Текст книги "Непобедимая и легендарная: Непобедимая и легендарная. Призрак Великой Смуты. Ясный новый мир"

Глубины Северного моря в том месте, где исчез «Фаэтон», невелики, и торчащие над серыми водами мачты потопленного корабля будут со временем обнаружены и станут надгробным памятником двум с половиной сотням британских военных моряков. И никто уже не расскажет, как обнаруженный радаром в полной темноте крейсер был уничтожен парогазовой торпедой с наведением на кильватерный след. Вспомогательные суда, расстрелянные русскими крейсерами с корректировкой по радиолокатору, и вовсе исчезли бесследно. Блокадная сеть была прорвана, в образовавшуюся брешь добыча выскочила на оперативный простор.

Несчастья стали преследовать британский флот почти сразу же после выхода из базы. Новейший линкор «Барнхэм», возглавлявший передовой отряд линейных сил Гранд Флита, на траверзе Петерхэда у побережья Шотландии напоролся на выставленное немецкими подводными лодками минное заграждение.

Одна якорная мина, конечно, не способна потопить современнейший линкор. Но прежде «Барнхэм» ухитрился задеть своим огромным корпусом аж четыре мины подряд. Германские подводные минзаги ставили свои заграждения в два ряда с небольшими интервалами. Они как будто знали, что сэр Дэвид Битти будет гнать свое соединение на полной скорости по самому кратчайшему маршруту. Как уже было сказано, в этот раз немцы, под руководством гросс-адмирала Тирпица и, отчасти, адмирала Ларионова, подошли к подготовке этой операции со всей серьезностью, с какой немцы подходили к подобным делам. И результат был налицо.

Когда осел фонтан последнего минного взрыва, британский линкор чуть накренился на левый борт, внешне выглядя почти невредимым. Но через несколько минут неожиданно грянул ужасающей силы взрыв, разорвавший «Барнхем» на куски. Все произошло точь-в-точь, как это случилось 25 ноября 1941 года нашей истории, когда после атаки германской подлодки U-331 в Средиземном море линейный корабль взлетел на воздух. И неважно, что в том случае причиной гибели корабля были торпеды, а в этот раз его погубили мины. Для тысячи двухсот моряков и контр-адмирала Эван-Томаса это уже было неважно. А взрыв произошел, скорее всего, из-за вызванного подрывами на минах пожара в пороховом погребе и последующей за ним детонации боезапаса. Картузное заряжание – эта ахиллесова пята британских линкоров и линейных крейсеров уже не раз становилась причиной их гибели. Как в том варианте истории, так и в этом.

Но неприятности линейных сил, вышедших в боевой поход, на этом не закончились. Следующий в кильватерной колонне линейный корабль «Вэлиент», отворачивая от минного поля, на котором только что подорвался флагман, все же зацепил корпусом одну мину, и вместо охоты на германский Флот Открытого моря был вынужден с черепашьей скоростью в сопровождении эсминцев направиться на ремонт в Росайт.

Уже ночью, почти у самого входа в базу, «Вэлиент» умудрился напороться на тайно выставленную немецким минзагом мину. Он чудом избежал печальной судьбы «Барнхема», сел днищем на грунт и вышел из строя больше чем на год.

Забегая вперед, скажем, что и другие британские линкоры никакого противника так и не увидят. Когда вице-адмирал Битти поймет, что его одурачили, то будет уже поздно спасать то, что в принципе спасти уже было невозможно. Но это уже отдельная история.

А пока эскадра линейных крейсеров под командой контр-адмирала Уильяма Пэкинхэма на максимальной скорости мчится на восток, навстречу своей судьбе. Британский адмирал стремился первым оказаться на месте битвы. Тогда можно будет воспользоваться своим численным преимуществом и сделать противнику «Кроссинг Т», остановить его рывок на север и разгромить, не дав вражеским кораблям развернуться в боевой порядок.

Не дурак был сэр Уильям Пэкинхэм, совсем не дурак. Все бы возможно так и произошло, если бы британское соединение, состоящее из линейных крейсеров, идущее полным ходом, не было бы обнаружено самолетом-разведчиком Су-33.

Вскоре информация о том – где и когда британцы пересекут курс Балтийской эскадры Красного флота, была передана на русский флагман «Рюрик-2» и германский флагман «Фон дер Танн». Колебания вице-адмирала Бахирева после получения этого сообщения были недолгими. С «Рюрика» он перешел на «Ярослава Мудрого». Потом, оставив вспомогательные корабли под защитой броненосцев, крейсеров и эсминцев, русские линкоры увеличили ход до предельного, стремясь использовать фору и оказаться на месте грядущего сражения раньше англичан. В любом случае, в бою все будут решать только великолепные двенадцатидюймовки русских линкоров производства Обуховского завода, с их стволами длиной пятьдесят два калибра, и рожденные русским инженерным гением почти полутонные фугасные и бронебойные снаряды к ним. Великолепные качества русской морской артиллерии усилят радары «Ярослава Мудрого» и базирующийся на нем вертолет ДРЛО КА-31.

Следом за русскими линкорами увеличили ход и германские линейные крейсера. Немцы тоже неожиданно поняли, что на этот раз игра пойдет по их правилам. Всё или ничего!

27 (14) декабря 1917 года, час ночи.

Северное море, 20 миль западнее Бергена

Там, снаружи, царила непроглядная ночь, задувал свежий северо-западный ветер, температура воздуха была чуть выше нуля, волнение четыре балла. А в главном командном центре сторожевого корабля «Ярослав Мудрый» горел неяркий свет, кондиционер поддерживал комфортную температуру плюс семнадцать, и каждый был занят своим делом. Бульб, скуловые рули и успокоители качки позволяли этому небольшому кораблю чувствовать себя уверенно даже на океанской волне.

Вице-адмирал Бахирев тоже был здесь и просто не находил себе места. Ударное соединение эскадры уже два часа как вошло в район предполагаемой встречи с британскими линейными крейсерами, снизило скорость до экономной. А тех не было ни слуху ни духу. С высотного разведчика час назад поступило сообщение о том, что британцы уже на подходе и следуют прежним курсом. Михаил Коронатович уже несколько раз хотел было попросить командира «Ярослава Мудрого» капитана 2-го ранга Юлина поднять в воздух разведывательный вертолет и осмотреть окрестности. Удерживало его от этого только нежелание расходовать ценный боевой ресурс.

И вот, когда напряжение в командном центре дошло до предела, а вице-адмирал Бахирев допивал уже второй стакан адмиральского чая, к нему подошел Виктор Петрович Юлин.

– Михаил Коронатович, – сказал он, – они, наконец, появились… «Кошки» адмирала Фишера на всех парах летят навстречу своей гибели…

– Да, и где они!? – встрепенулся Бахирев, чуть не расплескав горячий ароматный напиток.

– Именно там, где мы и предполагали, – ответил Юлин, – дистанция чуть меньше двадцати миль, направление вест-вест-зюйд, курс ост-ост-норд. То есть британцы все еще надеются перехватить нас. Скорость, правда, у них уже не та, что была вначале. Никаких двадцати семи узлов, а от силы двадцать четыре. Впрочем, Михаил Коронатович, прошу вас пройти со мной…

– Идемте, идемте, – возбужденный адмирал «Коронат» залпом допил свой чай и передал стакан вестовому Качалову, который повсюду следовал за ним, как нитка за иголкой.

– Товарищ капитан второго ранга, только что обнаружена шестая цель, – не оборачиваясь, доложил мичман, сидящий за дисплеем РЛС «Фрегат-МА».

– Прекрасно, – стараясь скрыть волнение, ответил Юлин. – Ну что же, Михаил Коронатович, пришел и ваш час – дирижируйте.

Вице-адмирал Бахирев пропустил мимо ушей столь явное нарушение субординации. Он понимал, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, и что в момент, когда надо быстро и решительно принимать решения, строевым уставом можно и пренебречь.

– Как, как вы сказали, Виктор Петрович? – спросил он. – Дирижировать?

– Именно так, – ответил кавторанг Юлин, – в полном вашем распоряжении первоклассный «духовой оркестр» из сорока восьми «иерихонских труб» производства Обуховского завода. Если добавить к нему и нашу рок-группу электронных инструментов, то для кое-кого зазвучит похоронный марш.

– Да вы, как я погляжу, батенька, настоящий поэт, – рассмеялся Бахирев, – а скажите, как бы в такой ситуации поступили бы вы?

– Я?! – кавторанг Юлин подвел вице-адмирала Бахирева к дисплею БИУСА. – Знаете, во времена моего кадетства в Морском корпусе, тактику линейных боев преподавали, мягко выражаясь, факультативно, в порядке изучения общей военно-морской истории. Некоторые преподаватели уже и подзабыли, что это за зверь такой линейный крейсер. Так что, Михаил Коронатович, давайте подумаем вместе. Ну, если брать классику морских сражений, то кроссинг «Т» мы им уже почти сделали. Предлагаю попробовать использовать преимущество в дальнобойности ваших орудий, и после охвата головы вражеской колонны, открыть огонь полубронебойными снарядами всем отрядом по головному, на максимальных углах возвышения и максимальных зарядах.

– Простите, Виктор Петрович, а почему именно полубронебойные, а не бронебойные или фугасные? – поинтересовался Бахирев.

Юлин хмыкнул:

– А потому, Михаил Коронатович, что фугас при попадании, скорее всего, даст преждевременный разрыв или расколется. Фугасами рекомендуется прицельно стрелять с относительно небольших дистанций, желательно вдоль корпуса противника, как это было сделано во время отражения нападения «Дредноута» на Мурманск. Там оптимально соотношение скользящего удара снаряда, как бы надрезающего броню, и силы фугасного взрыва, превращающего этот нарез в пролом. Бронебойный снаряд, разумеется, всем хорош, но он рассчитан на пробитие очень толстой брони, и поэтому несет очень мало тротила. А шкурки «на спинке» у британских «кошек» очень тонкие – от 25 до 65 миллиметров. Угол встречи будет достаточно велик, и у полубронебойного снаряда при попадании в палубу большой шанс заброневого разрыва. А это совсем другие повреждения… К тому же близкие падения при накрытии не поднимут столб воды, как фугасы, и не уйдут камнем на дно, как бронебойные снаряды, а, взведясь при ударе об воду, рванут с замедлением на некоторой глубине, нанеся подводной части вражеского корабля дополнительные повреждения. Если падение будет рядом с бортом, то это будет немалый ущерб, если чуть в отдалении, то ущерб поменьше.

Главное же заключается в том, что на прямые попадания мы можем рассчитывать только для трех-пяти процентов выпущенных снарядов, а вот близких падений будет куда больше, до половины всего залпа. И еще бабушка надвое сказала, что для англичан окажется страшнее. Мы же, со своей стороны, поможем вам сделать так, чтобы британцы всегда были в центре эллипса рассеивания…

Вице-адмирал Бахирев кивнул головой:

– Теперь я вас понял, Виктор Петрович! Пожалуй, мы сделаем все так, как вы только что сказали. Поднимайте эту, как вы выражаетесь, вертушку, и дайте мне связь с линкорами. Мы начинаем.

Там же, пятнадцать минут спустя

Русская эскадра почти охватила голову британской эскадры, заняв наиболее удобную позицию для боя. Полный же охват наступит чуть позже, после третьего или четвертого залпа. С кормы «Ярослава Мудрого», занявшего позицию чуть впереди и левее строя русских линкоров, поднялся в воздух вертолет дальней радиолокационной разведки Ка-31. Центральные посты линкоров были оборудованы радиоприемниками, настроенными на волну связи с оператором радара на вертолете. Ка-31 подлетел к «Севастополю» и на высоте около километра, уравняв с ним скорость, выпустил антенну. На такой высоте радиус его обзора для надводных целей типа линейный крейсер составлял более семидесяти пяти миль, и поле боя будущего сражения он видел, как в компьютерной игре. Дополнительно информация также могла поступать и с «Ярослава Мудрого», который тоже видел всю картину, но уже под несколько другим углом и на меньших дистанциях.

– «Тигры», я «Поводырь», – услышали в наушниках старшие артиллерийские офицеры русских линкоров. – Привязка к «Тигру-один». Навожу на головного, дистанция сто тридцать кабельтовых, дирекционный – двести шестьдесят пять градусов.

Руки старших артиллерийских офицеров задвигались, вводя данные в механические счетные устройства системы управления огнем Гейслера. На «Севастополе», проходившем под позывным «Тигр-1», старший штурман не вмешивался в наведение орудий, на остальных линкорах были внесены поправки на положение корабля относительно мателота.

И после некоторой паузы, донеслось долгожданное:

– «Тигру-один» пристрелочный залп из четырех стволов. Снаряд полубронебойный, заряд полный. С богом!

Нажав кнопку ревуна и дождавшись грохота залпа, старарт «Севастополя» старший лейтенант Зарубин включил секундомер. Томительный бег стрелки по циферблату. Пока двенадцатидюймовый снаряд летит на полную дальность, можно, если поспешить, конечно, успеть выкурить папиросу. Конечно, сам он всплесков от падений снарядов не увидит, их скроют расстояние и висящая над морем дымка. Но ТОТ, КОТОРЫЙ НАВЕРХУ, именуемый «Поводырем», должен видеть всё.

Наконец «Поводырь» снова заговорил:

– Внимание, всем «Тиграм», репер удачен. Ноль два левее по целику, дальность прежняя, полными залпами по четыре снаряда на ствол беглый огонь.

Находящийся на «Ярославе Мудром» Бахирев увидел яркие, быстро погасшие точки, обозначающие всплески снарядов пристрелочного залпа, понял, насколько близко они легли к цели, и… одобрил авантюрное вроде бы решение оператора станции наведения, давшего команду бить полными залпами уже после одного пристрелочного… Такого удачного момента может больше и не представиться.

Русские линкоры содрогнулись от могучих залпов, отправивших к цели сорок восемь снарядов. Потом прогремел второй залп, третий, четвертый…

Тогда же, там же,

британская эскадра, линейный крейсер «Лайон»

Для командования британской эскадры четыре огромных столба воды, поднятых упавшими с небольшим недолетом снарядов пристрелочного полузалпа «Севастополя», стали неприятным сюрпризом. С ходу все пошло так, как не ожидали адмиралы Ройял Нэви. Шли себе шли, никого не трогали, а тут вдруг некто невидимый и всевидящий начертил на аспидно-черной воде Северного моря огненные словеса «Мене, текел, фарес».

Как ни вглядывались во тьму сигнальщики «Лайона» и других британских линейных крейсеров, они так ничего и не увидели, кроме непроглядного мрака, в котором, как мухи в паутине, вязли белые яркие лучи боевых прожекторов. Вспышка, подобная зарнице далекой грозы, пробившаяся сквозь туманную дымку, где-то там далеко, прямо по курсу, чуть ли не за линией горизонта, привела британского командующего в состояние, близкое к шоку.

Неизвестно кто неизвестно каким образом вел по английским кораблям фантастически меткий огонь. И теперь речь шла уже не о победе, а о спасении. Разное рассказывали про эскадру адмирала Ларионова. Часто эти рассказы напоминали небылицы. Но тем не менее корабли таинственной русской эскадры с равным успехом оказывались там, где противостоящий ей и кораблям бывшего императорского флота враг, будь то немцы или даже англичане – вспомним беднягу «Дредноута», – терпели сокрушительное поражение.

Как бы то ни было, но команда резко положить штурвал на правый борт для того, чтобы энергичным маневром выйти из-под обстрела, запоздала. Сэр Уильям Кристофер Пэкинхэм не успел еще открыть рот, чтобы отдать ее командиру линейного крейсера кэптену Чертфилду, как «Лайон» вдруг оказался в эпицентре рукотворного тайфуна, причиной которого стали падающие откуда-то с черных небес русские двенадцатидюймовые полубронебойные снаряды.

Чудом уцелев на открытом мостике линейного крейсера в первые секунды этого светопреставления, британский адмирал с ужасом наблюдал за тем, что происходило. Прямые попадания в «Лайон» начались практически сразу. На крутых траекториях сверхдальнобойного обстрела русским снарядам противостоял не толстый бронепояс и не менее толстые лобовые проекции башен главного калибра и боевой рубки, а тонкие – не более трех дюймов – бронепалуба и крыши боевой рубки и башен, изготовленные к тому же из экстрамягкой незакаленной никелевой стали. Такой материал был выбран не случайно. Расчет конструкторов основывался на том, что вражеские снаряды будут попадать в горизонтальные элементы бронирования под очень острыми углами. Экстрамягкая сталь должна была не треснуть, а пружиня дать снаряду уйти на рикошет.

Впрочем, даже в этом случае часто случались накладки. Например, германский 280-мм снаряд, отрикошетивший от крыши башни главного калибра британского линкора, заодно срывая болты крепления, сдвинул ее со своего законного места и повернул вокруг оси на пятнадцать градусов. Вот тут вполне можно употребить выражение: «Крыша поехала».

Но в данном случае все происходило совершенно по-другому. Русские снаряды падали на британский линейный крейсер под углом, близким к шестидесяти градусам к нормали. Иногда они попадали в толстые лобовые проекции, но чаще перед ними оказывались до смешного тонкие трехдюймовые элементы горизонтального бронирования.

Как в свое время показали полигонные испытания русского снаряда образца 1911 года, на дистанциях стрельбы, близкой к предельной, он был способен поражать горизонтальную броню до пяти с половиной дюймов. На «Лайоне» такой брони не было. Как известно из истории, британские корабли вообще обладали недостаточным горизонтальным бронированием, из-за чего и гибли почем зря. Особо от слабости бронирования страдали британские линейные крейсера, чья защита была принесена в жертву скорости. Достаточно вспомнить недостроенный еще в этой реальности линейный крейсер «Худ», погибший от одного-единственного снаряда с «Бисмарка». Такая же печальная судьба была у британских линейных крейсеров, потопленных в Ютландском сражении.

Сам «Лайон» в том сражении уцелел чудом. Но сегодня это чудо не повторилось. Все решили точный расчет и наведенные по радару превосходные русские орудия Обуховского завода. Ну, и еще выучка русских морских артиллеристов и число стволов в залпе. В течение двух с половиной минут линейный крейсер «Лайон» из грозного боевого корабля превратился в беспомощно ковыляющую по волнам горящую развалину.

На протяжении боя при Доггербанке в «Лайон» попало шестнадцать летящих по настильной траектории германских 305– и 280-мм бронебойных снарядов. Он был тяжело поврежден, едва не погиб, и был вынужден покинуть строй, уступив свое место менее поврежденным собратьям. В битве у Бергена чертова дюжина русских полубронебойных снарядов поразила «Лайон» в самые уязвимые места всего в течение двух с половиной минут.

Попавший в бак снаряд, прямо перед башней «А», пробил полуторадюймовую баковую палубную броню. После чего этот же снаряд чуть изменил свою траекторию и взорвался у внутренней части бронепояса левого борта, что привело к вспучиванию бронеплит, разрушению тиковой подкладки и образованию трудноустранимой течи. Началось затопление трех первых отсеков. Положение усугубилось и тем, что почти одновременно с внутренним взрывом еще два снаряда вошли в воду рядом с бортом и рванули на глубине около восьми метров, попутно обрушив на бак британского линейного крейсера пару-тройку тонн ледяной морской воды. И это было только начало.

Мгновение спустя – попадание в палубу сразу за первой трубой и взрыв в носовой кочегарке. Почти одновременно – снаряд, попавший в барбет башни «А». Взрывом шестидесяти килограммов тротила барбет вмяло и перекосило, а башня весом примерно в восемьсот тонн сдвинулась с катков и вышла из строя. Четвертый снаряд пробил крышу правого бакового каземата противоминной артиллерии и, взорвавшись внутри, вызвал детонацию боекомплекта первых выстрелов. Пятый снаряд под довольно острым углом ударил в скос крыши башни «Х», взвел взрыватель, но, не сумев зацепиться, дал рикошет, разорвавшись между стволами башенных орудий. Семидесятипятитонные стволы вырвало из цапф и развело в стороны. Шестой снаряд ударил в переднюю стенку боевой рубки, скользнул по ней и взорвался в зазоре между рубкой и тыльной частью башни «Р». Седьмой снаряд пробил среднюю дымовую трубу и разорвался над палубой, забросав все вокруг крупными и острыми, как бритва, осколками.

Восьмой снаряд снова ударил в боевую рубку, но на этот раз не в толстую переднюю стенку, а в тонкую трехдюймовую крышу. Легко проткнув экстрамягкую никелевую сталь, «его двенадцатидюймовое путиловское величество» проникло в святая святых британского линейного крейсера и взорвалось, отправив большую часть командного состава британского корабля прямиком в сундук Дэви Джонса. Уильям Кристофер Пэкинхэм услышал страшный грохот и почувствовал, как палуба ударила его в ноги. С высоты мостика он увидел неровную дыру с загнутыми зазубренными краями, а внутри нее уже разгоралось жаркое чадное пламя.

Временно потерявший управление «Лайон» стал совершать циркуляцию влево, будто пытаясь этим маневром выйти из-под огня. И тут же он получил новые смертельные попадания. Девятый снаряд, пробивший верхнюю и главную бронепалубы, прошел наискось от правого до левого борта и взорвался в левом отделении главных машинных холодильников. Десятое попадание вызвало пожар в нефтяных танках, а одиннадцатое – полностью уничтожило камбуз вместе с корабельным коком и его подручными.

Самые тяжелые повреждения нанес двенадцатый снаряд, наискось пробивший крышу уже поврежденной башни «Х» и взорвавшийся в ее перегрузочном отделении, что вызвало пожар в пороховом погребе. Во время Ютландского сражения «Лайон» уже чуть было не погиб из-за такого же попадания в башню «Q». Такого же, но не совсем. На этот раз у команды получилось затопить только снарядный погреб, а порохового отделения волна огня достигла раньше, чем кто-то что-либо успел сделать. Или, возможно, они уже все были там мертвы – теперь этого не узнает никто.

Контр-адмирал Пэкинхэм увидел поднимающуюся в небо ослепительную вспышку кордитного пламени, на мгновение осветившую все вокруг на несколько миль. Стало светло, как днем. Смертельно раненный «Лайон» описывал пологую циркуляцию, постепенно все более и более кренясь на левый борт. Потом напора раскаленных газов не выдержали клинкетные двери в бронированных переборках, и, пройдя через отделения главных холодильников и кормовых кочегарок, волна огня вызвала пожар в подбашенном отделении башни «Q». Несколько минут спустя прогремел взрыв хранящегося там боезапаса.

Но еще раньше, когда накренившийся «Лайон» еще чудом держался на воде, адмирал Пэкинхэм успел увидеть, как взрывается следующий вторым в колонне линейный крейсер «Тайгер». Всего один снаряд, упавший с сильным перелетом, и вот оно – «золотое попадание».

В самом начале боя британская эскадра потеряла два боевых корабля, так и не видя противника и не имея возможности достойно ему ответить. Даже днем в условиях хорошей видимости британские корабли, обладающие превосходной дальнобойной артиллерией, из-за несовершенства оптических приборов наблюдения были вынуждены сражаться на крайне невыгодных для себя дистанциях 60–80 кабельтовых. Ибо на большем расстоянии противника просто невозможно было разглядеть.

После гибели флагмана и второго следовавшего за ним корабля уцелевшая часть эскадры, ведомая принявшим на себя командование контр-адмиралом Худом, выполнила разворот «все вдруг» и строем растянутого пеленга на полных ходах устремилась на юг, подальше от неминуемой гибели. Эти британцы еще не знали, что спасаясь от одной опасности, они мчались прямиком в объятия отряда германских линейных крейсеров адмирала фон Хиппера.

28 (15) декабря 1917 года.

Петроград, Таврический дворец.

Кабинет председателя Совнаркома Иосифа Сталина.

Капитан Тамбовцев Александр Васильевич

Сегодня мне придется заняться своими прямыми обязанностями. Ведь, кроме разных шпионско-политических дел, я был еще и руководителем созданного недавно советского информационного агентства ИТАР.

И когда известный американский журналист, член социалистической партии Североамериканских Соединенных Штатов Джон Сайлас Рид снова обратился к нам с просьбой о встрече с руководством Советской России, мне пришлось организовывать эту самую встречу.

Со Сталиным Джон Рид уже имел возможность беседовать в октябре 1917 года, когда власть только что перешла от правительства Керенского к партии большевиков. Интервью, которое он тогда взял у нового русского премьера, было перепечатано самыми известными мировыми информационными агентствами. Но тогда большевики и глава их правительства были еще «вещью в себе». К тому же мало кто верил в то, что они сумеют удержать власть.

С того момента случилось множество самых разных событий, и ход мирового политического процесса изменился до неузнаваемости. В канун нового 1918 года можно уже было подводить и первые итоги.

Сейчас, после того как были посрамлены многочисленные газетные пророки и политические пифии, предрекавшие падение советской власти через неделю-другую, интерес к правительству Сталина вырос неимоверно. А посему многие иностранные журналисты наперегонки искали любую возможность взять интервью у председателя Совнаркома и у главы ВЦИК. Но я встречал их первым и, как неофициальный пресс-секретарь советского правительства, под тем или другим предлогом отказывал им. Зато они ежедневно получали подготовленные в ИТАР пресс-релизы и время от времени под моим чутким руководством встречались с тем или иным советским наркомом.

Это была моя сознательная позиция – встречу с высшим руководством Страны Советов следовало заслужить. Ведь большая часть той информации, которую иностранные журналисты получали от нас, впоследствии бессовестно перевиралась на страницах печатных изданий, которые они представляли. К тому же под личиной журналиста частенько скрывался профессиональный разведчик, о чем я знал, что называется, не понаслышке.

Самых наглых и злобных лжецов из числа зарубежной пишущей братии мы регулярно выдворяли за пределы Советской России, запрещая им въезд в течение пяти ближайших лет. Скоро представители «второй древнейшей профессии» поняли, что писать пасквили на власть большевиков – себе дороже, и стали более ответственно относиться к получаемой от нас информации. Так образовался своего рода «Таврический пул» – группа журналистов, которая получала самую свежую информацию о положении дел в Советской России и которую допускали туда, куда остальные их коллеги даже и не мечтали попасть.

Естественно, что в числе таких счастливчиков неизменно оказывался Джон Рид. И это было не случайно. Он писал хорошие объективные материалы, которые охотно перепечатывали в зарубежных изданиях. И еще – он был человеком храбрым и рвался туда, где стреляли и легко можно было получить пулю в лоб.

Кстати, я не удивился, когда узнал, что Джон Рид оказался в числе журналистов, добровольно поехавших под Ригу, прямо с фронта давать информацию о германском наступлении и о контрударе русской армии. Там он посмотрел на новую войну, которую не была похожа на ту полупартизанскую гражданскую войну, которую он наблюдал во время своей поездки в Мексику. Потом, когда отгремели пушки и за дело взялись дипломаты, он же подробно освещал все перипетии переговоров в Риге, закончившихся подписанием мирного договора между Германской империей и Советской Россией.

И вот Джон Сайлас Рид снова в Таврическом дворце, и я сопровождаю его в кабинет председателя Совнаркома, где, собственно, и состоится беседа со Сталиным. Встретив нашего гостя у подъезда, я не стал говорить, что его ждет приятный сюрприз. Но, когда мы вошли, он сразу все понял. В кабинете находился не только Сталин. Чуть наискось от него на мягком кожаном диване сидел Владимир Ильич Ленин, председатель ВЦИК и, следовательно, глава законодательного органа власти Советской России.

Дело в том, что, прочитав книгу Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир», Ильич очень захотел встретиться с ее автором. И вот встреча эта, к обоюдному удовольствию, наконец, состоялась.

Джон Рид в быту довольно сносно изъяснялся по-русски, поэтому беседа шла без переводчика. Лишь иногда, когда американский журналист испытывал затруднение в изложении своей мысли, я приходил ему на помощь и переводил его фразу с английского на русский.

Интервью началось с общей оценки того, что произошло в России с февраля 1917 года по сегодняшний день. Историко-политический обзор сделал Сталин, который, в отличие от Ленина, до апреля месяца находившегося за пределами России, видел своими глазами падение царского режима и держал, что называется, руку на пульсе истории.

– Товарищ Рид, – сказал Сталин, – все, что случилось тогда в России с институтом монархии, было вполне закономерно. Даже если бы не произошел февральский верхушечный заговор, все равно власть императора Николая Второго продержалась бы лишь год, от силы два. Народ устал от войны, тем более что мало кто из сражавшихся на фронте солдат понимал – ради чего он умирает или становится калекой.

Именно война довела все противоречия, накопившиеся за десятилетия в России, до предела. Но при прямой поддержке наших бывших союзников по Антанте высшие офицеры императорской армии и представители крупного капитала сумели направить недовольство народных масс против императора Николая Второго. Под угрозой расправы над царской семьей тот был вынужден отречься от престола, и к власти пришло Временное правительство. Вы, товарищ Рид, имели возможность убедиться – что это было за правительство. Не правительство, а одно сплошное недоразумение. Оно не смогло решить ни одной насущной проблемы, зато с легкостью наплодило множество новых. Именно при нем страна стала рассыпаться на отдельные территориальные образования. А само Временное правительство оказалось, если так можно выразиться, под внешним управлением, и его министры послушно выполняли все указания представителей Антанты. Еще немного, и Россия превратилась бы в огромную колонию, где иностранные капиталисты нещадно эксплуатировали бы местное туземное население, а русские солдаты гибли, защищая интересы этих самых капиталистов.

– Как же так получилось, что России удалось остановиться буквально в нескольких дюймах от края пропасти? – спросил Джон Рид. – Как ваша, скажем прямо, весьма малочисленная партия сумела прийти к власти, оттеснив другие, более крупные и известные политические объединения?

– Мы не побоялись взять на себя ответственность за судьбу России, – вступил в разговор Ленин. – Когда в июне на Первом Всероссийском съезде Советов в Петрограде министр Временного правительства меньшевик Церетели заявил, что нет сейчас в России политической партии, которая выразила бы готовность взять власть и ответственность за страну на себя, я ответил ему, что такая партия есть, и что большевики готовы эту власть взять. Это мое заявление было встречено дружным хохотом. По-видимому, присутствующие на съезде господа забыл русскую пословицу: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним».