Текст книги "Нашедшие Путь"

***

Он часто вспоминал, как «обнаружил» себя в больничной палате разбитым и беспомощным, не узнающим окружающих, почти не помнящим своего прошлого. Ещё совсем недавно ему хотелось вычеркнуть из памяти этот период своей жизни, теперь же он всеми силами старался убедить себя в том, что должен был «опуститься до самого дна лишь для того, чтоб оттолкнуться от него». Вышедший из больницы со второй группой инвалидности, со множеством ограничений и назначений, с плохим прогнозом на уже ближайшее будущее, он за несколько недель сумел выстроить индивидуальную систему самовосстановления и адаптации. Отказавшись по совету Алексея от анальгетиков, Тимофей ежедневно прорабатывал всё тело через боль и, как это называл Алексей, «в обход боли», загружая мышечные пучки рядом с повреждёнными местами, придумывал собственные специфические упражнения для достижения множества конкретных целей.

Сделав несколько упражнений, Тимофей снял футболку и вышел на крыльцо. Положительное воздействие на сосуды от чередования тепла и холода было для Тимофея на столько очевидно, что вызывало у него сдержанный восторг. С наступлением холодов он почти полностью избавился от головных болей и головокружения, существенно улучшил зрение. Гимнастику для глаз он периодически подключал к другим упражнениям.

Закончив комплекс, состоящий из махов ногами и простукивания некоторых частей тела, Тимофей немного замёрз, а потому направился обратно в дом, где сразу принялся отжиматься от пола на кулаках с опорой ногами на, прислонённую к печке, лестницу. Основательно себя измотав, Тимофей встал, прикрыл глаза и постарался максимально расслабиться, однако уже через несколько секунд перешёл из кухни в юго-западную комнату и осторожно потянулся к, установленной сразу за дверным проёмом, перекладине, стараясь контролировать болезненные ощущения в грудном и поясничном отделах позвоночника и сохранять мышечную защиту. Объединяя волевые усилия и детальный самоконтроль, он подтягивался до полного отказа мышц рук, затем выполнил несколько коротких движений за счёт мышц плечевого пояса, так же до отказа повторял подъёмы ног вперёд и назад. Прогрев таким образом всё тело, Тимофей вновь отправился на крыльцо продолжать махи ногами, объединённые с набивкой тела и упражнениями для глаз.

На противоположной стороне двора Катя и Алексей донимали Фрэда. Увидев Тимофея, Катя приветственно помахала ему рукой; Тимофей кивнул в ответ и продолжил свои упражнения.

Алексей несколько раз поздоровался с Фрэдом, требуя у него лапу, тогда как на Тимофея даже не взглянул.

– Как ему не холодно?! – удивилась Катя.

– Он же двигается, да и привык уже – не первый день закаляется.

– Почему ты так не занимаешься, как он?

– Занимаюсь, но реже и в более комфортных условиях – дома на балконе.

Закончив делать махи, Тимофей приступил к дыхательным упражнениям, но вдруг заметил, что Алексей и Катя, улыбаясь, смотрят куда-то мимо него. Не оборачиваясь, Тимофей прислушался. «Кошка когти точит, – догадался он. – Интересно: какая именно?» Тимофей прикрыл глаза ладонями, сосредоточился и через несколько секунд тихо, но уверенно произнёс:

– Пухтя.

Катя и Алексей подошли ближе, продолжая наблюдать, как пушистая, светлой окраски, кошка царапает, установленное на крыльце, приспособление для тренировок.

– Вот и Пухтя – тоже «тренируется», – прокомментировала ситуацию Катя.

– С такой «тренировкой» она быстро макивару в лохмотья превратит, – добавил Алексей.

– Да ладно, – Тимофей махнул рукой. – Надо же им что-то царапать… Мне, кстати, Лёха, совет твой нужен… Ты ещё помнишь мои рентгеновские снимки?

– Они имеют какое-то отношение к этой макиваре?

Тимофей пожал плечами и осторожно обозначил удар левой ногой. Пухтя перестала царапать, посмотрела вверх, потом уставилась на Тимофея.

– Боль возникает где-то вот тут, – Тимофей провёл пальцами по области наружной поверхности левого тазобедренного сустава, – а при резком движении – пронзает как ножом.

– А так получается? – спросил Алексей и обозначил удар.

– Да, но это – уже почти «уширо-гери», а мне надо – «йоко».

– А так? – Алексей сделал движение по-другому.

– Это – тоже не «йоко», а скорее «мае-гери», хотя и ребром стопы, – Тимофей выполнил, предложенный Алексеем, вариант удара, – к тому же – коряво и слабо.

– Да, за такие удары новичков заставляют отжиматься; но тебе-то – не базовую технику надо наработать, а к нынешней твоей ситуации приспособиться. Нарабатывай все эти варианты, но то, что вызывает боль – делай медленно; сустав разработаешь, а через месяц-другой, глядишь, и базовый вариант сможешь нормально делать… С этой проблемой надо обязательно работать, иначе – связки сократятся, соединительная ткань разовьётся, питание сустава ухудшится… А на холоде слишком долго находиться не надо; пошли в дом.

Зайдя в кухню, Тимофей закинул ногу на, приставленную к печи, лестницу и, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую, начал прорабатывать суставы.

– Не желательно это делать сразу после холода, – заметил Алексей, – да и растяжку – тоже; надо сначала согреться.

– Ладно, учту.

Катя тем временем прошла в комнату и, дойдя до маленькой печки, осмотрелась. Часть комнаты, расположенная за печкой, визуально казалась более широкой. Катя вдруг вспомнила, как кто-то в шутку назвал эту часть дома «овальным кабинетом». Заполненность углов и, падающий через четыре окна, тусклый свет действительно вырисовывали подобие овала на смягчающем покрытии из тонких самодельных матов, обтянутых чёрным дерматином.

Повернувшись, Катя заглянула за штору со стороны печки, но потом зашла за штору с другой стороны.

Понаблюдав за Тимофеем, Алексей решился высказать свои сомнения:

– Не перестараешься? Похоже, что едва боль преодолеваешь… Опусти ногу хотя бы на ступеньку ниже.

Тимофей попытался последовать полученной рекомендации и ответил:

– Ладно, убедил. Переодевайся; поработаем сегодня и по твоей программе, если никого больше не будет.

Заходя в комнату, Алексей спросил:

– Ты слева или справа?

– Слева, – отозвалась Катя.

Алексей зашёл за штору с правой стороны.

Закончив свои упражнения, Тимофей тоже вошёл в комнату, включил свет, поругал гостей за экономию электричества, прошёл прямо, взял с вешалки и надел белую куртку из плотного материала, снял с той же вешалки чёрный пояс, туго обвязался им и начал делать упражнения на растяжку.

Катя и Алексей тоже взялись за разминку.

Минут через десять Тимофей спросил:

– Кто-нибудь уже готов?

– Я, я! – отозвалась Катя, вытянув вверх руку как на уроке.

– В твоём стиле, контакт – лёгкий, – распорядился Тимофей.

Катя кивнула и приняла стойку «испуганного котёнка». Увидев, что Тимофей не торопится предпринимать какие-либо действия, она сама пошла в наступление, но, промахнувшись несколько раз, зашипела по-кошачьи и, нападая вновь, сделала несколько «царапающих» движений. Остановив Катю лёгким ударом ноги по корпусу, Тимофей продолжил наносить быстрые удары, совершенно не вкладывая в них силу, давая попутно наставления:

– Не относись к своему «кошачьему» стилю как к игре; это – реально твой стиль, хорошо для тебя подходящий. Кстати, «царапать» надо тоже правильно; а так, как ты сейчас сделала, – ногти пообломаешь.

– У меня короткие ногти! – возмутилась Катя.

– Всё-равно пообломаешь… Гляди, – Тимофей показал Кате несколько вариантов ударов пальцами.

Катя кивнула, быстро всё повторила, да ещё и объединила эти удары в связки с другими действиями.

Когда, порядком поизмотавшись, Катя значительно снизила темп, Тимофей предложил ей позаниматься самостоятельно, а Алексея позвал к себе. Видя, что в отдыхе Тимофей не нуждается, Алексей сразу, не тратя время на разговоры, принялся отрабатывать всё, что считал нужным.

Катя сделала несколько упражнений, но, опасаясь, что на неё может кто-нибудь упасть или наступить, вышла в кухню и, используя лестницу, занялась растяжкой. Когда весь запас упражнений с лестницей был исчерпан, Катя прислушалась, а затем по-кошачьи тихо вышла из кухни в сени и повернула налево. В сенях было холодно и темно. Катя по памяти легко нащупала слева комод, а справа – вход на чердак, затем прошла вперёд – к двери, ведущей в северо-западную комнату. Катя постучала в дверь и, отворив её, вошла в комнату, переступив через высокий порог.

– Можно? – спросила она, двигаясь мимо занавески.

– Заходи, Катя, заходи, – послышалось из глубины комнаты.

Эта комната казалась уже находящейся за стеной, но была похожа на неё по планировке; здесь тоже была маленькая печка, отгороженный ею и перегородками, угол, но южная стена – к двери значительно ближе.

Выглянув из-за штор, Катя поздоровалась и, увидев, что Зоя Ивановна читает книгу, остановилась.

Эта комната казалась ей самым уютным местом в доме; иконы, расположенные вопреки правилу в северо-западном углу, всякий раз притягивали взгляд, как и, стоящий под ними, маленький столик со старинными книгами и подсвечником. Кате особенно нравилось, когда перед иконами горела лампада, но такое случалось не часто.

Мягко ступая, Катя медленно прошла мимо высокого узкого шкафа, в котором всегда можно было найти что-нибудь вкусное, остановилась под люстрой, повернулась к, расположенному между двумя окнами, комоду и посмотрелась в, висящее над ним, большое зеркало, поправила куртку и пояс, заметила периферическим зрением, висящие на перегородке, фотографии и подошла к ним.

– Сбежала с тренировки? – поинтересовалась Зоя Ивановна, оторвавшись от книги.

– А я тренируюсь, – заявила Катя, вернулась под люстру и, изящно взмахнув руками, сделала шпагат, – вот.

– Пол-от — холодный; простудишься, – забеспокоилась Зоя Ивановна.

Катя лишь улыбнулась в ответ и отрицательно покачала головой, ощутив в очередной раз странное для неё обаяние этой худощавой пожилой женщины.

– А давайте запишем вас на диктофон или на магнитофон, – предложила вдруг Катя.

– Чтоб потешаться над старухой?

– Нет… У вас речь какая-то особенная.

– У вас ведь, у молодых, – тоже «особенная», только – по-другому, иногда такая «особенная», что уши заткнуть хочется.

Не желая ни возражать, ни соглашаться, Катя нахмурилась, упёрлась кулаками в пол и несколько раз повернулась то в одну сторону, то в другую, делая всякий раз по наклону к ноге; затем наклонилась вперёд – по направлению к дивану и, заметив двух кошек, позвала:

– Малка, Пустя, вылезайте!

– Под диваном сидят? – спросила Зоя Ивановна.

– Да; видимо, находят для себя оптимальную температуру. У этих двух шерсть короткая; им под диваном ни жарко, ни холодно; а у Пухти – шерсть длинная, – вот она во дворе-то и ходит, на крыльце на Тимошкиной макиваре «тренируется» – когтями её дерёт.

– Какой он тебе «Тимошка»? – усмехнулась Зоя Ивановна. – Это для меня он «Тимошка», а для тебя – Тимофей Сергеевич.

– Ага, щас!.. Может, мне и Волчкова называть Алексеем Георгиевичем?!

– Да не мешало бы, хотя… ладно, твоё дело, как хочешь называй… Что там пёс у нас опять в сенках спит? Не видела?

– Не видела… Там темно… Вы мне обещали про «фотки» рассказать, – Катя указала в сторону перегородки, – и про книги.

– А ты заходи почаще; будешь вместе с Тимофеем мои рассказы слушать; Алексея – тоже зови.

– Ладно, постараюсь; правда, времени свободного очень мало… Надо стараться учиться как можно лучше – «с запасом» так сказать – не давая ни единого повода, чтоб меня из «шараги» выгнать… Лёха – тоже всё над какими-то дурацкими бумагами сидит и на работе и дома: то по учёбе, то по гражданской обороне.

– Не удержаться ему там, – предположила Зоя Ивановна.

– Это почему же?

– Что думает – то и говорит… Начальство вообще таких не любит; а уж про ваше училище – такое болтают!.. Весь город смеётся, – говорят, что директор подхалимов вокруг себя собирает…

– Правильно говорят… А Лёха как «ляпнет» иногда что-нибудь вроде того, что у власти – подлецы, а угождают им – холуи, – мне и самой страшно за него становится.

– Вот я и говорю, что выживут Алексея… Хорошо хоть, на его-то работе – не покалечат как Тимофея… Я, когда Тимке рассказываю о его прошлом, не говорю, что он тоже раньше ругал власть и начальство; может, сам-от и не вспомнит.

***

Тимофей и Алексей, проработав всё, что было намечено, строили новые планы.

– А про Катю что думаешь? – поинтересовался Алексей.

– Только то, что она, похоже, опять сбежала к бабушке.

– Что её туда тянет? – задумчиво произнёс Алексей. – Надо будет спросить у неё потом… А стиль её «кошачий» лично мне нравится, хотя чего-то, вроде, и не хватает.

– Надо в другой раз тебе с ней поработать; а я – со стороны посмотрю.

***

Уходя от Зои Ивановны, Катя вспомнила про Фрэда и тихо спросила:

– Зверюка, ты здесь?

Сориентировавшись по едва слышному урчанию, Катя нащупала в темноте пса, но, услышав скрип двери, ведущей в кухню, обернулась. На пороге стоял Алексей.

– Вот ты где, – сказал он, прислонившись к косяку, – со Звериком общаешься… А мы думали, что ты опять Зою Ивановну расспросами донимаешь.

– Уже уходим? – спросила Катя.

– Да пора бы – поздно уже.

– Может, задержимся?

– Я же сам от Тимофея требую, чтоб он режим соблюдал… Со стороны, вроде, не заметно, что он на пределе; но мы-то ведь знаем…

– Знаем, – согласилась Катя, продолжая трепать Фрэда, – только я об этом часто забываю…

– А я довольно часто замечаю и как он боль преодолевает, и как силы его покидают иногда, а он как-то заставляет себя держаться… Для него очень важно восстанавливаться полноценно.

– Пойду собираться… Тимка опять свою йогу на татами делает?

– Да… Ты только не отвлекай его; он знает, что мы уходим.

***

Уходя, Катя и Алексей встретили на крыльце Зою Ивановну, попрощались, посочувствовали Фрэду.

– Вроде, похолодало, – заметила Катя.

– Я не чувствую – не остыл ещё после тренировки; Тимофей загонял меня сегодня.

– Ну вот, а сам – ещё за йогу взялся.

– Йоговские упражнения – это и активная медитация, и расслабление. К тому же, у него ещё в печке ведро с тёплой водой для «омовения». Ополоснётся и часа через полтора сможет лечь спать.

– А рано утром – опять за двухчасовую тренировку?.. Я бы так не смогла.

– Тебе так и не надо, тебе надо по-другому; а Тимофей если не будет так активно над собой работать – точно будет соответствовать своей второй группе.

– Рубцовая ткань разовьётся в местах повреждений?

– Да, но не только. Тимофею надо держать на хорошем уровне и нейро-трофические процессы, и состояние психики; в общем, комплексный подход нужен – коротко не рассказать…

– Тимофей, вроде, хорошо себя держит; не то, что Стас Брусятин из «Кимэ».

– Это – точно, – согласился Алексей, – можно и не сравнивать. Стасик – просто лентяй, размазня и эгоист; живёт по принципу: «Ни себе, ни людям», как «собака на сене» – сам не тренируется и другим мешает…

– А каким Тимофей был до той дурацкой командировки?

– Ты же его и раньше знала.

– Я его и сейчас-то толком не знаю.

– Долго это рассказывать… Я-то ведь с ним с детства знаком.

– А Зоя Ивановна – кто ему?.. Бабушка?

– Не совсем… Хотя, раньше он, действительно, называл её бабушкой… Она – сестра его деда; своей семьи у неё никогда не было; жених, вроде, на войне погиб, а другого не встретила, вот и помогала родственникам многие годы… Подробности мне не известны; а хорошо бы расспросить её, чтоб Тимофей знал хоть что-то о своих предках. Сам-то он раньше очень мало о себе рассказывал; каким-то сдержанным и целеустремлённым всегда был… Не везло ему как-то… Зоя Ивановна хотела, чтоб он в медицину пошёл; а он: то в Афганистан «вляпался», то в милицию его зачем-то «занесло»; в «ментовке» – с начальством не ладил, всё справедливость искал, хотел местных наркоторговцев посадить и ещё кого-то… Помню: перед командировкой Тимофей возмущался, что в Чечню отправляют всех, кто был занят каким-то делом по наркотикам… Не зря возмущался: после их отъезда было несколько смертей от передозировки… Мне, правда, самих наркоманов – не жалко; меня больше беспокоит, что эти ублюдки ради очередной дозы своей отравы на приличных людей нападают, даже у детей мобильные телефоны выхватывают. Кстати, у одной студентки – сумку отобрали… Ты будь поосторожней.

– Знаю я про этот случай; да и у меня тоже пытались однажды сумку отобрать.

– И как?.. Обошлось?

– Для меня – да; а для подонков – не знаю. Хотела поинтересоваться в «травматологии», но забыла.

– Понятно… А ведь всего этого могло бы и не быть, если бы наркоманам бесплатно их отраву выдавали под контролем медиков и милиции; тогда и сами ублюдки не дохли бы, и людей бы не грабили, и наркомафия лишилась бы рынка сбыта. Похоже, что кто-то во властных и, так называемых, «правоохранительных» структурах очень этого не хочет.

– Ты бы свой гнев-то поумерил… Найдёшь ведь «справедливость» на свою голову… В чём-то можешь спокойным быть, а в чём-то… Думаешь, Тимофея случайно в Чечню отправили?!

– Меня-то не отправят…

– А какие боевые искусства Тимофей изучал?

– Начинали-то мы вместе – с сётокана; а когда из армии освободились – разными путями пошли… Знаю, что он ещё какие-то стили каратэ попробовал, из ушу что-то поизучал, ознакомился немного с дзю-дзюцу и с айкидо, а более всего, пожалуй, он в годзю-рю углубился.

– Почему, интересно, амнезия этих его навыков не коснулась?

– Видимо, это увлечение доходит у него до глубин подсознания; правда, мне иногда кажется, что после травмы его реальный уровень в боевых искусствах не только не упал, а даже вырос.

– Он ведь и спортом занимался? Да?

– Нет, нет; спорт его никогда не интересовал. От «ментовки» его заставляли в соревнованиях участвовать, но он воспринимал соревнования как одну из разновидностей тренировки; были даже случаи, когда он, видя, что поучиться чему-либо у противника не сможет, просто уходил с татами, не доведя до конца бой, хотя вполне мог победить.

– Прикольно!.. Во, наверное, показушники злились!

– Да, не без этого… Был случай, когда он на пьедестал не захотел подниматься – ушёл; случалось, что побеждал на первых секундах и куда-то уходил, а-то наоборот – по-долгу изучал стиль противника абсолютно без азарта и без стремления к победе. Как все вокруг возмущались! Я, помню, с удовольствием за всем этим наблюдал, пытался понять, что он для себя из всего этого извлекает.

– Понял?

– Возможно… Вот ты с Зоей Ивановной много общаешься, а почему её про Тимофея не расспросила?

– Я спрашивала, но она всё больше пытается меня своими книгами увлечь. Сама всё читает, читает; говорит, что некоторые книги по два или три раза прочитала, а-то и больше.

– Что она сейчас читает?

– Игнатия Брянчанинова.

– Не читал… А тебе что предлагает?

– Говорит, что мне надо обязательно прочитать Библию с какими-то там толкованиями, ещё что-то из Феофана Говорова; что-то ещё она называла, но я уже забыла… по православию, короче.

– Вот и Борис меня к этой же теме пытался склонить; более всего хвалил книги митрополита Федченкова, кажется.

– Я вот удивляюсь: как Зоя Ивановна в таком возрасте сохранила такую ясность ума и что она в этих своих книгах находит?.. Ты как думаешь?

– Не знаю… Что-то я мало с ней разговариваю.

– Я думаю, что ей скучно бывает и тоскливо. Давай, может, попробуем почаще с ней общаться; хотя бы иногда можем чай пить вместе… Согласен?

– Ладно, давай попробуем; к тому же и Тимофею, наверное, больше общения требуется.

– Он не пытался свою семью создать?

– Была у него семья, но развалилась.

– Почему?

– Из-за работы его ментовской, видимо. Как-то эти события мимо меня прошли; я тогда, помнится, в собственных трудностях увяз – был каким-то… как пришибленным.

***

Проснувшись рано утром, Тимофей осторожно потянулся к будильнику, предполагая, что уже должно быть около пяти. До звонка, действительно, оставалось не более трёх минут.

Утренние тренировки требовали от Тимофея значительных волевых усилий. Первые движения он делал медленно и осторожно. Расслабившись за ночь, мышцы не справлялись с ролью защитного корсета; для возвращения им тонуса надо было основательно поработать. Тимофей выполнил несколько разминочных упражнений, сделал точечный самомассаж, долго простукивал всё тело палкой, затем, едва сдерживая стон, поднялся и простукал паравертебральные мышцы, сопровождая этот жёсткий массаж изометрическими упражнениями; теперь он был готов к более активным движениям.

Свой утренний комплекс Тимофей составил по совету Алексея и при его активном участии. Началось с того, что Алексей принёс в больничную палату деревяшку, обмотанную наполовину эластичным бинтом; протянув палку Тимофею, он сказал: «Держи. Это – вместо анальгетиков и спазмолитиков. От инъекций советую отказаться: тебе надо контролировать своё состояние, а не прятать его от себя; пора от симптоматического лечения переходить к этио-патогенетическому». Поверив Алексею, Тимофей уже не позволял себе сомневаться в правильности решения. Не находя понимания у врачей и медицинских сестёр, он старался изучать самого себя, преодолевал боль, часто советовался с Алексеем. Сформировав, хоть и с большим трудом, утренний комплекс, Тимофей не собирался на этом останавливаться; он решил выстроить собственную систему восстановления и адаптации, а в дальнейшем – и самосовершенствования. Результаты не заставили себя долго ждать: через несколько недель после выхода из больницы он так окреп, что даже согласился на небольшое путешествие. Несмотря на опасения Алексея, двухнедельная поездка на соседском микроавтобусе не только не навредила Тимофею, но, явно, пошла ему на пользу.

Подготовив тело к нагрузкам, Тимофей сделал несколько силовых упражнений, чередуя их с упражнениями на растяжку и улучшение подвижности суставов. «Всё, можно на холод», – пронеслось в сознании Тимофея. Он уверенно вышел на крыльцо и увидел, что Зоя Ивановна уже взялась за уборку, выпавшего за ночь, снега.

– Может, лучше я потом уберу?! – спросил Тимофей.

Последовавший ответ был уверенным и однозначным:

– Ты делай, делай свои упражнения… Мне тоже двигаться надо.

Холод добавил Тимофею бодрости. «Ладно… Макивару, пока руки не замёрзли», – подумал он и, повернувшись налево, с разворота ударил по макиваре ребром ладони, затем добавил кулаком, локтем; после отхода повторил серию. Довольно большое крыльцо казалось тесным из-за не очень удобного расположения макивары: с правой стороны движения ограничивали широкие перила, с левой – выступающий дверной косяк.

Закончив с макиварой, Тимофей переключился на махи ногами, но, сделав несколько движений, услышал, доносящийся со стороны огорода, хруст снега и взглянул в сторону конуры. Пёс тоже услышал шаги и, выбравшись из своего жилища, приветливо замахал хвостом. «Понятно, – подумал Тимофей, потянувшись с крыльца к калитке, ведущей в огород, – похоже, что Семёныч пожаловал».

Из темноты, действительно, появился сосед; он поздоровался с Тимофеем и принялся топать, отряхивая с обуви снег.

– Доброе утро, Игорь Семёнович, – ответил Тимофей.

– Поговорить бы.

– Ладно, только я упражнение доделаю…

Сосед кивнул и направился к центру двора; Фрэд, радуясь появлению гостя, поспешил навстречу.

– Видишь, Тимка, – разбаловал пса: ко всем ласкается, – проворчала Зоя Ивановна, не отрываясь от работы.

– Да ты, Ивановна, не ругайся; он же меня просто знает, а чужого – не пустил бы… Доброе утро, Ивановна; давай погребу немного.

– И этот хочет меня без работы оставить!.. Доброе утро… Что же я, по-твоему, должна постоянно в избе у окошка сидеть?

Сосед развёл руками и переключился на общение с псом.

– Игорь Семёнович! – позвал Тимофей, приоткрыв дверь.

Оба вошли в дом. Тимофей пригласил соседа в кухню и спросил:

– Ничего, если я продолжу тренировку без отрыва от разговора?

Сосед лишь кивнул в ответ, потом сел на скамейку и, будто размышляя вслух, проговорил:

– Значит, отказал Витальке, не хочешь его на свои тренировки допускать?

– Не могу я детей тренировать… – ответил Тимофей, растянувшись в шпагате и проворачиваясь в суставах то в одну, то в другую сторону. – Ему надо в какую-нибудь секцию или в клуб; а если ко мне, то – только вместе с отцом, чтоб Павел сам за ним следил. Я ответственность за ребёнка на себя не возьму.

– Ладно, понятно всё по этому вопросу… Я вот всё хочу с тобой о предках наших поговорить… Не знаю, правда, как Ивановна к этому отнесётся… Ты уж скажи ей, что я только лишь уговаривал тебя Витальку на тренировки взять… Не надо её волновать… Ты, кстати, зайди ко мне как-нибудь на днях… Давно хочу тебе старые фотографии показать…

– Зайду, обязательно зайду, – согласился Тимофей, поднимаясь с пола и переключаясь на другое упражнение.

– Так получилось, что я, вроде как, в долгу и перед твоим отцом, и перед твоим дедом. Ещё слышал такое мнение, будто мой дед виноват перед вашей семьёй… Я, честно говоря, всё надеялся, что Ивановна сама тебе всё расскажет; а теперь вот засомневался: не расскажет, – думаю, – проклятия побоится.

– Какого ещё проклятия? – удивился Тимофей, замерев около печки с закинутой на лестницу ногой.

– А когда в Кукарку ездили, ничего разве не заметил?.. Хотя, пожалуй, не до того тебе тогда было, чтоб вникать в особенности поведения окружающих, – рассуждал Игорь Семёнович. – Тебе Ивановна не рассказывала о причинах нашего переезда сюда?

– Несколько раз пыталась, вроде бы, что-то сказать, но всякий раз будто на какое-то невидимое препятствие натыкалась и замолкала.

– Значит, правильно я засомневался… Всё хочу спросить: зачем она таскала тебя в Кукарке чуть не каждый день на старое кладбище?

– Пыталась найти могилы родственников и знакомых; показала мне могилу своей сестры, могилы своих родителей и брата, ещё чьи-то могилы; всё сокрушалась, что её там же не похоронят.

– Вот это – она напрасно. Около могилы её сестры есть немного места для неё и договорённость давно имеется, что это место не займут; да и не хоронят там уже давно… Нет, это – она на меня не надеется; а я ведь ей «железно» обещал мой УАЗик для этого дела… Имей в виду, Тимофей: если я вдруг раньше помру, то Ивановну – Павел отвезёт, он мне обещал, – не сомневайся.

– Ладно, буду иметь в виду, – согласился Тимофей, – и сомневаться – тоже не буду… Однако, я ещё не всё сказал про кладбище… Там, сразу за церковью, есть какая-то очень старая могила со странным надгробием, под которым имеется полость, заполненная песком. Ивановна меня этим песком посыпала и шептала какую-то молитву; потом – в церковь заходили.

– Монастырь там был до советской власти; а сразу за церковью – старцы похоронены… Помню: после войны туда израненных фронтовиков водили; брат твоего деда – тоже туда ходил, правда всё же не долго протянул, «догнала» его война через несколько лет… Тебе-то хоть помогло?

– Не знаю… Если бы я больше ничего не делал, – было бы понятно.

– Слова молитвы не запомнил?

– Нет… Да я и не прислушивался; сознание «убегало» куда-то, будто расплывалось; правда, чуть позже появлялась какая-то лёгкость во всём теле.

– Я вот думаю: Ивановну очень огорчает, что ты после её смерти совсем один останешься… Правда, альтернатива у этого варианта, пожалуй, не лучше… В общем, есть у наших семей, своего рода, легенда; слышал я эту историю в молодости несколько раз, но всегда воспринимал как кучу глупых предрассудков, смеялся даже… Говорили, что семьи у нас были большие и дружные на протяжении нескольких поколений; земли было много, скот держали; жили в достатке, но всего добивались своим трудом. Твои предки были лучшими гончарами на всю округу; а мои, вроде, больше железом занимались… Ну да ладно, постараюсь от главного не отвлекаться… Рассказывали, что недалеко от нас жила семья Окуровых, семья, как теперь называют, – асоциальная. Прозвали их за фамилию, да за разгульный образ жизни Окурками; так и называли: Ванька-Окурок, да Санька-Окурок – это, значит, сыновья; вроде, дочь ещё была, но про неё – не знаю; про отца семейства этого – тоже не знаю; а вот мать их, если верить слухам, была страшным человеком. Окуриха эта, как её называли, вроде бы, занималась каким-то колдовством. Боялись её, разумеется, все вокруг, но кое-кто и за помощью к ней обращался. Говорили, что могла она как вылечить, так и навредить. Братья Окурки пользовались славой своей матери: лихоимствовали как могли; а когда власть сменилась, стали первыми местными «революционерами»: обирали народ, в колхоз загоняли, «раскулачивали» трудолюбивых и хозяйственных… Дед мой, Павел Иванович, работников нанимал в кузницу; к тому же, братьев Окуровых и других пьяниц терпеть не мог, гнал их в шею со двора, да и за соседей заступался… Короче, оказался дед первым кандидатом в «кулаки»; просчитались, однако, мерзавцы: пришли его грабить – «раскулачивать», так сказать, – по-ихнему, а он оглоблю взял и так шуганул «новую власть», что те даже за, выбитым из рук, оружием вернуться побоялись… Потом негодяи к вашим направились… Прадед-то твой, Иван, был человеком тихим: трудиться и зарабатывать – мог, а вот постоять за себя – не очень… Однако, опять мерзавцам удача не улыбнулась… Дед твой, Сергей, совсем молодым ещё был, а брат его, Василий, и вовсе – мальчишкой, тем не менее отпор дали паразитам. Мой дед – тоже на шум прибежал, захватив что-то из оружия… Окурки тогда, разумеется, озлобились; собрались как-то вместе с другими подонками, подкараулили деда, напали; пришлось деду бежать от них. Убежать-то он, конечно, не смог, но и разделаться с ним по-тихому негодяям не удалось. Драка получилась шумная, при множестве свидетелей, однако на помощь только твой дед пришёл, пришёл и «ухлопал» одним ударом – Ваньку, другим ударом – Саньку… Наличие двух трупов не образумило остальных, а возможно, что и ожесточило, – драка затянулась… Кто-то из зевак успел доложить Окурихе; та прибежала, запричитала над своими ублюдками, потом глазами засверкала злобно, начала проклятия рассыпать… Дед твой пытался Окурихе объяснить, что Ванька и Санька сами виноваты, что им бы поменьше пьянствовать и пакостничать… Не понимал ещё по молодости бессмысленности таких объяснений… «Вылила» на него Окуриха свою злобу, пообещала ему скорую гибель, дружной семье вашей – распад, потомкам – либо одиночество, либо раннюю смерть – в качестве альтернативы, так сказать; что-то о болезнях говорила, пообещала, что и от пьянства кто-то помучается так же, как её сыновья, и в тюрьме кто-то посидит; а кого-то – обещала к себе забрать… Что она имела в виду, – остаётся только гадать… Потом, говорят, пошла она от своих сыновей медленно-медленно, а проходя мимо моего деда, остановилась, глазами на него сверкнула злобно и сказала: «А тебя – скоро как собаку убьют, будешь как падаль валяться». Ушла она куда-то в сторону реки; с тех пор больше её не видели, но слухи ходили, что утопилась она в тот же день… Новая власть истолковала произошедшее по-своему: моего деда во всём обвинили; однако, когда пришли за ним, оказалось – поздно: сообразил он, что жить ему спокойно не дадут, и ушёл с друзьями в лес; вскоре народ к нему потянулся, уходя от «раскулачивания» и «коллективизации», – сформировался отряд; а когда трёпку «коллективизаторам» задали, власти прислали против «банды Пистолета» карателей из Вятки…