Текст книги "Толковая Библия. Ветхий Завет и Новый Завет"

Наступила последняя роковая ночь, последняя ночь рабства перед зарей свободы. Память о ней необходимо было увековечить в народном сознании. Народ должен был бодрствовать в эту ночь и совершить торжественный обряд в знак своего освобождения. Несомненно, израильтяне и прежде имели годичные праздники, совершавшиеся весной. Теперь установлен был новый праздник, как знамение великого исторического момента в жизни нарождающегося народа, именно праздник Пасха, и Моисей повелел праздновать ее с такими обрядами и в такой обстановке, которые навсегда запечатлелись бы в народной памяти. Отселе с месяца Авива (Нисана) должен был начинаться новый год, и в четырнадцатый день его должна ежегодно совершаться Пасха. Каждый дом должен совершать ее отдельно, убивать ягненка и есть его с пресным хлебом и горькими травами так, чтобы вместе чувствовалась и сладость свободы и горечь испытанного рабства. Все должны были есть ее наготове к отправлению, стоя с посохами в руках, в сандалиях, с поясами и сумками, есть «с поспешностью», как требовалось особенностями исторического момента освобождения народа. Никто не должен был выходить из дома, а быть наготове – по первому знаку собираться под знаменами своих частей для выхода из страны рабства. Страшная торжественность этой ночи и этого обряда усиливалась кровавыми знаками на дверях, дававшими знать, что в эту ночь совершится последняя казнь над деспотической страной.

И казнь совершилась. Заря, засиявшая для израильтян лучами свободы, осветила для египтян то ужасное бедствие, которое разразилось над ними в эту ночь. «И сделался великий вопль во всей земле египетской: ибо не было дома, где не было бы мертвеца», и в самом дворце фараон оплакивал своего наследника. Ангел смерти поразил всех первенцев египетских «от первенца фараона, сидевшего на престоле своем, до первенца узника, и все первородное из Египта».

Последнего удара не выдержало высокомерие фараона. Узнав о страшном бедствии, постигшем страну и его собственный дом, он еще ночью призвал Моисея и Аарона и с отчаянием сказал им: «Встаньте, выйдите из среды народа моего, – возьмите все и идите, и благословите меня», – как бы сквозь слезы добавил убитый горем фараон. Теперь уже и сами египтяне, пораженные ужасом, торопили израильтян к выходу из страны: иначе, говорили они, «мы все помрем». И народ двинулся в путь, собираясь под знаменами своих старейшин и сосредоточиваясь вокруг главного знамени, где находилась душа всего движения – вождь и освободитель народа Моисей.

Исходным пунктом движения был Раамсес, один из тех «городов для запаса», которые построены были каторжным трудом израильтян. Почуяв свободу, народ бодро устремился в путь. У него всего еще было вдоволь, он не имел и понятия о тех лишениях и нуждах, которые предстояли ему, и был одушевлен единственной мыслью о той обетованной земле, что течет молоком и медом, и желал бы, чтобы его прямо вели туда.

Египтяне умоляют Моисея уйти

Это последнее желание, по-видимому, исполнялось, когда после короткого отдыха в сборном стане вожди повели народ прямо на палестинскую дорогу и, пройдя по направлению к востоку около двадцати пяти верст, по линии канала с пресной водой, идущего к одному из горьких озер, – остановились станом в Сокхофе или Суккоте – «палатках», где, вероятно, была стоянка какого-нибудь пастушеского племени. Воды было достаточно по всему пути, но многие женщины, наверно, уже отставали, дети истощались и заболевали, скот измучивался и падал, – неизбежное явление в массовом и притом поспешном движении. Кроме того, видимо, робость заползала в души менее отважных мужчин, когда они невольно вспоминали, что перед ними тянется укрепленная сплошная стена, и прежде чем проникнуть за нее в вольную пустыню, им придется встретиться с хорошо вооруженными и дисциплинированными войсками, охранявши ми эту укрепленную стену.

На следующей день пришлось остановиться уже в виду фортов Ефама, одной из крепостей этой стены, «на краю пустыни» того же имени. При виде грозных бастионов крепости страх разросся еще больше, и хотя израильтяне находились еще на египетской почве, но между ними послышались уже голоса, выражавшие сожаление, что оставили Египет: лучше было бы рабствовать там, чем умирать в пустыне. Моисей, однако же, знал не только характер своего народа, но также и то, с чем ему приходилось встретиться на пути. Прежде всего он подвергся бы нападению со стороны гарнизонов пограничной египетской укрепленной стены; но если бы ему удалось прорваться через эту стену, то с другой стороны на него не замедлили бы напасть находившиеся в союзе с Египтом князья филистимские, которые не преминули бы поживиться за счет такой большой добычи. Нужно было избежать всего этого. Поэтому Моисей, руководимый чудесно предшествовавшим ему столпом облачным днем и столпом огненным ночью, повернул от Ефама на юг и повел свой народ параллельно со стеной, на некотором расстоянии от нее. Движение это было крайне поспешное, так как крепостные войска во всякое время могли сделать нападение, и поэтому во время пути пришлось иметь меньше отдыха, чем следовало бы. Наконец неподалеку от Чермного моря они достигли места под названием Пигахироф – «место, где растет тростник» («между Мигдолом и между морем, перед Ваал-Цефоном»). Там они могли раскинуть палатки и отдыхом подкрепить свои силы среди обильных родников пресной воды и прекрасных пастбищ. В таком движении виден глубоко обдуманный план. Подступ к крепости Ефам и затем быстрое отступление от нее и исчезновение в пустыне могли заставить начальников крепостей предполагать, что Моисей оставил намерение прорваться через крепостную стену, потерял дорогу и заблудился в пустыне. Когда об этом донесено было фараону, то и у него могло явиться предположение, что бежавшие от него рабы «заблудились и пустыня заперла их».

Известия из пограничных крепостей в то же время должны были показать фараону, что у Моисея действительно было намерение окончательно вывести свой народ из Египта, а не просто временно побыть в пустыне с целью совершения религиозных обрядов и празднеств, как он, при своем презрительном взгляде на неспособность рабского племени к возвышенной идее свободы, мог предполагать и после всего, что произошло между ним и Моисеем. «Что это мы сделали? – гневно сказал он теперь окружавшим его сановникам. – Зачем отпустили израильтян, чтобы они не работали на нас?» Он с крайней неохотой отпустил их даже в пустыню на религиозный праздник – отпустил только потому, что не мог не отпустить. Теперь же, когда стало известно, что эти рабы решились совсем бежать из страны, надо остановить их, воспрепятствовать им во что бы то ни стало. Правда, они уже были довольно далеко; но у него была конница, которая могла догнать их. Быстро поэтому он приказал снарядить погоню. В качестве передового отряда высланы были шестьсот лучших колесниц, за которыми двинулись и главные силы. Египетские фараоны были страстные любители конницы, которая была их гордостью и славой. На нее шли огромные издержки, так как каждый воин имел особую колесницу, запряженную парой красивых, сильных и быстрых коней. Пылая мщением к презренным беглецам и предвкушая удовольствие грозного налета молниеносной конницы на пораженных ужасом израильтян, фараон сам отправился во главе передового отряда.

Между выходом израильтян и погоней за ними, однако же, по необходимости должно было пройти довольно много времени. У египтян так велико было почтение к умершим, что самые важные государственные обстоятельства не могли нарушить всего обрядового церемониала, который совершался фараоном в честь своего умершего сына-наследника. Кроме того, и в семействах воинов также совершались подобные же обряды над умершими первенцами. По придворному церемониалу для оплакивания сына фараонова требовалось до семидесяти двух дней, и в это время отлагались все остальные дела. Но если фараон принужден был долго откладывать преследование, то теперь тем быстрее он должен был пуститься в погоню за беглыми рабами. Он быстро снарядил свою грозную конницу, и военные колесницы вихрем понеслись своими великолепными скакунами, которые, по выражению одного древнего египетского памятника, «были быстры как шакалы, с огненными глазами и с яростью подобно урагану, все разрушающему». Бедственная участь израильтян казалась неизбежной. Они между тем, снявшись станом, медленно подвигались к Чермному морю. Слышен был уже прибой волн на морском берегу, когда вдруг позади на небосклоне показались облака пыли, дававшие знать о преследовании. Ужас объял всех, и опять начался отчаянный ропот малодушных на своего вождя. Ввиду неизбежной гибели ропот превратился в обвинения, в которых звучала горькая усмешка отчаяния. «Разве нет гробов в Египте, что ты нас привел умирать в пустыне? – роптал народ. – Что это ты сделал с нами, выведши нас из Египта? Не говорили ли мы тебе в Египте: оставь нас, пусть мы работаем египтянам? Ибо лучше нам быть в рабстве у египтян, чем умереть в пустыне». В этом ропоте слышалось злобное малодушие рабов, для которых цепи рабства милее, чем свобода, достигаемая отвагой и мужеством Можно представить, как тяжело было положение Моисея. Но великий вождь, спокойный даже в присутствии страшной опасности, сумел вовремя успокоить тревогу, пока она еще не перешла в гибельную панику. «Не бойтесь, стойте! – громовым голосом сказал он. – Господь будет поборать за вас, а вы будьте спокойны». Слова эти успокоительно подействовали на массу, и она стала ожидать своей участи, которая, несомненно, должна была скоро решиться. Море бурно волновалось впереди, а сзади уже показывались передовые ряды преследователей. Опасность была страшная, но Господь услышал вопль Моисея и повелел народу идти вперед, несмотря на бушующие волны, обещая, что море расступится перед ними и представит широкий путь для прохода. И первым знамением этого покровительства было то, что Ангел Господень и столп облачный, двигавшиеся впереди стана, теперь стали позади его, чтобы укрыть народ от египтян.

Настала ночь – темная и бурная. По указанию Божию Моисей простер руку свою на море, и сильный северо-восточный ветер с такой яростью стал гнать воду, что море сделалось сушей: «и расступились воды. И пошли сыны Израилевы среди моря по суше; воды же им были стеной по правую и по левую сторону», защищая боковые подступы к переходу. Буря настолько задержала в таком положении воду, что израильтяне успели перебраться на ту сторону моря со всеми своими стадами, естественно, торопясь под влиянием страха надвигавшейся погони.

Несомненно, это была страшная ночь, как можно видеть из описаний ее псалмопевцем, воспевавшим это достопамятное событие столетия спустя: «Облака изливали воды, тучи издавали гром, и стрелы Твои летали, и глас грома Твоего в круге небесном, молнии освещали вселенную; земля содрогалась и тряслась» (Пс 76:17–19). Только что израильтяне успели перебраться на восточный берег, как у западного берега показались и египтяне. Что им было делать? Сразу ли броситься по тому пути, по которому перешли израильтяне, или поискать обходного пути, чтобы перенять беглецов сухим путем? Воины и лошади были утомлены усиленным маршем, и ночь была страшно темная. Но в стане израильтян светился столп огненный, показывавший, что они недалеко, и фараон решился тотчас же преследовать добычу. Думая, что буря еще долго будет сдерживать воду и видя добычу так близко, он не послушался благоразумия и с своей конницей ринулся вброд, направляясь по указанию сигнального огня, который должен был обозначать место нахождения самого вождя беглецов. Между тем, по описанию Иосифа Флавия, разразился страшный бурный ливень, с громом и молнией, и вместе с порывистым ветром заставил невольно смутиться гонителей, которые, в то же время, видя огни, зажигавшиеся в различных местах среди израильтян для указания пути отдельным частям, потеряли прямое направление и в смятении кое-как ощупью пробирались по дну. Но вот, когда войско уже находилось среди перехода, ветер, по чудодейственному мановению руки Моисея, мгновенно переменил свое направление и с прежней яростью подул со стороны моря. Долго сдерживавшаяся им вода теперь тем яростнее ринулась к берегу, и пенистые волны стали заливать место перехода. Идти вперед поэтому было невозможно; но то же самое и назад, потому что колеса вязли и заседали в песке; от сильных порывов взбешенных коней оси ломались, и воины падали в воду. При виде наступающих волн ужас объял египтян. Но спасение было уже невозможно. Юго-западный ветер с дикой силой дул из ущелий соседних гор и яростно гнал воду, которая все более и более затопляла место перехода. На нем в отчаянии боролись египтяне. Отчаянные крики погибающих людей и храп испуганных лошадей, бессильно бившихся в упряжи засевших в песке колесниц, представляли (как естественно предположить) страшную картину, усиливаемую непроницаемой тьмой ночи и ревом разъяренной стихии. Но борьба была непродолжительна. Стихия одолела, и поутру берега были усеяны трупами погибших в ту ночь египтян, среди которых, вероятно, был и сам фараон.

Близ того места, где израильтяне вышли на восточный берег Чермного моря, от берега идет равнина, ведущая к плодородному оазису, известному еще и теперь под названием Айюн-Муса (Источники Моисеевы), на расстоянии четверти часа пути от берега. Здесь-то, наверно, и расположились израильтяне после чудесного перехода Чермного моря. Чудесное избавление от страшной опасности привело их в неописуемый восторг. Этого спасения никак нельзя было приписать самим себе; оно было в собственном смысле чудесно, и народ ликовал, прославляя Иегову и своего доблестного вождя Моисея. Иегова, очевидно, есть Бог превыше и всесильнее всех богов. Все сердца были переполнены восторженной благодарностью к Богу. В такие великие исторические моменты народная душа изливается в дивно-поэтических творениях, и душа израильского народа вдохновенно выразилась в той хвалебной песни, которая сделалась историческим заветом народа и послужила основой для его религиозной и гражданской поэзии во все последующие века. «Моисей и сыны Израилевы воспели Господу песнь сию:

 
Пою Господу, ибо Он высоко превознесся,
Коня и всадника его ввергнул в море.
Господь моя крепость и слава:
Он был мне спасением,
Он Бог мой, и прославлю Его,
Бог отца моего, и превознесу Его».
 

По окончании великой исторической песни началось простое народное ликование и празднество. Мариам, достойная сестра великих братьев-освободителей, образовала хороводы и с тимпаном в руках вдохновляла женщин и дев к пляскам, песням и играм. Это был самый счастливый день в истории избранного народа.

Такое необычайное событие, конечно, не могло пройти незамеченным в тогдашнем мире, и предания о нем долго сохранялись у соседних народов. Племена к востоку от Чермного моря, говорит Диодор Сицилийский, бывший в Египте незадолго до Рождества Христова, «имеют предание, передающееся в течение веков, что однажды весь залив во время сильного отлива обнажился от воды, которая стенами стояла по обеим сторонам, делая видимым дно». Греко-иудейский писатель Артапан, живший также незадолго до Рождества Христова и написавший книгу об иудеях, отрывки которой сохранены Евсевием Кесарийским, говорит, что «жрецы Мемфиса обыкновенно рассказывали, что Моисей тщательно изучил время отлива и прилива Чермного моря и провел через него народ свой, когда мели совсем обнажились. Но жрецы Илиопольские рассказывают эту историю иначе. Они говорят, что когда царь египетский преследовал иудеев, то Моисей ударил воды своим жезлом, и они расступились так, что израильтяне могли пройти как по суху. Когда же египтяне решились вступить на этот опасный путь, то были ослеплены огнем с неба, море ринулось на них и они все погибли частью от молнии, частью от волн».

Знаменитый египтолог Бругш высказал новую теорию касательно места исхода, возбудившую значительный интерес в ученом мире. Он предполагал, что израильтяне пошли не южной дорогой к Чермному морю, как описано выше, а к северо-востоку, по направленно к Пелузию. Ваал-Цефон, по его мнению, был храм на горе Касие, уже за египетской пограничной стеной, в направлении к Ханаану. Так как эта дорога ведет уже не через Чермное море, а гораздо севернее его, то, по мнению Бругша, вместо библейского «Чермное море» нужно читать «Травное море», каковое название давалось не только заливам Чермного моря, наполненным водорослями, но и, главным образом, широким и страшным топям, известным под названием Сирбонских озер, между Пелузием и Гесемом, у берега Средиземного моря. Между этими озерами и Средиземным морем и теперь еще проходит узкая береговая полоса, которая, по-видимому, может служить путем сообщения между Египтом и Палестиной, но во время бурь заливается волнами моря. Этим-то путем и проведены были, по его предположению, израильтяне, между тем как во время прохода войска фараонова поднялась буря, которая стала заливать береговую полосу, вследствие чего войско пришло в смятение и ужас, потеряло свое настоящее направление и погибло в волнах. Как ни остроумна эта теория сама по себе, но принять ее невозможно, и не только потому, что она далеко отступает от библейского текста, но и потому, что новейшие исследования совсем не подтверждают ее. Дело в том, что проход по этой береговой линии невозможен, так как в некоторых местах она совершенно прерывается. Быть может, берег с того времени совершенно изменился; но и в таком случае кажется невероятным, чтобы Моисей повел свой народ этим путем, так как тут он был бы принужден прорваться через укрепления Пелузия, как раз запиравшие выход из страны в этом месте.

Снявшись со своего стана в Айюн-Мусе, народ израильский под покровом Божиим и водительством Моисея двинулся по направлению к югу – вероятно, тем путем, которым и теперь ходят караваны из Египта к Синаю и в Аравию, неподалеку от морского берега, по пустынной кремнистой дороге. Чем дальше, тем местность становилась волнообразнее и гористее. Это была пустыня Сур. В течение трех дней народ тяжело двигался вперед, подкрепляясь запасенной в кожаных мехах водой; но последняя наконец истощилась, и мука жажды начала сказываться на всех. Это было неутешительным началом для новой свободной жизни и резко противоречило с тем, что израильтяне, вероятно, ожидали после своего чудесного избавления от фараона. Наконец они прибыли в долину Хувар, известную тогда под названием Мерра (Горечь), и в ней нашли воду; но она оказалась слишком соленой и горькой. Их нравственное воспитание уже началось. Иегова спас их при Чермном море и хотел приучить их уповать на Него и в будущем. Но это был тяжкий урок, и народ опять разразился громким ропотом против Моисея. Это было действительно страшное испытание их надежды на невидимого Вождя и Покровителя. Но помощь была близка, если бы только у них побольше было терпения и самоотречения. «Моисей возопил к Господу, и Господь показал ему дерево, и он бросил его в воду, и вода сделалась сладкою», так что народ с приятностью утолял свою жажду.

Направляясь отсюда дальше на юг, израильтяне следующий стан свой устроили при Елиме – «деревах», в местности, называемой так от семидесяти финиковых пальм, орошавшихся двенадцатью родниками. Местность эту отождествляют с теперешней долиной Гурундель, которая и доселе служит приятной стоянкой для караванов, наполняющих здесь свои кожаные мехи свежей родниковой водой и отдыхающих под тенью пальм. Дальнейший путь шел по местности обнаженной, холмистой и трудной для путешествия, и народ рад был, когда впереди показалась синева моря, на берегу которого и был раскинут стан. Направление это было, вероятно, избрано частью для того, чтобы народ вздохнул свежим морским воздухом после палящего и душного зноя пустыни, а также, быть может, и для того, чтобы воспользоваться всем, что мог предоставить в распоряжение народа находившийся здесь египетский порт – запасы пищи и предметов, которые могли оказаться полезными в пустыне.

Дорога от приморского стана шла на некотором расстоянии вдоль берега. Оставив высокие меловые утесы вади-Тайджибех, израильтяне вступили на равнину Мургаб, называемую в книге Исход пустыней Син, которая тянется вдоль берега; это кремнистая и почти совершенно лишенная всякой растительности местность. Даже зимой зной здесь ужасный, а израильтяне проходили по ней уже полной весной. Даже бедуины, обыкновенно легко сносящие зной, чувствуют здесь особенную тяготу. Можно представить, с какими тягостями сопряжено было здесь путешествие для огромной массы израильтян, устало тянувшихся с женами, детьми, стадами всякого скота и громадным обозом. К общим тягостям прибавилось то, что запасы пшеницы, муки и пищи всякого рода, захваченные из Египта (очевидно, огромные, если они велись так долго), наконец начали истощаться, несмотря на пополнения, произведенные во время стоянки у египетского порта. Прошло уже шесть недель со времени перехода Чермного моря, и им постоянно приходилось выносить только тягости в пустыне, где они мечтали о «свободе». Еще недавно они едва не погибли от жажды; теперь угрожал им голод, и ввиду новой опасности забыто было так недавно совершенное перед ними чудо. Против Моисея и Аарона опять поднялись ожесточенные крики, и в толпе стали раздаваться возгласы горького сожаления, что народ не остался в рабстве на берегах Нила, где он сидел у котлов с мясом и ел хлеба досыта. Неблагодарный и грубый народ, приученный вековым рабством полагаться в отношении своего пропитания на заботу господ, не хотел знать, что свобода требовала от него мужества и самодеятельности и была неразлучна с испытаниями. Но он должен был убедиться, что Моисей, во всяком случае, освободил его не для голодной смерти в пустыни и потому скоро открыл ему новые, необычайные для него, чудесные источники пропитания. Вечером того же дня вся местность около стана покрылась стаями перепелов, а на следующее утро появилась манна на всем окружавшем их пространстве. Манна отселе служила для них насущным хлебом до самого вступления в Землю обетованную. В вечное воспоминание об этом чудесном хлебе, одна мера (гомор) манны была впоследствии поставлена перед ковчегом для доказательства будущим поколениям о том чудесном промышлении, которое Бог имел о своем избранном народе в пустыне. Правила собирания и пользования манной должны были приучать народ не заботиться много о вещественном, полагаться на провидение Божие, а отсутствие ее падения по субботам служило указанием на необходимость соблюдения субботы как дня покоя, посвящаемого на служение Богу. Пропитание манной было столь необычным явлением, что впоследствии оно сделалось синонимом питания божественным словом, и сама манна стала прообразом Христа, Слова Божия, который пришел с неба как хлеб жизни, чтобы дать жизнь всем верующим в Него.

Из пустыни Син Моисей повел свой народ в сторону от приморского берега. Местность эта еще ужаснее и безотраднее, так что римляне, проходя по ней во время своих воинских походов, ужасались пустынной дикости этих голых, утесистых гор. Народу приходилось то двигаться по тесным ущельям, то взбираться на скалы, то спускаться в овраги – по ужасной, усеянной камнями дороге. Но тяжесть пути вознаграждалась той целью, достижение которой имелось в виду. Неподалеку, именно у горы Дофки, называвшейся у египтян Та-Мафной, находились знаменитые египетские рудники, которые служили главным источником добывания серебра, золота и других металлов для Египта. Рудники эти разрабатывались каторжным трудом ссыльных, которых партиями отправляли сюда, заковывали в цепи и принуждали к насильственным работам. Во времена фараонов-угнетателей они переполнялись каторжниками и между ними, несомненно, было множество израильтян, которых жестокое правительство партиями ссылало сюда для ослабления молодого народа, становившегося опасным для государства. Египетский историк Манефон рассказывает, что фараон Аменофис сослал таким образом в рудники и каменоломни до восьмидесяти тысяч «прокаженных», как, несомненно, назывались израильтяне, не соблюдавшие египетских законов о чистоте. Поэтому, направляясь сюда, Моисей мог иметь в виду не только воспользоваться египетским провиантом и добычей золота и серебра в этих рудниках, но и, главным образом, освободить своих страждущих братий. Небольшой египетский гарнизон, конечно, не мог оказать большого сопротивления и при приближении народа должен был удалиться.

От египетских рудников народ прошел по долине Мокаттеб, где был стан Алуш. Долина эта известна множеством надписей на скалах и целых изображений, представляющих картины странствования какого-то племени (и уже древнее предание видело в этом племени израильский народ).

Большой стан затем был в Рефидиме, самое название которого (место остановки) показывает на продолжительное пребывание в нем. Здесь опять возник ропот по случаю отсутствия воды, и Моисей ударом жезла чудесно источил ее из скалы. Чудесно открытый источник, по-видимому, сделался постоянным, и из него израильтяне пользовались водой во все время пребывания у Синая. Источник этот, по учению ап. Павла, был прообразом Христа, источающего жизнь вечную.

Но израильтянам приходилось бороться не только с тягостями пути и недостатками природы, но и с враждебными племенами. Когда они находились еще в Рефидиме, у долины Фейран, местные жители вознамерились оказать им сопротивление. Это было племя бедуинов, известное под именем амаликитян, самое сильное племя Синайского полуострова в то время. В зимнее время они обыкновенно жили в южных пределах полуострова, а к лету передвигались на север, именно в окрестности долины Фейран, где находили хорошие пастбища для своих стад. Им, поэтому, было крайней, жизненной необходимостью прогнать отсюда вновь вторгшийся народ, который мог отбить у них пастбища. Будучи издавна данниками фараонов, они теперь соединились с египетским гарнизоном, отступившим от рудников Дофки, и совместно ударили на пришельцев. Время и место было выбрано чрезвычайно удачно для них. Народ израильский был крайне истощен тягостями пути и невзгодами, значительно даже деморализован ропотом и неудовольствиями на своего вождя, которого только что перед тем грозил побить даже камнями. Местность была стиснута гранитными скалами, затруднявшими более или менее правильное военное действие, и жар палил невыносимый. Минута была критическая. Правда, израильтяне были гораздо многочисленнее своих врагов, но самая их многочисленность со своими женами, детьми и стадами была их главной слабостью, потому что скорее могла вызвать панику в народе. Моисей быстро взвесил все обстоятельства и распорядился оставить весь обоз с женами и детьми позади, а из колен выбрал наиболее сильных и храбрых воинов, которые должны были сразиться с амаликитянами. Отряд был отдан под начальство Иисуса Навина, имя которого тут впервые появляется в летописях истории. Соединившись с некоторыми более дружественными племенами, искавшими, в свою очередь, союза с израильтянами против угнетавших их амаликитян, именно с кенеями и мадианитянами, израильтяне нанесли полное поражение своим врагам. Сам Моисей во время битвы стоял на горе, наблюдая за ходом сражения и придавая чудесную силу своим воинам поднятием своих рук, знаменовавших силу молитвы и прообразовавшим силу креста. На месте победы Моисей воздвиг жертвенник под названием Иегова Нисси (Господь знамя мое), и получил обетование об окончательном истреблении амаликитян за их коварное нападение на избранный народ.

Вскоре после поражения амаликитян Моисей был обрадован приятной встречей, которая должна была ободрить его в страшных трудах и испытаниях. Отправляясь в Египет, он оставил свою жену Сепфору с двумя сыновьями у тестя своего Иофора для безопасности. Теперь, когда он опять был близ священной горы, ему пришлось вновь увидеть свое маленькое семейство, приведенное к нему тестем. Узнав о его приближении, Моисей вышел к нему навстречу, преклонился перед ним на колена, прикоснулся головой земли, поцеловал у него сначала руку, а затем, поднявшись, поцеловал его в обе щеки и, приветствуя друг друга по всем правилам восточной любезности, они оба вошли в шатер. Тут Моисей рассказал Иофору о всех событиях, сопровождавших избавление народа, и о всех трудностях, которые встречались им на пути. Принесено было благодарственное всесожжение в жертву Богу, устроено угощение, на котором в присутствии Аарона и старейшин заключен был формальный союз между израильтянами и мадианитянами, связавший оба народа узами дружбы, редко нарушавшимися в течение последующей истории.

Пребывание Иофора в израильском стане ознаменовалось важным преобразованием в гражданском устройстве народа. До этого времени у народа совсем не была устроена судебная часть – по разбирательству возникавших дел и тяжб. Со всеми делами непосредственно обращались к самому Моисею, который поэтому и должен был с утра до ночи заниматься разбором бесконечных тяжб и дел. Такой порядок вещей был крайне утомителен для вождя и неудобен для народа. Опытный глаз Иофора тотчас же усмотрел ненормальность такого положения, и он предложил Моисею такое устройство судебного дела, чтобы до него доходили только наиболее важные дела. Он должен был разделить весь народ на определенные части и над каждой частью поставить начальника, к которому и обращалась каждая часть для разбора возникающих в ней дел. Таким образом, явилась та стройная десятичная система народных начальников, которая так много содействовала правильной общественной жизни народа. И были избраны тысяченачальники, стоначальники, пятидесятиначальники и десятиначальники, которые и ведали дела своих частей. Только крупные дела представлялись на разрешение Моисея, который, таким образом освобожденный от мелочных дел, мог всецело посвятить себя высшим интересам народной жизни.

По возвращении Иофора к своему племени израильский народ двинулся дальше. В отдалении уже виднелись величественные высоты Синайских гор, где должно было совершиться великое не только для израильского народа, но и для всего человечества, событие, а именно провозглашение и дарование божественного Синайского законодательства. К этим-то высотам и повел теперь Моисей освобожденный им народ.