Текст книги "Пэлем Гренвилл Вудхаус. О пользе оптимизма"

Уильяму (sic) Таунэнду

сии первые плоды

ГЕНИЯ,

каковой

(в самом скором времени)

УДИВИТ МИР

(Вот увидишь)

От автора

Сентябрь 1902.

П. Г. Вудхаус.

«Я безоговорочно верил в себя, – вспоминал это время никогда не унывающий Вудхаус. – Я знал, что у меня получится».

Знал ли? Даже когда рассказы и статьи десятками возвращались из редакции? Да, знал, что получится, иногда ведь получалось, «получалось то, что не стыдно показать миру», утешал он себя, надо полагать, точно так же, как Максвел Резерфорд, герой его рассказа «В отеле “Алькала”»[24]24
  «В отеле “Алькала”». Пер. С. Кузнецова (Ссмита) под ред. Н. Трауберг. // П. Г. Вудхаус. Дживс и феодальная верность. Приключения Салли. Ранние рассказы. Вудхаус на войне. С. 452.


[Закрыть]. Однако же знал и другое: пока не получается. Мастерства (в отличие от усидчивости) еще не хватает.

«Многим новичкам, – вспоминал он, – мешает, что писать они не умеют, и я не был исключением. Быть может, издатели той поры получали что-нибудь похуже, но навряд ли»[25]25
  «За семьдесят». С. 218.


[Закрыть].

Мешает – добавим от себя – не столько авторам, сколько читателям. Но то, что начинающий писатель Вудхаус каждодневно трудился в поте лица, отрицать нельзя. Прежде чем начать писать, «делал не меньше четырехсот страниц набросков». По много раз перечитывал и переписывал написанное:

«Я всегда ощущаю, что каждое из 40 000 слов никуда не годится, и начинаю сызнова… Приходится переписать каждую строчку не меньше десяти раз… Исписываю сотни страниц безумными заметками, пока хоть что-нибудь не слепится»[26]26
  Там же. С. 268, 317.


[Закрыть].

Не спал ночами, чтобы «что-то слепилось». Чтобы в девять утра, точно в срок, по дороге в банк, завезти на велосипеде свою поэтическую и прозаическую продукцию в газету или в журнал. Меж тем литературные заработки юного «фрилансера» на второй год работы в банке неуклонно растут, вскоре они почти сравнялись с его банковской зарплатой и составили 66 фунтов. Истинное мастерство придет позже, но трудоголиком Вудхаус был с самого начала.

«Когда Харон будет переправлять меня через Стикс, – пишет Вудхаус в «За семьдесят», – и все будут говорить, какой же я все-таки негодный писатель, кто-то один, надеюсь, скажет: “Но ведь он старался!”»

Такие «старания» на два фронта продолжались бы, возможно, еще не один год. Ведь исполнительному, добросовестному, ответственному человеку, да еще совсем молодому, сделать жизненно важный выбор, даже когда этот выбор очевиден, бывает непросто. А выбор был очевиден. Для Вудхауса точно так же, как и для героя его уже упоминавшегося рассказа «В отеле “Алькала”».

«Как ни солидна, как ни престижна была его должность в Новом азиатском банке, – пишет о Макси Резерфорде автор, – в ней было слишком мало романтики… Макси получал крохи… В очень скором времени он уяснил для себя одну простую вещь – в банке он надолго не останется, а выйдя из него, смело ступит на тернистый путь литературы»[27]27
  «В отеле “Алькала”». С. 453.


[Закрыть].

Тернистым, впрочем, путь этот для Вудхауса не был, он, по его собственным словам, никогда не жалел, что стал писателем:

«Ремесло это знает взлеты и провалы; то вы – на гребне волны, то где-то там, куда волна падает… но плюсов вообще больше, чем минусов»[28]28
  «За семьдесят». С. 263.


[Закрыть].

По счастью, возникла ситуация, когда тянуть с выбором было никак нельзя: Бич Томас уходит из «Globe» на вольные хлеба и на свое место рекомендует Вудхауса. И Вудхаус, поставленный перед необходимостью выбирать между «Globe» и банком, вынужден перейти Рубикон.

«Я расстаюсь с банком и ступаю на извилистую тропу литературного поприща…» – записывает он в дневнике.

3

Тропа – с учетом способностей, главное же, трудоспособности Вудхауса – оказалась на поверку не столь уж извилистой. Расставание с банком пошло, вопреки опасениям родителей, на пользу юному дарованию. В 1903–1904 годах его имя становится с каждым днем всё более и более привычным в журналистских кругах, узнаваемым у читателей периодических изданий. Вудхаус сотрудничает едва ли не со всеми крупными лондонскими газетами и журналами. Изо дня в день пишет очерки, фельетоны, пародии и шуточные стихи, в том числе и политические, на злобу дня. Берет интервью у «самого» Конан Дойля, гостит у «селебрити» лондонской музыкальной комедии, поэта и либреттиста сэра Уильяма Гилберта из прославленного опереточного дуэта Гилберт-Салливан, на чьи комические оперы Плам, в бытность свою в Далидже, ходил со старшим братом и Уильямом Таунэндом. Летом 1903 года он стараниями своего бывшего школьного учителя получает постоянную и прилично оплачиваемую работу в «Globe». Много и удачно пишет для «Punch», ведет там издавна популярную рубрику «Charivaria», близко сходится с тогдашним главным редактором лучшего в стране сатирического еженедельника Оуэном Сименом, поклонником многогранного дарования Вудхауса – поэтического, прозаического, пародийного. Продолжает сочинять школьный «литературный сериал» «Охотники за трофеями» для «Public School Magazine», вот только «серии» становятся с каждым разом всё короче: журнал дышит на ладан, и приходится торопиться…

В 1903–1904 году пишет для «Captain» «Золотую бейсбольную биту». Уже второй, после «Охотников за трофеями», роман из школьной жизни, с увлекательным, как и «Охотники», спортивно-детективным сюжетом. И, как и в «Охотниках», в «Золотой бейсбольной бите» Далидж узнаётся без особого труда. Далидж и его обитатели, в том числе и уже известный нам директор школы Артур Герман Гилкс. В романе Вудхаус едко, при этом вполне дружелюбно (юмор Вудхауса, о чем мы еще не раз скажем, вообще незлобив), высмеивает уроки литературы Гилкса и его страсть задавать ученикам эссе на литературно-философские темы, якобы развивающие абстрактное мышление, а в действительности являющие пример пустословия и схоластики:

«Тема эссе на этой неделе была “Покойнику – мир, лекарю – пир”, и Клоуз, полагавший, что английское эссе ни в коей мере не должно быть средством для выражения неуместной фривольности, настоял на том, что начинаться оно должно следующим образом: “Хотя я не берусь ответственно утверждать, что всякий лекарь возрадуется, когда его пациент отправится на тот свет, я, тем не менее, придерживаюсь нижеследующей точки зрения. А именно: то, что в высшей степени благотворно для одного, для другого, обладающего иным характером и строем мысли, может оказаться крайне вредным, а порой и роковым”».

Выступая против ухода сына из банка, Эрнест и Элеонора были не правы. Ведь хорошо известно: отсутствие необходимости «ходить в присутствие» помогает, во-первых, тем, кто в себя верит, пусть он и позволяет себе «игры в скромность»:

«Пишу я тихо-мирно… беру количеством… я бы себя назвал средним писателем – не полным неудачником, но и не каким-нибудь властителем дум… Как Дживс, я знаю свое место, а оно – в дальнем конце стола, среди самой мелкой челяди»[29]29
  «За семьдесят». С. 248–249, 254.


[Закрыть].

И, во-вторых, тем, кто добросовестен и дисциплинирован, способен организовать «присутствие» у себя дома, кого каждодневный труд на вольных хлебах не расхолаживает. И Вудхаус был (всю жизнь будет) именно таким тружеником. Жизнь он вел, можно сказать, отшельническую, одинокую, далекую от «шума блистательных сует» эдвардианского Лондона. Перерывы в работе делал разве что на свой любимый крикет, да на нечастые поездки к родителям в Шропшир и, подобно хорошо известному герою нашей литературы, «не предавался никакому развлечению». В работу был так погружен, что пропускал мимо ушей непрестанную болтовню своей домовладелицы и ее дочки. Было это уже, правда, не в крошечной квартирке на Маркрам-сквер, где повернуться было негде и так дуло зимой от окна, что приходилось, сидя за пишущей машинкой, греть остывшие пальцы и кутать ноги в свитер. В 1903 году Вудхаус переезжает в квартиру побольше и в район попрестижней – на Уолпол-стрит, неподалеку от Слоун-сквер.

На этом его переезды не заканчиваются. В том же 1903 году Вудхаус заводит дружбу с учителем и литератором, жуиром (не чета Вудхаусу) Гербертом Уэстбруком, прототипом (одним из многих) пройдохи и авантюриста Стэнли Акриджа. И, по его совету и наущению, возвращается из столицы «на природу». Поселяется в квартире при частной школе в Эмсворте, в графстве Гемпшир, где Уэстбрук, копия бессмертного Граймза из первого романа Ивлина Во «Упадок и разрушение», в то время преподает. Уэстбрука Вудхаус разочаровал. Он-то рассчитывал найти в Пламе не только соавтора, но и сотрапезника и «со-прожигателя» жизни, Плам же и на новом месте своих привычек не меняет: жизнь ведет кропотливо трудовую, уединенную и на все уговоры Уэстбрука и директора школы Болдуина Кинг-Холла пойти в учителя отвечает отказом, его участие в школьной жизни сводится к футболу и крикету. Много и большей частью в одиночестве гуляет у моря и чуть ли не каждое утро ездит на поезде в Лондон, на Стрэнд; от работы в «Globe», по счастью, не слишком обременительной, покинув столицу, не отказывается.

А в апреле следующего, 2004 года садится на пароход «Сент-Луис» и отбывает в Америку, куда, вспоминают его соученики в Далидже и сослуживцы в Гонконгском и Шанхайском банке, ему всегда хотелось попасть; Плам с детства бредил Нью-Йорком, городом своей мечты.

Теперь же 23-летний штатный юморист столичного «Globe» может себе этот трансатлантический вояж позволить – вторым классом, разумеется. Пусть он и не устает повторять, что писатель – сам он уж точно – пишет не ради денег, а ради удовольствия.

«Пишу я свои романы и рассказы с наслаждением… для меня это сплошной праздник и ликование…»[30]30
  П. Г. Вудхаус. Дживс, вы – гений! Фамильная честь Вустеров. Не позвать ли нам Дживса? М.: АСТ, 2004. С. 22.


[Закрыть]

– напишет он со всей присущей ему неподдельной искренностью во вступлении к роману 1934 года «Дживс, вы – гений!».

За океаном «сплошной праздник и ликование» продолжатся.

Глава четвертая. Через океан

1

Английских писателей хлебом не корми – дай посмеяться над Америкой, с которой, глубокомысленно заметил однажды Уайльд (или это был Черчилль?), «у нас всё общее, кроме языка». Над провинциальностью, наивностью, невежеством, грубоватым юмором, прагматизмом американцев. Над их комплексами – неполноценности в позапрошлом веке и двухсотпроцентной полноценностью в веке минувшем и нынешнем. Вспомним Пэксниффа у Диккенса, «тихого американца» Олдена Пайла у Грэма Грина, собачье кладбище в «Незабвенной» Ивлина Во. А также романы Вудхауса «Везет же этим Бодкинам!» и «Веселящий газ», о которых еще будет сказано. Да и многие рассказы и пародии таких безжалостных британских литературных насмешников, как Бернард Шоу, Макс Бирбом, Гектор Манро, Дж. Б. Мортон, Роалд Дал, Джордж Микеш, Джон Кольер.

А между тем Америка с ее несчитанными долларами и повышенным издательским и читательским аппетитом сыграла в судьбе многих английских писателей заметную, а нередко и вдохновляющую роль. Диккенс пересек океан в надежде увидеть оазис свободы и демократии, а столкнулся с рабством – и написал «Американские заметки», очень важную для себя и для нас книгу. Оскар Уайльд уехал читать лекции в США малоизвестным, начинающим поэтом, автором всего одного, хотя и скандального, сборника стихов, малоудачной пьесы и нескольких статей. А вернулся – властителем дум, главой европейского эстетства. «Первая книга джунглей» Редьярда Киплинга выходит в 1894 году в Лондоне, однако писалась она в Америке для американского детского журнала. В США выходят и «Отважные капитаны», и лучший роман писателя «Ким», и путевые очерки «От моря до моря», и сборник рассказов «Труды дня». Подолгу живет за океаном, на ранчо в Нью-Мехико, и Дэвид Герберт Лоуренс, в эти годы он с увлечением занимается американской литературой XIX века, в 1923 году выпускает сборник статей «Работы по классической американской литературе». Не самый удачный роман Вирджинии Вулф «Годы» (1937) впервые приносит 55-летней писательнице, всю жизнь писавшей в расчете на элитарного читателя, массовый успех и внушительные гонорары; и успех, и гонорары – американские: роман, прошедший в Англии почти незамеченным, в Америке становится бестселлером, одно время возглавляет даже список самых покупаемых в США книг. «Открыла» Америка и Олдоса Хаксли, его главный роман двадцатых годов «Контрапункт» впервые выпустило скромное американское издательство «Гарден-сити» тиражом 1000 экземпляров. С этой публикации пройдет неполные десять лет, и Хаксли приживется в Америке, однако до отъезда за океан английский сатирик был не самого высокого мнения об американцах.

«…американцы, во всяком случае если судить по тем из них, кого встречаешь в Европе, и по тому, что они пишут, – абсолютно не изменились, – пишет он 25 января 1925 года своему брату, известному биологу Джулиану Хаксли. – Несут тот же нескончаемый ханжеский вздор о высоких моральных принципах и идеалах, выражаются столь же многословно, на том же самом выспренном, псевдонаучном, лишенном всякого смысла языке, с той же претенциозностью, как и раньше…»

Многие английские писатели (Джон Кольер, Кристофер Ишервуд) пробуют – не от хорошей жизни – свои силы в качестве сценаристов в Голливуде. Пытаются – впрочем, далеко не всегда с успехом – овладеть ремеслом киношника, однако дальше обучения американских актеров дикции не продвигаются; британский выговор, British English, в Голливуде в чести. В свое время, в далекие семидесятые, одна моя английская знакомая в разговоре про наших советских эмигрантов съязвила: «They all end up teaching Russian»[31]31
  Все они кончают тем, что преподают русский. (англ.)


[Закрыть]. Вот и многие англичане в Голливуде кончают в тридцатые годы тем, что преподают британский вариант английского языка. Тем более что это востребовано: начинается эра звукового кино.

«С тех пор, как в фильмах появился звук, – читаем в романе «Веселящий газ», – в Голливуде шагу не ступишь, если не потратишься на уроки правильного английского. Предприимчивые британцы здесь так и кишат, и – не найдя другой работы, как правило, дают уроки дикции и риторики»[32]32
  «Веселящий газ». Пер. А. Круглова // П. Г. Вудхаус. Неудобные деньги. Веселящий газ. Рассказы о гольфе. Бросок! М.: Остожье (Элит), 2008. С. 187.


[Закрыть].

Иным счастливчикам из Старого Света (Вудхаус – наглядный пример) заработать, и неплохо, всё же удается, что, впрочем, не мешает им ругать Голливуд почем зря, обвинять «фабрику грез», и не без оснований, в пошлости и безвкусице. И всё же Америка, особенно в канун неотвратимо приближавшейся Второй мировой войны, была для европейцев, и для англичан в частности, землей обетованной. Сомерсет Моэм, Олдос Хаксли, Уистен Хью Оден, Кристофер Ишервуд перед войной или сразу после ее начала уезжают в США, преподают, читают в Америке лекции, занимаются благотворительностью, печатаются в американских «толстых» журналах; многие книги этих писателей, ставших сегодня классиками, пишутся в Америке, и в Нью-Йорке выходят нередко раньше, чем в Лондоне.

2

Вот и в жизни Вудхауса Америка, которую он всегда очень любил («Америка, ты мне нравишься» – назвал Вудхаус американский вариант автобиографии «За семьдесят»), сыграла весьма позитивную роль. Если судить по тому, сколько лет писатель в Америке прожил и сколько романов, рассказов, пьес, музыкальных комедий, стихов и очерков написал. Если судить по тому, что многие его романы сначала печатаются в американских журналах и только потом на родине, – Вудхауса можно считать – по чисто формальным признакам, разумеется, – американским писателем с не меньшим основанием, чем английским. Пройдет чуть больше сорока лет после первого, месячного пребывания Плама в Америке, и он, сделавшись в глазах соотечественников если не предателем, то уж точно коллаборационистом, как его многие после войны с возмущением называли, найдет в Америке приют. Примет в 1955 году американское гражданство и останется в Штатах навсегда. Пока же, в первые годы XX века, Америка произведет на него неизгладимое впечатление, особенно Нью-Йорк, дальше которого он, впрочем, не продвинулся. И не только произведет впечатление, но и раскроет новые грани его комического дарования.

Из автобиографии «За семьдесят», хоть мы на нее и постоянно ссылаемся, о жизни Вудхауса почерпнешь немногое. В этой небольшой книжке, не столько автобиографии, сколько пародии на автобиографию, – сплошные лирические (то бишь, юмористические) отступления. Про дворецких («Да, я всегда боготворил дворецких… чтил их, как мог»[33]33
  «За семьдесят». С. 236.


[Закрыть]) и Шекспира, про теноров и кошек, про театр и словарь крылатых выражений Бартлетта, с которым не расстается всякий пишущий по-английски, тем более юморист. О чем только в «За семьдесят» не рассказывается – обо всём, кроме подробностей жизни и творчества главного героя автобиографии.

В том числе и подробностей его жизни в Америке. Большинство вопросов, заданных ему «шустрым и предприимчивым Дж. П. Уинклером», в том числе и вопросов об отношении Вудхауса к Америке, писатель оставляет без ответа. Про первое – кратковременное, апрель – май 1904 года – пребывание Вудхауса в Штатах из автобиографии мы узнаём немногое. Что океан он пересек, так как Америка с ранних лет виделась ему страной романтики, страной ковбоев (которых он, по собственному признанию, не знал) и краснокожих (которых боялся). Что он, боксер-любитель, мечтал увидеть знаменитого чемпиона по боксу в тяжелом весе, американца Джеймса Корбетта, «пожать руку, сразившую Джона Л. Салливана». Что он давно хотел побывать в редакции прославленного филадельфийского журнала «Saturday Evening Post» (где он будет потом печататься всю жизнь). И что в Нью-Йорке, городе своей мечты, он чувствовал, «будто вознесся на небеса и при этом избежал неизбежных хлопот и трат, сопряженных с похоронами».

А между тем, эффект от проведенного в Новом Свете месяца был велик. Как и многим побывавшим за океаном английским писателям, Америка, вне всяких сомнений, придала юному Вудхаусу ускорение.

«В эти годы, – напишет Ивлин Во про Вудхауса, своего любимого автора, – вспыхнул огонь, который совсем скоро разгорится и будет пылать всё ярче и ярче на протяжении полувека».

А Во, который был моложе Вудхауса больше чем на двадцать лет, будет, по его собственным словам, жить «озаренный» этим пламенем, в чем читатель этой книги не раз убедится.

По возвращении в Лондон Вудхаус становится «главным экспертом» по Штатам; в летнем выпуске «Punch» за 1904 год печатается его американский обзор под провокативным заглавием «Светские новости из Штатов. Строго по секрету». Гонорары Вудхауса растут с каждым днем: за «Вильгельма Телля на новый лад», комическое переложение для подростков популярной швейцарской легенды, он получил 60 фунтов – раньше, «до Америки», ему столько не платили. Его регулярная рубрика «Кстати говоря» – в «Globe», да и на лондонском рынке юмористической литературы в целом, одна из самых востребованных. «Strand» и «Punch» заказывают ему еженедельное стихотворение. «Pearson’s Magazine» печатает два его рассказа и два стихотворения – и готов напечатать еще. В общей сложности в 1904 году он выпустил пять книг. И пишет шестую – «Любовь среди цыплят», первый «полноформатный» роман, который выйдет в июне 1906 года и в котором впервые появляется неувядаемый Стэнли Фэзерстоун Акридж.

«Он из тех людей, – говорит про Акриджа еще один персонаж романа, начинающий литератор Джереми Гарнет, – что пригласит вас в ресторан, возьмет у вас в долг, чтобы расплатиться за ваш с ним ужин, после чего впутает вас в драку с кэбменом».

А в конце 1904 года, за который Вудхаус заработал без малого 500 фунтов, он получает заманчивое предложение несколько иного рода. Популярный драматург Оуэн Холл (псевдоним Джеймса Дэвиса) предлагает ему сочинить комические куплеты для музыкальной комедии «Сержант Ни-Тпру-Ни-Ну» в театре «Стрэнд». Куплеты, вероятно, удались, ибо спустя полтора года, в марте 1906-го, известный драматург, режиссер и актер Сеймур Хикс, упрочив успех «Сержанта», Вудхауса и свой собственный, приглашает писателя штатным либреттистом в прославленный «Олдвич». Первой опереткой, для которой он должен был сочинять стихи, стала «Красотка из Бата» в постановке Хикса. Первой – и далеко не последней. За «Красоткой из Бата» (287 спектаклей!) последовала «Моя дорогая» (этот мюзикл игрался уже в собственном театре Хикса), за «Моей дорогой» – «Почетная степень», за «Почетной степенью» – «Дочь бандита» в соавторстве с Гербертом Уэстбруком. «Изменяет» Вудхаус Хиксу и с другими лондонскими музыкальными театрами, среди них и знаменитый «Гейти».

Вудхаусу прочат лавры великого Уильяма Гилберта, его давнего кумира. Дело теперь было за Салливаном. И Салливан номер два нашелся за океаном. Из Нью-Йорка, специально для «Красотки из Бата», был выписан совсем еще молодой – всего-то двадцать один год – американский композитор Джером Керн. Молодой да ранний: вундеркинд, бездна ума, обаяния, самоуверенности. Так родилось трио, пришедшее на смену дуэту Гилберт-Салливан: Хикс-Вудхаус-Керн. (Пройдет несколько лет, и это трио – в несколько видоизмененном виде – прославится еще больше. И не в лондонских музыкальных театрах, а на Бродвее.)

Трио высокопрофессиональное и, что немаловажно, очень дружное. «Отшельник, взрослый мальчик с открытым и счастливым нравом», – как охарактеризовала Вудхауса жена Хикса, актриса Эллелин Террисс, – гостит (нередко вместе с Керном) в загородном доме Хиксов. И, подкопив денег, покупает у Хикса роскошный (по меркам зари автомобилизма) «даррак», автомобиль, за который бестрепетно выкладывает 450 фунтов и который спустя неделю, угодив в канаву, вдребезги разбивает.

А тем временем «Любовь среди цыплят» получает американскую «прописку». Вудхаус отправляет лондонское издание романа в Нью-Йорк своему английскому приятелю. Тот передает его литературному агенту Джейку Скользки. А Скользки, оправдывая свою фамилию, мгновенно пристраивает роман в издательство, шлет Вудхаусу в Лондон победные реляции: «Цыплят», дескать, удалось продать за 1000 долларов (сумма для британского книгоиздательского рынка неслыханная), – однако деньги высылать не торопится. И Вудхаусу приходится ехать в Нью-Йорк самому – разбираться на месте.

Собирался, как и в прошлый раз, пробыть в Нью-Йорке не больше месяца, – а застрял надолго. Американские журналы не скупились («Cosmopolitan» платил за рассказ 200 долларов, «Collier’s» – 300, недавно открывшийся «Vanity Fair», случалось, еще больше), и возвращаться в «Globe» большого смысла не имело.

«Платили мне так хорошо, – будет вспоминать Вудхаус спустя много лет, – что возникло такое чувство, будто у меня объявился богатый дядюшка из Австралии. “Здесь, в Америке, и надо жить”, – сказал я себе».

И на деньги, вырученные за рассказы, Вудхаус снимает номер в отеле «Эрл» на Уэверли-плейс, в Гринвич-виллидж; называет этот отель «уютным гнездышком не первой свежести». Сообщает в «Globe», что увольняется (поторопился – со временем передумает). И, вооружившись пишущей машинкой «Monarch» и словарем Бартлетта «Цитаты на каждый день», садится за работу. Мизансцена изменилась неузнаваемо; сам же Вудхаус остался, каким был: работа, работа и еще раз работа, каторжный труд с утра до ночи. От обстановки он не зависел никогда, признавался, что ему все равно, где работать: на школьной скамье, в клубе, гостинице или в лагере.

«Где бы он ни был, – замечает про него Ивлин Во, – в роскошном гостиничном номере или в тюремной камере, – он способен отгородиться от всего и писать словно под диктовку своего ангела».

Вудхаус любил повторять слова Горация о том, что чувства у странствующих не меняются с климатом. Нью-йоркский «климат» способствовал его дарованиям ничуть не меньше лондонского.

3

Последующие несколько лет Плам, можно сказать, живет не столько в отелях, сколько в каютах. Он, впрочем, любит перемещаться с места на место. Повторяет судьбу своего героя Джимми Питта, который со своей «цыганской душой… только в дороге бывает по-настоящему счастлив»[34]34
  «Джентльмен без определенных занятий». Пер. М. Лахути // П. Г. Вудхаус. Джентльмен без определенных занятий. За семьдесят. Вильгельм Телль на новый лад. С. 10.


[Закрыть]. По несколько раз в год переплывает океан из Нью-Йорка в Лондон и обратно на «Лузитании», которую, не прозревая ее печального конца, сравнивали в рекламных буклетах тех лет с Храмом царя Соломона. Дел в десятые годы XX века хватает у него и в Старом Свете, и в Новом. Высокого, темноволосого, уже начинающего лысеть крепыша в очках, полосатом блейзере, с вечной улыбкой, трубкой (или сигарой) в зубах и крепким рукопожатием можно в эти годы встретить в редакции лондонского «Captain» и в бродвейских театрах. В нью-йоркских журналах «Collier’s» и «Vanity Fair». В английских загородных поместьях, закрытых школах и столичных клубах, где «царили мягкие ковры, неяркий свет и приглушенные звуки, будто находишься в приемной чрезвычайно преуспевающего дантиста»[35]35
  «Опережая график». Пер. Ю. Метлицкой.


[Закрыть]. В партере лондонского «Хрустального дворца» на премьере нашумевшей оперетки и на лестницах многоэтажных нью-йоркских гостиниц; лифтом регбист и боксер пренебрегал до глубокой старости.

Корпулентный тридцатилетний Вудхаус мало похож на цыпленка, а между тем в редакциях нью-йоркских журналов за ним закрепилась эта кличка: «Любовь среди цыплят» на американской почве прижилась быстро.

«Какая же изящная, грациозная история, – писала в рецензии на этот роман 29 мая 1909 года «New York Times». – И как умело рассказана, и с каким вкусом».

Понравился американцам не только роман, но и его автор.

«Когда с ним говоришь, создается ощущение, что он с особым вниманием прислушивается к каждому вашему слову, – заметил в мае следующего года молодой американский литератор (а впоследствии близкий друг Вудхауса) Лесли Брэдшоу, который взял у Вудхауса интервью. – Он начитан и, как правило, хорошо осведомлен о происходящем… У него здесь репутация оригинального писателя, юмориста высокого класса – второго О. Генри. Репутация человека, которому все нравятся и который нравится всем».

Вудхаусу действительно все нравятся. Все – но не всё. Не всё, что он пишет. «Школьная» серия, к примеру, ему с очевидностью надоела.

«Я смотрю на свои книги о закрытых школах с предубеждением, по-моему, с этим прошлым давно пора расстаться, – признаётся он Брэдшоу в том же самом затянувшемся интервью. – Хочу начать с чистого листа, стать писателем для взрослых. Рассказы из серии, выходившей в “Captain”, по-своему неплохи, но точка зрения в них слишком незрелая. Они, эти рассказы, лишают меня шансов создать что-нибудь значительное. Я не хочу, чтобы американцы знали меня только как автора школьных историй. Я хочу играть в команде профессионалов, а не юниоров. Хочу закрепиться в высшей лиге» («I want to butt into the big league»).

А между тем, «школьная» серия английского писателя переживает в Америке второе рождение. И прежде всего – благодаря Псмиту, высокому, стройному, с иголочки одетому авантюристу с бессменным моноклем в глазу. Жуир, резонер, артистичный проходимец (любит же честный, трудолюбивый Вудхаус проходимцев – правда, обаятельных, не злокозненных), Руперт, в дальнейшем Роналд Псмит, в первый раз, как уже говорилось, выходит на сцену в школьном романе «Майк» (1909) – «Джаксон младший». Печатался «Джаксон младший», как и все школьно-спортивные романы Вудхауса после закрытия «Public School Magazine», в лондонском «Captain» в 1907–1908 году.

Во втором романе («Псмит в Сити»; «Captain», сентябрь 1910-го) отец Майка Джаксона внезапно разоряется – и восемнадцатилетний Майк, как некогда и сам Вудхаус, вынужден за гроши работать мелким банковским служащим; в тот же банк, на ту же должность устраивается и Псмит – но, как читатель догадывается, не из любви к банкам. Во втором романе «псмитовской» серии задействованы доморощенные политики, спортсмены, сотрудники Нового Азиатского банка.

В третьей же части («Псмит-журналист», 1915) Псмит вместе с неразлучным и довольно ограниченным Майком, который никак не может отвыкнуть от школьной жизни, вслед за их создателем переезжает из Лондона в Нью-Йорк. И здесь, за океаном, чувствует себя ничуть не хуже, чем на родине, даже, пожалуй, вольготнее. Учеников закрытых британских школ, их смешных, трогательных, нелепых родителей и учителей, а также лондонских политиков, банкиров и спортсменов сменяют персонажи куда более «крутые» – фигуры ничуть не менее экзотические и ничуть не более аппетитные: боксеры, репортеры и нью-йоркские гангстеры.

Причем один из наиболее колоритных персонажей романа, бандит Кутила Бет Джарвис, списан с вполне реального и не менее колоритного Монаха Истмена, поначалу содержателя кошерного ресторана и вышибалы в дансинге, а в дальнейшем – лидера нью-йоркской преступной группировки, «крышующей» все публичные дома, игорные притоны и дансинги в Бауэри и насчитывающей без малого полторы тысячи человек. А лучше сказать – стволов; как говорила старуха в рассказе Бабеля «Фроим Грач»: «У этих людей нет человечества». Владелец, как и Джарвис, зоомагазина и заядлый кошатник, Истмен безжалостен к людям, зато – выигрышный, хотя и довольно избитый ход – жалеет братьев наших меньших: на люди он неизменно является с кошкой за пазухой и с голубым голубем на плече. Когда в разгар Сухого закона Истмен стал мешать заправилам из «Коза ностра» и был застрелен прямо на улице, рядом с его трупом нашли жалобно мяукавшего котенка, пришедшего его оплакать. Успех «Псмита-журналиста», также отданного в «Captain», был оглушительный. Прочный фундамент многолетней американской славы Вудхауса, таким образом, составили «Любовь среди цыплят» и «Псмит-журналист».

А еще – «Джентльмен без определенных занятий» (1910), где действующие лица без определенных занятий курсируют, как и Вудхаус, из Нью-Йорка в Лондон и обратно, и тема преступности выходит на первый план.

«В Нью-Йорке любят грабить банк. Буквально все, кого ни встретишь, или идут его грабить, или после грабежа возвращаются. Банки притягивают воров, как мята – кошек»[36]36
  «За семьдесят». С. 268.


[Закрыть].

И где, наряду с «джентльменом без определенных занятий», беззаботным денди Джимми Питтом («Куда я без своих беззаботных денди», – напишет Вудхаус падчерице через несколько лет), действует начальник полицейского округа, любящий отец и матерый взяточник Джон МакИкерн – олицетворение боевого духа и звериной настойчивости. «Его нижняя челюсть… даже в минуты покоя агрессивно выпирала вперед, а при малейшем волнении вытягивалась, будто таран у боевого корабля»[37]37
  «Джентльмен без определенных занятий». С. 22.


[Закрыть]. А также – не менее запоминающийся «рыжий домушник» Штырь Маллинз, из которого, к слову, переводчица, перестаравшись, сделала московского хулигана тридцатых годов. В переводе Штырь отпускает словечки и междометия, которые больше бы пристали булгаковскому Шарикову, нежели невезучему нью-йоркскому воришке: «начальничек», «чё?», «ась?».

Не успевает Вудхаус в начале 1910 года вернуться в Англию и возобновить свои отношения с «Globe», куда продолжает исправно писать шуточные стихи и рассказы, как нужно опять ехать в Нью-Йорк: режиссер Уильям Брэди и драматург Джон Стэплтон задумали ставить спектакль по «Джентльмену без определенных занятий». Спустя год этот спектакль будет сыгран дважды, сначала на Бродвее с Дугласом Фэрбенксом-старшим в роли МакИкерна, а в 1913 году – в Чикаго.

Проходит меньше двух лет, а неутомимый Вудхаус опять в Лондоне: весной 1912 года «Strand» печатает новую серию его комических рассказов, в центре которых – Реджи Пеппер, ныне тоже фигура в Англии нарицательная. Болван, который унаследовал у своего богатого дядюшки (без богатого и строптивого дядюшки не обходится ни один текст раннего Вудхауса) огромное состояние, Реджи с невероятным пылом (pepper – перец) делится с читателем своими похождениями, врет напропалую и всячески превозносит свое неподражаемое легкомыслие. Наивному и самоуверенному (на этом сочетании и строится комический эффект) Берти Вустеру до Реджи, его предтечи, в этом отношении далеко. Рассказы про Реджи Пеппера пользовались в Англии и в Америке немалым успехом, а вот одноактная пьеса «Дядюшка Альфред» по этим рассказам шла в лондонском «Савойе» всего два месяца при полупустом зале. Что, пожалуй, неудивительно. Вудхаус и сам был невысокого мнения о своем драматургическом даре: