Текст книги "Танец волка"

Глава тридцать четвертая
Йоль

Никто никого не убил. Формальный выигрыш остался за Свартхёвди, поскольку подраненный мной берсерк хотел сыграть на его стороне. Рана оказалась тяжелой. Ногу я ему прорубил основательно. Хорошо, что берсерк. Кровью не истек. Успели обработать и зашить.

То, что кто-то (в том числе и я) сумел вмешаться в ход поединка, это был косяк Хальфдановых хирдманов. Но их никто не упрекнул. Берсерка попробуй перехвати! Да и кто знал, что у него планка упадет.

В общем, конунг вынес такой вердикт: в похищении его дочери Свартхёвди невиновен. Но к ней пусть не суется. А так – полное прощение. Нам всем вновь разрешен доступ ко двору, и мы опять, считай, почтенные гости, а не «коварные даны».

Ну и ладненько.

Это я так считал. Медвежонок был иного мнения, но красть Фрейдис больше не собирался. Он выбрал иную тактику: завоевать расположение ее папы.

Я эту политику в целом одобрял. В целом, потому что завоевать расположение конунга можно, лишь оказав конунгу какую-нибудь серьезную услугу. Например, проблему решить важную, с которой ему самому не управиться.

А какие у конунга-завоевателя проблемы? Вот-вот. Потому-то я и опасался, что мой побратим может с воистину медвежьей простотой попереть на рожон…

Зато к Фрейдис он больше не лез… Блин! Это я как-то неуважительно! Всё-таки братец мой к ней – по-серьезному. Как я – к Гудрун.

Гудрун, надо отметить, брата понимала и одобряла. И тоже опасалась, как бы он не начудил.

Так и шла наша жизнь. Понемногу. Англичанки мои ткали, Гудрун нарабатывала фехтовальные навыки, благо животик ее был пока что практически не заметен. Ну а мы, простые северные воины, предавались обычным развлечениям: играм, пирушкам и уходу за оружием. Раза три в неделю посещали «дворец» конунга… Где развлечения были точно такие же. Счастливые нореги вовсю гоняли на лыжах. Причем по таким трассам, что я бы их мастеру спорта по слалому не пожелал. И не убивались они, что характерно.

Так вот незаметненько дожили до последней трети декабря зимнего солнцеворота, и местного главного праздника. Йоля.

Праздновать Йоль мы отправились в Хёдмарк. То есть не то чтобы специально, но Хакон Волк сказал: мы едем туда, потому что там хорошая охота и богатое место.

Дальше, как говорится, труба трубит – вставай на лыжи. Дорогу, естественно, уже накатали. Санный путь был открыт давным-давно.

Ехали с чадами и домочадцами, то бишь с женщинами, обслугой, запасом выпивки и пищи (это несмотря на то, что все встречные-поперечные обязаны были нас кормить и развлекать), поэтому походный вариант был вполне комфортным. Я взял у Харальда Щита напрокат санки, над санками установили шатер, в шатер сложили припасы, усадили Гудрун и… Надо ли говорить, что существенную часть пути я проводил там?

Я бы и больше проводил, но сама Гудрун любила прокатиться верхом или побегать на лыжах. Кроме того – тренировки. Да и не такая уж холодная здесь зима… Если у тебя есть возможность пару раз в сутки завернуться в меха с любимой женщиной.

Времени хватало на всё, потому что конунг со свитой вели невероятно активный образ жизни. Помимо охоты, осуществляли на жилых территориях суд, а временами – и расправу. К последнему относились очень серьезно и обставляли соответственно. Как небольшой, но жестокий спектакль.

Несколько раз для решения спорных вопросов требовался хольмганг, причем однажды, к моему немалому удивлению, одной из сутяжничествующих сторон выступал сам Хальфдан Черный. Впрочем, удивлялся я недолго. Состязателем с его стороны выступил Хакон Волк, а супротив берсерка у местного жителя, пусть и воина по жизни, было немного шансов. Волк прикончил его на первой же минуте «матча», и спорная территория, какой-то там очередной барсучий луг размером с футбольное поле, отошла к обладателю сотен квадратных километров возделанных и диких земель. В общем, все как и в моем продвинутом будущем. Власть к власти, деньги к деньгам.

Но вернемся к Йолю. У скандинавов по факту два главных сакральных праздника. День летнего солнцестояния. И день солнцестояния зимнего – Йоль.

Медвежонок загодя предвкушал некие оборотнические мистерии. Нет, ничего не рассказывал, только глазами сверкал и облизывался. По-моему, для него даже любимая Фрейдис в преддверии мистерий на второй план отошла.

Гудрун брату завидовала. Она у меня жизнелюбивая, и когда какая-то радость мимо нее – огорчалась совсем по-детски. А я, глядя на нее, вспоминал, что в «моем прошлом» девушки в ее возрасте еще в школе учатся.

Я не завидовал. Йоль – не мой это праздник. И вообще, мне как-то с вестфольдингами – не очень. Притом что на Сёлунде я чувствовал себя прекрасно. И почему так, спрашивается? Там – скандинавы. И тут – такие же. Может, потому, что там я больше с простым свободным народом общался, а здесь оказался в свите конунга. Да еще в статусе начальника среднего уровня.

А вот кто плескался в нашей большой шумной компании, как рыбка в речке, так это мой новоиспеченный хирдман Тьёдар Певец. Сам развлекался и нас с Гудрун время от времени развлекал. Историями о местной аристократии.

Например, однажды он добрых три часа, с частушками и подпевками, рассказывал о том, как ныне покойный единокровный брат и соправитель (при жизни, разумеется) Хальфдана Черного, Олаф, в главную ночь Йоля устраивал специальную пирушку для йотунов, альфов и прочей нечисти, которая в это время могла шариться по земле без всяких ограничений. Но у Олафа с ними проблем не возникало, потому что конунг неплохо владел нужными наречиями. За что и носил прозвище Альва из Гейрстада, то бишь Гейрстадского Эльфа.

Хотя сама по себе тема о раскрытии межмировых врат не была для меня нова. Еще Стенульф в свое время задвигал, что в ночь «между годами» время останавливается, исчезают грани между мирами и ты вполне можешь увидеть у своего костра и Одина, и Локи.

В эту ночь, вернее, в эти ночи, потому что праздник длился несколько суток, случались всякие чудеса. Например, я лично видел в прошлом году «неопалимое» полено. Ну практически неопалимое. Ясеневое полешко, которое подожгли от живого огня щепкой полена прошлогоднего. И горело оно, по-моему, суток десять, до самого конца праздника. И при этом от него осталось достаточно, чтобы через год использовать для преемственной растопки. Рунгерд объяснила феномен тем, что полешко якобы является частью Священного Древа, Ясеня Иггдрасиль. Хотя что-то мне подсказывало: дело не только в «священстве», но и в невероятном количестве жидких, твердых и сыпучих приношений, которыми оное полено посыпали.

Короче, Йоль – это бодрячком. Особенно для берсерков. Небось будут голыми по сугробам скакать и сырьем жрать собственноручно пойманную дичь.

А в канун самого праздника, естественно, рассказывали всякие берсеркские истории.

Например, Медвежонок с удовольствием поведал историю Папы-Медведя. А потом, покосившись на меня, историю о том, как я в одиночку порешил личного берсерка Эвара Козлиной Бороды. Эвара-ярла народ знал, поскольку он был здешним, норвежским. И берсерка его тоже знали. Я немного напрягся: вдруг предъявит мне кто-то из берсерковой родни?

Но Медвежонок понимал, что делал. Не было у берсерка в Вестфольде родичей. Пришлым он был, что для берсерка – неудивительно. Очень уж они проблемные.

Что же касается самого Эвара, то за его смерть мы со Свартхёвди ответственности не несли. В таких случаях начинать кровную месть следовало с лидера, то есть с Хрёрека…

Вспомнив о Хрёреке, я опечалился… но куда меньше, чем раньше. Известие о том, что жив Ульфхам Треска, внушило мне надежду…

Пока я печалился, разговор продолжал крутиться в заданной теме. То бишь – убийстве берсерков. Помянули некоего местного конунга по имени Сигурд Олень, сына Хельги Смелого. Этот Олень, по утверждению Хальфдана Черного, еще в детстве прославился берсеркобойством.

– Мне рассказывали, – предался воспоминаниям господин Вестфольда и окрестностей, – что Сигурд еще в пятнадцать лет[33]33
  По саге – в двенадцать, но думаю, это поэтическое преувеличение. Причем – не единственное.


[Закрыть] убил берсерка Хильдибранда. И Сигурд был один, а с Хильдибрандом – его люди.

– Берсерки его и убили, – сообщил отменно информированный Хакон Волк. – Подстерегли его в лесу и убили. Этой осенью.

Хальфдан-конунг удивился. Он не знал.

– Он был хорошим воином, Сигурд Хельгисон, – изрек Черный. – Жаль его.

– Так и есть, – подтвердил Хакон, – очень хорошим!

Сидевший рядом со мной Свартхёвди хмыкнул и вставил свои пять копеек:

– Видать, не настолько хорошим, чтобы не дать себя убить.

Хакон глянул на него укоризненно:

– С Сигурдом было пятеро, – уточнил он. – И он охотился. А с Хаки[34]34
  Я понимаю, что от всех этих Хаки, Хаконов и т. п. у нетренированного человека голова идет кругом. Но ничего не могу поделать. Такие у них имена. Как говорится, из саги имен не выкинешь.


[Закрыть] – тридцать человек. И несмотря на это, Сигурд, как говорят, собственноручно убил семерых, а самого Хаки ранил и отрубил ему кисть левой руки.

– Коли так, то твой Сигурд и впрямь был неплохим воином, – признал Свартхёвди. – Жаль, если его фюльк унаследует убийца.

И посмотрел на Хальфдана.

Хальфдан думал.

– Кажется, у Сигурда был сын… Гудхорм, так его зовут? (Хакон кивнул)… И дочь… не помню…

– Рагнхильд, – сообщил всезнающий Хакон.

– О! – Конунг оживился. – Рагнхильд! Так звали мою жену! Это знак богов!

Черный поставил чашу, запустил пятерню в нечесаную гриву и улучшил кровообращение, поскребши голову. А заодно и моцион насекомым устроил.

Затем превратил мысль в слово и дело:

– Хакон, привези мне эту девушку! Я на ней женюсь.

Отличная идея. Стоит ли уточнять, что жениться конунг желает не столько на девушке, которую ни разу не видел и до сего момента даже о ее существовании – ни сном ни духом, а на земле Хрингарики?

– Мне жаль, конунг, но Рагнхильд забрал себе Хаки, – огорчил Черного Волк. – И еще: он не правит фюльком Хрингарики. Люди Хрингарики не приняли его. Он же – берсерк и люди его – берсерки. Но поместье Сигурда Хаки приказал разграбить, а Гудхорма и Рагнхильд привезти к нему, в Хадаланд.

– Что еще тебе известно? – помрачнел Хальфдан.

– Хаки еще не до конца оправился от ран, которые нанес ему Сигурд. Говорят, он чуть не умер. И поклялся, что Рагнхильд станет его наложницей, как только силы к нему вернутся.

– И как? – заинтересовался Медвежонок. – Вернулись?

– Я об этом не слыхал, – сдержанно ответил Хакон.

– Мы нападем на Хадаланд! – решил конунг. – Убьем Хаки и его людей, и Рагнхильд я возьму в жены.

«И присоединю Хрингарики к своей территории», – мысленно добавил я.

Хотя что в этом плохого? Спасти девушку и ее брата от сумасшедшего берсерка, убившего ее отца? Дело благое, вне всякого сомнения.

– Не стоит этого делать, – возразил Хакон Волк. – Если ты двинешься на Хадаланд с войском, Хаки узнает и уйдет в леса. Там ты можешь их хоть до весны искать – не отыщешь.

– Что предлагаешь? – осведомился конунг.

Хакон потер подбородок:

– Ну… – протянул он. – Небольшой отряд из храбрых воинов мог бы застать их врасплох. Хаки, говорят, еще не оправился от ран… Но среди его людей много берсерков, и остальные тоже недурно владеют железом.

– Я пойду! – влез Медвежонок, заглотивший уже с полведра конунгова пива.

Вот он, шанс оказать услугу конунгу!

– Пойду и убью их всех!

Хальфдан глянул на него… Не без интереса.

– Что ж, – изрек он после короткого размышления. – Пусть так и будет. – Ты пойдешь. И еще – ты, – взгляд конунга обратился к Хакону. – Возьмешь с собой человек тридцать… Сам выберешь. И ты – старший, Волк. Это ясно? – Теперь он глядел уже на Свартхёвди.

Мой побратим фыркнул презрительно. Мотнул головой. Мол, пусть тогда Хакон сам и решает все проблемы.

Но конунг еще не закончил. Он отлично понимал чаяния Медвежонка. И, надо полагать, посчитал, что Хрингарики – неплохой выкуп за строптивую дщерь.

– Если я получу Рагнхильд, дочь Сигурда Оленя, – произнес он сурово, – то ты, дан, получишь мою дочь Фрейдис.

– Фрейдис? – Медвежонок мгновенно воспрял. – Ты получишь свою Рагнхильд! Клянусь мошонкой Фрейра! Считай, что Хаки уже кормит червей!

Я заметил, как переглянулись Хальфдан и его человек. Нехороший такой перегляд. Ну да, конунг-то – стратег получше меня. Прорва берсерков против моего побратима. И кто сказал, что после их встречи будет кому свататься к дочурке Черного?

Если обмороженный дан полезет в самое пекло да там и падет смертью храбрых, это будет идеально. А уж потом можно спокойно прийти и добить тех, кого не добил Медвежонок. Вот черт! Никуда не хочу ехать. Зима. Мороз. Снег по пояс…

Не хочу, а придется.

Глава тридцать пятая
Хаки и его оборотни

Мороз крепчает. Градусов под тридцать, наверное. Но – не холодно. Бег на лыжах по-норвежски отлично согревает.

Еще затемно (что не проблема, потому что дни нынче коротенькие) мы совершили могучий марш-бросок вокруг замерзшего озера, на противоположной стороне которого и располагалась усадьба Хаки. Мы – это Свартхёвди, я, Тьёдар и Хакон Волк с группой поддержки из сотни хирдманов Черного. У Хаки, по нашим сведениям, народу было поменьше, около восьмидесяти бойцов. Но почти половина – воины Одина, то бишь берсерки. Значит, каждого ворога считаем минимум за трех. И при таком раскладе перевес уже на стороне противника. Хотелось бы мне знать, каким образом Хаки, да еще раненый, ухитряется держать в узде столько психов? Ну ничего, скоро узнаю.

Ворота усадьбы открыты. Это плюс. До них от опушки леса – метров пятьдесят. Это минус. Во дворе идет какая-то возня. И собачки там тоже наверняка имеются. А ветер – от нас.

– Я бы со стороны озера зашел, – предлагает Медвежонок.

Он уже не декларирует любимое «Пойду и всех убью!». Это для пира хорошо, а сейчас он трезв и расчетлив.

– Заметят, – говорит кто-то из вестфольдингов. – Это ж берсерки.

– А это – Йоль, – говорит Хакон Волк. Они с Медвежонком понимающе переглядываются. В нашей команде, кроме них, ни одного воина Одина, хотя в войске Хальфдана их целый взвод. Но – не взяли. Из соображений безопасности заложников.

Йоль. Это дает нам шанс, потому что наш праздник кончился… Или прервался позавчера, а у команды Хари он всё еще длится. Следовательно, наши противники должны быть не в лучшей форме. Особенно берсерки.

Только это и греет. Несколько десятков отморозков Одина. Это даже представлять не хочется. Покойный конунг фюлька Хрингарики Сигурд Олень представляется мне этаким супертерминатором. Самим Тором Молотобойцем. Убийца берсерков. Это что-то невообразимое. Только теперь до меня доходит, с кем мы будем иметь дело. Накатывает, как лавина. Даже холод перестаю замечать. Целая прорва берсерков! И еще несколько десятков обычных бойцов. Да они нас в блин раскатают! Обстругают на шаурму!

Я бросаю взгляд на Медвежонка. Мой побратим аж светится. Ему сейчас океан – по пояс. Фрейдис! Вот всё, о чем он способен думать.

Но Хакон… Пусть он тоже берсерк, но с мозгами-то у ярла всё в порядке.

– Хакон, как мы будем действовать?

– Убьем всех, – ухмыляется норег. – Кроме детей Сигурда.

А чего я ожидал? Берсерк и есть берсерк. Даже если он – волкоголовый.

– Ты боишься, дан?

– У меня – красивая жена, – говорю я. – Она будет скучать без меня.

– Кто ей помешает взойти на твой костер? – удивляется Хакон Волк.

– Я бы еще пожил в Мидгарде, – говорю я. – Мне тут нравится!

Ржет. Шутка в стиле викингов.

– Думаю, ты еще поживешь, – обещает он.

– Как думаешь, сколько у Хаки детей Одина?

– Дюжины две, – отвечает норег. Спокойно так отвечает.

Вчера в лагерь приволокли какого-то из местных. Допрашивали. Надо полагать, информация – от него.

Две дюжины «оборотней». По моему глубокому убеждению, на всю нашу команду хватило бы одной дюжины. Это если с Хаконом, Свартхёвди и мной, если Волчок соизволит порадовать меня своим обществом. А без нас на нашу команду хватило бы и половины. С лихвой.

Кажется, Хакон угадывает мои мысли.

– Нынче – Йоль, – напоминает он.

Тут я вспоминаю, каким вернулся позавчера со своих сакральных игрищ Медвежонок. Это бодрит. Немного.

Хакон оставляет меня наедине с моими страхами, отходит метров на десять, собирает вокруг себя хольдов. О чем-то с ними шепчется. Надеюсь, у него есть хоть какой-то план…

– Надо посмотреть поближе, – говорит Свартхёвди. – Я пойду?

– Вместе, – отзывается Хакон.

Оборачивается к своим хирдманам. Обмен взглядами. Да, план наверняка есть. Надеюсь, он окажется удачным.

«Оборотни» скидывают лыжи. С опушки – только ползком.

Солнце показалось. Очень удачно. Светит прямо в ворота. Наших разведчиков в их белых меховых парках и раньше не было заметно, а теперь и вовсе не разглядишь. И следы – тоже. Снега давно не выпадало, так что девственный покров многократно нарушен. И это хорошо.

Жду в задних рядах. Если народ бросится в атаку, я один фиг там окажусь. В беге, что на лыжах, что без, я – заведомый аутсайдер.

– Хакон зовет, – сообщает Тьёдар Певец.

Сам я – не приглядываюсь. Я уже давно потерял наших берсерков из виду. В очередной раз позавидовать совершенству скандинавских органов чувств не успеваю. Вся сотня вестфольдингов срывается с места и мчит к усадьбе. Я безнадежно отстаю и машу рукой Тьёдару, мол, не жди меня…

Минуты не прошло (я и полпути не одолел), как последний коммандос Хальфдана вбегает в ворота, на ходу скидывая лыжи в кучу других, уже сброшенных…

Но – тихо. Грозного берсерочьего рева не слыхать. Значит, до боевого столковения дело пока не дошло. И это радует. Неужели удастся взять оборотней врасплох? Раньше, чем они войдут в боевой транс или как там это называется?

Копье цепляет край моей парки, рвет ее, задевает шлем, и я обнаруживаю, что лечу мордой в снег.

Ах ты ж мать их бабушка!

Трое вышли из леса. Выбежали. Один из них и копье метнул. Хороший бросок шагов с шестидесяти. Я вскакиваю, сбрасываю парку, выпутываю копье… Трое – бегут. Молча. На меня. На лыжах. Я поспешно освобождаюсь от своих. Прикид у тройки, похоже, охотничий. И откуда они взялись на мою голову?

Взгляд в сторону ворот. Во дворе – мельтешение. Но тихо. Железо не звенит, глотку никто не дерет…

Трое разделяются. Двое мчат к воротам, огибая меня. Третий – по мою душу. Что ж вы, парни, так меня слабо оценили? Хотя, глядя как я бегаю на лыжах… Хуже собственной женушки… Думаете: воин из меня такой же хреновый? И тут вам, мальчики, сюрприз во всю ширину брюшной полости.

Получи, фашист, гранату! Вернее, норег – копье. В живот. С дистанции десять метров. Увернуться он не успел. На лыжах потому что. И перехватить не успел, потому что нечем. В одной руке – секира, в другой – связка зайцев! Именно ею норег и попытался отбить копье… Только тушки косых – не щит. Копьё вошло смачно. И тут он, сука такая, заорал. Ну любой бы заорал, получив в органы пищеварения столько острого железа.

Один из огибавших меня лыжников мгновенно вошел в вираж и метнул в меня нож. Я отбил его небрежным взмахом переброшенного из-за спины щита. Глянул через плечо на третьего… Нет, этот направления не изменил. Бежал к воротам.

Значит, поживет чуть дольше.

Ножеметатель налетел на меня, с ходу метнув еще один клиночек и попутно норовя угостить секирой…

Отбив нож, я элегантно развернулся на опорной ноге, пропуская мимо себя и топор, и его хозяина, хлестнул Вдоводелом с поворота. А брони-то на нореге нет! Тулуп и прочие теплые вещи – это тоже защита, но не от моего клинка. Промчавшись по инерции еще метров десять, норег рухнул в снег и забился в конвульсиях. Готов, голубчик!

И этот, с копьем в животе, тоже кончается. Копье он выдернул, и теперь кровища хлещет, как из свежезарезанного борова. Вот и славно. Значит, мучиться долго не будет.

И тут со стороны подворья наконец раздался звук, которого я ждал. Если можно назвать звуком совместный рев парочки пикирующих реактивных самолетов. Или толпы берсерков, которых начали убивать.

А убивать их начали грамотно, как я узнал позже.

Хакон и Свартхёвди вошли во двор, совершенно не таясь. А от кого таиться, если там пяток трэлей и несколько женщин? Вошли – и сразу к главному входу. Собаки на них брехнули пару раз… Но рвать чужаков без команды не стали. Здешние собачки запах смазанного жиром боевого железа чуют хорошо и на воинов не кидаются. Которые кидались, те потомства не оставили.

Трэли тоже лишь зыркали на пришельцев, не более. Идут взрослые дяди к господскому дому – значит, так надо. Угроза? Смешно! Там, в доме, – вот настоящая угроза.

Когда внутрь хлынула волна убийц, поднимать тревогу было уже некому. Одного раба взяли живьем, узнать, что и кто в доме. Дом же обложили со всех сторон. И главный дом, и флигель, где ночевало десятка два притомившихся воинов Одина.

Входы-выходы во флигель подперли снаружи. Это и был план Хакона Волка, как позже выяснилось. Он не собирался драться с ульфхеднарами Хаки. Он собирался их сжечь.

Но тут снаружи донесся вопль раненного мной норега.

Медлить было нельзя.

Свартхёвди, Хакон и еще пяток вестфольдингов ворвались в покои Хаки, а большая часть хирдманов ринулись в общий зал и принялись рубить всех, кто пытался схватиться за оружие или выглядел опасным.

Десятка полтора бойцов остались снаружи, контролируя выходы-входы и, в первую очередь, флигель с главной ударной силой Хаки. Вот их-то, ударных, дружный хор я и услышал.

Как я позже узнал: заблокировать двери и поджечь строение – это была фирменная фишка Хакона Волка.

Если бы не Йоль, это вряд ли получилось бы. Но после сакральных игрищ воины Одина пребывали в состоянии, близком к постбоевой отключке. И Хакон, надо отдать ему должное, это учел. Потому что – сам такой.

Лишь один берсерк оказался на свободе. Хаки. Лидер. По моим представлениям, он не должен был оказаться слишком трудным противником. Захваченный врасплох, однорукий (шуйцу ему укоротил Сигурд Олень еще в начале осени), не вполне оправившийся от ран… И на него одного – сразу два таких же. Хакон и Свартхёвди. По моим представлениям, они должны были порвать Хаки в считаные секунды…

Не тут-то было. Всё, что они смогли, – кое-как связать Хаки боем и дать возможность остальным бойцам Хальфдана зарубить троих людей Хаки и освободить «заложников», Рагнхильд и Гудхорма Сигурдсона. Но об этом я узнал позже.

А когда я, разобравшись со своими «охотниками», вбежал на подворье, то даже не знал, куда податься. Воинство Хальфдана в моей помощи не нуждалось. Жизнь, вернее, смерть на «главном хуторе» Хадаланда так и кипела.

В длинном доме вовсю шел грабеж, парочку самых упертых, недорезанных бойцов, загнав в угол и прижав, добивали в несколько десятков рук.

Я был лишним на этом празднике. Так что встал посреди подворья и наблюдал.

Флигель уже пылал вовсю, и теперь к реву запертых воинов-безумцев прибавился их же надсадный кашель.

Из покоев Хаки вывели Рагнхильд и Гудхорма, изрядно перепуганных, но не сопротивляющихся.

Рагнхильд сразу сунули внутрь повозки с роскошным верхом – парадного выезда Хаки, надо полагать.

Гудхорму дали лыжи, тулупчик и велели ждать.

Вид у детей Сигурда Оленя был – не очень. Несколько месяцев в окружении головорезов Хари – это не миску ухи выхлебать.

Огонь с флигеля перекинулся на главное здание. но победители уже закончили грабеж и догружали добычу на трофейные повозки.

Только в покоях Хаки еще дрались…

У меня появилось ощущение, что именно меня там не хватает…

Ошибочное, как я понимал. Вмешиваться в поединок трех берсерков, самому оным не будучи (и в отсутствие моего Волка), – весьма опрометчиво.

Но вмешаться было необходимо, потому что еще несколько минут – и огонь доберется до покоев Хаки. Флигель уже полыхал вовсю. Непонятно, как там мог кто-то уцелеть, но несколько глоток продолжали вопить. Поразительная живучесть у этих ульхеднаров!

Но с ними, думаю, всё хорошо. В смысле – всё. Плохо, что пламя перекинулось на длинный дом.

Я бросился внутрь. Споткнулся о труп, закашлялся от дыма… Внутри рубились. Лязг, грохот, рычание… Блин! Два на одного, причем безрукого…

Я сложил руки рупором и заорал во всю глотку:

– Медвежонок! Уходим! Уходим! Фрейдис тебя ждет!

Задохнулся от кашля, горло драло немилосердно. Не видно ни хрена – задымление. Сунуться внутрь? Толку там от меня!

– Свартхёвди! Фрейдис!

И выскочил, потому что хватанул бы дыма еще – мог бы и вырубиться. А они там бьются!

Блин! Что же делать? Сгорит же мой побратим ни за хвост собачий!

– Хакон, Хакон! Сюда! – орали Хальфдановы бойцы со льда. Большая часть саней и повозка с шатром уже вовсю катили на ту сторону озера…

Ко мне подскочил Тьёдар. Ухватил за руку:

– Хёвдинг! Пора!

Уже не только дым – огонь добрался до покоев Хаки. А внутри – рубились.

И я совершенно ничего не мог сделать.

Тьёдар чуть ли не силой волок меня к берегу…

Я то и дело оглядывался…

Тьёдар запрыгнул в санную повозку, протянул руку…

И тут я увидел, как из охваченного огнем дома выскочили трое.

Двое проворно бросились к нам, третий – тоже. Но не так быстро, потому что заметно прихрамывал. Этот третий был гол по пояс, и это был сам Хаки. И он безнадежно отставал.

Хакон и Свартхёвди (лица – в копоти, одежда дымится) перевалились через борт телеги.

Наш возница хлестнул лошадок, сани со скрипом тронулись с места, разгоняясь…

Я смотрел на Хаки.

Он больше не бежал. Остановился на берегу озера. За его спиной горела усадьба. Горели его люди, его добро, его жизнь…

Так и со мной случилось недавно. И я тоже тогда был одноруким.

Но я – не сдался. Я дрался и сумел вернуть. Не все. Но главное.

Хаки стоял и смотрел, как мы уходим и увозим все, что у него было, и ему нас не догнать. Я понимал его. Прекрасно понимал. Но я никогда бы не сделал то, что сделал он. Я – воин. Но не берсерк. Меч для меня – не дорога в Асгард, а всего лишь грань, отделяющая живое от мертвого. И я остался. А он – нет.

Он воткнул рукоять меча в сугроб, запрокинул косматую голову, воззвал к Одину… и упал. На меч. И я увидел, как меч этот вышел у него из спины.

– Стой! – крикнул я парню, который правил нашей повозкой.

Тот удивленно посмотрел на меня, но придержал лошадку. Мимо, обогнув нас, прокатились сани, на которые недавно вспрыгнули Хакон и Медвежонок. Оба уже выпали из нашего мира. Лежали рядышком в отрубе. Два берсерка, которые дали деру от третьего. Вот уж никогда бы не подумал.

Я показал на пронзенное мечом тело Хаки и сказал Тьёдару:

– Мы должны его похоронить.

Тот кивнул и спрыгнул на лед.

– Ты езжай, – велел я хирдману-вознице. – Мы потом сами…

Мы похоронили Хаки в кургане на берегу. Земля была мерзлой, поэтому трэлям, которые повылезли из щелей, когда всё кончилось, пришлось как следует попотеть. Закончили только к вечеру. А когда вернулись к своим, то обнаружили, что там уже вовсю празднуют свадьбу Хальфдана.

Как оказалось, конунг велел ставить столы и созывать гостей, едва увидел по ту сторону озера повозку с цветным шатром.

– В ней – моя невеста! – провозгласил он без тени сомнения. – Свадьба – сегодня!

И понеслась.

Ни Свартхёвди, ни Хакона Волка среди пирующих не было. Но они еще наверстают. Свадьба конунга – это надолго.

Халфдан был счастлив. О его невесте я этого сказать с уверенностью не мог. По-моему, она сама еще не поняла, что происходит. Девчонка лет пятнадцати или около того, сначала угодившая в лапы свирепейшего из здешних разбойников и три месяца ожидавшая, пока тот оправится от ран, чтобы ее изнасиловать. Причем она была в курсе, какие слухи ходили на этот счет о берсерках вообще и о Хаки – в частности. И, надо полагать, благодарила отца за то, что он, даже умерев, сумел ее защитить, изранив злодея настолько, что тот до конца так и не оправился. Блин! Мне даже представить трудно, каким он был, этот Хаки, в расцвете сил. И каким был Сигурд Олень, конунг Хрингарики, с которым было всего пятеро, а с Хаки – тридцать, и большинство берсерки. Из коих берсерков Сигурд, если верить сведениям Хакона Волка (а зачем тому врать?), лично убил семерых.

Думая о Сигурде и Хаки, я очень остро ощутил свою несостоятельность. Вроде того, что испытывает салажонок, оказавшийся за одним столом с героями-ветеранами.

Впрочем, и Сигурд, и Хаки мертвы, а мы пока живы. И кровь Сигурда – тоже. Я поглядел на его сына, Гудхорма. С виду – обычный мальчишка. Вроде моего ученика Скиди…

– Что тебя печалит, муж мой? – Гудрун прижалась ко мне, заглянула в глаза. – Радуйся! Это же свадьба! И конунг сказал: он готов отдать Фрейдис нашему брату!

Ну да, Хальфдан был счастлив и щедр. Славная юная жена из лучшего рода и неплохой фюльк в приданое. Никто даже не заикнулся о том, что у Сигурда остался наследник. Больше того, население Хрингарики, не принявшее Хаки, было просто счастливо провозгласить своим конунгом Хальфдана. Ведь о нем говорили: он приносит удачу той земле, которой владеет. Там, где правит Хальфдан, не бывает неурожаев.

Склонен думать, что Хальфдан сам же и распускал такие слухи. Крутейший пиар для нищей и тощей Норвегии.

А вот на меня он, оказывается, обиделся. За то, что я похоронил Хаки. Хальфдану хотелось бы, чтоб тот умер без чести. Человеку, который уже мнил себя конунгом всей Норвегии, не нужны были конкуренты на дороге славы.

Впрочем, обижался конунг недолго. До тех пор, пока не услышал драпу в честь блестящей своей победы над страшным берсерком. И похороны в эту драпу вписались весьма достойно.

Воистину, историю творят не воины, а поэты. Пройдет тысяча лет – и никто не узнает, как было на самом деле. Эффектный вымысел куда более живуч, чем правда[35]35
  Тот, кто в этом сомневается, может прочитать Сагу о Хальфдане Черном. Не слишком надежная информация. Но другой у нас, как водится, нет.


[Закрыть].

Свадьбу Свартхёвди сыграли две недели спустя. И она блекла на фоне великого праздника «Свадьба конунга», который не только не завершился к этому времени, а еще только-только набрал обороты, потому что именно через неделю начали прибывать наиболее именитые гости.

Но Медвежонок был счастлив. И Гудрун была счастлива. А что еще мне надо? Может быть, чтобы эта зверская полярная зима наконец кончилась?