Текст книги "Иным путем. Вихри враждебные. Жаркая осень 1904 года"

– Тогда мы согласны, – кивнул Карелин, – интересно будет посмотреть на то, что у вас получится и получится ли вообще. Но задумано с размахом. Продолжайте, товарищ Коба.

Коба глянул в лежащий перед ним лист бумаги, немного помолчал и сказал:

– Требования восьмичасового рабочего дня, нормирования сверхурочных, запрета штрафов и создания тарифной сетки, предусматривающей нормальную оплату труда, я бы предложил прописать отдельными законами, которые вместе с законом об охране труда должны войти в особый Кодекс законов о труде. А за исполнением этого кодекса пусть следит специальное ведомство – Министерство труда и социальной политики.

– Еще куча чиновников на нашу голову, – вздохнул Васильев, – мало нам фабричной инспекции.

– Да, товарищ Коба, – подтвердил Карелин, – объясните – зачем нам нужно это Министерство труда?

Коба усмехнулся.

– А если я скажу вам о том, что министром труда будет назначен товарищ Владимир Ульянов-Ленин, и что весь штат министерства будет подобран из людей соответствующих политических убеждений? Подобное предложение уже сделано и предварительное согласие получено.

Члены правления Собрания ошарашенно переглянулись. Один лишь Карелин, уже успевший немного привыкнуть к поведению нового руководителя Собрания, внешне сохранил спокойствие.

– Без этого, – пояснил Коба, – весь наш третий параграф остался бы сплошной филькиной грамотой. Можно придумать какие угодно законы, но если нет облеченных властью людей, заинтересованных в их исполнении, то они так и останутся только на бумаге.

– Согласен, – сказал Карелин, заглядывая в записи к Варнашеву, – пусть будет Министерство труда. Так сказать, до кучи. И так мы тут сегодня наворотили такого, что просто читать страшно.

– Глаза боятся, руки делают, – усмехнулся Коба. – Продолжим. Последним пунктом третьего параграфа нашей программы является требование принятия закона об обязательном государственном страховании рабочих. Тут в принципе все верно. В заключение следует добавить, что весь Кодекс законов о труде должен разрабатываться в тесном взаимодействии с представителями рабочих организаций, то есть нас с вами. Возражения будут, товарищи?

– Да нет, – ответил Карелин, – какие уж тут возражения.

– Теперь, – сказал Коба, забирая у Варнашева бумагу с текстом программы и пряча ее в карман, – перейдем к последнему вопросу – организационному. Завтра я размножу наше обращение к императору и принесу сюда несколько десятков экземпляров. За завтрашний и послезавтрашний вечер под этим обращением нам необходимо будет собрать как можно больше подписей рабочих. Ответственный – товарищ Карелин.

– Сделаем, – кивнул Карелин.

– Далее, – сказал Коба, – нам надо будет определиться с порядком организации движения колонн. Необходимо отобрать несколько десятков молодых и крепких парней из рабочих, которые во время шествия будут следить за порядком в своих колоннах и выявлять проникших к нам провокаторов. Назовем их народными дружинниками. Отличительный знак – красная повязка на рукаве. Ответственный по созданию народных дружин – товарищ Кузин. В том, что провокаторы будут, надеюсь, никто не сомневается?

– Провокаторы будут, – вздохнул Варнашев, – куда ж от них денешься. Ты их в дверь – они в окно лезут. Начнут с ходу агитировать за вооруженное восстание и свержение самодержавия.

– Надо будет предупредить людей, – сказал Коба, обращаясь к Кузину, – что в этот раз провокаторы могут быть вооружены. И не только железными прутьями, но и револьверами. Так что пусть все будут бдительны, и в случае чего поднимают тревогу, если кто-то начнет бузу. А теперь давайте определимся с маршрутами движения колонн. Я ваш город знаю плохо, а потому буду просто слушать – что и как.

– Двигаться будем несколькими колоннами, – сказал Карелин. – Первая – это рабочие с Ижорского завода, выйдут из Колпина. По Шлиссельбургскому тракту они дойдут до Лавры, а потом пойдут по Невскому до Дворцовой площади. По дороге к ним присоединятся те рабочие, место сбора которых будет на Ново-Прогонном переулке.

Еще одна колонна соберется на Петергофском шоссе. От Нарвской заставы колонна двинется по Нарвскому проспекту в сторону моста через Обводный канал, и по Старо-Петергофскому проспекту к Большому Калинкину мосту. Оттуда по Екатерининской набережной до Невского. Ну, а далее – на Дворцовую площадь.

На Выборгской стороне люди будут собираться в Геслеровском переулке. Оттуда колонна пройдет по Каменноостровскому проспекту к Троицкому мосту. Перейдя через него, они пойдут по Миллионной к Зимнему.

На Васильевском острове сбор назначим на Четвертой линии. Оттуда через Николаевский мост все переправятся через Неву, и по набережной – к Зимнему дворцу.

– Вот вроде бы и всё, товарищи, – сказал Карелин, подводя итог несколько затянувшемуся собранию. – На бумаге у нас все получилось гладко. Посмотрим, как все будет в жизни…

12 мая (29 апреля) 1904 года, 10:05.

Санкт-Петербург, Зимний дворец, Готическая библиотека

Министр внутренних дел Плеве и петербургский градоначальник Фуллон были вызваны к императору Михаилу II к десяти часам утра. Эти высшие чиновники Российской империи, носящие немецкие фамилии, несмотря на это, были мало похожи друг на друга. Иван Александрович Фуллон, по происхождению из остзейских немцев, православный, в настоящее время петербургский градоначальник, был по характеру тих, миролюбив, незлобив и занимал во всем примирительную позицию. Вячеслав Константинович Плеве, обрусевший немец, сын учительницы и калужского дворянина, министр внутренних дел, был строг, пунктуален, любил во всем порядок и строго его добивался от своих подчиненных.

– Доброе утро, господа, – поприветствовал их император. – Присаживайтесь. Иван Александрович, вы принесли с собой то, о чем я вас просил?

– Да, ваше императорское величество, принес, – петербургский градоначальник раскрыл кожаный бювар, достал из него лист бумаги.

– Очень хорошо, Иван Александрович, – ответил император, бегло просмотрев переданный ему документ.

Какое-то время Михаил сидел молча. Молчали и вызванные им Плеве с Фуллоном, ожидая, что им скажет самодержец.

– Господа, – наконец заговорил император, – я позвал вас для того, чтобы объявить вам свое решение о Собрании русских фабрично-заводских рабочих города Санкт-Петербурга. Для начала я должен вам сообщить то, что вчера руководство этим Собранием перешло от священника Георгия Гапона к человеку, которому я полностью доверяю. А посему вам необходимо предпринять определенные действия.

Оба сановника насторожились. Император не так давно на своей необычной, как это теперь стало модным говорить – «пресс-конференции», уже обозначил основные направления внутренней политики империи. Теперь, похоже, он решил поставить задачи перед теми, кому по должности было положено претворять в жизнь волю монарха. Из всего сказанного Плеве, в свое время стоявший у истоков Зубатовского общества, насторожил тот факт, что у молодого императора откуда-то появился свой человек в этом Собрании. Неужели государь ведет какую-то свою игру, и он снова вызвал из небытия Зубатова – креатуру ненавистного Плеве премьера Витте.

А добрейшего Ивана Александровича Фуллона волновало другое.

– Помилуйте, ваше императорское величество, – сказал он, – а как же отец Георгий Аполлонович Гапон? Надеюсь, с ним ничего не случилось?

– А отец Гапон, – сардонически усмехнулся император, – неожиданно почувствовал страстное желание начать миссионерскую деятельность и с нашего разрешения отправился в Маньчжурию, дабы приобщать там к православию тамошних язычников. Мы не стали переубеждать пастыря и пожелали ему успехов в этом богоугодном деле.

Плеве и Фуллон переглянулись. Они не ожидали такого хитроумного решения императора. Но возразить или усомниться в нем никто из них не решился. Проповедь христианских ценностей среди язычников – святое дело, и его можно только приветствовать.

А Михаил, продолжая улыбаться, продолжил:

– Уважаемый Иван Александрович, нам с вами надо лишь молить Господа нашего, Иисуса Христа, чтобы отец Георгий с достоинством нес крест, который он взвалил на свои рамена, – тут император перекрестился, и оба стоящих перед ним сановника тоже осенили себя крестным знамением.

– Мы надеемся, – сказал Михаил, – что успехи на ниве миссионерства дадут отцу Гапону возможность заполучить ту известность и общественное признание, которого он так жаждал. А если его лукавый снова возбудит в нем смертный грех гордыни, то наместник Алексеев, человек весьма суровый, сумеет обуздать обуревающие отца Гапона страсти. Да и остров Сахалин с его знаменитой каторгой там совсем рядом.

– Кстати, Иван Александрович, – Михаил обратился к градоначальнику Фуллону, – в самое ближайшее время в Санкт-Петербург прибудут соотечественники моей супруги, императрицы Марии Владимировны. Я хочу поручить вам найти подходящее место где-нибудь неподалеку от Зимнего дворца, для организации там японского ресторана. Помимо приема экзотической для русского человека пищи, в нем можно будет послушать игру на японских струнных инструментах, посмотреть на представления театра кабуки и но, полюбоваться на знаменитую «чайную церемонию». Как вы знаете, Православие, являющееся основой русской культуры, в Японии было недавно уравнено в правах с коренной религией японцев Синто. Теперь, с нашей стороны, необходима ответная любезность, хотя бы в области их культуры. Это политический момент, поскольку на Востоке такие вещи понимают тонко.

– Ваше величество, – ответил градоначальник Фуллон, – я подберу несколько мест в центре Петербурга, а вы с вашей царственной супругой сможете выбрать из них самое подходящее.

– Пусть будет так, – сказал император, доставая из кармана подаренную адмиралом Ларионовым многоцветную шариковую ручку и снова придвигая к себе устав Собрания. – Теперь, господа, давайте вернемся к главному делу, ради которого я вас к себе вызвал. Сейчас мы внесем в устав этого Собрания соответствующие поправки.

Первое: название Собрания теперь будет звучать так: «Всероссийское Собрание фабрично-заводских рабочих и технических служащих». Соответственно, из устава надо вычеркнуть упоминание о непременном русском происхождении членов Собрания и их обязательном христианском вероисповедании. Все подданные Российской империи равны, несмотря на их происхождение и вероисповедание. Ведь одних только народностей у нас проживает около двухсот, и исповедуют они все четыре мировые религии, плюс множество различных вариантов язычества. При этом пункты о «разумном и трезвом времяпровождении» и «просвещении на началах русского национального самосознания» остаются неизменными.

Второе: Надо добавить в устав право учреждения Собранием всероссийской бесцензурной рабочей газеты, право учреждения Всероссийского закупочно-потребительского кооператива для поставки товара в потребительские лавки, и право организации при каждом отделении Собрания вечерней школы для повышения образовательного уровня рабочих.

Третье: Вычеркиваем из Устава слова о том, что «Руководителем собрания может быть только интеллигентное лицо светского или духовного звания». Интеллигентность – еще не признак ума, а ограничение в происхождении не позволит достойному человеку занять достойное для него место.

Четвертое: Как я уже говорил, вместо отца Георгия Гапона руководить Собранием теперь будет Иосиф Виссарионович Джугашвили, одна тысяча восемьсот семьдесят восьмого года рождения, уроженец города Гори Тифлисской губернии, православный. В свое время он закончил Горийское духовное училище и четыре курса Тифлисской семинарии. Правление Собрания уже проголосовало за этого человека двумя голосами «за» при двух «воздержавшихся». На этом с уставом всё!

По мере того как император говорил, чиркая ручкой по листу бумаги, градоначальник Фуллон бледнел, не понимая, что происходит, а министр внутренних дел Плеве глубоко задумался, очевидно, размышляя над тем, что собственно хочет новый император. После того как Михаил закончил, он еще немного помолчал, а потом решил высказать свое мнение.

– Ваше императорское величество, – сказал он спокойно, встав с кресла, – мне кажется, что это слишком рискованное решение. Не вызовут ли все изменения в работе Собрания волнения среди рабочих, даже революцию?

– Присядьте, Вячеслав Константинович! – мягко сказал император. – Я понимаю ваше беспокойство, но не разделяю ваши опасения. Надо сделать все, чтобы нарастающее недовольство народа не закончилось революцией. Даже не революцией, а бунтом, «бессмысленным и беспощадным».

Восемьдесят процентов наших подданных живут в сельской местности натуральным хозяйством под постоянной угрозой голода. В городах обстановка не намного лучше. Хозяева предприятий выжимают из рабочих последние соки для увеличения своей прибыли, прибегая порой к самым разным противозаконным действиям. Тут и штрафы, тут и неоплачиваемые сверхурочные, тут и выдача зарплаты расписками, которые рабочие могут отоварить только в фабричной лавке, приобретая гнилье по завышенным ценам. В результате – нищета одних и вызывающее, провоцирующее недовольство низших слоев общества, богатство других.

Вы знаете, что, по сведениям военного ведомства, более половины рекрутов приходится в начале службы дополнительно откармливать, так как они имеют недостаточный вес и не могут считаться годными к службе. А каждый третий из них впервые попробовал мясо, только надев солдатскую шинель. Как следствие всего этого, мы имеем крайне неразвитую легкую промышленность, для которой просто нет базы в виде платежеспособного спроса.

Одновременно огромные суммы утекают из Российской империи за рубеж, так как наши доморощенные нувориши предпочитают хранить деньги в немецких, французских и английских банках, а часть предприятий так и вовсе напрямую принадлежат иностранцам, и они не оставляют здесь ни копейки из заработанной прибыли.

Ведь почему мой покойный брат, император Николай Второй, набрал столько французских кредитов? Да потому, что, не задерживаясь в империи, золото тем или иным путем очень быстро возвращалось обратно за границу. Мало того что такое положение грозит перманентным бунтом, так оно еще душит отечественную промышленность, что смертельно опасно в условиях нарастающей конкуренции между мировыми державами.

Да, нам удалось заключить союз с Германией. Но этот союз просуществует ровно до того момента, как немцы обнаружат нашу слабость и решат, что Россия легко может стать их следующей добычей.

А положение дел с управлением в Империи? До тех пор пока единственным источником информации о происходящем на местах останутся губернаторы, высшее руководство будет находиться в плену иллюзий и принимать из-за этого неверные решения.

А на местах у нас казнокрадство, мздоимство, полный правовой нигилизм и тотальная безнаказанность чиновного ворья. Прокладка одной версты железной дороги обходится вдвое дороже, чем такая же верста в Германии, и вполовину дороже, чем во Франции.

Да что там далеко ходить, Мы тут недавно получили с датской верфи «Бурмайстер ог Вайн» дефектную ведомость по случаю ремонта нашего нового броненосца «Ослябя». Это том толщиной с «Войну и мир» господина Толстого. При сем большая часть дефектов постройки объясняется либо применением некачественных материалов, либо небрежностью выполненных работ. Потому и строим мы корабли по пять-семь лет, вместо полутора-двух. И влетают нам они в копеечку, потому что нет управы на чиновных воров и их сообщников из числа фабрикантов и финансистов.

Знаете, как это называется? …Нет? Так я вам сейчас скажу! Это настоящие «авгиевы конюшни», в которых дерьмо стало копиться с незапамятных времен. И если это продолжится и во время моего правления, то, в конце концов, когда масса нечистот достигнет критической отметки, придут пылкие товарищи без царя в голове и, пользуясь народным негодованием, начнут чистить Россию по методу Геракла.

Но в отличие от них, которым хочется, чтобы в России не было богатых, нам всем очень хотелось бы, чтобы в России не было бедных. У меня нет желания править нищими, и я приложу все усилия, чтобы изменить сложившееся положение вещей, желательно не пролив при этом ни капли крови. Благо капиталистов – это еще не благо для государства! Вам понятны мои мысли, Вячеслав Константинович?

Плеве молчал, собираясь с мыслями. В Готической библиотеке повисла томительная тишина.

– Ваше императорское величество, – наконец произнес Плеве, – возможно, вы и правы. Но человек, которого вы выбрали для этой работы… Как можно довериться этому революционеру и злодею?

– Успокойтесь, Вячеслав Константинович, – сказал Михаил, – должен вам сказать, что Иосиф Джугашвили ни разу не нарушил ни одного соглашения. К тому же у меня есть в отношении него информация, которой располагаю только я. И, как самодержец, я беру на себя ответственность за это назначение.

– Я не сомневаюсь в вашем праве принимать любые решения, ваше императорское величество, – кивнул Плеве, – и я молю Бога, чтобы он поддержал все ваши начинания.

– Хорошо, – сказал император, – я понимаю ваше беспокойство и рад, что вы так озабочены судьбой нашей державы. Хочу только добавить, что, следуя политике разделения полномочий, всю политику, борьбу со шпионажем, а также надзорные функции мы у вашего ведомства в ближайшее время заберем. Террористами и шпионами будет теперь заниматься исключительно ГУГБ, а за исполнением законов следить Министерство юстиции. Решения же по представлениям Министерства юстиции будет принимать Верховный суд, а МВД должно будет сосредоточиться на поддержании общественного порядка и на беспощадной борьбе с уголовной преступностью. А то у нас с эти делом не все обстоит благополучно. Это тоже очень важный участок работы, и мы рассчитываем на ваш большой опыт и вашу трудоспособность.

В первую очередь я прошу вас обратить внимание на полное уничтожение организованной преступности. Банды никому в России не нужны, к тому же они очень часто действуют заодно с террористами. Если вдруг в каком-то деле обнаружится политический или шпионский след, то создавайте вместе с ГУГБ совместные следственные группы. Ну как, Вячеслав Константинович, вы возьметесь руководить обновленным МВД, или необходимо подыскать вам замену?

– Возьмусь, ваше императорское величество, – после минутного раздумья ответил Плеве, несколько раздосадованный урезанием части своих полномочий.

– Ну, вот и хорошо, – сказал император. – Теперь давайте перейдем к последнему вопросу. Послезавтра, вечером в субботу первого мая, в Санкт-Петербурге пройдет организованная Собранием первомайская демонстрация. Рабочие понесут к Зимнему дворцу прошение на мое имя, в котором они изложат свои просьбы и сообщат о нуждах трудящихся.

Успокойтесь, господа – содержание этого прошения было заранее согласовано мной с господином Джугашвили. В политическом смысле сейчас будет крайне полезно встряхнуть наше сонное болото и показать единство государя-императора с народом. Думаю, что наши «либералы», так радеющие о нуждах простого народа, переполошатся и станут оплевывать как лично господина Джугашвили, так и все легальное рабочее движение в целом. Но о них разговор будет отдельный.

Плеве, не любивший либералов не менее, чем революционеров, одобрительно посмотрел на императора Михаила и кивнул.

– А вы придумали отличный ход, ваше императорское величество, – сказал он, – мне кажется, что эта идея принесет немалую пользу…

– Иван Александрович, – сказал Михаил, – теперь задание для вас.

– Я слушаю вас, ваше императорское величество, – встрепенулся Фуллон.

Михаил заглянул в лежавший перед ним листок и сказал:

– Сегодня вечером я попрошу вас быть в Выборгском отделении Собрания, на Оренбургской улице, в доме 23, и познакомиться там с господином Джугашвили. Он и члены правления Собрания поставят вас в известность о том, когда, из каких мест и какими путями пойдут к Зимнему дворцу рабочие. По пути их движения будет необходимо перекрыть движение всего транспорта и обеспечить безопасность, выставив двойной, а если надо, то и тройной наряд городовых. Полиция не должна ни во что вмешиваться до того момента, когда ситуация выйдет из-под контроля. Но будем надеяться, что этого не произойдет.

Порядок внутри колонн будут обеспечивать невооруженные народные дружинники Собрания. Их отличительный знак – красная повязка на рукаве. С господином Джугашвили заранее обговорено, что всех пьяных, буйных, а также партийных агитаторов и провокаторов они будут сами задерживать, обезвреживать и передавать в руки полиции. Вмешиваться полицейским следует лишь тогда, когда террористы попытаются применить оружие.

На этом всё, господа. Если у вас больше нет вопросов, то до свидания.

12 мая (29 апреля) 1904 года, 20:35.

Санкт-Петербург, улица Оренбургская, дом 23,

чайная-клуб Выборгского отделения Собрания фабрично-заводских рабочих

Когда экипаж градоначальника подъехал к дому номер двадцать три по Оренбургской улице, перед дверьми чайной-клуба Собрания фабрично-заводских рабочих было довольно многолюдно. Многие рабочие пришли в Собрание с семьями и теперь стояли кучками на тротуаре, о чем-то между собой степенно беседуя.

Подъезжая к чайной-клубу, градоначальник из окна кареты наблюдал, как группами и поодиночке рабочие идут в направлении Выборгского отделения Собрания. Фуллон заметил, что внутри здания что-то происходило, и люди на улице не спешили туда входить. У дверей чайной-клуба словно часовые на посту стояли двое здоровенных детин с пудовыми кулаками молотобойцев. Рукава их пиджаков были украшены красными повязками дружинников. Еще несколько молодых крепких парней с такими же повязками, дымя папиросами, оживленно беседовали чуть поодаль. Среди этой компании почти не выделялись двое гладко выбритых и коротко стриженных молодых людей, одетых в такие же, как и у всех, пиджаки и картузы.

«Да, у них тут все неплохо организовано», – подумал градоначальник, ожидая, когда карета остановится, и сидевший рядом с кучером лакей слезет с козел и откроет дверцу кареты.

Градоначальник не знал, что буквально за четверть часа до его приезда вооруженная железными прутьями группа эсеровских агитаторов пыталась прорваться в Собрание. Но, к своему величайшему изумлению, налетчики неожиданно натолкнулись на заслон дружинников, были обезоружены и жестоко избиты. При этом предводителю агитаторов было обещано, что если он появится тут еще раз, то отобранный у него железный прут ему засунут в одно интересное место по самые гланды. Такой афронт эсеровские боевики получили потому, что среди защитников клуба-чайной находились двое спецназовцев из отряда штабс-капитана Бесоева. А это вам не городовые с «селедками» и свистками.

Коба, всерьез восприняв предупреждение Варнашева насчет вооруженных агитаторов, попросил своего друга Николая подкрепить его неопытных дружинников настоящими профессионалами мордобоя. И вот теперь молодые рабочие расспрашивали своих новых знакомых, представленных им как товарищ Сергей и товарищ Алексей, где можно научиться так драться и сколько времени займет учеба.

Старшие товарищи поглядывали на молодежь снисходительно. Но и их впечатлило то, как двое невзрачных с виду парней меньше чем за минуту обезоружили пятерых эсеровских боевиков и уложили их мордой на грязную булыжную мостовую. И все это действуя фактически вполсилы, несмотря на наличие у противника кастетов и железных прутьев.

Быть теперь при Собрании не только кружкам и хорам, но и секции рукопашного боя, в которой рабочих дружинников будут учить пользоваться таким оружием, которое всегда при себе, да и конфисковать невозможно.

Но вернемся к господину градоначальнику, который выбрался из кареты на грешную землю. Следом за ним выскочил худой и юркий как угорь секретарь, сжимавший в руках большой портфель.

При виде большого начальства разговоры среди рабочих стихли, и они неуверенно стянули с голов картузы. Дружинники у дверей, как люди, по всей видимости, уже отслужившие в армии, напротив, при виде генеральской шинели с красной подкладкой вытянулись во фрунт. Наступила тишина.

При виде такой реакции на свое появление до того немного напряженный Фуллон расслабился и успокоился.

– Здравствуйте, господа рабочие, – с отеческой улыбкой сказал он. – Мне нужен ваш руководитель, господин Джугашвили.

– И вам здравствовать, ваше высокопревосходительство, – ответил один из стоявших у двери дружинников, одновременно жестом подзывая к себе рыжего вихрастого паренька лет шестнадцати.

– Митроха, – сказал он, – проводи господина градоначальника к товарищу Кобе.

Следом за Фуллоном в открытую дверь шустро юркнул секретарь, да так ловко проскочил, стервец, что и захочешь, а не ухватишь.

В помещении чайной было многолюдно, столы сдвинуты в сторону, а на освободившейся части помещения толпилось человек сорок рабочих. Невысокий, рябой, рыжеватый человек кавказской наружности, стоящий на небольшом возвышении, похоже, только что закончил читать им какой-то документ и спросил присутствующих:

– Согласны ли вы с этим?

– Да, согласны, – почти единогласно отозвался народ.

– Тогда, товарищи, – сказал стоящий на возвышении человек, – прошу вас поставить под нашим прошением свои подписи.

Градоначальник догадался, что это и был тот самый Джугашвили-Коба. Рядом с ним Фуллон заметил и знакомых уже ему рабочих, членов правления: Карелина, Васильева и Кузина. Варнашев, как секретарь Собрания, сидел чуть поодаль за столом, и именно к нему по одному стали подходить рабочие. Он записывал их фамилии и давал подписаться, ну, или поставить крест, кто был неграмотный.

Пока Митроха ужом ввинтился в плотную людскую массу, пока что-то шептал на ухо товарищу Кобе, Фуллон с некоторым удивлением и отчасти с удовольствием понял, насколько серьезно относятся рабочие к этому действу. Не было слышно никаких посторонних разговоров, рабочие по одному молча подходили к столу секретаря, тихо называли свою фамилию, имя, завод, на котором работали, подписывались или ставили крест и так же молча отходили в другой угол помещения.

Скользнув взглядом по стенам чайной, в которой он уже не раз бывал, градоначальник вдруг с удивлением увидел большой портрет императора Михаила II, висящий на видном месте, словно в казенном присутствии. Но только там таких портретов не увидишь – в казенных присутствиях император обычно изображался собранным и даже суровым. А на этом портрете, одетый в свою любимую камуфляжную форму, Михаил II улыбался весело и даже чуть насмешливо. А лихо сбитый на левое ухо черный берет лишь подчеркивал его радостное настроение.

Иван Александрович Фуллон не был глупым человеком и быстро сообразил, что портрет сей в Собрании появился неспроста. Вывод можно было сделать однозначный – император отнюдь не шутил, когда говорил, что с этим Собранием у него связаны большие и серьезные планы.

Тем временем к градоначальнику подошел тот самый невысокий кавказец, который только что выступал перед людьми.

– Добрый вечер, ваше высокопревосходительство, – спокойным голосом, без всякого подобострастия, сказал он. – Вы хотели меня видеть?

– Если вы господин Джугашвили, – сказал Фуллон, – то да.

– Тогда я к вашим услугам, – ответил Коба.

– Господин Джугашвили, – градоначальник оглянулся по сторонам, – где бы мы могли поговорить с вами без помех? У меня к вам поручение от… – и Фуллон выразительно посмотрел куда-то вверх.

Коба на мгновение задумался.

– Если вы не возражаете, – сказал он, – то мы могли бы пройти вот туда, – и он жестом показал на дальний угол за трибуной. – Там накрытый столик с самоваром и всем, что положено для чаепития. Нам там никто не помешает.

– Хорошо, господин Джугашвили, – сказал Фуллон, забрав у секретаря портфель и сделав ему знак, чтобы он исчез, растворился, сгинул.

Усевшись за стол, градоначальник снял фуражку, перекрестился на образа и пригладил короткие седые волосы. За стол присели также Коба, Карелин и Васильев.

– Господин Джугашвили, – сказал градоначальник, расстегнув портфель и достав из него лист гербовой бумаги, – его императорское величество государь Михаил Александрович поручил мне передать вам копию исправленного и дополненного устава вашего Собрания и согласовать с вами все условия проведения вашей послезавтрашней манифестации.

Коба аккуратно взял бумагу из рук градоначальника и стал внимательно ее читать.

– Как видите, – добавил Фуллон, – устав уже подписан мною и завизирован министром внутренних дел Вячеславом Константиновичем Плеве.

– Спасибо, ваше высокопревосходительство, – сказал Коба, передавая устав Карелину. – Кстати, вы не откажетесь выпить хорошего крепкого чаю с баранками и калачами?

– Отчего же, не откажусь, – ответил Фуллон. Он почувствовал, что с его души словно свалился камень – этот Джугашвили, оказывается, совсем не похож на злодея, каким изображал его господин Плеве.

– Раз уж вы, господин Джугашвили, – сказал Фуллон, – облечены полным доверием нашего государя, то вы можете называть меня просто – Иваном Александровичем.

– Вы, Иван Александрович, – сказал Коба, наливая генералу из заварного чайника в стакан горячего чая, – как старший младшего можете называть меня просто Иосифом или, как говорят у нас в Грузии – Сосо.

– Хороший чай, Сосо, – одобрительно кивнул Фуллон, сделав маленький глоток. – Наверное, английский?

– Да, английский, – ответил Коба, – точнее, цейлонский, поскольку в Англии чай не растет. Известный вам Александр Васильевич Тамбовцев уважает именно этот сорт и говорит, что лучше него нет в мире. Даже чай из Индии будет похуже.

– Он прав, – сказал Фуллон, – но, Сосо, давайте поговорим о вашей манифестации и о том, какими путями вы поведете людей на встречу с его императорским величеством.

– Непосредственной организацией манифестации у нас занимается товарищ Карелин, – сказал Коба. – Алексей Егорович, изложите его высокопревосходительству ваш план.

Карелин, который как раз только что закончил читать обновленный устав, сперва бросил на Кобу отчасти восхищенный, отчасти испуганный взгляд, потом, передав документ Васильеву, полез в карман пиджака за своей бумагой.

– Вот, ваше высокопревосходительство, – сказал он, развернув перед градоначальником сложенный вчетверо листок, – здесь в подробностях изложено всё: где будет место сбора, сколько примерно будет народа и по каким улицам он пойдет. Обратно – тем же путем.

– Отлично, господин Карелин, – похвалил Фуллон, укладывая бумагу Карелина в свой портфель, – очень все у вас здесь толково изложено. Теперь о том, как будет с нашей стороны организовано шествие. Император приказал по пути вашего следования выставить двойной или даже тройной кордон городовых, задачей которого будет поддерживание порядка и предотвращение провокаций, исходящих, так сказать, извне. Внутри колонн порядок должны поддерживать уже ваши люди и передавать полиции всех, кто будет нарушать порядок. Вам это понятно?