Текст книги "Лучше лизнуть, чем гавкнуть (сборник)"

Люди женские

Недавно, перебирая свой архив, я у видел немного помятый листок, лежащий в отдельной папке с надписью «Евгений Евтушенко». Это было стихотворение Е. Евтушенко «Люди женские» с дарственной надписью «Саше от всего сердца. 2000».

История получения этого стихотворения такова. Поэт проводил свой творческий вечер. После окончания встречи Евгений Александрович раздавал автографы, а я случайно увидел лежащий на полу листок, поднял его и увидел, что это напечатанное без названия стихотворение поэта. Когда я ему возвратил лист, он очень обрадовался:

– Спасибо огромное. Видимо, выпал из папки. Я вам другое дам. Он выбрал из папки «Люди женские» и размашисто на нём расписался.

По своей работе мне приходилось общаться с людьми разных профессий, малого и большого уровня должностей и ума, с юмором и без оного. Иногда вспоминал свои впечатления, наблюдения, рассказы коллег и друзей на тему «Люди женские».

Восток – дело тонкое

Владимир Семёнович Ларин – главный инженер проекта (ГИП) института, который располагался в Казахстане и обеспечивал технической документацией всё, что было связано с водой в восточных регионах страны. Ларин – высокого роста, крепкого телосложения, с умными глазами и при разговоре всегда с какой-то извиняющейся улыбкой, хохмач и любитель женщин.

– Официально, по работе в институте я-ГИП. Но моё призвание и хобби – ювелир. Мои проекты, как ювелирные изделия, как бриллианты. Жаль, что часто любые проекты искажаются на практике до неузнаваемости, – улыбался он.

Головной институт, который занимался комплексным проектированием объектов и сооружений, располагался в столице и всегда привлекал фирму Ларина к сотрудничеству в силу его специфики. По положению их разработки защищались в Москве.

А так как камнем преткновения всегда была стоимость, которую скрупулёзно проверяли ревизоры (в основном женщины), то у Владимира выработалась стойкая неприязнь к прекрасной половине человечества, правда, уточнял он, только при исполнении ими служебных обязанностей. Ларин иногда делился своими впечатлениями:

– Эти бабы, ревизоры… С ними бесполезно спорить. Впечатление такое, что они давно ждали меня, им не на ком было отвести душу, выговориться. Доказать. Ткнуть носом плебея… Я зашёл к ним в отдел и говорю:

«Здравствуйте, тётеньки…»

А одна из них:

«Это что, новое восточное приветствие?»

«Нет, – говорю, – работу закончим, расскажу…»

Надо мной поиздевались, но с мелкими замечаниями техпроект подписали. И я выполнил обещание, когда всё закончили.

Вот что тогда я им поведал:

«Недавно мы с женой были в Душанбе. Идём по улице. Домиков много, и у каждого стоят или играют дети, а когда мы проходим, они обязательно кивают:

“Здравствуйте, дяденька”.

Идём дальше.

“Здравствуйте, дяденька”.

Проходим ещё. Снова:

“Здравствуйте, дяденька”.

Но мы ведь идём вместе. Я и жена. Она спрашивает:

“Вова, почему они приветствуют только тебя?”

Я ей разъяснил:

“Потому что женщина здесь должна знать своё место. Она не в почёте. Это второй сорт. А ну-ка, полшага назад, и иди за мной”.

“Здравствуйте, мальчики… Здравствуйте мальчики… Здравствуйте…”

Я думаю, есть что-то мудрое в восточных обычаях».

«А жена на полшага назад отступила?»

«Естественно».

А руководитель группы Панова с улыбкой уточнила:

«Если бы вы это рассказали вначале, то уехали бы без согласования».

«Поэтому и обещал объяснить своё необычное приветствие после завершения, чтобы с проектом в руках, как со знаменем вернуться на Родину», – пафосно прозвучал мой ответ. А когда позже зашёл к Пановой в кабинет попрощаться, она пригласила меня к себе домой отметить успешное окончание работы, и мы до самого утра так и не успели обсудить перспективы водных ресурсов восточных республик. У меня «с собой было», по Жванецкому, и я ей подарил колечко в знак нерушимой дружбы между народами и с… женщинами.

Целебный напиток

– Не понимаю… Как можно пить с удовольствием чай, имеющий такой резкий запах, как у веника, облитого кипятком? Тем более, вприкуску с гречишным мёдом – тёмно-коричневого, непривычного цвета и пахнущим чем-то не нашим… Да ещё из какой-то экзотической посуды! Раньше, насколько я помню, ты пил водку стаканами и запивал ею же. Что произошло? До чего ты допился? Или я неправ?

Именно так, медленно, с чувством, с толком, с расстановкой задавал эти вопросы давний друг, который приехал погостить по моему приглашению в Москву.

Мы с ним много лет трудились на металлургическом производстве. Тяжёлом, посменном. Направлены были после института, жили вместе в одной комнате в общежитии, делились радостями и неприятностями по работе, любили девушек, ходили на собрания и демонстрации, в кино и на встречи с поэтами и писателями.

А насчёт спиртного каждый из нас мог уверенно сказать: «Свою цистерну я выпил».

Очень сблизились, часто подшучивали друг над другом. Почти одновременно женились, позже разъехались по разным городам, но связи не теряли, переписывались, иногда семьями выезжали вместе отдыхать или приезжали в гости друг к другу. Мы были молоды. Время – начало шестидесятых. Помните?

 
А я еду, а я еду за туманом,
За мечтами и за запахом тайги.
 

А теперь сидели за столом, а на нём – всё, что напоминало старые добрые времена: картошечка, селёдочка, водочка, салат оливье…

За плечами годы, жёны, дети, рекомендации врачей. Говорили, вспоминали. Время позднее. Загрузились хорошо. И вдруг – на тебе, вопросы. И о чём? О моих самых любимых чае и мёде.

– Ему, видите ли, непонятно. Большевистская прямота и невысокая культура… Но мой уровень не позволяет реагировать грубо, поэтому вежливо поясняю. В порядке поставленных.

Чай. Зелёный. Мёд. Гречишный. Это история. Долгая. Слушай.

Она началась с конца семидесятых годов прошлого века… Старик, ты осознаёшь? Семидесятые годы. Прошлый век…

Я, как ты знаешь, после завода переехал в Москву, в проектный институт. Мне поручили заниматься проектированием и строительством одного из последних металлургических комбинатов «нашей советской эпохи» в республике Казахстан, где уже функционировали полигоны для запуска ракет на Байконуре и атомный в районе Семипалатинска.

– Разглашение государственных секретов карается в нашей стране очень строго. Я доложу куда следует…

– Правильно. Разберутся. И посадят тебя. Помалкивай.

Когда я прилетал из Москвы на площадку строительства комбината, поселялся в небольшой гостинице. Что такое отели пяти-четырёх-трёхзвёздочные, скажу честно, понятия мы не имели. Но мне всегда выделяли отдельный номер, как главному инженеру проекта.

– Однозвёздочный…

– Не издевайся. Железная кровать, стол, стул, тумбочка, висящая на проводе электрическая лампочка с аляповатым небольшим абажуром и туалет с душем. Молоденькие горничные с местным колоритом и аппетитная буфетчица… Ну скажи, что нужно ещё советскому командированному инженеру для счастья?

Да, чуть не забыл! На столе стоял телефон.

– Для прямой связи с Кремлём? Или со ждущими твоего приезда женщинами?

– Каким ты был, таким остался, – тихонько начал я.

Он положил руку мне на плечо, и мы вместе допели:

 
Орёл степной, казак лихой.
Зачем, зачем ты снова повстречался,
Зачем нарушил мой покой?
 

– Это здорово, что мы снова повстречались. Казак лихой. Орёл степной. Хорошо, что нарушил мой покой. Так на чём мы остановились?

– На потрясающем отеле.

– Точно. Ведь я тебе не зря всё перечислил. Именно потрясающий. От слова «трясти». Ты запомнил электрическую лампу на висящем проводе?

– А как же. Лампочка Ильича.

– Хоть это запомнил. Мало выпил. Так вот, когда производили вечером или ночью испытания в Семипалатинске, сильного землетрясения не ощущалось, но лампочка на проводе начинала качаться, а телефон как-то противно дребезжать, и становилось не по себе, но все понимали «откуда ветер дует».

А ветер направлялся в районы как в степные, так и в горные, где паслись бараны, овцы и вся живность аборигенов. Стало очевидным, что после взрывов дохли животные, начало болеть население. И заметили казахи поразительную закономерность: люди, которые пили настой из зелёного чая, оказались значительно устойчивее к радиации.

Поручили науке проверить. Проверили. На баранах. Одним давали настой из зелёного чая. Другим нет. Первые выжили. Вторые подохли.

– Я так понимаю, что ты был, к счастью, в первой группе?

– Не испытывай меня на прочность. Иначе получишь по своей лысине. А какая у тебя была шевелюра… Я продолжаю.

Зелёный чай стал очень популярным в Казахстане, так как там взрывали и испытывали… Взрывали и испытывали. И запускали.

Кстати, зелёным чаем отпаивали ликвидаторов последствий аварии в Чернобыле, помогая их организму справиться с облучением. Ты хоть что-нибудь понял из этой длинной лекции?

– Естественно. Но чтобы ещё лучше усвоить выстраданный материал – наливай. Нет, нет. Мне виски, пожалуйста. Со льдом… Продолжайте, сэр.

– А я услышал впервые о зелёном чае на пикнике, куда меня пригласили казахские коллеги отдохнуть, расслабиться на лоне великолепной природы, побывать в настоящей юрте, с круглыми коврами и национальными угощениями.

– Знаешь, это непросто, попав первый раз в обстановку, где нужно соблюдать национальные обычаи, делать всё так, как тебе приятно.

– Например.

– Представь себе. Сидит старый казах в тёплом халате (несмотря на жару!) и каким-то специальным ножом раскрывает череп барана.

– Ну, не твой же.

– Попорчу физиономию. Молчи и слушай. Раскрывает череп и преподносит для поедания (по статусу и уровню гостя) мозги, язык, глаза, уши… Тебе, судя по вопросам, которые ты задал, достались бы глаза, поскольку мозгами… не дорос. В конце, после бешбармака и мантов, чай в пиалах и разные сладости. Между прочим, перед трапезой тоже подаются чай и кумыс.

«Пей, сынок, – сказал старик. – В наших краях помогает здоровью».

А так как мы часто и подолгу находились на строительстве, коллеги рекомендовали прислушаться к гласу народа.

С тех пор я пристрастился к зелёному чаю. Листовому. Самый полезный. Без всяких примесей. Сначала он продавался в плитах, размером большой и толстой книги. Разбивал молотком и зубилом. А так как плиты изготавливали по-нашему, по-рабоче-крестьянскому, ничего не сортируя, из спрессованных вместе листьев, корней, веток разного размера и веса, то при ударах всё это хозяйство разлеталось во все стороны, тем самым вызывая протест домочадцев. Но во имя здоровья терпели. Позже стали торговать этим чаем в полиэтиленовых пакетах. Его мало кто брал. Даже продавщицы магазина «Чай», что на бывшей улице Кирова в Москве, продавали пакеты с лёгким пренебрежением.

На него набросились, когда осознали его преимущества и полезность.

– Дорогие друзья! Вы слушаете передачу «За что я люблю зелёный чай», которую ведёт доктор, но технических наук.

– Согласен. Цитирую по памяти: «Содержит сильные антиоксиданты, защищающие от рака. Снижает уровень холестерина в крови. Противостоит действию облучения. Активизирует мозг». Обрати внимание на последнюю позицию. Если не расслышал, повторю.

– Завтра же покупаю вагон с пачками зелёного чая.

– Тебе не надоела моя болтовня?

– Нет, нет, профессор, я еле успеваю конспектировать… Нужно закрепить рюмочкой.

Закрепили. И лекция продолжилась.

– Касательно гречишного мёда. Сведущим в медицине людям известны его качества. Они сводят на нет многие заболевания. Называю некоторые. Опять же по памяти. Болезни сердца и желудка. Кровоизлияния в мозг. Гипертония. Лучевая болезнь.

Пить нужно только вприкуску, не размешивая в чашке. Иначе теряются многие целебные и лечебные свойства мёда и получается просто подслащённая вода, если её температура превышает 40 градусов.

Для дилетантов этот мёд, как указывалось выше, непривычен цветом, запахом, вкусом. Тут я тебе ничем не могу помочь. Повышай свои кондиции.

– Послушай, а тебя не привлекут за незаконную рекламу?

– Что ты меня всё время посадить хочешь?

– Наоборот. Гляжу я на тебя и радуюсь. То ли от зелёного чая, то ли от гречишного мёда, то ли от всего вместе, но ты стал более разумным HOMO.

– Нехороший ты человек. И стукач к тому же… А экзотическая посуда – моя гордость, заварной чайник с национальным орнаментом – один из основных предметов казахского чайного сервиза, который подарил главный инженер комбината в мой юбилей. Там много предметов разного назначения. В нём мы завариваем зелёный чай и подаём на стол только для дорогих людей.

– Наконец я дождался похвалы. За нас надо выпить.

– С удовольствием. Кстати, ты сейчас пьёшь чай из примитивной чашки. Чай по-казахски пьют из пиал. А из пиалы ты сможешь выпить горячий чай?

– Как ты сказал, с большевистской прямотой чётко отвечаю: нет. Стакан – орудие пролетариата.

– Именно поэтому я и не поставил тебе пиалу, плебей. С утра придётся заняться твоим воспитанием и манерами. Смотрим на стол… Водка до дна. Как и в молодые незрелые годы, задание с честью выполнено… Остался виски. Но это не наш напиток. Вражий. И не самогон. Пошли спать.

Утром у обоих было тяжело с головой. Пришлось применить испытанный метод восстановления организма – зелёный чай с гречишным мёдом. Я приобрёл ещё одного союзника – любителя зелёного чая. Ибо этот потрясающий напиток исцеляет не только баранов, но и людей.

День рождения

Скромность, деликатность украшают человека. Особенно когда речь идёт о личном, о самом дорогом. Как писал любимый зять:

 
Мой юбилей – ну что за радость?
Как многие, поступками греша,
Скажу, что эту сволочь – старость
Не признаёт моя греховная душа.
Я не хочу стареть, могу признаться.
С мольбой прошу судьбу о том,
Чтобы позволила мне дальше оставаться
Неугомонным, бесшабашным пацаном.
 

Чувства выразил очень точно.

Коллега по работе прислал мне поздравление с днём рождения, где тоже пишет: «Ох, это время – ну не сволочь?!» (Пока ещё слово «сволочь» в России не запретили.)

Совпали отношения к возрасту и состоянию души независимо от места проживания, политических пристрастий и семейных отношений. И я решил, пока ещё есть силы «остаться бесшабашным пацаном», забыть о скромности и деликатности, остаться самим собой и выплеснуть на страницы очень личное и, может быть, не очень деликатное. Но, как говаривала моя весёлая знакомая, «Лучше поздно, чем никому».

Вниманию и осуждению читателя предлагается личная политическая переписка по вопросу дня рождения.

1. Поздравление от коллеги по работе из России.

 

С ДНЁМ РОЖДЕНЬЯ

Так что же, Александр Семёныч?
Опять пора Вас поздравлять!
Ох, это время – ну не сволочь?!
Летит… И как его унять?
Что пожелать? Чтоб мир подольше
Светился счастьем – как в Крыму,
Чтоб радость нёс не меньше – больше,
Чем Вы приносите ему!
Конечно, нужно быть здоровым,
Чтоб как по нотам и с душой
Играть и дальше роль основы
Для всех и вся в семье большой!
Любви, очей очарованья,
В году – одних счастливых дней!
Пусть все порывы, все желанья
Раскрасят жизнь ещё сильней!
И ощущенье оптимизма
Пусть будет ярче и пестрей!
Как при победе коммунизма!
И даже, блин, ещё острей!!!
Желаю в этом поздравленьи
Вам от себя, от всех моих,
Идей, сюжетов, вдохновенья,
Чтоб Вам писалось за троих!
Жму руку, обнимаю крепко,
Ведь сколько лет без перемен
Вы для меня – как Ленин в кепке:
Родной… с прищуром…
 

Ваш Сурен

2. Ответ.

Дорогой Сурен! Огромное спасибо!

 
На пикнике до колик все смеялись,
Когда письмо твоё я зачитал.
«Как в этом бардаке, – все удивлялись,
Он чувство юмора ещё не растерял?»
 

3. Ответ товарищу А. С. В.

 
Грудой дел, суматохой явлений
день отошёл, постепенно стемнев.
Двое в комнате.
Я и Ленин – фотографией на белой стене.
 

В. Маяковский.

 
Депеша с поздравленьем из Москвы.
Благодарствуем! Но в тексте слабость —
Как и в мозгах у политической «братвы».
В связи со сложной обстановкой
Пишу без рекогносцировки.
Я буду резок, грубоват.
Порой проскакивает мат.
Но для грядущих светлых лет
Я формулирую ответ.
Хоть Крым по площади и куцый,
«Светиться» не «подольше» должен он,
А без аннексий, всяких контрибуций —
Навечно за Россией закреплён!
Вот так всегда – за частью, за кусочком
Незрелость у политика видна.
Но мы должны стоять у власти прочно.
Нам мудрая политика нужна.
Ваш лозунг – пожеланье «за троих»
И чужд, и вреден партии сегодня.
Сей лозунг для бомжей, для них,
Кто пьёт и прячется по подворотням.
И все художники, поэты, музы цвет,
Напомню, я сказал о них давно.
На одного, на двух, на трёх согласья нет.
Российская интеллигенция – говно.
У нас надежда на таких, как Вы.
Всех по дороге к коммунизму воспитаем.
Согласен с Вами. Из капитализма тьмы
Возьмём блядей и их зауважаем.
А пишите Вы славно. Пока можно…
Пока прищуром я могу помочь.
Сдаётся мне, при Джугашвили будет сложно…
С ним яркий день вдруг превратится в ночь.
Здоровья Вам! Поклон мой низкий.
За смычку всех рабочих и крестьян!
Осуществленья дел по-большевистски!
Желаю Вам, товарищ А…ян.
Ещё хочу, чтоб в Вашем Заграничье,
Вы встали, наконец, с колен.
И Вы пришлёте мне, как большевик отличный,
Слова: «Я ВСТАЛ! ПОШЁЛ!! ПО… Ваш Сурен».
Успехов Вам. Осуществленья планов.
Жму руку. В. Ульянов.
 

Лучше лизнуть, чем гавкнуть

Владимир – бригадир электриков. На несколько лет старше меня. Смуглолицый, среднего роста, с чёрной копной волос и чёрными большими глазами. Нос огромный, в пол-лица.

– У меня мать гречанка, отец хохол, а если хорошо проверить кровь – от Чингисхана до Наполеона, – смеялся Владимир. – Генетики говорят: «Гремучая смесь»!

Образование среднетехническое. Балагур, жизнелюб, бабник. Печатался в цеховой и районной газетах, как он говорил, по следующим темам: проза – «У нас нет плохих начальников, у нас есть нерадивые рабочие», стихи, по мотивам известной песни – «Сегодня не личное главное, а сводки рабочего дня».

Проработали с ним около десяти лет в одной смене. Меня повысили в должности, когда Владимир был в отпуске. Перед этим он подошёл ко мне с просьбой. Весельчак. О себе заботился, не перегружался, но:

– Дай мне свою руку, Семёныч. Послушай моё сердце, как оно стучит. Тук… тук… тук… еле-еле. Оно очень устало. Оно просит отдыха. Сделай одолжение, дай мне отпуск, Семёныч. Ты мастер добрый…

Посмеялись, и я ему подписал заявление. Встретились после его приезда из отпуска.

– Семёныч, привет!

Я ещё не успел ответить, он совсем другим голосом:

– Простите, ради бога. Здравствуйте, уважаемый Александр Семёнович! Поздравляю вас с новым высоким назначением. Разрешите пожать вашу руку! Рад. Вы это заслужили… Я вчера из отпуска. Месяц не думал о работе, о коллективе, о тебе… Вышел – и узнаю, ты сбежал.

А в глазах тысячи чёртиков, а на лице хитрющая улыбка.

За много лет совместной работы на тяжёлом трёхсменном производстве (с утра, днём, в ночь) у нас с ним было много всякого: хорошего и плохого, похвал и ругани, переходящих знамён и вымпелов с портретами вождей, получения выговоров, премий и лишения оных, а количество выпитого… Друг к другу относились с симпатией. Поэтому поддерживаю его игривую интонацию:

– Благодарю, Владимир Георгиевич. Надеюсь, ваши чувства искренни, и желаю вам самого, самого лучшего. Уверен и в вашем блестящем будущем!

– Спасибо, Семёныч. А теперь по делу. Кто будет вместо тебя?

– Не знаю. А зачем тебе это? Какая разница?

– Удивляюсь тебе. Как нас партия учит? «Кадры решают всё». Нужно сейчас быть осторожным, ласковым со всеми. А то пошлю, например, Попова на… А его – раз! – и мастером назначат. И буду

 
Позабыт, позаброшен
С молодых, юных лет.
Я останусь сиротою,
Без тебя мне счастья нет.
 

– пропел он грустно, тихим баритоном куплет известной блатной песни.

– Прямой подхалимаж и извращение текста оригинала.

– Не важно. Главное, чтоб тебе приятно было со мной общаться. Нужно думать вперёд. Как ты нас учил: перс-пек-тив-но!

«Без всяких аннексий и контрибуций». Он любил вставлять эту фразу при разговорах на любую тему. Однажды я спросил:

– А ты хоть знаешь, что это значит? Где слышал?

– На каком-то занятии по Лени-ни-зь-му, – ответил Владимир. – Понятия не имею, что это такое, но звучит красиво, и все думают, что я очень, очень умный. Когда выступаю, особенно перед женской частью пролетариата, глазом всегда слежу за впечатлением. Как только скажу: «Без всяких аннексий…», – всё. Любую бери. Готова. Веди. Клади. Делай, что хочешь…

– Ну раз классика и меня цитируешь, значит, умный и сексуальный.

– А как же. Ты теперь высоко, – он демонстративно глянул вверх, – поэтому тебя надо ци-ти-ро-вать. Так уж у нас принято, Семёныч. Годик тебя поцитирую, глядишь, и меня начнут замечать. С твоей помощью.

– Для тебя постараюсь. Мне кажется ты сегодня какой-то возбуждённый.

– Ты, как всегда, прав и наблюдателен. От тебя ничего не скроешь. Я только вчера вышел из отпуска, за который тебе спасибо. Отдыхал в Крыму. Но, самое главное – один, без жены. Отдохнул на десять лет вперёд. Это блаженство… В любое время дня у тебя благодушное настроение и каждый тебе друг, товарищ и брат. А каждая – тем более. Я даже лирическое сочинил:

 
Я в море купался и загорал,
Отдых был изумительный.
Ласковой женщине я шептал:
– Милая, вы восхитительны.
 

И только в последние дни думаешь – скоро возвращаться, а жить так хочется…

– Тебя нельзя одного отпускать. Ты ловелас и подхалим, и в этом ты неисправим.

– Вот! Видишь, со мной даже ты заговорил стихами. А что говорить о лучшей половине человечества…

Рис. Е. Кран

– Это у меня случайно.

– А по поводу подхалимажа я так определился. Послушай, ты первый, кому читаю…

Он вынул из кармана записную книжку и продекламировал с пафосом:

 
Ругаться с начальством? Топать ногой?
Бить себя в грудь и рявкнуть?
По жизни мне ближе принцип другой:
Лучше лизнуть, чем гавкнуть.
 

– Гениально! Как я расту! Какое проникновение в душу человека!

Он поднял указательный палец.

– Учись у старших товарищей! Привет семье!

И, улыбаясь, пошёл на своё рабочее место.