Текст книги "Петербургский рубеж. Внутренний фронт"

Александр Михайловский, Александр Харников
Петербургский рубеж. Внутренний фронт

Часть 5. Тихоокеанский дебют

19 (6) февраля 1904 года, Полдень, Цусимский пролив. Борт ракетного крейсера «Москва».

Контр-адмирал Виктор Сергеевич Ларионов.

Итак, кажется, начинается высокая политика. Два дня назад командир авианосного крейсера «Адмирал Кузнецов» сообщил мне, что к Чемульпо прибыл германский крейсер «Ганза» с пожеланием установить контакт с командованием нашей эскадры. Германская разведка, как всегда, на высоте, а мы по ходу дела, похоже, сильно наследили. Во время отлива лежащий на боку крейсер «Асама» почти до половины выступает из воды, напоминая дохлого, обглоданного песцами кита (приходилось видеть такое на Севере). И любому специалисту ясно, что повреждения, которые он получил, не могли быть нанесены ни одним из известных в этом времени видов оружия. Опять же, БМП нашей морской пехоты – штука, применение которой совершенно невозможно скрыть от посторонних глаз. Сейчас, когда автомобили делают только первые робкие шаги, БМП – это из области фантастики.

Но я никогда не пошлю своих бойцов против врага, многократно превосходящего числом, не обеспечив для них соответствующего технического превосходства. Даже в нарушение секретности. И вот, по результатам всего этого, первыми всполошились немцы. Англичане, конечно, тоже не прочь сунуть нос к нам – но они не дураки и понимают, что при нынешних англо-русских отношениях предложенный нами пеший эротический маршрут будет весьма продолжительным.

С немцами же у нас отношения вроде неплохие, почти дружеские. Мешает только наш союз с Францией, и их – с Австрией. Но это так, политика будущего.

Итак, сегодня мне предстоит встретиться с Оскаром фон Труппелем, губернатором немецкой – точнее, как принято здесь говорить, германской – колонии Циндао. Наш самолет-разведчик во время планового облета акватории еще на рассвете засек германский крейсер на расстоянии примерно семидесяти миль от пролива. Визит этот хотя и полуофициальный, но от него будет зависеть многое. Командир «Кузнецова» капитан 1-го ранга Андреев сообщил, что герр фон Труппель везет с собой личное послание адмирала Альфреда фон Тирпица.

Конечно, за столь короткое время никакая почта не успеет дойти из Берлина в Циндао – ведь это минимум двадцать дней в один конец. Письмо, скорее всего, было передано по телеграфу и переписано потом красивым почерком штабного писаря. В эти времена школьников и в России, и в Германии еще мучили таким предметом, как каллиграфия. Крейсер «Ганза» – флагман Восточно-Азиатской эскадры, а сие означает, что этот визит если и не официальный, то вполне солидный.

В оперативном отделе со всех любителей «старины глубокой» уже собрали информацию обо всем, что нынче по морям ходит, и даже о том, что ходить только будет. В первую очередь внимание уделялось русскому, японскому и британскому флотам. Германский флот, как нейтральный, шел по остаточному принципу. Но информация о германском крейсере «Ганза» там все же нашлась. Это кораблик, по нынешним временам не очень крупный: шесть тысяч тонн водоизмещение, скорость – 19 узлов, броня – 100 мм, два орудия – 208 мм, шесть – 150 мм. В боях не был – боевая эффективность пока не известна. Наша «Москва» в два раза больше по водоизмещению, а по вооружению так и вообще не стоит сравнивать. «Москве» эта «Ганза» – на один зубок.

Смотрю вокруг и наслаждаюсь: погода как на заказ. Море спокойное, даже солнышко выглянуло, не то что позавчера. А этот германский крейсер красивый. Белый корпус, желтые надстройки и трубы, белые орудийные башни, изогнутый форштевень с выступающим вперед тараном. Есть в старых боевых кораблях какая-то патриархальная красота…

Подношу к глазам бинокль. Полчаса назад с борта германского крейсера спустили на воду паровой катер – из его единственной трубы уже валит густой черный дым. Кажется, все: пары подняты. По парадному трапу спускаются несколько важных господ. Отдав швартовы, катер направляется к «Москве». Скорость, правда, как у портовой галоши – узлов восемь-десять. Вахтенный офицер на «Москве» свое дело знает: по правому борту уже готов трап для почетных гостей. Все же к нам направляется личный посланник самого Тирпица. По совместному заключению подполковника СВР Ильина и полковника ГРУ Бережного, за спинами фон Труппеля и Тирпица незримо маячит фигура самого кайзера Вильгельма II. И я с этим заключением согласен: художественная самодеятельность в таком вопросе у немцев никогда не приветствовалась.

Я прикинул, стоит ли звать переводчика. Ведь герр губернатор едва ли владеет русским языком, я же немецкий уже подзабыл. Хотя когда-то говорил на нем свободно, и, как отмечали мои знакомые из ГДР, даже с выраженным «берлинским» акцентом…

А все началось с того, что в конце 70-х, когда я был еще курсантом «фрунзенки», в Ленинград пришел с визитом учебный двухмачтовый парусный корабль Фольксмарине «Вильгельм Пик». Тогда-то я и познакомился с курсантом Иоганном Штраусом. Двойной тезка знаменитого венского композитора, по всей видимости, уже изрядно устал от подначек, связанных с его именем и фамилией. Во всяком случае, представляясь мне, он сразу сказал на хорошем русском: «Нет-нет, коллега, я не родственник. И даже, кажется, не однофамилец». Тогда-то мы с ним и подружились.

Иоганн был родом из Котбуса. Как он сам говорил, среди его родни были славяне-лужичане, которых, правда, сейчас в Бранденбурге осталось немного, да и большинство из них уже подзабыли свой язык. Когда он отбыл, мы стали с ним переписываться. Заодно я подналег на немецкий. К счастью, моим соседом по лестничной площадке был военный пенсионер, служивший в ГСВГ во Франкфурте-на-Одере. Он-то и помог мне освоить немецкую грамматику и произношение.

Потом мы с Иоганном встречались еще несколько раз: в Варнемюнде, куда заходил наш эсминец, и в Ленинграде, куда приходил сторожевик «Берлин», на котором тот и служил. Ну, а после октября 1990 года, когда «меченый» по-предательски сдал ГДР, все пошло прахом… Иоганна уволили со службы, он у себя в Котбусе занялся каким-то бизнесом, но так и не мог расстаться с тоской по морю, плеску волн и крику чаек… так он писал мне в своих письмах.

Я немного расслабился, вспоминая прошлое, но тут к борту «Москвы» подвалил германский катер, и наступило время встречать гостей. По трапу легко взбежал моложавый и подтянутый немецкий морской офицер в мундире капитана цур зее (капитана 1-го ранга). У него были густые, «кайзеровские» усы и небольшая бородка.

Командир «Москвы», капитан 1-го ранга Остапенко, первым поприветствовал гостя. Выстроенные в качестве почетного караула морские пехотинцы в «полном боевом» взяли «на караул» свои АКСы с примкнутыми штык-ножами. Было видно, что эти парни, прозванные противником «ночными демонами», произвели определенное впечатление на наших гостей. Потом Остапенко жестом пригласил немцев следовать за собой.

Я встретил фон Труппеля на палубе у лестницы, ведущей на ГКП. Увидев мои золотые адмиральские погоны, тот вытянулся в струнку, вскинув руку к козырьку фуражки с белым верхом и браво доложил по-немецки:

– Экселенц, я прибыл к вам с личным письмом моего начальника, адмирала фон Тирпица. Я хотел бы переговорить с вами лично. Где мы могли бы побеседовать?

Сопровождавший фон Труппеля господин в черном сюртуке и котелке (точь-в-точь буржуй с плакатов времен СССР) стал было переводить сказанное посланцем Тирпица на русский. Но я жестом остановил его и ответил капитану цур зее на его языке:

– Я вас прекрасно понял, герр губернатор. И хоть язык Гете и Шиллера мне не родной, полагаю, что мы еще лучше поймем друг друга, если будем беседовать с глазу на глаз.

Вид у того был удивленный и слегка ошарашенный. Не вступая в спор, он последовал за мной, оставив адъютантов и переводчика на палубе любоваться морскими красотами. Всю дорогу немец старался сохранять невозмутимый вид, стреляя глазами направо и налево, не поворачивая при этом головы. Даже в обычных переходах многое вводило его в ступор: например, лампы дневного света на подволоке[1]1
  Подволок – так на корабле называется потолок.


[Закрыть] и приборы непонятного вида на стенках. Как я понял, ему очень хотелось задать мне несколько вопросов о назначении странных устройств, с которых ему ранее не приходилось встречаться. Но он, хоть и с трудом, сдерживал свое любопытство.

В адмиральском салоне герр фон Труппель с изумлением уставился на матово-черную плазменную панель, висевшую на стенке, а потом долго разглядывал голографическую картинку с изображением московского Кремля.

Я предложил гостю присесть на мягкий диван, и для начала разбулькал по маленьким серебряным стаканчикам граммов по пятьдесят «Шустовского» – подарок Наместника Алексеева. (Попробовав после Порт-Артурского дела представительский «Наполеон» и «Метаксу» из наших погребов, Евгений Иванович в характерных выражениях высказался, что, мол, прогресс прогрессом, а вот благородный напиток французы делать разучились. Мужицкий самогон, дескать, и то приятнее. И тут же послал на берег катер за несколькими ящиками «Шустовского»).

– Прозит! – поднял вверх свой стаканчик герр губернатор. – За боевую дружбу русских и немцев, за времена Кутузова и Йорка, Барклая и Блюхера!

– Прозит! – ответил я, внутренне усмехнувшись. Я понял намек фон Труппеля, ведь во времена упомянутых русских и прусских полководцев общим врагом для нас была Франция.

После того как коньячок проскользнул внутрь, а на душе потеплело, и я предложил своему визави вкратце изложить устное послание главы германского военно-морского ведомства. Немец замялся, видимо, не зная, с чего начать. Потом немного успокоился и собрался с мыслями.

– Господин адмирал, – начал он торжественно, – я хотел бы поздравить вас и всех ваших подчиненных с блестящей победой над противостоящим вам флотом Японии. Это просто бесподобно! Вы уничтожили сильного и храброго врага, практически не понеся потерь. Вызывает удивление боевая мощь ваших кораблей. Как человек, много лет прослуживший на флоте, я признаюсь, что ничего похожего на ваш флагманский корабль я до сей поры не встречал. За последние полчаса у меня появилось множество вопросов, но я понимаю, что не на все из них вы сможете дать мне ответ… – Капитан цур зее бросил на меня лукавый взгляд.

– Господин губернатор, – ответил я, – не скрою, мне приятно слышать от вас комплименты в адрес моей эскадры. Да, действительно, наши общие усилия с Наместником Алексеевым и подчиненной ему Тихоокеанской эскадрой, базирующейся в Порт-Артуре, привели к тому, что нам удалось нанести поражение японскому флоту и сорвать его планы по захвату Кореи. Но враг еще не добит, и наша ближайшая задача – победоносно завершить его разгром. Когда оружие выпадет из рук побежденного противника, нужно будет сесть с ним за стол переговоров и заключить мир, в котором Россия получит полное удовлетворение за вероломное нападение и за все понесенные в ходе боевых действий убытки. Я думаю, это будет справедливо. – Я оценивающе прищурился. – А как вы считаете?

Фон Труппель пристально посмотрел мне в глаза, затем вскочил, вытянулся и почти выкрикнул:

– Победителю – лавры, побежденному – горечь поражения! Подняв меч на вашу страну, японцы не должны были забывать о том, что фортуна переменчива и на их силу может найтись другая, бо́льшая сила. Мой император с самого начало этой войны был на вашей стороне.

– Герр губернатор, – сказал я, – я благодарен вашему монарху за то, что Германия выбрала правильную сторону в этом вооруженном конфликте. Не в пример другим европейским государствам…

Про себя же я в это время сам подумал: «Гм, а вот сейчас должно последовать приглашение к танцам. Ведь не для того господин губернатор отправился в путь, чтобы поздравить нас с победой и высказать свое восхищение…»

И я не ошибся.

Посчитав, что официальная часть завершена, Фон Труппель деловито извлек из внутреннего кармана кителя письмо. Склонив голову в полупоклоне, он протянул его мне. Я развернул лист отличной мелованной бумаги, и прочитал адресованное мне послание, написанное по-русски каллиграфическим почерком. Суть его заключалась в следующем.

Адмирал Тирпиц, отдавая должное мужеству и боевой выучке моей эскадры, предлагал всю возможную помощь со стороны колониальных властей Германской империи на Тихом океане. Помощь эта, по мнению Тирпица, могла выразиться в поставках нам продовольствия, воды, угля и прочего имущества, что имеется в распоряжении германской администрации. Отдельно предлагались услуги ремонтных мастерских и заводов в портах Германской империи на Тихом океане. При этом нам давалась возможность рассчитываться с гостеприимными хозяевами по самым льготным ценам, а при недостатке денежных средств все товары и услуги можно будет получить в кредит.

Хитрые немцы тонко намекнули, что в уплату могли быть зачтены «и другие виды взаиморасчета, о которых договаривающиеся стороны договорятся отдельно». То есть Тирпиц предлагал нам вариант своего рода «бартера» – за их материальные ценности получить наши технологии или образцы военной техники. А вот хренушки вам, господа германцы, можем только продать новейшую «ГЗМ» – «губозакатывающую машинку».

Тирпиц, сукин сын, по всей видимости, уже догадывался о нашем происхождении. В письме предлагался взаимный обмен информацией, в том числе и сугубо конфиденциальной. При этом он почти прямым текстом предлагал нам «достойное вознаграждение за наиболее ценные сведения».

Я оторвался от письма и внимательно посмотрел на сидящего «по стойке смирно» фон Труппеля. Похоже, он был знаком с текстом послания своего начальника. Капитан цур зее был напряжен и взволнован – вон, сидит с каменным лицом и облизывает языком пересохшие от волнения губы.

Среди прочих предложений Тирпица было еще несколько любопытных. Во-первых, адмирал просил разрешения прислать на нашу эскадру наблюдателя из Главного Морского штаба Германской империи (читай, разведчика), который «поучился у наших российских коллег новейшим приемам ведения боевых действий». А во-вторых, Тирпиц писал о необходимости «противостоять непомерной экспансии одной из морских держав, которая пренебрегает общепринятым законам и обычаям ведения войны на море и считает себя владычицей всех морей и океанов».

«Так, ясно, – подумал я, – вот в чей огород камушек. Только, камрады, все это пока слова. Скажем так, зондаж наших намерений. Интересно, насколько немцы искренни? Хотя англичане сейчас для них противник № 1. И любой союзник в противостоянии Британии – для них подарок небес».

Я взял со стола красную шариковую ручку и демонстративно подчеркнул несколько строк в послании адмирала Тирпица. Фон Труппель зачарованно следил за моими телодвижениями. Как там говорится в киносериале про Штирлица – «информация к размышлению»?

Закончив читать письмо, я отложил его в сторонку и с улыбкой посмотрел на собеседника.

– Господин губернатор, я внимательно ознакомился с посланием уважаемого мною адмирала фон Тирпица. Считаю его своевременным, особенно в свете ближайших изменений в направлении русской политики…

При этих словах фон Труппель вздрогнул и невольно подался вперед.

– Как вы понимаете, – продолжил я, – невозможно с ходу дать ответы на те серьезные предложения, что изложены в этом письме. Ибо интересы России, патриотом которой я являюсь, требуют согласования моих действий с высшим руководством моей страны… Кроме того, наша эскадра обеспечена всем необходимым, а захват Фузана дал нам удобную базу с развитой инфраструктурой. Мы можем разве что поговорить об организации аукциона для продажи нашей доли военных трофеев и арестованной военной контрабанды. Этого добра у нас много, и кое-что можно было бы превратить в деньги. Их наличие упростило бы наши взаиморасчеты.

В глазах моего гостя промелькнула тень разочарования. Он явно надеялся на большее. Не понимает губернатор, что не продаемся мы ни за фунты, ни за марки. И того, что нам надо, у них пока просто нет, а то, что есть, нам пока не к спеху.

– Господин губернатор, вы располагаете некоторым временем? – спросил я.

Тот поначалу не понял, о чем я его спросил, а спустя несколько секунд утвердительно кивнул мне головой.

– Если вы не против, я покажу вам мой флагманский корабль. Думаю, что более близкое знакомство с его возможностями заинтересует вас. Кроме того, вы кое-что поймете, и нам будет легче беседовать с вами дальше.

Фон Труппель вскочил со стула и стал горячо благодарить меня за доверие и за возможность ознакомится с одним из кораблей эскадры-победительницы…

Я вышел с ним на палубу ракетного крейсера «Москва». В полумиле от нас лежал белоснежный флагман Восточно-Азиатской эскадры Германской империи крейсер «Ганза». Фон Труппель посмотрел на своего флагмана, потом перевел взгляд на огромные цилиндрические пусковые контейнеры ракетного комплекса «Вулкан», вздохнул и сказал:

– Господин адмирал, я весь во внимании… Откуда мы начнем осмотр?

– Прямо отсюда, герр Оскар, – осветил я, показывая себе под ноги, – можно мне вас так называть? Когда я был молодым гардемарином, у меня был друг, немец, тоже гардемарин, Иоганн Штраус. Разговаривая с вами, я как бы возвращаюсь во времена моей молодости. Кстати, и вы можете называть меня просто Виктором. Мы сейчас разговариваем с вами не как представители двух государств, а как два моряка.

Фон Труппель кивнул.

– Да-да, герр Виктор, молодость, молодость, как давно это было… А ваш друг, почему он не стал адмиралом, и где он учился, может быть, мы с ним знакомы?

Я выругался про себя: вот же черт, расслабился и совсем забыл, что моя молодость пришлась на восьмидесятые годы ХХ века… Надо как-то выкручиваться.

– Знаете, герр Оскар, он так и не доучился, у него умер отец, и мой друг вынужден был оставить учебу, чтобы заняться отцовским хозяйством. Иоганн был старшим в семье, а всего у его родителей было четверо детей. Надо было их как-то содержать. А жаль, я считаю, что из него вышел бы неплохой морской офицер.

– Да, печальная история… – Мой собеседник сочувственно покачал головой.

В этот момент мы подошли к носовой башне со спаренными 130-мм орудиями.

Фон Труппель долго разглядывал башню, потом повернулся ко мне, и спросил:

– Герр Виктор, а почему у вас такой маленький главный калибр, всего пять дюймов? Мне кажется, это совершенно недостаточно для крейсера вашего ранга…

– О, что вы, герр Оскар… Вы ошибаетесь, причем дважды, – рассмеялся я. – Во-первых, это не главный калибр, а, как сейчас принято называть, противоминный. Главный калибр – это вон те шестнадцать наклонных труб, на которые вы смотрите с таким интересом. Внутри них хорошо упакованная смерть для броненосных кораблей любой державы, которая посмеет начать боевые действия против России. Один снаряд выпущен – значит, осталось пятнадцать… Вторая ваша ошибка – это то, что вы считаете калибр в пять дюймов недостаточным. Скорострельность в девяносто выстрелов в минуту на двухорудийную башню создаст перед противником стену огня, дальнобойность – тринадцать с половиной миль, снаряды фугасные и шрапнель.

– О, так именно поэтому вы могли расстреливать японцев с недоступного для них расстояния! – воскликнул изумленный фон Труппель. – Браво! Меткость ваших комендоров тоже вызывает зависть. Не хотел бы я оказаться у них на прицеле.

Удивили его и шестиствольные зенитные установки АК-630. Услышав об их скорострельности, капитан цур зее поначалу впал в ступор. Потом, придя в себя, пробормотал:

– О, майн гот – четыре тысячи выстрелов в минуту! Господин адмирал, вы не шутите? Ведь это просто невозможно! Даже пулеметы не стреляют с такой скоростью!

– Картечница Гатлинга имела похожую скорострельность, – возразил я, – а эта машина как раз берет происхождение от нее. Когда нужно выпустить в противника тучу мелких снарядов, сами понимаете, что может случиться… Одна очередь разрезает миноносец будто ножовкой. Не ускользнут от этой машинки и более быстроходные минные катера.

Так, тихо и мирно беседуя, мы с губернатором Циндао больше часа обходили помещения крейсера. Естественно, кое-куда немецкого «капраза» пускать ни в коем разе не стоило: к примеру, в ангар, где стоял вертолет, или к пусковым ЗРК 300-Ф. Но даже то, что мы разрешили увидеть фон Труппелю, потрясло его. Маска невозмутимого немецкого офицера, которую он надел при начале нашей встречи, слетела с него напрочь. Губернатор вел себя как ребенок, которого запустили в магазин игрушек. Он с восхищением смотрел на приборы, расположенные в боевой рубке, но, похоже, с трудом понимал, о чем идет речь, несмотря на все мои старания. Чтобы он мог вникнуть, ему необходимо было объяснить такие вещи, как радиолокация. Что я и постарался сделать.

Выслушав меня, он воскликнул:

– О да, герр Виктор! Гульермо Маркони что-то писал о радиоскопе. Но, по-моему, у него ни черта не получилось. А у вас такие стоят на каждом корабле, да еще и не по одной штуке. Удивительно! Им не мешает ни темнота, ни дождь со снегом, ни туман… Ха-ха, расскажите это англичанам с их вечно дождливым и туманным климатом, они оценят ваши приборы.

Словом, к концу нашей импровизированной экскурсии фон Труппель был, что называется, «готов к употреблению». Вернувшись в адмиральский салон, он, позабыв спросить у меня разрешения присесть (что немыслимо для германского офицера), плюхнулся в кресло и, сняв фуражку, принялся крутить ее в руках.

– Господин адмирал, – сказал он немного растерянным голосом, – единственное, что я точно понял – так это что вы не от мира сего… да, это я могу сказать вполне определенно. То, что я увидел и услышал сегодня, просто не укладывается у меня в голове. Ваш корабль – а я знаю, что он у вас не единственный – в одиночку может победить целую эскадру самых современных броненосцев. А если вы выйдете в море со всеми вашими кораблями?! Ведь нет на свете такой силы, которая могла бы противостоять вам! Боже, спаси тех несчастных, которые окажутся на вашем пути!

Видя смятенное состояние моего гостя, я понял, что его нужно срочно приводить в чувство. Взяв со стола недопитую бутылку «Шустовского», я налил не как обычно, маленькую серебряную стопочку, а половину стакана, и протянул его губернатору. Тот залпом выпил содержимое, будто там была вода, а не коньяк.

Алкоголь немного привел его в чувство и упорядочил мысли. Взгляд фон Труппеля стал более-менее осознанным. Он положил фуражку на стол и спешно стал застегивать случайно расстегнувшуюся на кителе пуговицу.

– Итак, господин губернатор, – начал я, – вы познакомились с крейсером моей эскадры. Скажу честно, этот корабль – один из сильнейших в своем классе. Да, действительно, из ныне существующих военных кораблей ни один не может сравниться по огневой мощи и многим другим параметрам с любым кораблем из моей эскадры. Теперь вы понимаете, почему Япония может считать себя побежденной. Правда, микадо пока так не считает. И мы постараемся сделать все, чтобы в самое ближайшее время до него дошла эта мысль. Точных планов я вам выдавать не буду, но скучно не будет.

– Господин адмирал, а что вы намерены делать после того, как Япония будет окончательно повержена и подпишет с вами мир на самых выгодных для вас условиях? – спросил ошарашенный фон Труппель. – Против кого вы тогда повернете свое оружие?

– Мы бы хотели после победы над Японией зачехлить стволы орудий и заниматься обычными мирными делами, – ответил я. – Но нет мира на Земле, и мы хорошо помним латинское изречение: «Si vis pacem, para bellum»…

– «Хочешь мира – готовься к войне», – перевел с латыни на немецкий фон Труппель слова римского историка Корнелия Непота, – но к войне с кем вы намерены готовиться, господин адмирал?

– Господин губернатор, – сказал с улыбкой я, – в переданном мне послании адмирала Тирпица было упоминание «о необходимости противостоять непомерной экспансии одной из морских держав, которая пренебрегает общепринятым законам и обычаям ведения войны на море, и считает себя владычицей всех морей и океанов». Вот вам и ответ!

– Итак, Британия… – тихо сказал фон Труппель, – мы… я так и думал. Вы знаете, господин адмирал, я совсем не удивлен. Недружественная России политика Англии, которая к тому же является союзником и подстрекателем Японии, должна быть наказана. Я представляю, что сделают ваши корабли с британскими, если те самонадеянно рискнут вступить с вами в бой. Это будет избиение младенцев! А вообще так им и надо. Англия должна наконец избавиться от своей мании величия.

– Сила Англии не только, и не столько в ее флоте, сколько в банках Лондонского Сити, которые ворочают огромными суммами. Это их стараниями мрут дети в Индии, убивают буров в Африке, расстреливают в Бирме тех, кто хотя бы на словах пытается выступить против ненасытных «инглизи». Лондонским банкирам выгодно, когда русские и японцы убивают друг друга. Потом они решат, что еще большую прибыль принесет война между Германией и Россией…

– Никогда! – с негодованием воскликнул фон Труппель. – Немцы не забыли, что именно Россия была повивальной бабкой германского единства. Именно у России мы, немцы, разделенные на десятки государств, учились тому, что значит быть единым народом. Я не могу ответить за его величество кайзера, но сердца простых немцев с вами.

«И ведь не врет, что интересно, – подумалось мне, – он действительно верит в то, о чем говорит…»

А фон Труппель продолжал:

– Господин адмирал, а какие лично у вас мысли относительно моей державы? Кем вы ее видите: союзницей или соперницей?

– Германии и России самой судьбой уготовано жить в дружбе, – осторожно начал я. – Да, были в книге истории наших взаимоотношений и черные страницы, когда мы воевали друг с другом. Очень хотелось бы перевернуть эти страницы и больше их никогда не открывать. Нам не нужна территория Германии, да и Германии вряд ли пошла на пользу попытка оторвать часть земель от России. В этом отношении нагляден пример императора Наполеона Бонапарта, которому удалось добраться до сердца России – Москвы. Но закончилась война не там, а в Париже, куда русские полки вступили вместе с войсками прусского короля. Я знаю, что благодарная Германия не забыла тех, кто сражался с Наполеоном при Лейпциге, Лютцене и Бауцене…

– Да, верно, господин адмирал, – подтвердил фон Труппель, – и тем обидней, что Россия отвергла союз с теми, с кем вместе сражались против Бонапарта, и нашла себе союзника в лице тех, кто дважды в течение прошлого века приходил на землю России с оружием в руках.

– Нельзя вам возразить, это действительно так, – ответил я, – но сию роковую ошибку сделали политики, запутавшиеся в хитроумных комбинациях. Это было неимоверной глупостью, которую можно и нужно срочно исправить. Союз с Францией – это брак по расчету, а не по любви. А вам, наверное, известно, что подобные браки не бывают прочными. Любовь, купленная за деньги, ненадежна, и супруги в таких случаях напропалую изменяют друг другу, особенно если жена – панельная шлюха, больная всеми либеральными болезнями. Скажу больше: либерализм – это сифилис политики.

Фон Труппель ударил кулаком об кулак.

– Не могу не согласиться с вами, господин адмирал, вы очень точно и емко дали определение противоестественному союзу России и Франции. Кстати, говоря о политических изменах, вы имеете в виду готовящийся к подписанию договор между Британией и Францией? – блеснул он своей осведомленностью. – Действительно, как-то странно получается – вступать в «Сердечное согласие» с союзником врага своего союзника. Какой-то политический адюльтер.

– Гм… вы правы, – ответил я. – Россия в самое ближайшее время расторгнет этот брак. Я думаю, что в силу своей традиционной политики Британия в случае каких-либо осложнений, возникших у Франции во взаимоотношениях с соседями, вряд ли полезет на континент защищать союзницу. А вот на море и в колониях британский флот может причинить другим державам много неприятностей…

Мой собеседник впился в меня взглядом.

– Господин адмирал, вы говорите абсолютно правильные слова! На море мы пока не можем противостоять британскому флоту. Пока не можем… Одни… А вот если в союзе с теми, кто так же, как и мы, ненавидит этих зазнавшихся островитян…

Намек был более чем прозрачен. Германия устами губернатора Циндао приглашала нас на «белый танец». Только вот кто в этом вальсе будет вести? Впрочем, пока это был только намек.

– Господин губернатор, к сожалению, у меня сегодня еще очень много дел, – сказал я, поднимаясь с кресла, – поэтому, несмотря на всю приятность нашей беседы, я вынужден ее прервать и попрощаться с вами. Передайте вашему командованию, что мы со вниманием отнесемся ко всему, что было высказано в письме адмирала фон Тирпица, и постарайтесь довести до него суть нашей сегодняшней беседы. Я полагаю, что наша встреча с вами не последняя.

Капитан цур зее фон Труппель вскочил, вытянулся, одернул китель и привычным ловким движением нахлобучил на начинающую лысеть голову свою белую фуражку с кокардой Кайзермарине.

– Яволь, герр контр-адмирал! – начал он торжественно, – поверьте, это самый необычный и самый удивительный день в моей жизни! Я обещаю во всех подробностях довести до адмирала фон Тирпица всю информацию о нашей беседе и о том, что я увидел на крейсере «Москва». Я думаю, что моим докладом заинтересуется и сам император Вильгельм II. Возможно, мне придется в самое ближайшее время отправиться в Берлин для личного доклада Кайзеру. Я думаю, что наши с вами мысли найдут понимание у моего повелителя…

Паровой катер с крейсера «Ганза» давно отчалил от трапа «Москвы». Вскоре и сам крейсер, похожий на белокрылую чайку, густо задымив трубами, направился в сторону Циндао.

Я стоял на палубе «Москвы» и думал. Вот и произошел наш первый внешнеполитический контакт с представителем одной из ведущих европейских держав. Кажется, он прошел на должном уровне. Я думаю, что доклад фон Труппеля в Берлине выслушают с особым вниманием, и вскоре нам предстоит встреча с лицом, более высокопоставленным, чем губернатор Циндао. Вот только с кем?

Скорее всего, новую делегацию возглавит адмирал фон Тирпиц. А может быть… А почему бы и нет? Мне было известно из исторических книг о страсти кайзера к путешествиям, склонности его к авантюрам и о любви к морю и кораблям. Так что вполне вероятно, что вскоре к нам пожалует САМ император Германский, Вильгельм II Гогенцоллерн. Впрочем, поживем – увидим…

21.02.1904. Утро. станция Чита. поезд литера А.

Великий князь Александр Михайлович.

Говорят, что бывают в жизни человека мгновения, определяющие всю его последующую судьбу. Вчера был именно такой день. И не только для меня он стал переломным.