Текст книги "Непобедимая и легендарная: Непобедимая и легендарная. Призрак Великой Смуты. Ясный новый мир"

Следом за германцами идут крейсера «Баян-II» и «Адмирал Макаров». А за ними – две дивизии эсминцев типа «Новик» и прочие корабли каравана. Эсминцам в этом походе пришлось тяжелее всех. В бинокль видно, как, обвязавшись концами, матросики топорами и ломами скалывают с палуб наросший лед.

Увидев все, что он хотел увидеть, Кетлинский опустил бинокль и, тяжело опираясь на трость, заторопился по вырубленной в скалах лесенке вниз, туда, где во вдающемся в скальный массив фиордике его уже ждал небольшой разъездной катер. Все, что было нужно, он уже увидел. Теперь пора спешить – у главного артиллериста Мурмана сегодня еще много дел, и от того, что в Кольскую губу вошел долгожданный флот, их меньше не станет. Скорее, наоборот.

15 января 1918 года, вечер.

Лондон, Даунинг-стрит, 10.

Резиденция премьер-министра Англии

Присутствуют:

британский премьер-министр Дэвид Ллойд Джордж,

глава военного кабинета лорд Альфред Милнер,

министр иностранных дел лорд Артур Бальфур,

первый лорд Адмиралтейства сэр Эрик Гиддс,

министр вооружений Уинстон Черчилль

– Джентльмены, – начал выступление Ллойд Джордж, поглаживая свои знаменитые «моржовые» усы, – должен сказать, что положение Британской империи за последний месяц снова значительно осложнилось. Я бы даже сказал, что обстановка стала весьма опасной. Не исключено, что мы можем проиграть эту так дорого нам стоящую войну. Сэр Эрик Гиддс, я вас просил выяснить – что же там случилось такое в роковом для нас бою у Бергена и почему британский флот потерял в нем все свои линейные крейсера? Ну, или почти все, если, как мне доложили, единственный уцелевший корабль эскадры – «Австралию» – проще теперь отправить на сломную верфь для разделки на металлолом, чем ремонтировать.

– Кхе, милорд, – смущенно кашлянул сэр Эрик Гиддс, – мы до сих пор не имеем о том бое никаких достоверных сведений. Известно только то, что русские первыми открыли огонь, даже не выходя на дистанцию прямой видимости. Возглавлявший эскадру линейный крейсер «Лайон» погиб в первые же минуты боя, вместе с командующим эскадрой адмиралом Пэкинхэмом и всем его штабом. Почти одновременно взлетел на воздух и следовавший за флагманом линейный крейсер «Тайгер». Хотя, по свидетельствам очевидцев с «Австралии», он не находился под непосредственным обстрелом с русских кораблей.

– Сэр Эрик, – переспросил Уинстон Черчилль, – вы сказали, что «Тайгер» взлетел на воздух? Но, черт возьми, каким образом?

– Наши специалисты, – сухо ответил первый лорд Адмиралтейства, – пришли к выводу, что тут, скорее всего, имела место трагическая случайность. Вполне очевидно, что русские линкоры стреляли с почти предельной для них дистанции. А в таком случае снаряды падают на цель по очень крутой траектории. Палубная броня линейного крейсера «Тайгер» имеет толщину всего в один дюйм. Для русского тяжелого двенадцатидюймового снаряда, даже на излете – это все равно что ничего. Один случайный снаряд, угодивший в артиллерийские погреба «Тайгера», и корабль взлетел на воздух.

– Это просто возмутительно! – гневно воскликнул Черчилль. – Наши хваленые линейные крейсера на поверку оказались жестяными лоханками, способными пойти на дно всего лишь от одного попадания вражеского снаряда. Впрочем, в настоящий момент это уже не так важно, поскольку этих крейсеров у нас уже, увы, нет. Конечно, нам следует позаботиться об усовершенствовании тех кораблей, которые пока что еще находятся в достройке. Но об этом, джентльмены, мы должны будем поговорить в следующий раз, предварительно посоветовавшись со специалистами. Сейчас меня интересует совершенно другое…

Черчилль пыхнул сигарой и сделал паузу, собираясь с мыслями.

– Сэр Эрик, – наконец сказал он, – каким образом эти русские смогли взять на мушку наши корабли, да так точно, что попали в них буквально первыми же снарядами? Причем, как вы уже нам сказали, находились они вне дистанции прямой видимости?

– У меня нет ответа, сэр Уинстон, – пожал плечами первый лорд Адмиралтейства, – все наши специалисты сами находятся в смятении. Возможно, чуть позже наша разведка и приоткроет завесу над этой тайной. Но не сейчас. Пока мы только можем предполагать, что запредельная для нас точность стрельбы русских линкоров, скорее всего, как-то связана с кораблями из состава так называемого отряда адмирала Ларионова, находившихся в составе русской Северной эскадры. Но стреляли по нашим кораблям однозначно именно русские линкоры – в составе соединения адмирала Ларионова таких калибров просто нет, и нам об этом уже хорошо известно.

– Понятно, сэр Эрик, – озадаченно покачал головой Черчилль, – действительно, давайте лучше поручим выяснить этот вопрос разведке. Насколько, как я понимаю, гунны в этот раз также проявили ранее не свойственное им проворство и сумели поймать нашу эскадру, отходившую после огневого контакта с русскими?

– Тут все проще, милорд, – ответил первый лорд Адмиралтейства, – по свидетельству очевидцев, контр-адмирал Худ, принявший командование после гибели адмирала Пэкинхема, вывел в темноте наши корабли прямиком на германскую эскадру, идущую без ходовых огней. Немцы полностью использовали эффект внезапности и стреляли по нашим кораблям, шедшим на полной скорости, почти в упор, с дистанции не более двадцати кабельтовых.

«Инфлексибл» и «Индомитебл» взорвались почти сразу же. На такой дистанции немецкие снаряды не смогла выдержать даже броня главного броневого пояса. Контр-адмирал Худ погиб на мостике «Индомитебла», после чего получившие значительные повреждения «Нью-Зиланд» и «Австралия» попытались скрыться с места этого побоища. «Австралии» повезло, и она смогла вернуться на базу. «Нью-Зиланд» исчез бесследно и, скорее всего, он стал жертвой германской подводной лодки.

– Хватит, джентльмены, – решительно сказал Ллойд Джордж, – сейчас нам предстоит решить несколько иной вопрос. А именно – что нам делать дальше. Ведь наша идеальная блокада, выстроенная вокруг гуннов, теперь может считаться просто фикцией. Более того, насколько я понимаю, эскадра линейных крейсеров адмирала Хиппера ушла вместе с русскими в их новый порт Мурманск и теперь угрожает оттуда нашим коммуникациям в Атлантике. Да и о захвате русскими Шпицбергена вам тоже, наверное, уже известно. Теперь у русских в Мурманске есть собственная угольная база, и они больше не зависят от поставок топлива из центральной России. Сейчас меня интересует только то, что должно сделать правительство Его Величества для того, чтобы, по возможности, минимизировать последствия этих событий. Сэр Артур, что там у вас с Норвегией?

Министр иностранных дел лорд Артур Бальфур несколько замялся, обведя взглядом присутствующих.

– Джентльмены, – произнес он, – я должен сразу вам сказать, что норвежское правительство просто в бешенстве от такой наглости русских. Как вы знаете, мы уже обещали им Шпицберген, и сейчас они чувствуют себя обворованными. Но…

– И что «но», сэр Артур? – поинтересовался Ллойд Джордж.

– Главное «но» – это то, что русские пригнали на Шпицберген эскадру, – ответил лорд Артур Бальфур, – корабли которой могут запросто перетопить весь норвежский флот. Без нашей прямой военной поддержки норвежцы не шевельнут и пальцем, тем более что их права на архипелаг, мягко говоря, весьма сомнительны.

– Это исключено, – твердо сказал первый лорд Адмиралтейства, – до полного выяснения всех причин нашего поражения в сражении у Бергена мы не имеем права рисковать новыми линкорами. А ничем другим русских со Шпицбергена не выбить. Кроме того, не забывайте про немецкие линкоры адмирала Шеера, которые станут хозяевами Северного моря в том случае, если наши линейные эскадры уйдут на север, чтобы воевать с русскими. Нет, нет и еще раз нет, джентльмены. Риск слишком велик, и он ничем не оправдан.

– Хорошо, сэр Эрик, – кивнул Ллойд Джордж, – мы согласны с вами. В таком случае скажите – что мы можем предпринять, раз уж нам невозможно добраться до этих русских ни на севере, ни на юге?

– Быть может, сэр Дэвид, – нарушил молчание глава военного кабинета, лорд Альфред Милнер, – нам стоит подумать о том, как бы вынудить Норвегию вступить в войну на стороне Антанты? Если мы будем контролировать оба берега Норвежского моря, то наша морская блокада станет еще совершенней, а базирующиеся на Бергене линкоры с легкостью могли бы быть направлены как на юг, против адмирала Шеера, так и на север, против адмирала Хиппера. Если бы мы и раньше контролировали Норвегию, то такого позора с нами бы не случилось.

– А если норвежское правительство, – снова пыхнул сигарой Черчилль, – возьмет да и откажется вступать в войну на нашей стороне?

– В таком случае, – сказал Ллойд Джордж, – сэр Артур должен будет сообщить им о том, что такой недружественный по отношению к нам шаг совершенно не в их интересах, поскольку в таком случае мы их просто оккупируем. Да, да, джентльмены, когда на кону стоит судьба империи – что значат интересы каких-то там норвежцев. Нам нужны их порты и их территория. Вы все поняли, сэр Артур?

– Да, милорд, – ответил лорд Артур Бальфур, – мне все понятно. И я приступлю к выполнению задуманного прямо сегодня.

– Ну, вот и отлично, джентльмены, – Ллойд Джордж улыбнулся и снова стал поправлять свои усы. – Наше совещание окончено.

16 января 1918 года, полдень.

Юзовка (Донецк), железнодорожный вокзал.

Штабной поезд корпуса Красной гвардии.

Полковник Бережной Вячеслав Николаевич

Окутавшийся паром локомотив со скрежетом остановился. По вагонам состава прокатился лязг сцепок. На соседнем пути, покрытый бело-серой зимней камуфляжной раскраской, массивной глыбой застыл бронепоезд Красной гвардии «Балтиец». Серое низкое небо, метущая по перрону снежная крупа, и группа встречающих товарищей, представляющая в этом исконно пролетарском регионе советскую власть. Корпус Красной гвардии после долгого пути, наконец, прибыл на Донбасс.

Донецко-Криворожская республика, существовавшая в этих краях в прошлой истории, еще не была провозглашена, и в свете последних событий такой вариант с каждым днем становился все менее и менее вероятным. Криворожско-Донецкий край в составе Советской России – это, пожалуйста. А вот республика, пусть даже советская и автономная – это уже ни к чему. И касается это не только разного рода антисоветских элементов, вроде украинских или молдавских националистов, но и тех несознательных товарищей, которые до сих пор руководствуются устаревшим лозунгом «Больше республик хороших и разных».

В связи с этим предсовнаркома Сталин просил нас с товарищем Фрунзе как можно вежливее разъяснить этот факт товарищам на местах. Ну, а если не поймут, так на нет и суда нет. Зато есть товарищ Дзержинский и его учреждение, где весьма умело прочищают мозги от разных сомнительных идей. Впрочем, товарищ Ворошилов, который недавно был откомандирован сюда из Петрограда, сейчас все прекрасно понимает и вряд ли станет играть в игры с «самостийностью».

А вот среди встречающих наш поезд на вокзале присутствуют куда более интересные товарищи. Например, Борис Мокеевич Думенко, бывший вахмистр царской армии и командир набранного из демобилизованных фронтовиков Крестьянского кавалерийского полка. А также его заместитель, тоже бывший вахмистр, Семен Михайлович Буденный.

Оба герои-фронтовики, заработавшие на Мировой войне по полному Георгиевскому банту, оба талантливые кавалерийские командиры-самородки, оба преданы новой власти, оба в нашем прошлом считались «людьми Сталина» и противостояли Тухачевскому, которого двигал по карьерной лестнице Троцкий, будучи наркомвоенмором.

Для Думенко ТОГДА это противостояние двух центров силы в советском государстве закончилось трагически. Как и Миронов, он был арестован по приказу Троцкого и расстрелян по сфальсифицированному обвинению. Впрочем, «фактор Троцкого» уже выведен нами за скобки с помощью лихого удара казачьей шашки, и теперь перед товарищем Думенко открываются неплохие перспективы.

Однако настораживает тот факт, что, несмотря на все изменения, произведенные нами в местной истории, как и в ПРОШЛЫЙ РАЗ, тот самый Крестьянский кавалерийский полк уже сформирован. А это говорит о том, что противоречия из-за земли между казаками и иногородними в области Войска Донского уже вышли на уровень вооруженного противостояния. Нам же совсем не нужна даже локальная Гражданская война в отдельно взятом регионе Советской России. Видимо, придется уделить этому вопросу особое внимание, для чего мною из Крыма вместе со своими людьми уже вызван войсковой старшина Миронов. Здесь, на Дону, он куда нужнее, чем там.

Высыпавшие из поезда бойцы роты охраны штаба быстро и без суеты оцепили перрон. Вместе с местным начальством нас встречали разведчики прапорщика Рокоссовского. Кстати, этот молодой человек уже успел обратить на себя внимание Михаила Васильевича Фрунзе и, как это ни странно, полковника Дроздовского. Эти двое оказались чем-то неуловимо похожи друг на друга.

Короткое рукопожатие, пара слов, и вот мы с Михаилом Васильевичем идем навстречу находящимся в некотором недоумении местным товарищам. А то как же – погоны на плечах у некоторых наших людей вызывают нешуточный разрыв шаблона, и возглас «За что боролись?» уже готов вырваться у них. Но каменное спокойствие Михаила Васильевича Фрунзе, одетого в офицерскую шинель без погон, ибо кошку перьями не украсишь, а также маленькие красные звездочки на фуражках и папахах вместо привычных трехцветных кокард не позволили разорванному шаблону расползтись на ширину невозврата, что удержало ситуацию в рамках приличия.

– Здравствуйте, товарищи, – поздоровался Фрунзе с Ворошиловым, Думенко и Буденным. Похоже, такая, повторяющаяся раз от разу, ситуация его не только не волновала, но и несколько веселила.

– Здравствуйте, товарищ Фрунзе, – ответил Ворошилов, – а мы, собственно, ждали вас еще два дня назад.

– Извините, товарищ Ворошилов, – ответил Фрунзе, – нам ненадолго пришлось задержаться в Каховке. Было, знаете ли, одно дело. Теперь давайте по существу. В первую очередь разрешите представить вам командира корпуса Красной гвардии товарища Бережного.

– Полковника Бережного? – с некоторым нажимом спросил Думенко.

– Товарищ Бережной не совсем обычный полковник, – заметил Фрунзе, – впрочем, в Красной гвардии хватает как и совершенно обычных офицеров и генералов старой армии, так и наших проверенных товарищей. Товарищ Думенко, задача, поставленная перед нами товарищем Сталиным – не разжигать гражданскую войну в Советской России, а постараться предотвратить ее всеми силами и способами. Думаю, вам это понятно?

– Понятно, – нехотя кивнул Думенко, – но…

– Никаких «но» тут нет и быть не может, – твердо сказал Фрунзе, – впрочем, разговаривать на эти темы было бы куда удобнее у нас в штабном вагоне, а не тут, прямо на перроне. Так что попрошу следовать за мной, товарищи…

Пройдя в жарко натопленный штабной вагон, отчего приглашенные тут же начали отчаянно преть под своими шинелями и бекешами, Фрунзе снял шинель, потом, дождалмя, пока присутствующие разденутся, приведут себя в порядок и осмотрятся. Главной достопримечательностью штабного салон-вагона, конечно же, было красное знамя корпуса и выставленный возле него пост № 1.

– Товарищ Ворошилов, – сказал Фрунзе, – для начала доложите нам с товарищем Бережным – какая у вас в настоящий момент сложилась обстановка?

– Товарищ Фрунзе, – ответил Ворошилов, – на данный момент в Екатеринославской, Таврической и Харьковских губерниях установлена советская власть. Кроме того, по линии противостояния с донскими казаками нашими товарищами прочно удерживаются позиции по линии Мариуполь – Юзовка – Луганск.

– Вы сказали, противостояния, товарищ Ворошилов? – поинтересовался Фрунзе. – А как генерал Каледин – он уже предпринимал против вас какие-либо враждебные действия?

– Пока нет, товарищ Фрунзе, – вместо Ворошилова ответил Думенко, немного успокоившись при виде красного знамени, – для этого у него просто недостаточно сил. Не хотят казачки воевать, и все тут. Землю делят, им не до нас.

– Ну, нам от этого не легче, – добавил Ворошилов, – в Ростове, Новочеркасске, а также непосредственно по всей Донской области советская власть уже ликвидирована. Время от времени отдельные казачьи отряды пытаются проникнуть и к нам, но товарищ Буденный и Думенко пока что их успешно гоняют.

– Что ж, товарищи, – сказал Фрунзе, – нам с самого начала было понятно, что Каледин не сможет сдержать ни себя, ни окружающую его казачью верхушку. Насколько я понимаю, поскольку советская власть предусматривает равные права, как для казаков, так и для и иногородних, то весь сыр-бор разгорелся из-за передела земли?

– Именно так, товарищ Фрунзе, – сказал Думенко, – мало им помещичьей земли, так они захотели разделить еще и нашу.

– Вячеслав Николаевич, – сказал Фрунзе, поворачиваясь ко мне, – что вы на это скажете?

– Ну что тут можно сказать, – ответил я, – следует дождаться развертывания корпуса и по-отечески вразумить непонятливых. Хотя, как мне кажется, наше прибытие для Каледина и его окружения уже не секрет. Так что без разведки на Дон я бы не стал соваться. Кроме того, было бы неплохо заранее отделить мух от котлет, а агнцев от козлищ. Заодно и Каледина по возможности ослабить.

– Вы полагаете, что Миронов?.. – поинтересовался Фрунзе.

– Да-да, именно он, Михаил Васильевич, – ответил я. – Товарищи Думенко и Буденный, как иногородние, для казаков не авторитет. А вот войсковой старшина, да еще со своим отрядом – это совсем другое дело. Надо учесть, что на Дону товарищ Миронов человек уважаемый и к его мнению обязательно прислушаются, особенно если за его спиной уже будет находиться наш корпус.

– Ну что ж, это правильное решение, Вячеслав Николаевич, – кивнул Фрунзе, – только действовать нам надо твердо, но, как говорят у вас, без фанатизма. Лучше всего одним отрядом совместно с людьми товарища Думенко. Простые казаки нам не враги, да и крушить до основания все подряд нам тоже не требуется.

Я посмотрел на часы и сказал:

– Товарищ Миронов со своей сотней прибудет сюда со следующим эшелоном, часа через два. Вот тогда, Михаил Васильевич, мы и обсудим все куда подробней с ним и товарищами Думенко и Буденным. Так сказать, в узком военном кругу.

– Хорошо, Вячеслав Николаевич, – кивнул Фрунзе, – так мы и сделаем. А вы, товарищ Ворошилов, пока соберите мне местный партийный актив. Надо поговорить с людьми, разъяснить цели и задачи советской власти на данном этапе в свете последних событий.

16 января 1918 года, три часа дня.

Юзовка (Донецк), железнодорожный вокзал.

Штабной поезд корпуса Красной гвардии.

Полковник Бережной Вячеслав Николаевич

Снегопад почти закончился, ветер разогнал тучи, и в их рваных прорехах засветило негреющее зимнее солнце. Похолодало. Ржали выводимые из вагонов кони, беззлобно переругивались седлающие их казаки. До дома им оставалось, что называется, рукой подать, и дальше они пойдут походным порядком. Словно смертельно раненный зверь, закричал паровоз, возвещая о прибытии еще одного эшелона. Донецкий железнодорожный узел жил своей напряженной жизнью, принимая и отправляя эшелоны.

В натопленном штабном салон-вагоне собрались люди, чьи имена уже успели отметиться в нашей истории: Михаил Фрунзе, Семен Буденный, Борис Думенко, Филипп Миронов, Антон Деникин, Сергей Марков, Михаил Романов. На подходе была стрелковая бригада полковника Михаила Дроздовского.

В прошлом варианте истории эти люди два года воевали друг с другом не на жизнь, а на смерть в бессмысленной и беспощадной Гражданской войне. Каждый из них оставил в той истории свой след – славный или не очень, – погибнув в боях или бесследно сгинув в кровавых послереволюционных разборках.

Сейчас Думенко с Буденным, тихо переговариваясь между собой, смотрели на сидящих на противоположной стороне стола генералов с раздражением и неприязнью. В тот момент, когда не в меру разгоряченные будущие красные кавалеристы чуть ли не в открытую заговорили о «контре, проникшей в штаб Красной гвардии», Михаил Васильевич Фрунзе счел нужным вмешаться и решительно прекратить назревающую бузу.

– Тихо, товарищи! – сказал он, хлопнув ладонью по столу. – Как я вам уже говорил, наша первоочередная задача сегодняшнего дня – решительно пресечь любую попытку разжечь пламя Гражданской войны, а не разжигать ее самим. Это вам понятно?

– Что же нам теперь с золотопогонниками брататься, товарищ Фрунзе, – угрюмо буркнул прячущий глаза Думенко, – хватит, кончилась их власть, на фронте попили они нашей кровушки!

– Золотопогонников здесь нет, товарищи, – спокойно сказал Фрунзе, – здесь присутствуют командиры корпуса Красной гвардии, уже немало успевшие сделать для укрепления советской власти.

Думенко набычился.

– А как же, товарищ Фрунзе, – сказал он, – тогда быть с лозунгом товарища Ленина о неизбежном отмирании государства, и о превращении империалистической войны в войну гражданскую?

– Ну, пока государство отомрет, – ответил Фрунзе, – мы с вами, товарищ Думенко, еще три раз успеем состариться и помереть. Это дело неблизкого будущего. А нам сейчас, находясь во враждебном окружении, надо думать совершенно об ином. Не об отмирании государства, а об его укреплении. А то иностранные буржуи быстро сделают из нас свою колонию и, вместо прежних наших, усядутся нам на шею. Что же касается золотых погон, то те, кто их носит, заслужили их службой России. Большинство из них – люди с боевым опытом, и солдатами уважаемые. Так что радоваться надо, что они за нас, а не против нас. А вы тут, Борис Мокеевич, скандалите и ворчите, словно худая теща.

– Так значит, товарищ Фрунзе, новая власть снова нам офицеров сажает на шею? – с обидой сказал Думенко, порываясь встать и покинуть совещание.

– Сядьте и успокойтесь, – повысил голос внешне спокойный Фрунзе, – и для начала ответьте мне на один вопрос. А сами вы теперь кто, Борис Мокеевич? Вы теперь – командир революционного крестьянского полка. А, значит, ваше воинское звание должно быть никак не ниже, чем у подполковника. Талантов вам не занимать, следовательно, так мы и поступим, присвоим вам временное звание, при условии, что как только все уляжется, то вы подтянете свое военное образование. Дорога вам и товарищу Буденному, как и другим талантливым людям из народа, теперь будет открыта – это я вам обещаю. Талант талантом, но без знаний на войне тоже никак. Вон, у Наполеона, в схожих условиях, простые солдаты в маршалы выходили. Кстати, с товарищем Буденным мы на эту тему уже говорили еще в Минске. Я тогда ему напророчил, что он станет красным маршалом. Помните, Семен Михайлович?

Буденный смущенно кивнул, а вот Фрунзе на минуту задумался.

– Что же касается лозунга о превращении империалистической войны в гражданскую, – продолжил он, – то этот лозунг снят с повестки дня за ненадобностью, в связи с завершением этой самой империалистической войны и переходом власти в стране от буржуазии к трудовому народу. А трудовым народом у нас, должен вам напомнить, называются не только крестьянство и беднейший пролетариат, но и все те, кто занимается общественно полезным трудом. В том числе служащие, инженеры и офицеры.

– Насчет неизбежного отмирания государства при коммунизме тоже не совсем все ясно, – меланхолически заметил я. – В свое время на земле уже был коммунизм. Первобытный, когда не было никаких государств, а были костер в пещере, каменный топор и поедание своих соплеменников в случае неудачной охоты. А пока, если кому-то хочется построить царство всеобщего изобилия, так будьте добры – создайте производственный процесс в немыслимых еще масштабах и управляйте им. Да и абсолютное меньшинство, которое необходимо будет принуждать к приличному поведению – оно ведь тоже никуда не денется. Так что и при коммунизме без государства никак не обойтись.

– Возможно, что все будет именно так, Вячеслав Николаевич, – ответил Фрунзе. – И хватит об этом, мы тут не на идеологическом диспуте. Теоретики, они пусть занимаются теоретизацией, а у нас с вами сейчас совсем другая задача, сугубо практическая. А именно – что нам делать с атаманом Калединым и как при этом не допустить братоубийства?

Думенко со вздохом кивнул, а Фрунзе обвел взглядом присутствующих и остановился на генерале Маркове.

– Вы что-то хотели сказать, Сергей Леонидович? – спросил он.

– По имеющимся у нас сведениям, – сухо ответил Марков, – генерал Алексей Максимович Каледин в Донской области обладает скорее номинальной, чем реальной властью. Ведь власть – это сила. А из ста с лишним тысяч боеспособных казаков готовы сражаться против большевиков всего чуть больше полутора тысяч человек. Остальные или объявили нейтралитет, или сами примкнули к большевикам. А реально на Дону заправляют всем генералы Краснов и Алексеев. При этом они грызутся между собой, выясняя, кто из них главный.

– Даже так? – переспросил Фрунзе. – Это очень интересно! Скажите – откуда вам все это известно?

– У меня есть свои люди, которые рассказывают мне немало интересного, – ответил Марков, – но вы должны понимать, что информацию о них я вам сейчас раскрыть не могу.

– Я понимаю, Сергей Леонидович, – кивнул Фрунзе, – подробности о ваших людях мне и не нужны. Важно то, что они смогли выяснить расстановку сил на Дону.

– Народу у генералов Краснова и Алексеева немного, – продолжил Марков, – и наш корпус с ними легко справится. Но все они злы на весь свет, то есть, как выражается Вячеслав Николаевич, «отмороженные». На сотрудничество с вашей властью они ни за что не пойдут. Зато доподлинно известно о связях этих господ с французской и британской военными миссиями, а также о получаемых ими от союзников по Антанте немалых денежных средств. Ничем другим господа союзники им пока помочь не могут.

– Господа союзники, – сказал я, – и не собираются им особо помогать. Они рассчитывают, что русские будут убивать русских, а они явятся на все готовенькое, когда наступит момент распоряжаться Россией, как своей добычей.

– Понятно, – кивнул Фрунзе, – теперь нам надо подумать, что со всем этим делать. Конечно, главное, лишить их поддержки снизу. Вячеслав Николаевич, что вы скажете?

– Без Свердлова и Троцкого с их политикой расказачивания, – сказал я, – поддержки от простых казаков они не получат. Да и верхушка тоже будет действовать с оглядкой, ибо ей будет что терять. К тому же хамские замашки формируемых Красновым и Алексеевым офицерских частей оттолкнут от них даже тех, кто им сейчас сочувствует. «Загоним быдло снова в подвалы», – согласитесь, что это не тот лозунг, который объединит казаков и иногородних для борьбы с советской властью. Для скорейшего наведения порядка на Дону в первую очередь можно и нужно использовать как сводную казачье-крестьянскую конную бригаду товарищей Миронова и Думенко, так и нашу кавалерийскую бригаду быстрого реагирования под командованием Михаила Романова при поддержке пары бронепоездов. Зрелище брата бывшего царя под красным знаменем способно кому угодно вправить мозги. Действовать надо быстро, не теряя времени, чтобы они не смогли удрать в Зимовники. Выковыривай их потом оттуда.

– Понятно, – кивнул Фрунзе, – предварительно план действий такой. Маршрут: Юзовка – Таганрог – Ростов – Новочеркасск – Екатеринодар – Новороссийск. Впереди походным порядком пойдет кавалерия при поддержке бронепоездов, а за ними пехота в эшелонах. Выступление завтра утром. Товарищей Миронова, Думенко и Буденного я попрошу задержаться для особого разговора, остальные могут быть свободными. На этом всё, товарищи, до свидания.

16 января 1918 года, вечер.

Юзовка (Донецк), железнодорожный вокзал.

Штабной поезд корпуса Красной гвардии.

Полковник Бережной Вячеслав Николаевич

После разговора с военными, уже ближе к ночи, в салон-вагоне штабного поезда состоялось нечто вроде заседания партхозактива под председательством товарища Фрунзе. Помимо самого Фрунзе, меня, Миронова, Буденного, Думенко, на встрече присутствовали Ворошилов и Федор Сергеев (Артем).

– В общем так, товарищи, – начал разговор Фрунзе, – про обстановку на Дону я вам рассказывать не буду – вы сами ее прекрасно знаете. Скажу только, что она очень и очень сложная, и прежде всего из-за противоречий между казаками и иногородними.

После того, как большевики взяли власть в стране, был принят «Декрет о земле». Казаками, как мне известно, он был встречен неоднозначно. С одной стороны, иногородние – а их в области Войска Донского примерно половина, желали бы получить землю. Как вы знаете, до того владеть землей на Дону разрешалось только казакам. Им принадлежало восемьдесят пять процентов всей земли. Иногородние надеются ее получить, но не за счет утеснения казаков, а за счет раздела пустующих войсковых земель. Казаки-фронтовики, в общем, и сейчас не против такого раздела. Земли пустующей много, и ее должно хватить на всех. Как ни странно, но за передачу этих земель выступил и атаман Каледин. Он предложил передать иногородним три миллиона десятин земли…

– Товарищ Фрунзе, – подал голос Думенко, – а на каких условиях он предложил ее передать, вы знаете?

– Знаю, Борис Мокеевич, – ответил Фрунзе, – за право владения землей иногородние должны поверстаться в казаки. А многие этого не хотят. Они желают просто работать на своей земле.

– Каледин много чего хочет, – вступил в разговор Филипп Кузьмич Миронов, – только против ее раздела выступают богатые казаки – они составляют большинство в станичных сборах. Они же сдают пустующие земли в аренду, а денежки кладут себе в карман.

– Надо переизбрать станичные сборы, – взвился Думенко, – пусть в них будут наши товарищи, трудящиеся казаки. А богатых казаков-мироедов – гнать в шею!

– Легко сказать – переизбрать, – покачал головой Миронов, – половина станичников у этих мироедов в долгах, как в шелках. Ведь они и деньги дают в рост, и лавки в станицах и хуторах держат, где продукты отпускают в долг по своим ценам. Знаете ли вы, товарищ Думенко, как сейчас живется казакам на Дону. Ведь станичники из-за войны этой проклятой от своего хозяйства были оторваны. Ну, а много ли бабы да хлопцы наработают без крепких мужских рук. Вот и приходилось залезать в долг к богатым казакам. А сколько стоило снарядить казака на службу? Вот вы где воевали, товарищ Думенко?

– В артиллерии воевал, – недовольно буркнул Думенко, – между прочим, у меня полный Георгиевский бант.

– Похвально, – ответил Миронов. – Только скажите мне, коня и снаряжение вам в полку выдали, или вы сами все покупали?

– Все выдали казенное, от царя-батюшки, – поняв, куда клонит войсковой старшина, насупившись, сказал Думенко.