Текст книги "Великий посад Москвы. Подлинная история Китай-города"

Вторая четверть XVII века: после смуты

Первыми каменными домами, появившимися в Москве после Смутного времени, были кельи в Троицком подворье Кремля и в Новоспасском монастыре, но они были штучными изделиями, построенными нарочно к приезду митрополита Филарета в 1619 году. Выше высказывалось предположение, что в начале 1630-х годов могли появиться загадочные палаты епископа Курцевича (Суздальское подворье). Но действительное оживление в строительстве каменных зданий в Кремле и Китай-городе, вероятно, наступило после возведения в 1635–1637 годах новых царских Теремов, ставших примером для лучших жителей города – придворной знати и высшего купечества.

Филаретова пристройка Соборной звонницы Кремля, рисунок 1740-х

Можно полагать, что к середине столетия палатами обзавелись китайгородские усадьбы Чистого и Твердикова в Посольской улице, двор Патрикеевых в Ипатцкой улице, Шорина и Никитникова в Никитниковом переулке, появились палаты, позже ставшие Ипатьевским подворьем. Строились богатые иноземцы: ниже мы рассмотрим палаты чешского датчанина Шляковского, известные по изображению, традиционно принимаемому за палаты Посольского двора. Из общественных зданий был отстроен Старый Гостиный двор на Варварке (1638–1641) и Печатный двор на Никольской (1642–1645). В середине XVII века также существовало здание Таможни у Константиновских ворот, но оно могло возникнуть и ранее.

Наличники Потешного дворца в Кремле (слева, по материалам Е. Г. Одинец) и палат Милославских в Армянском переулке. Схема автора

Постройки времени правления государя Михаила Федоровича – раннее узорочье, воплотившее радость возрождения разоренной Смутой страны[96]96
  Термин «узорочье», прижившийся в применении к донарышкинской архитектуре XVII в., вполне красноречив, хотя является не самоопределением стиля, а обозначением, введенным в оборот позднейшими искусствоведами. Кроме того, есть основание полагать, что изначально это слово имело более широкую трактовку. В тексте старинной жалобы некой жены на некоего мужа, дебошира и пьяницу, среди перечисления его душевных качеств фигурирует «свиное узорочье» – бывало, стало быть, и такое.


[Закрыть]. Основополагающим памятником узорочного жанра считают китайгородскую церковь Троицы в Никитниках, выстроенную, скорее всего, в начале 1630-х.

Палаты Тароканова в Великом Новгороде, по изображению 1837 г.

Декор городских гражданских построек также становится все более богатым. Памятники 1630–1650-х годов нередко отличает характерный чередующийся руст, чаще угловой, но иногда заменяющий пилястры и даже обрамляющий наличники[97]97
  Тарабарина Ю. В. Русская архитектура первой половины XVII века: период адаптации новых элементов готики и ренессанса // Реставрация и исследования памятников культуры. Вып. 9. СПб., 2017. С. 35–49.


[Закрыть]. Прием, популярный в Европе XVI века, вошел в России в недолгую моду после того, как был применен английским мастером Джоном Талером на фасаде Филаретовой звонницы Кремля (1624).

В Китай-городе известны два памятника этого прогрессивного жанра – уличный корпус Печатного двора и палаты князя Шляковского. На фасаде Приказных палат Печатного двора кроме руста присутствовала еще одна стильная европейская деталь – чередующиеся треугольные и лучковые сандрики над окнами, в Москве впервые появившиеся на фасаде Теремного дворца. Не исключено, что в подобном ключе могла быть решена и другая крупная государева постройка Китай-города – ворота Гостиного двора на Варварке.

Потешный дворец (палаты И. Д. Милославского), разрез

Теоретически подражания придворной моде могли встречаться и в частных постройках, но пока вне Кремля известен лишь один пример «рустованного» фасада – в белогородских палатах Милославских (Армянский пер., 11). Занятно, что руст на пилястрах и окнах этих палат, обнаруженный при реставрации 1980-х, был трактован исследователями как декор «необычного рисунка» начала XVIII века[98]98
  Памятники архитектуры Москвы. Белый город. С. 295.


[Закрыть]. И только в начале 2000-х, после раскрытия подобного декора на фасадах палат И. Д. Милославского в Кремле (Потешный дворец), стало очевидно, что царский тесть, выстроив в 1651 году свою потрясающую кремлевскую резиденцию, руками тех же мастеров обустроил и старое родовое гнездо на Покровке. Архитектура помогла и датировать памятник, и локализовать это самое гнездо: ранее на звание палат Милославских претендовали сразу три дома в Армянском переулке. Особенностью декора этих палат являются килевидные сандрики над окнами, а также композиционный прием, не имеющий параллелей ни в Потешном, ни в иных московских памятниках. Здесь пилястры расставлены по всем межоконным простенкам, а на них опираются декоративные арки, возможно, также имевшие килевидные очертания. Единственный аналог такого решения среди городских домов – известные по старым изображениям палаты в Великом Новгороде: существующий в незначительных руинах дом купца Андрея Тароканова[99]99
  «Камена полата» на Рогатице принадлежала гостю Тароканову в 1581 г., в 1651 г. владение передано от гостя Стоянова к Кружечному двору «под запасы и пития», к какому времени относился фасад – неизвестно. Янин В. Л. К истории так называемого дома Марфы Посадницы // Советская археология. 1981. № 3. С. 85–96.


[Закрыть] и полностью утраченный в 1944 году дом Деревяницкого подворья.

Скудность данных о частном строительстве не дает возможности детально проследить процесс перехода от простых одно-двухпалатных ранних построек к сложным планировочным решениям богатых городских домов XVII века. Но те же самые палаты Милославского на Покровке – памятник, в котором мы видим достаточно сложную планировку середины столетия. Нижний этаж в эту пору имел не менее девяти комнат, но три из них представляют собой более раннюю белокаменную «тройню», которую исследователи датировали рубежом XVI–XVII веков. «Тройней» является древний каменный подвал палат Сверчкова, условно относимый к XVI веку.

Такой же была основа палат Горчаковых в Крестовоздвиженском переулке, выстроенных не позже середины XVII столетия[100]100
  Видимо, на фасаде этого памятника также имелись рустованные пилястры, но он был снесен в начале 1950-х гг. не до конца исследованным.


[Закрыть]. В палатах Аверкия Кириллова точно датированная перестройка 1650-х, придавшая дому сложную форму, сохранила более ранний подклет, скорее всего, изначально имевший вид «тройни»[101]101
  Д. В. Разов, изучавший палаты Кириллова в 1940-е, полагал, что их ранняя часть выстроена «ни в каком случае не раньше XVII века». Г. В. Алферова в публикации 1974 г. говорит о том, что древняя часть подклета из пяти помещений «относится, вероятно, к XV веку», но не объясняет мотивов столь ранней датировки. Появление развитой каменной постройки в Замоскворечье ранее Смуты очень маловероятно, с уверенностью можно говорить лишь о том, что нижний этаж дома существовал до 1650-х гг. Разов Д. В. Ансамбль палат Аверкия Кириллова // Архитектурные памятники Москвы XV–XVII веков. Новые исследования. М., 1947. С. 79; Алферова Г. В. Исследования и реставрация палат Аверкия Кириллова // Из истории реставрации памятников культуры. М., 1974. С. 140.


[Закрыть], где с каждой стороны протяженных сеней были расположены по две комнаты. И еще один подобный памятник в виде развитой «тройни» – подвал в доме Долгоруковых в Колпачном переулке, 6, выстроенный в XVI или в начале XVII века (в кладке помимо камня использован маломерный кирпич).

Подобный план встречается и в памятниках третьей четверти XVII века (в китайгородских палатах Казакова, а также в палатах в Шубине, где количество комнат, располагающихся по сторонам сеней, увеличено до шести) и продолжает существовать до конца столетия (Макарьевское подворье на Большой Лубянке, 1690-е).

Таким образом, можно предположить, что эволюция каменного городского дома до середины XVII века была вполне понятной: от каменных «клетей», составлявших одно-двухпалатные кладовые подклеты, к «тройне» (вариант традиционной «избы со связью»). И далее к усложнению «тройни» путем увеличения числа помещений вглубь, вдоль оси здания (по определению А. А. Тица – «многокомнатные дома с сенями в виде коридора»).

Одновременно с середины столетия происходит параллельный процесс усложнения планировки в особо богатых, крупнейших домах столицы, которые Тиц назвал «палатами хоромного типа». В иерархии того времени слово «дворец» обычно применялось к постройкам Государева дворца, но существовал целый ряд боярских палат, строившихся во второй половине столетия с оглядкой на великолепие кремлевских построек. Вдохновляющим примером для подобных многокомнатных дворцов могли стать и те же кремлевские палаты И. Д. Милославского, удивительная сложность решения которых (в известной степени продиктованная теснотой участка) открывала новые горизонты творческого переосмысления структуры каменного городского жилища.

Вторая половина XVII века: высокое узорочье

Появление множества нестандартных, «хоромных», сложных и асимметричных планировочных решений, вероятно, относится ко времени наивысшего расцвета русского узорочья, пришедшегося на годы правления государей Алексея Михайловича и Федора Алексеевича Романовых (1645–1682). В Китай-городе эта пора отмечена строительством неизвестного, но, должно быть, немалого числа частных каменных зданий и ряда храмов, из которых относительно хорошо сохранились Знаменский собор и церковь Георгия на Варварке. А также появлением комплексов Нового Гостиного и нового (восстановленного после пожара) Посольского дворов, значимость которых отражалась в богатстве декора, в силуэтах перекликающихся с Кремлем «орленых» башен.

Церковь Рождества Богородицы в Поярково, северный портал

Исследователи соотносят русское узорочье с Поздним Ренессансом или же северным европейским и в особенности немецким маньеризмом XVI века, переходным звеном меж Ренессансом и барокко, отличавшимся выраженной декоративностью и вольным обращением с ордерными формами. Действительно, отдельные памятники придворного круга создавались при участии европейских соавторов либо мастерами, знакомыми с заграничными увражами (сборниками чертежей актуальных декоративных элементов). Но в целом узорочье можно соотнести с русским лубком, в том смысле что лубочные печатные картинки запросто повествуют о том, чего никто не видел своими глазами, – о чудесах, сказочных зверях, древних героях, о диковинных красотах заморских городов. В архитектуре XVII столетия лубочный дух проявляется в том, что отголоски европейской моды нередко воспроизводятся с той же долей условности, а стены покрывают те же узоры с волшебными цветами и птицами.

Индийский бог Кама на попугае и фрагмент резьбы Львиных ворот, ныне хранящийся в музее «Коломенское»

Чужедальние мотивы иногда проникали в декор московских построек довольно хитрыми путями, скажем, в наличнике одного из окон Потешного дворца имеется неожиданное изображение турнира – съезжающихся всадников с пиками и гусарскими усами. Исследовавшая памятник Е. Г. Одинец указывала на то, что сюжет напоминает эпизод дворцовой хроники 1633 года, когда иноземцы Гаст и Зандерсон тешили государя Михаила Федоровича конным поединком, «долгою пикою да прапором и шпагами». Поди знай, то ли это яркое воспоминание отразилось в декоре спустя 18 лет, то ли такими поединками тешились неоднократно, то ли заказчик строительства Милославский привез тему из своей рабочей поездки в Голландию, то ли мотив подсказали европейские мастера, принимавшие участие в строительстве. Но это еще что: на резном пилоне, по всей видимости, украшавшем Львиные ворота Потешного дворца, присутствует лучник верхом на попугае, а это традиционное изображение индийского бога любви Камы (попытки объяснить происхождение этого интригующего сюжета нам неизвестны).

Столь же неисповедимы пути архитектурных влияний и заимствований. А в тех случаях, когда источники экспорта очевидны, непредсказуемыми оказываются варианты их творческого переосмысления. Например, известно, что арочные ренессансные порталы прибыли в Кремль из Венеции в начале XVI века вместе с мастером Алевизом Новым. Но в некоторых посадских и загородных постройках XVII столетия (церкви Николы в Пыжах, Знамения за Петровскими воротами, Рождества Богородицы в Поярково) они воспроизводятся весьма оригинальным образом: колонны имеют не предусмотренные каноном капитель и базу, а две зеркальные капители снизу и сверху. По выражению В. В. Седова, эти порталы, «конечно, свидетельствуют о непонимании структуры колонны, но в этом непонимании продолжена начатая самим маньеризмом игра с ордером»[102]102
  Седов В. В. Маньеризм первых Романовых // Проект классика. Вып. 4. М., 2002. С. 136–145.


[Закрыть]. Детали словно копируются «на слух», также как импортные строительные термины (кракштынь, коптель) или как странные иноземные имена, «узорочно» коверкаемые русской транскрипцией: в дворцовых разрядах 1625 года английский король Чарльз, сын Якова, прописан как «Орцырл, сын Ягупа».

Эта пора отмечена не только непредсказуемостью фасадного декора, но и совершенно неожиданными планировочными и объемными решениями. Среди множества памятников, в которых яркость декорации сочетается с более-менее традиционной основой, выделяются отдельные постройки, полностью выходящие за рамки наших представлений об этой самой традиции. Среди самых необычных церковных построек можно назвать московский храм Рождества в Путинках, или, например, нижегородское Успение на Ильиной горе, или коломенскую Николопосадскую церковь, или ярославского Иоанна в Толчкове – если бы, упаси бог, эти памятники не сохранились и кто-то предложил бы смелую графическую реконструкцию, мы бы, возможно, сказали, что это чересчур прекрасно либо слишком гротескно.

Церковь Николы в Пыжах, апсиды

В целом московское узорочье было не самым отчаянным на общерусском фоне, столичный аристократический вкус словно сдерживал мастеров от излишне затейных решений. Но в то же время известны отдельные прорывы, отдельные памятники и даже детали памятников, носящие совершенно экспериментальный характер. Мы бы, например, отнесли к авангардным и даже психоделическим опытам удивительный декор апсид церкви Николы в Пыжах, или портал, прятавшийся под галереей церкви Николы в Столпах, или южный портал церкви Косьмы и Дамиана в Садовниках. Обычный набор декоративных элементов складывается в неожиданную композицию, придуманную прямо здесь, без чертежей и макетов, а именно как посоветовали мера, красота, храбрость и вдохновение.

Портал церкви Николы в Столпах

Гражданская архитектура, как правило, более сдержанна, но и здесь встречаются крайне неожиданные решения. К необыкновенным гражданским постройкам, превосходящим наше представление о среднестатистическом русском узорочье, можно отнести несколько богатейших дворцов Москвы 1650 – 1680-х годов. Это сохранившийся пятиэтажный Потешный дворец (1651), венчаемый необычно устроенной церковью и висячим садом. Это огромный комплекс дворцов женской половины Государева двора в Кремле (1671–1684), известный лишь по старинным планам. И также не сохранившиеся дворцы Воротынского на Никольской (ранее 1679) и Голицына в Охотном ряду (1680-е).

Заглавная буквица купчей на дом князя И. А. Воротынского на Никольской улице, выданной Разрядным приказом боярину Б. П. Шереметеву 20 февраля 1700 г.

Палаты средней руки, более умеренные в объемах, порой удивляют уникальностью деталей. Например, потрясающий двойной портал с киотом на крыльце палат Аверкия Кириллова, объединяющий входы в Крестовую палату и на галерею, ведшую к церкви (хотя, как говорилось выше, мы не знаем, насколько этот памятник «дофантазирован» реставраторами XIX века). Или хомутообразный (без вертикальных колонок) портал в палатах Титовых на Ордынке, восстановленный по фрагментам в 1970-е годы.

Дворец в Коломенском (1667–1681), центральная часть фасада дворца в Воробьеве (1685, кровля изменена позже) и дворец в Измайлове (1702, на подклете 1683 г.).

Рисунки 1740-х гг. из коллекции Берхгольца

Среди наиболее ярких открытий недавнего времени стоит отметить обнаруженный в 2004 году прямоугольный портал в парадной комнате палат в Шубине. С трех сторон он был оформлен ширинками с рельефными изображениями крестов и восьмиконечных звезд, а сверху ширинки дополняли полукруглые нишки с нарисованными цветами. И наконец, удивительное открытие 2019 года – двухъярусный венчающий изразцовый фриз с вписанными в него наличниками на фасаде палат в Подкопаеве. Собственно говоря, памятники XVII столетия замечательны именно тем, что в целом и храмы, и палаты строятся по довольно традиционной схеме, но практически в каждом конкретном случае находятся детали, конструктивные или планировочные решения, не имеющие прямых аналогов. Мастера соблюдают необходимые приличия, но при этом будто бы соревнуются в удивительном, каждый раз добавляя к привычному образу что-нибудь исключительно собственное.

Охотный ряд с усадьбами Голицына и Троекурова. Рисунок автора

Кульминацией лихости узорочного жанра, конечно, является знаменитый дворец в подмосковном селе Коломенском. Его главный, южный фасад складывался в два этапа, отражающих скорую эволюцию стиля в его предпоследние годы. Левая часть, состоящая из однотипных срубных объемов, крытых вертикальными четырехгранными шатрами либо горизонтальными крещатыми бочками, выстроена для царя Алексея Михайловича в 1667–1668 годы. Она совершенно нерегулярна, игрива, сложна, но ее части находятся в определенной гармонии друг с другом. Примыкающее справа крыло на каменном подклете, достроенное его сыном Федором Алексеевичем в 1681 году, напротив, принципиально не желает увязываться с основным объемом дворца. Да и его собственные части изо всех сил не замечают друг друга: Столовая палата, кубическое строение под гигантской деревянной луковицей, бок о бок соседствует с диковинными Сенями, похожими на ярусную пагоду.

В 1682 году Федор Алексеевич внезапно умер, а в 1684-м регентствующая царевна Софья начала возведение Воробьевского дворца, вытянутого в степенную линию и кажущегося полной противоположностью остросюжетным теремам Коломенского. Есть основания полагать, что изображения этого дворца, относящиеся к 1730-м гг., фиксируют здание с перестроенным верхом: в подрядах на строительство фигурируют верхние гульбища и венчающий деревянный орел, для установки которого, очевидно, требовался шатер или иной обособленный элемент кровли. Но все же стилистика здания (в т. ч. малые овальные окошки каменного подклета) говорит о том, что оно открывало следующую страницу московского зодчества, во многом обязанную своим появлением личности блистательного князя Василия Голицына.

Конец XVII века: Лицом к городу

В конце столетия архитектурная мода менялась очень стремительно, переосмысленный немецкий маньеризм уступал место так называемому нарышкинскому стилю, который ныне трактуют как запоздалый «польский ренессанс с голландским оттенком»[103]103
  Седов В. В. Стиль Вечного мира, или Польский ренессанс в Москве // Проект Классика. Вып. 12. М., 2004. С. 140–147.


[Закрыть]. Очень примечательны в этом плане стоявшие рядом дворцы Голицына и Троекурова в Охотном ряду. Скорая перемена вкусов отразилась в разной стилистике этажей этих зданий. Причем в доме Троекурова речь идет о надстройке 1691 года над традиционно узорочным объемом третьей четверти столетия. А в доме Голицына разностильная отделка трех этажей демонстрировала быструю смену вкусов заказчика на протяжении нескольких лет строительства в 1680-х.

Красное крыльцо палат Лопухина на Волхонке

Князь Василий Васильевич Голицын, правая рука царевны Софьи, первым импортировал в Россию моду на польско-голландский стиль, вошедший в широкое употребление после его опалы, а позже получивший название нарышкинского. По чести, он должен бы называться голицынским – при участии князя Василия в 1686 году начата перестройка Новодевичьего монастыря и сооружена великолепная церковь Параскевы Пятницы в Охотном ряду, выстроена церковь Иоасафа в Измайлове (1687–1688).

Палаты Голицына, фото начала 1930-х гг. и обмерные чертежи оконных наличников первого этажа

Первый этаж его собственного дворца, возможно, подражал кремлевским Комнатам царевен, в которых проживала Софья (они строились тогда же, в 1684-м, и также под надзором князя Василия). Это исключительно богатое узорочье с наличниками девяти типов рисунка, с резными кирпичными деталями в простенках меж окон и даже на внутренней поверхности проездной арки. Основные окна второго этажа, построенного совсем немногим позже, были однотипны и имели треугольные разорванные фронтоны, которые войдут в общегородскую моду лишь в 1690-е. Третий деревянный ярус, оконченный к 1689 году, имел залы с плоскими потолками и расположенными в два яруса окнами, в том числе «круглыми», что говорит о его сходстве с дворцом Лефорта, который будет построен десятилетием позже, в 1696–1699 годах.

Сравнение наличников верхних этажей палат Голицына и Троекурова. Рисунок Д. Сухова

Надстройка палат Троекурова произведена вскоре после окончания Голицынского дворца, но ее наличники представляют собой уже полноценно «голландское» произведение с тонко проработанными белокаменными скульптурными деталями.

Еще один памятник, на фасадах которого соседствует декор разных стилей, – дом Ван дер Гульста в Немецкой слободе (Старокирочный пер., 6). Его задний фасад украшен кирпичными наличниками с килевидным верхом, а окна главного фасада имеют каменные «барочные» фронтоны.

Исследовавшая памятник И. И. Казакевич полагала, что фасады единовременны, т. е. представляют собой пример «экспериментального» использования новых деталей на парадной части здания

К концу столетия в городских домах в целом намечается тенденция к упорядочению пространства, снова распространяется тип прямоугольного в плане дома, но в основе его уже не «тройня», а развернутая вдоль фасада анфиладная планировка. Нередко крыльца располагаются в торце здания, а помещения в анфиладах строятся в два ряда – возможно, более четко разделяя дом на мужскую и женскую половины. Самый характерный пример таких палат – Староваганьковский переулок, 25, где даже сени разделены поперечной стеной и имеют два противоположных выхода на передний и задний дворы.

Палаты Алферьева в Петровском переулке. Южный фасад: одна из двух симметричных встроенных лестниц обозначена снаружи линией ширинок[104]104
  Проект реставрации южного фасада на конец XVII в. был опубликован до завершения работ и не вполне соответствует внешнему виду восстановленного здания. (Памятники архитектуры Москвы. Белый город. М., 1989. С. 150.) Мы помещаем вариант, скорректированный в соответствии с реализацией.


[Закрыть]

Однако ни внешняя стилистика, ни планировка не были определяющим моментом при переходе к новому, европеизированному типу городского жилища. Архаичное «палатное строение» традиционно противопоставляется дому-особняку Нового времени, но четкой границы между этими понятиями нет.

Очевидно, что они не только хронологические (слово «палаты» еще долго встречается в документах XVIII века) и обусловлены не только внешними признаками вроде толщины стен, характера сводов или размера окон. Нам представляется, что принципиальным моментом являлось устройство входа в парадный этаж – внешнего крыльца или внутренней лестницы. Известно, что эта деталь была очень важна не только как украшение здания, но и как место исполнения сложных ритуалов приема гостей либо торжественных хозяйских выходов. Б. Р. Виппер говорил, что в русских лестницах «ярче, чем где-либо, проявляется национальное своеобразие русского архитектурного мышления»[105]105
  Виппер Б. Архитектура русского барокко. М., 2008. С. 44.


[Закрыть]. Крыльцо – как борода, без нее бы, может, и проще, но вызывающе неприлично и совершенно бессмысленно. С наступлением Петровской эпохи понятия меняются, и крыльца уступают место практичным непродувным парадным лестницам, а сени становятся вестибюлями. В Москве сохранилось несколько интереснейших памятников, на которых можно проследить процесс этого перехода.

Попытка соблюсти приличия, обозначив крыльцо на фасаде, но при этом убрав его верхний марш внутрь здания, была предпринята англичанами при перестройке Английского двора на Варварке еще во второй четверти XVII века. В палатах Алферьева[106]106
  В «Памятниках Москвы» первыми владельцами усадьбы названы Нарышкины, но А. Д. Шахова доказала, что строителем дома был дьяк Иван Кононович Алферьев. Шахова А. Д. Дьяки московских приказов 2-й половины XVII – начала XVIII в. как городские жители // Исследования по источниковедению истории России. М., 2004. С. 358–376.


[Закрыть] 1690-х годов в Петровском переулке, 6, крыльца превратились в две симметричные боковые лестницы, включенные в общий объем здания и соединенные продольным коридором: «сени проходные да два всхода каменные»[107]107
  ЧОИДР, 1908. Кн. 1, раздел IV. С. 28.


[Закрыть]. Однако на торцевых фасадах они еще «прорисованы» косыми ширинками, имитирующими ограждение парапета (точно так же, как в Английском дворе). В палатах на Софийской набережной, 6, выстроенных в 1690-е годы в соответствии с новой «нарышкинской» модой, имелось совершенно традиционное красное крыльцо под рундуками, но была и вторая внутренняя лестница, не вполне умело вписанная в объем пониженной дворовой пристройки[108]108
  Можаев А. В. Три утраченных памятника гражданской архитектуры Москвы конца XVII века // Архитектурное наследство. Вып. 66. СПб., 2017.


[Закрыть]. Центральный ризалит палат Аверкия Кириллова, пристроенный к старому зданию в первом десятилетии XVIII века, выглядит совершенно по-европейски, но, войдя внутрь него, мы увидим лестницу с каменным парапетом и традиционной верхней площадкой, словно бы спрятанную от чужих глаз внутрь дома.

Северный фасад несохранившихся палат на Софийской набережной с крыльцом и следами примыкания лестничной пристройки. Реконструкция автора по материалам натурного обследования 2000 г.

И совсем занятно решение парадной лестницы в палатах Арасланова на Большой Никитской – здесь она была расположена целиком внутри здания (детали конструкции неизвестны, исследователи лишь подтвердили изначальное отсутствие сводов в сенях нижнего этажа). При этом строители дома будто бы не имели морального права просто так спрятать лестницу за обыкновенной, пусть даже нарочито украшенной входной дверью. Реставраторами были обнаружены следы уникального «полуторного» портала над входом в первый этаж. Он «пробивает» межэтажный карниз, выходя в плоскость стены второго этажа, а полки его фронтона фланкируют наличник расположенного над дверью окна[109]109
  Нижняя часть портала является реставрационным дополнением 1990-х – раньше на этом месте была поздняя арка сквозного проезда.


[Закрыть]. Наглядная иллюстрация тезиса о том, что структура древнерусского дома непременно проявляет себя на фасаде здания, хитроумно совмещена с планировочными инновациями рубежа столетий. При этом привычное внешнее крыльцо в этом доме тоже имелось, но было убрано на задний двор усадьбы.

Портал входа в палаты на Б. Никитской, 17. В процессе и после реставрации

Подлинные красные крыльца очень мало где сохранились хотя бы частично, и, глядя на фасады допетровских палат, надо иметь в виду, что им, как правило, не хватает наиболее яркой, кульминационной детали. Но при этом крыльца, как и сами главные фасады, смотрели во дворы, огороженные высокими заборами, и были скорее частным достоянием владельца, чем частью городского ансамбля. Боярский двор – как боярская жена: тем более скрыт от чужих глаз, чем более знатен. Как известно, женщины царской семьи наблюдали приемы в Грановитой палате через специальное окошко, чтобы никто не мог наблюдать их – настоящие княгини да боярыни тоже были зрелищем для избранных. Ворота открываются только достойным, их же на крыльце встречает хозяйка. Петровское время ломает уклад быта, а заодно и конструкцию усадьбы: жена активно декольтируется (смотреть и завидовать!), двор также поворачивается к городу передом и меняет глухие ограды[110]110
  Анализ подрядной записи 1676 г. показывает, что деревянная ограда Иверского подворья должна была иметь высоту около 3,5 м. См.: Седов П. В. Подворья…, с. 455.


[Закрыть] на прозрачные кружева железных решеток. Ярким свидетельством разворота дома на 180 градусов служит усадьба петровского тестя Федора Лопухина на Волхонке (М. Знаменский переулок, 3). Палаты изначально были ориентированы главным входом на запад, к стоявшей напротив церкви. На задний парадный двор попадали через проездную арку в главном доме. В XVIII веке парадным стал обращенный в переулок восточный двор усадьбы, а теперь, после реставрации 1960 – 1990-х годов, здание имеет два главных фасада: один с ранним красным крыльцом, другой с классическим колонным портиком.

Известны замечательные исключения из общего хронологического правила, как, например, удивительная усадьба в Кривоколенном переулке, 10, выстроенная, скорее всего, в 1680-е годы[111]111
  Декор главного дома очень близок фасаду соседних палат Сверчкова, датируемому 1680 г.


[Закрыть] по принципам, вошедшим в обиход в начале следующего столетия: с главным домом, стоящим в центре двора лицом к улице, и с двумя почти симметричными флигелями. Ранее считалось, что это стандартная классическая усадьба, сложившаяся в XVIII веке. В 1980-е годы в западной части дома была выявлена более старая двухэтажная основа, расположенная правее общей оси симметрии. А в начале 2000-х выяснилось, что почти весь дом представляет собой трехэтажное палатное строение, возводившееся в несколько заходов и к концу столетия действительно занявшее геометрический центр двора. Тогда же появились двухэтажные служебные корпуса по его боковым границам. Огромное парадное крыльцо было обращено к улице и, вероятно, не предполагало глухого забора, который считается привычным для городских усадеб узорочной эпохи. Имена строителей дома пока неясны, первый известный владелец – фаворит Екатерины I Рейнгольд Густав Лёвенвольде, 1720-е годы.

Условная схема композиции фасада палат в доме Лёвенвольде-Голицыных. Коллаж автора.

Наличники заимствованы у палат Сверчковых, трехпролетное крыльцо – у палат Воротынского

Служебные постройки богатых городских усадеб, возводимые из камня, известны по немногочисленным документам XVII века (например, каменный ледник в усадьбе Шляковского на рисунке Мейерберга 1640-х). В конце столетия они, видимо, стали распространенным явлением, так как на рост объемов каменного строительства повлиял указ 1681 года, предоставлявший рассрочку при покупке кирпича. Помимо флигелей усадьбы Лёвенвольде уцелел одноэтажный надворный корпус из двух палат с сенями в китайгородской усадьбе Казакова. Из немногочисленных документов известно о более мелких служебных постройках вроде каменных «поварни, приспешной полатки да бани» на дворе Алферьева в Петровском переулке[112]112
  ЧОИДР, 1908. Кн. 1, раздел IV. С. 28.


[Закрыть].

Палаты в Б. Толмачевском переулке, 1, план второго этажа в конце XVII и начале XVIII в.

Пример планировки, сложившейся в результате нескольких строительных этапов (тонкий контур – сегодняшние габариты здания)

Как видим, планировка и типология палат XVII века была очень разной, от небольших построек, воспроизводящих в камне конструкцию традиционного деревянного дома (сени, жилая комната, столовая горница), до очень сложно устроенных дворцов знати. В 1960-е годы А. А. Тиц предпринял попытку определения основных типов посадских и дворянских палат, но, в сущности, им были обозначены небольшие группы внятных планировочных решений, выделяемые среди множества примеров, с трудом поддающихся какой-либо классификации[113]113
  Тиц А. А. Русское каменное жилое зодчество XVII в. М., 1966.


[Закрыть]. Дело не только в том, что устройство домов определялось привычками и родом деятельности заказчика, особенностями участка и многими другими случайными факторами. Но и в том, что дома часто перестраивались и дополнялись новыми объемами уже в ранние годы своего существования – собственно говоря, росли как причудливые растения[114]114
  Примеры подобных памятников и анализ типологического разнообразия московских палат приводит в своей работе известный реставратор и исследователь Л. А. Шитова: О типологическом разнообразии гражданской архитектуры Москвы XVII – первой половины XVIII столетия // Исследования по теории архитектуры и градостроительства. Вып. 2. М., 2011.


[Закрыть].

В Китай-городе присутствовали все возможные типы московских палат, что было отражением его сложной социальной структуры[115]115
  Согласно описи 1695 года здесь находилось 67 боярских дворов (преобладают по занимаемой площади), 191 двор принадлежал духовенству, 43 – разночинцам, 17 – купцам гостиной сотни, 13 – дворовым людям и 5 – мастеровым. См.: Виноградов Н. Д. Застройка и планировка от площади Революции до Старой площади. Материалы и исследования по археологии СССР. №   7. Т. 1. М.-Л., 1947. С. 27. А на плане Москворецкой улицы середины XVII в. фигурирует двор с избой, принадлежащий «нищему Ивану Васильеву».


[Закрыть]. Наиболее просты келейные корпуса монастырей и подворий, вариации традиционной клети с сенями, с подчеркнуто аскетичным декором фасадов (притом что на деле любые кирпичные постройки были совсем не дешевы). Сюда же можно отнести уникальную Певческую слободу близ Ильинки – две сплошные линии длинных келейных зданий, образующие улицу с одинаковыми секциями для семей соборных певчих. А далее – широкий ассортимент многокомнатных купеческих и боярских палат самой разнообразной планировки, от вполне понятных купеческих домов «брусом» до диковинных дворцов-лабиринтов придворной знати.

Дворы Певческой улицы, слева – задворки Новгородского подворья. Рисунок автора

Принципиальную схему назначения комнат в многокомнатных палатах можно представить по уже упоминавшейся описи помещений дворца Василия Голицына в Охотном ряду. Не считая таких экзотических залов, как палата под многооконным шатром с витражным потолком-подволокой или стоящая на открытой террасе палата под полотняным шатром, в документах перечислены общие Столовая и Крестовая палаты и собственные комнаты князя, княгини и их взрослого сына (столовые, спальные, казенные палаты, мыльни). Была в доме и отдельная палата для богаделенных нищих. В нижнем этаже располагались винные погреба, ледник, погреба для съестных запасов, конюшенная и оружейная палаты, поварня, мастерские и людские палаты.

В подробной описи голицынского дома отсутствует упоминание о нужниках, сиречь ретирадах (вероятно, потому, что целью составления описи была оценка имущества, а не фиксация планировки). Меж тем известно, что многие московские дома XVII века были оснащены этим благом прогресса. Ретирады представляли собой занимающие дальнюю часть сеней (или вынесенные за предел объема здания) помещения с выгребной ямой в нижнем уровне. Иногда исследователям удается зацепить остатки их конструкций, таких как косой каменный желоб слива рукомойника в Шубинских палатах, каменная плита стульчака в кадашевских палатах Титовых или декоративная роспись в виде попугая, клюющего ягоды, на стене северной ретирады Патриарших покоев Николо-Перервинского монстыря.