билет и улететь куда угодно. Мог не достать билета и вернуться в город…»

– Думаю, он все-таки улетел хабаровским рейсом, – наперекор сомнениям произнес Томин вслух.

Хабаровских было два – вчерашний полуночный и сегодняшний рано с утра. Первый должен был вскоре пойти на посадку.

– Ведите меня к самому высокому начальству. Поклонюсь в ножки, чай не откажут.

Если бы у Томина не было с собой расторгуевских фотографий, неизвестно, как отреагировал бы на него аэрофлотовец в просторном кабинете. Чужое ведомство, чужие заботы, какой-то красноглазый от недосыпа инспектор МУРа… Но наглядное зверство вытряхивает человека из мундира.

– Я даю вам связь с обоими «бортами». Приказываю стюардессам вас выслушать. Вы описываете убийцу. Пусть девушки пройдут по салонам, посмотрят на пассажиров. И доложат. Ясно? – требовательно оглядел он Томина и подполковника, словно не они только что изложили ему подобную просьбу.

* * *

А обыск продолжался. Чего только не накопит жадный человек за семьдесят лет? Сколько бессмысленного хлама, частью уже истлевшего, поползло из сундуков, коробок и свертков, когда переместились в коридор!..

Настя стала повторяться в своих проклятиях, потом и совсем иссякла.

– Все, что ли, в комнате-то? Кончили? – мрачно спросила она и начала яростно подметать мусор, вздымая пыль.

Прахова, обессиленная, сломленная, полулежала в кресле.

– Настя, – застонала она, – там на полу… Это не анакардиум?

Настя в сердцах подняла и сунула ей коробочку:

– Кончилась ваша гомеопатия! Боренька, Боренька… пригрели змееныша!..

– Чем скрести сухим веником, лучше собрали бы хозяйке, что надо, – сказал Токарев.

Настя опустила веник. Помолчала, соображая, о чем речь. Поняла.

– А что надо? – спросила обреченно.

– Ну, белье и прочее… необходимое.

Она швырнула веник, приволокла откуда-то огромный и некогда шикарный чемодан и взялась укладывать в него бархатные халаты, домашние туфли, колоду карт…

– Такой сундук нельзя, – изумился Токарев.

– Завсегда с этим саквояжем ездили!

– Но, видимо, в другое место… – хмыкнул Токарев.

Зазвонил телефон.

От Томина передали одну фразу:

«Взят при посадке самолета в Хабаровске».

Новость была дороже всего изъятого золота. Беспорядочно пожимали друг другу руки, поздравляли Зиночку, пили хмель победы.

И – с новым азартом за работу…

Нет, иногда жизнь, несомненно, прекрасна. И дело, которое делаешь, кажется самым нужным на свете.